Равнодушие.

* * *       Ничего изменить нельзя.              Не важно, даэдра или аэдра ты склонен доверить судьбу. В предначертанном потоке нет места самодеятельности.              Темные рыжие волосы спутанными прядями по спине, шее и лицу. Неподвижный и тяжелый взгляд зеленых глаз. Острые уши, у одного не хватает самого кончика. И ровное дыхание, не выдающее напряжения.              Цепи тихо звенят от каждого движения. Пахнет сыростью, мокрой соломой и дымом от чадящих факелов.              Женщина медленно встает и выпрямляется. Тянет за собой железные оковы и щурится на белый луч из-под ржавой решетки окна под каменным потолком.              В камере напротив — данмер. Он не видит ее лица. Не знает ее имени. Но издевается и смеется, пытаясь укрыть в злых словах собственный страх.              Она не слышит. Безотчетно считает время в каплях воды, падающих сверху. Слушает гулкое эхо, гуляющее по узким проходам имперской тюрьмы.              Громкий стук латных сапог по каменным плитам. Четверо вооруженных.              Грубый проигнорированный приказ. Человек в доспехах брезгливо и с силой отталкивает ее вглубь камеры, просунув между прутьями рукоять меча с характерной гравировкой на гарде. Клинки. Император. Свита.              Она делает вид, что напугана. Медленно приподняв ладони в знак примирения, делает два шага назад, но глаз не отводит. Следит безразлично за каждым движением, скорее по привычке, нежели специально.              Один из мужчин укоризненно качает головой, недовольный поведением своего коллеги, но не говорит ни слова.              Ниже по рангу. Меньше прав. Больше обязанностей.              Первый хмурится. Сжимает рукоять клинка. Он не сделает ни шага без приказа. Он тоже связан.              Капитан — женщина. Прячет усталое лицо под маской шлема. Безуспешно. Злится на себя за что-то. Чего-то не может простить.              Император медленно подходит к заключенной. Даже здесь, даже сейчас в каждом его шаге — величие и гордость. Под синей полой его мантии — красный подклад.              Он обращается к ней, и с губ срывается непривычно хрипло собственное имя:              — Рэмира, сэр.              В голове начинают проясняться образы, и кажется, будто до того момента она видела себя лишь со стороны, не будучи собой в полной мере.              Камни стены расходятся, и с них осыпается древняя пыль.              Рэм идет следом. Потому что ей некуда идти. Никто никогда не спрашивал, какой путь она хочет выбрать, но ей казалось счастьем следовать любой дорогой, что оказывается под ногами.              — Защищайте императора! — и люди, творящие кровавые доспехи зажимают в кольцо горстку телохранителей.              Звон и лязг окончательно возвращают волю к жизни. Тело помнит. Уворот, бросок в сторону. Схватить чужой кинжал, упавший на землю и вскрыть горло неосмотрительно повернувшемуся спиной врагу сквозь алый шелковый шарф. Цепь от кандалов со свистом рассекает воздух. Там, откуда она родом, любой предмет — оружие.              Капитан падает, зажимая рукой окровавленный бок, но каждое движение причиняет ей боль, рвущую на части. Доспехи пробиты, и острые края металла загнуты внутрь.              Рэмира хватает ее меч, нисколько не заботясь о том, как это может выглядеть в чужих глазах. И лезвие вновь оживает и поет. Сильный бросок, выпад, и красная мантия темнеет от крови.              Рено не может увидеть последней победы своего меча.              Но оглядываться на мертвых — дурное дело.              Они уходят, шаг за шагом, трое человек, поникшие головами, но вынужденные продолжать путь. А ее участь — сражаться с крысами в душных тоннелях, наполненных смертью и отдаленным звоном.              Но чудовища ее не пугают.              Самое страшное из них всегда было и остается человеком.              * * *              В крошечной комнатке воздух затхлый и тяжелый. Не развернуться и не скрыться. Удушливый запах крови, обагрившей лезвие, эфес, рукоять и ладони. И трупы, вокруг трупы. Неестественно скорчившиеся на белых камнях пола, сверлящие остекленевшим взглядом сводчатые потолки. Два акавирских меча изумительно тонкой работы, словно братья-близнецы по собственному несчастью. Они мертвы — Рено и Гленрой. И вся память, которая только могла остаться от этих суровых, грубых, но неизменно верных солдат — две полосы стали с именной гравировкой.              Старческие руки сжимают пальцы Рэм почти до хруста. Император спокоен. Он знал, он заранее знал все.              «Человек есть плоть, кровь и разуменье. Ему ведом рок, но час неведом.»              Да. Именно так.              Багряный камень в оправе золотого ромба, горячий, словно раскаленное железо, тяжестью в руке. Не ее жизнь птицей покидает обессилевшее от ран тело, и Рэм сипло шепчет знакомую форму прощания на не своем языке. И как же странно, что человек, не будучи ей близок, всколыхнул своей смертью давно обратившееся в камень создание. Она не знала, почему не оттолкнула его руку тогда. Почему не отвергла просьбу. Почему не ушла. Ей было наплевать на целый мир, но бросить пылающее огнем сердце Империи босмер не смогла. Рэмира бережным, почти ласковым движением касается лица Императора и смыкает его веки. Встает, коротко глянув на замершего Бауруса, последнего, кто выжил из Клинков. Едва заметно кивает ему и, ссутулившись под невидимым камнем, уходит прочь. Прочь из опостылевших подземелий, от взгляда редгарда и тела Императора.              За ее спиной с гулким стуком захлопывается решетчатая дверь.              * * *              Свобода пахнет озоном и речным песком. Под тяжелым окованным сапогом хрустят прозрачно-белые черепки ракушек, усеявших берег неровной полосой. Рэм вдыхает влажный воздух и поднимается на полумостик. Намокшее дерево гулко поскрипывает под ее шагами. В воде отражается широкоплечая фигура, облаченная в проржавевший доспех. Женщина отворачивается и прячет лицо под красным капюшоном, снятым со врага. Кроваво-красный камень амулета обжигает руку. Час назад он прикасался к чужой груди, вбирая чужое тепло.              А теперь Император мертв. И вместе с ним над Тамриэлем нависла смертельная угроза вторжения даэдра. Медлить нельзя, но что-то останавливает. Какое-то дело жаждет быть совершенным прежде, чем мир поглотит хаос.              Рэм хмурится и колеблется в неразрешимом споре с самой собой, но выход находится почти сразу. Она достает из ножен потертый короткий меч и осторожно кладет его плашмя на выступающий из земли камень. Резким движением руки заставляет его юлой крутиться вокруг своей оси, внимательно следит за острием, бросая жребий судьбе.              Рукоять указывает на север. Значит, дорога в Коррол сегодня не для нее.              Рэм передергивает зябко плечами, убирает меч, устало выдыхает и медленно бредет в сторону белых стен Имперского города. Выползшие из-за тучи луны тускло светят в спину уходящей воительницы в красном капюшоне, ступившей на другой путь.