Bloom

***Red velvet — So good***

      Джисон потирает ушибленные коленки, подбирая с пола портфель. Лямка снова порвана, значит мама опять будет ругаться.       Джисон в 9 классе и не сказать, что все годы школьной жизни проходили гладко. Изначально он не обзавелся друзьями, полностью погружаясь в учебу, таскаясь с тяжелыми учебниками с библиотеки. Думал, что успеется еще, одноклассники ведь не разбегутся. Вот только понял, что ошибся, когда спустя месяц заметил, что все стараются обходить его стороной, даже не пытаясь завязать разговор.       Он привык один сидеть за партой, один выполнять групповые проекты, потому что всю работу свешивали на него. Где-то в глубине души было грустно и обидно, он ведь не заразный, тоже хочет общаться со всеми, вот только мало кого это волновало. За Ханом прочно закрепилось прозвище «ботан», а большие круглые очки, которые то и дело съезжали на кончик носа, только добавляли повода для издевательств и насмешек.       В седьмом классе ненавистные очки меняются на линзы, которые Джисон слезно выпрашивал у родителей. Очкариком его больше никто не называет, но насмешки за спиной звучать не перестают. А еще спустя год Хан впервые отхватывает от своих одноклассников, возвращаясь домой с синяком под глазом и рваным пиджаком. С того времени рваная школьная форма и ушибы на теле становятся постоянными спутниками Джисона.       На дворе жара, хоть сейчас и конец марта. Хан вновь осматривает свои побитые об асфальт коленки, вздыхая от ноющей боли. И приперло же ему пойти сегодня в шортах. На всякий случай он осторожно ощупывает себя, чтобы убедиться, что ничего не сломано и не вывихнуто (потому что такое уже бывало), а после со вздохом идет в здание школы, сразу же направляясь в уборную. На первый урок он в таком виде идти не может.       В уборной неприятно пахнет хлоркой, а от темно-зеленых мраморных стен становится немного не по себе, но Хан все же игнорирует это, скидывая портфель и открывая напор холодной воды, осторожно смывая грязь с рук. На ладошках тоже маленькие ранки, которые щиплют, стоит неосторожно задеть их, отчего Джисон шипит себе под нос, но продолжает аккуратно мыть. Для того, чтобы отмыть коленки, Хан достает чистый носовой платок, подставляя его под струю воды, чтобы намочить, а потом тут же дергается, стоит двери в уборную хлопнуть. Джисон надеется лишь на то, что это не преподаватель или его одноклассник, на остальных ему абсолютно плевать.       Рядом становится парень, на которого Джисону смотреть страшно. Старшеклассник, сразу понятно. От него веет сигаретами и мятной жвачкой, немного отдавая дешевым черным кофе из кафетерия на первом этаже. Хан громко сглатывает, краем глаза наблюдая, как парень споласкивает руки, стряхивая воду и не пользуясь бумажными полотенцами.        — И кто тебя так? — голос у старшего слегка осипший. Хану думается, что это из-за того, что тот только что курил.        — Неважно, — Джисону хочется инстинктивно свернуться в клубочек, потому что после такого наглого ответа Хану кажется, что его ударят.        — Бойкий, да? Что-то я не видел, чтобы ты так же отвечал тем, кто тебя избивает каждый день за школой.       Джисон выдыхает глубоко и громко, прежде чем все же поднять голову, чтобы взглянуть на парня. Черные волосы, черная маска, опущенная на подбородок, черная толстовка, черные рваные джинсы. Из всего образа выбиваются лишь белые конверсы, отчего Хан задается вопросом, почему они тоже не черные.        — Как будто тебе есть дело, отбиваюсь я или нет, — фыркает младший, закрывая кран и осторожно прикасаясь платком к коленке, где кожа стерлась об асфальт. От боли Джисон тихонько шипит, тут же отнимая руку. В этот раз болит сильнее, чем в прошлый.       Парень же над ним лишь закатывает глаза, хватая младшего за запястье и ведя к подоконнику, усаживая и выхватывая платок из чужих рук.        — Дай сюда, — командует он, когда присаживается на корточки и пытается поставить ногу Хана себе на колено. Младший же отрицательно кивает. — Глупый ребенок, — устало выдыхает брюнет, сам хватаясь за чужую лодыжку и ставя ногу так, чтобы рассмотреть поврежденное колено, начиная осторожно стирать грязь по краям раны.        — Больно, — шипит Джисон, дергаясь, но парень ногу фиксирует.        — Знаю, — он тихонько дует на ранку, чтобы облегчить чужие мучения и шипения, осторожно продолжая вытирает дальше. — И долго ты еще собираешься это терпеть?        — Не важно.       На самом деле, Хан собирается терпеть до того момента, пока не выпустится. Кажется, что если он ответит, то только ухудшит ситуацию и тогда сбитыми коленками дело не закончится.        — Давать отпор не самая лучшая идея.        — Как раз-таки давать отпор — единственный для тебя выход. Они видят, что ты все терпишь, потому и избивают регулярно.        — А ты что, слежку за мной устроил, раз знаешь все? — Хан наклоняет голову в сторону, с интересом смотря на то, как старший заканчивает с одной коленкой, перебираясь к другой.        — Да тут и слежки не надо, все как по часам, стоит только выглянуть на задний двор в полдевятого, — усмехается парень, не переставая дуть, чтобы не было так больно. — Не дашь им отпор сейчас, можешь забыть о спокойной жизни. Им бы только посмеяться, зачем ты доставляешь такое удовольствие?        — Разве это не мое дело?        — Твое. Вот только ты никак не решаешь эту проблему.        — Может, я не хочу.        — Так надо захотеть, — старший заканчивает со второй коленкой, вставая и протягивая Хану платок, а после открывает окно, присаживаясь напротив Джисона и закуривая, выдыхая белесый дым в окно.        — Спасибо, — тихо выдавливает младший, быстро пряча платок в портфель, а потом с интересом начиная рассматривать парня. У него маленький шрам на скуле, ухо проколото дважды (отчего-то Джисону тоже хочется такую длинную сережку, как у старшего), а на костяшках совсем маленькие поджившие ранки.        — Не за что, — старший в его сторону даже не смотрит, продолжая стряхивать пепел и снова вдыхать в себя яд. — И на самом деле, ребенок, хватит быть ходячей грушей для битья. Ответь раз, два, три, потом увидишь, что они к тебе лезть не будут.        — А если будут?        — Значит плохо отбивался, — криво улыбается старший, делая последнюю затяжку, прежде чем выкинуть бычок в окно и встать с подоконника, потягиваясь — В любом случае, пока не попробуешь — не узнаешь, — а затем подходит совсем близко, наклоняясь, отчего Джисон дыхание задерживает, не шевелясь. — Прости, прокурил тебя. Послоняйся где-нибудь лишний час, прежде чем пойти домой, должно выветриться, — а после снова улыбается, на этот раз выходя из уборной.       Знакомство с Со Чанбином происходит подобным образом. После того разговора они чаще начинают пересекаться в коридорах, чаще начинают кивать друг другу, стоит столкнуться возле входа в школу. А позже начинаются совместные перекусы в кафетерии, которые перетекают в совместное выполнение домашних заданий (в основном Джисона), а после в совместную дорогу домой с пустыми разговорами.        — Пошли покурим, — Чанбин вылавливает его на большой перемене, таща за запястье к стадиону. Хан не курит, курить будет Чанбин, а младший просто стоять рядышком. — Не трогают тебя? — интересуется старший, выдыхая дым в противоположную от Джисона сторону.        — Нет, мы же вместе теперь ходим домой, — вместе они ходят уже полтора месяца. Новых увечий на теле Джисона не появлялось столько же.       Чанбин понятливо кивает, стряхивая пепел и снова затягиваясь, пока Хан за этим завороженно наблюдает. Если честно, курить никогда не хотелось, но смотря на Со хочется сделать тупую затяжку.        — Дай мне, — Хан протягивает руку вперед, прося сигарету, на что Чанбин удивленно приподнимает бровь, отрицательно качая головой. — Почему?! — Джисон обиженно выпячивает вперед нижнюю губу.        — Во-первых — вредно, во-вторых — горько, в-третьих — маленький еще.        — Ну ты же куришь! — младший подходит чуть ближе.        — Мне просто никто не запретил, а сам я был дурачком. Примерно таким же, как и ты.        — Ну, хен! — Хан начинает завывать. — Прошу, один раз.        — Не вкусно это, ребенок, повторяю, — Со закатывает глаза. Джисон сейчас похож на пятилетку, который выпрашивает родителей купить ему раскраску с Человеком Пауком, которая, на деле, ему абсолютно ни к чему. Чанбин бы и сам с радостью не начинал, если бы кто-то успел остановить в то время.        — От одной затяжки ничего не будет, — продолжает Хан, висня на чужой руке с сигаретой. — А вдруг мне не понравится?        — А вдруг понравится?        — Сам говорил, что пока не попробуешь — не узнаешь, — припоминает Джисон чужие слова. — Разок, — Хан пытается милашничать, складывая пальцы в форме сердечек и надувая губы.        — Ладно, — сдается Со, выдыхая. — Но сигарету я тебе не дам.        — А как еще я сделаю затяжку, если ты не дашь?        — Закрой глаза.       Джисон все еще непонятливо смотрит на старшего, но с цоканьем все же выполняет просьбу. Он нервно топчется на месте, все еще не понимая, что задумал Чанбин, но потом чувствует руку на своем подбородке и послушно открывает рот, когда Со давит пальцем, прося. Хан отчетливо слышит, как старший делает затяжку, а потом на кончике языка ощущается терпкий вкус, когда Чанбин выдыхает дым в чужой рот. Горько и невкусно, Чанбин не врал, но когда старший медленно утягивает в поцелуй, на это становится плевать. Целуется Чанбин так же, как и ведет себя в жизни. Немного грубо, кусая чужую нижнюю губу и фиксируя чужой подбородок, не позволяя вырваться или наклонить голову в другую сторону. Джисон сначала не двигается, стараясь собрать все воедино, а потом старается ответить, вот только Чанбин отстраняется, тут же делая шаг назад и затягиваясь, опуская взгляд вниз.        — Ну что?        — Горько, — выдавливает Хан. Голос подводит и пропадает, из-за чего приходится откашливаться. Губы после поцелуя влажные и слегка горьковатые.        — Я сразу тебе сказал, — хмыкает старший, туша бычок о трибуну и кидая его в траву. — Пошли, звонок скоро.       Джисон лишь молча кивает, мельтеша за старшим. Смелости спросить про поцелуй не хватает, поэтому Хан лишний раз не рискует.       В конце мая Чанбин в школе появляется редко, ссылаясь на экзамены и подготовку к ним. Джисон говорит, что все понимает, вот только липкий страх похода в школу не дает спокойно вдохнуть. Парень пугливо оглядывается по сторонам, когда подходит к воротам и видит вдалеке компанию одноклассников. Он старается как можно сильнее сжаться, когда подходит ближе к ним, чтобы его не заметили, но на плечо ложится чья-то тяжелая рука, а уже через пару секунд его волокут на задний двор, громко смеясь.        — И где же твой принц на белом коне? — рюкзак отлетает куда-то в сторону, а первый удар приходится в живот, из-за чего Хана скручивает пополам.Больно, но лучше перетерпеть. Джисон снова не собирается отвечать. Следующие удары прилетают быстро и хаотично, Хан перестает улавливать, куда именно бьют, потому что больно везде. Прилетает по скуле, по ребрам, по ногам. Младший надеется лишь на то, что не будет чего-то серьезнее, чем ушиб.       Хан не считает, сколько он лежит на асфальте, скрутившись калачиком, но в какой-то момент удары резко прекращаются, а на побитую щеку ложится чья-то холодная рука.        — Ребенок, ты как? — у Чанбина голос запыхавшийся, будто он до этого бежал.        — Вроде жив, — Джисон силится улыбнуться, когда встает, тут же жмурясь. Голова кружится и его слегка подташнивает, зато все конечности работают исправно. Для Хана уже праздник, что переломов нет.        — Вроде, — недовольно фыркает Со, а после помогает, придерживая за талию. — Красивый, ничего не скажешь, — старший внимательно рассматривает чужое избитое лицо.        — Спасибо за комплимент, хен.       Чанбин ничего не отвечает, лишь перехватывает младшего поудобней и ведет. Хан не спрашивает куда, со старшим в любом случае не страшно.        — Иди садись, — командует Чанбин, кивая на диван в гостиной, а сам уходит на кухню, возвращаясь с небольшой аптечкой и присаживаясь напротив младшего.        — Это твоя квартира? — Джисон с интересом осматривается, про себя подмечая, что интерьер чужого дома тоже темный. Отчего-то становится интересно, есть ли у Чанбина хоть одна вещь не черного или темно-коричневого цвета. По секрету Хану кажется, что даже зубная паста у Со в каком-нибудь темно-сером тюбике.        — Нет, вломился в чужую, — Чанбин открывает бутылочку с перекисью, смачивая ватку. — Я же ее своими ключами открывал, кому она еще может принадлежать.        — И ты живешь один?        — Как видишь, — Со пододвигается немного ближе, фиксируя чужое лицо. — Я буду дуть, — предупреждает старший, прежде чем осторожно приложить ватку к стертой коже на скуле. — Почему снова ничего не сделал?        — Не захотел, — Джисон шипит и корежится, когда Чанбин начинает обрабатывать другую ссадину.        — И что? Лежал бы так и дальше, чтобы они тебя до потери сознания избили?        — Они до такого не избивают.        — Да откуда ты знаешь, как они тебя изобьют в этот раз? — Со сильно прижимает ватку, из-за чего Хан вскрикивает, уходя от чужих прикосновений, но Чанбин возвращает его лицо в прежнее положение. — Прости, — он дует, чтобы не щипало. — Никогда нельзя ждать, ребенок. Они видят, что не сопротивляешься и увлекаются, не видя границ.        — Мне кажется или тебя это волнует слишком сильно?       Джисон внимательно смотрит на чужое лицо, которое не выражает никаких эмоций, но от Хана не укрывается, что чужие глаза вмиг грустнеют.        — Возможно, — неоднозначно отвечает старший, отрывая новый кусочек ватки и хорошенько смачивая его перекисью.        — Почему? — Джисон даже не обращает внимания на неприятное жжение, когда Со начинает обрабатывать ссадины на руках.        — Потому что сам был в похожей ситуации. Никогда не задумывался о том, почему я хожу один, ни с кем не общаясь?       А Хан и правда начинает припоминать, что хоть он видел Чанбина редко, в те моменты, когда они пересекались, еще до знакомства, старший всегда ходил один, чаще всего засунув в уши наушники.        — У меня тоже с одноклассниками не сложилось, а потом и синяки начали появляться. Вот только я терпел ровно неделю, прежде чем дать отпор. После него получил снова, но и ответил опять. После этого лезть перестали.        — Но я не ты, хен, — Джисон смотрит в глаза старшего. Они тоже темные. — Я не умею давать отпор, не умею решать проблемы. И да, для меня проще подождать, чтобы меня избили, чем попытаться что-то сделать!        — Это очень глупо.        — Тогда зачем надо было меня целовать, раз я просто глупый ребенок в твоих глазах?       А Чанбин замирает с ваткой, переставая обрабатывать царапины на чужой руке.        — Это было одноразово, вспомни. Ты захотел попробовать сигареты.        — В том-то и дело, что сигареты, а не твои губы на моих.       В комнате повисает тишина, которая безумно давит и хочется убежать, чтобы сделать глоток свежего воздуха. Джисон осторожно вынимает ватку из чужих рук подсаживаясь чуть ближе, осторожно обнимая. Медленно, потому что тело все еще болит и где-то внутри закрадывается страх того, что Чанбин оттолкнет.        — Ты мне, кажется, нравишься, хен. А все из-за твоих дурацких сигарет.       Со со вздохом обнимает в ответ. Аккуратно, чтобы ничего не задеть.        — Я не тот человек, который подходит для отношений, ребенок. Мне лучше в одиночку, чем с кем-то.        — Какая разница, подходишь ты для отношений или нет. Ты подходишь мне. Со всеми своими изъянами и недостатками. И горькими сигаретами, — Джисон слабо смеется, когда говорит это.        — Джисон, я не могу тебе чего-то обещать. Я даже не знаю, как сложится моя жизнь после выпуска. Не знаю, смогу ли позаботиться о себе.        — Будем заботиться друг о друге. К тому же, — Хан тихо кряхтит, когда встает с чужого плеча, — пока не попробуешь — не узнаешь.        — Снова упрекаешь меня моими же фразами? — Чанбин приподнимает бровь.        — Возможно, — младший же довольно улыбается, прикрывая глаза и начиная подавать вперед, но Чанбин тут же проворно уклоняется, подхватывая тюбик с мазью со стола.        — Я ещё не закончил.        — Умеешь ты обламывать, — недовольно бурчит Хан, а потом тут же жмурится, когда холодная субстанция ложится на ссадину на скуле. Позже Джисон чувствует слабый чмок в уголок губ.        — Не буду обламывать, когда ссадины пройдут.       А Хан пытается сдержать довольную улыбку, которая так и рвется наружу. Хоть ссадины и синяки побаливают, Джисон думает, что сейчас ему хорошо, как никогда. Особенно прекрасно в тот момент, когда Чанбин осторожно гладит все маленькие царапинки, дуя на них, чтобы не щипало. Хан, в качестве благодарности оставляет смазанный поцелуй на чужой щеке. На душе становится спокойно.