Трижды проклятый успех

      Жил-был один маленький мальчик. Однажды мама с папой решили отвести его в музыкальную школу, где он радостно запищал при виде огромного рояля. Чёрно-белые клавиши блестели от толстого слоя лака. Женщина с добродушной улыбкой приглашала первый раз в жизни прикоснуться к этому удивительному инструменту. И мальчик прикоснулся…       С тех пор его жизнь превратилась в сплошной пиздец. Очень быстро он понял, что музыкалку создал Сатана ради пыток над несчастными детьми, которым не посчастливилось в ней очутиться.       А кем был этот мальчик, догадаться, я полагаю, не трудно.       Моя мама — женщина добрая и покладистая. Но когда я заявил, что больше не хочу ходить в музыкальную школу, она завелась, как юла, и начала причитать: вон сколько тебе хорошего там светит, бестолочь, а ты… Одним словом, попытки бросить музыкалку оказались напрасными. Лариса Васильевна, моя учительница, все уши прожужжала родителям о некоем таланте к музыке, спрятанном глубоко в недрах моей души. Надо только помочь этому таланту раскрыться — и стану я великим, как Моцарт какой-нибудь, и будут меня везде возить в золотых лимузинах и цветами осыпать…       Семь с лишним лет прошло. Как был я неучем, так и остался. И как не любил музыкалку, так и продолжаю её не любить. А заодно искренне верить, что однажды она сгорит к хуям и от меня, наконец, все отстанут.       Дабы отделить зёрна от плевел, в школе действовала негласная система трёх «О»: ученики могли быть «одарёнными», «обычными» или «отсталыми». С первыми возились как с самородками, с последними тоже возились и пытались хоть немного вытянуть со дна. «Обычных», как правило, не трогали. Мне посчастливилось попасть именно в эту категорию. По словам Ларисы Васильевны, для «одарённых» я слишком ленивый, для «отсталых» — слишком способный. Вот и барахтаюсь между тем и другим, и мне очень даже комфортно.       Рассуждая так, я, кажется, спровоцировал Ларису Васильевну и заодно собственную нерадивую судьбу. Будто бы сговорившись, они решили свалить мне на голову дуэт в паре с восходящей звездой всея школы, будущим асом по имени Женя.       Женю я терпеть не могу. И на это у меня имеются причины.       Начать следует с того, что Женечка пожизненно прописан в «одарённых». А значит ему суждено кататься на конкурсы, выступать везде, где только можно, получать за всё это кипы грамот, дипломов и всяких сувениров, о сути которых я не имею ни малейшего представления. Из-за этого Женечку постоянно хвалят и ставят мне, раздолбаю этакому, в пример. Мама о нём наслышана. Периодически на меня обрушивается нескончаемый поток её причитаний: «А Женечка на пятёрку сольфеджио сдал», «А Женечка в Москве лауреатом стал, «А Женечку в газете на всю страницу напечатали и статью написали про него же…» Женечка то, Женечка сё. На моё обиженное «давай ты меня из дома выгонишь и на Женечку поменяешь?» мама отвечала разочарованным «проще так сказать, чем за ум взяться». Короче превратился для меня Женя в типичного «сына маминой подруги». А мои споры с матерью не утихают и по сей день.       Прибавить ко всему этому Женичкино по-пидорски смазливое личико, его белоснежные рубашки с манжетами и идеально выглаженные костюмы. Плюс отличную успеваемость абсолютно по всем предметам. Плюс прекрасные манеры и знание трёх иностранных языков. Получится в итоге лютый демон, созданный усугублять мои и без того нелёгкие будни в музыкальной школе.       При упоминании Женечки даже Лариса Васильевна, вещающая о моём нераскрытом таланте, скромно притихает. Он и для неё воплощённый идеал. Если бы её заставили спихнуть кого-то из нас двоих в пропасть, она бы не задумываясь выбрала меня. И не капельки бы потом не пожалела, отвечаю.       Одним словом, Женечка меня бесит. И я напоминаю ему об этом при каждом удобном случае. Так что сажать нас играть за один рояль — гиблая затея. Особенно если до предполагаемого выступления остаётся всего лишь месяц.       Эту замечательную мысль я пытался донести до Ларисы Васильевны. Она меня не слушала и убеждала в обратном: «Выступление обязательно для Жени. Каждый год он участвует в конкурсе, всегда в паре с Катей. Но она с семьёй переехала совсем недавно, так что приходится как-то выкручиваться. Кроме тебя, Жениных одногодок не осталось».       Выходило, что мной решили воспользоваться за неимением альтернативы. Конкурс проводят в нашем актовом зале и считается он этакой традицией, которую местные музыканты очень ценят. Женя — коронный номер программы. На пару с Катей он каждый год занимал первые места.       Но мне-то, мне-то всё это нахуй не нужно! С радостью бы сделал так, чтобы Женечка ни на каком конкурсе не выступал. И без того как сыр в масле катается. Обойдётся.       Накануне первого совместного занятия Лариса Васильевна выслала мне ноты, чтобы я их распечатал и прочёл. Ни того, ни другого я делать не стал и теперь плёлся по улице в ненавистную музыкалку с совершенно пустым рюкзаком.       Настроение моё — хуже некуда. Предстояло раз и навсегда убедить учительницу в том, что нам с Женечкой, мягко говоря, не по пути. А самого Женечку напугать так, чтобы он сам передумал со мной работать. И на коленях умолял Ларису Васильевну оставить меня в покое.       Иду и хлюпаю ботинками по влажному мартовскому снегу. Смотрю себе под ноги и про себя рассуждаю, что же такого убедительного выдать на уроке. Если угрозы и уговоры не подействуют, всегда могу разреветься, как истеричка, начать кататься по полу и просить пощады. Авось сработает.       Самый короткий путь к музыкалке — через тропку, проходящую рядом с детской площадкой. Сворачиваю на неё по привычке, а когда просыпаюсь от раздумий, возвращаться как-то совсем поздно. Или нет?       Стою посреди тропинки и усиленно думаю, нахмурив брови. Опаздывать или лучше не рисковать? А что будет, если всё же опоздаю? Может, повезёт, и они там все по домам разойдутся, забив на меня?       — Эй, Андрюха! — слышу я знакомый голос.       Смотрю на детскую площадку. Вижу своих приятелей, окруживших качели. Ближе всех к качелям стоит Киря собственной персоной.       — Здорова! — кричу ему и устремляюсь на площадку.       Я просто обязан по-человечески с ним поздороваться. И за жизнь пообщаться. Киря — персона важная.       Пока приближаюсь, углядываю на качелях Танюшу. Она сидит, свесив худые ножки-спички, вся в чёрном с головы до ног. Жемчужные глазки за огромными линзами очков. Пухленькие губки в алой помаде едва-едва улыбаются.       Таращусь на них и понимаю: накрылся мой урок ансамбля окончательно и бесповоротно. Ибо невозможно выкинуть из головы Танюшины губки. Один раз попробуешь их на вкус — и захочешь ещё. И будешь представлять потом, что же ещё такого умеет Танюша.       Представлять я представляю. И на практике выяснить хочу. А потому, не отрывая глаз от своей мрачной богини, подхожу к качелям и твёрдо решаю: никаких дуэтов сегодня. В жизни есть дела в десятки раз важнее. И в сотни раз приятнее.       Минут через десять я благополучно забываю о том, что нагло прогуливаю урок. Непринуждённо треплюсь с Кирей и его бандой, в ярких красках жалуюсь на жизнь.       — … Они скоро на руках его носить станут, отвечаю… Короче, ебал я этот конкурс. Женечка-феечка, блядь. Пусть только попробует возмутиться… — я многозначительно сплёвываю жвачку на землю и злобно скалюсь, представляя расстроенную Женину мордашку.       Киря ржёт с моих возмущённых возгласов. Ребята подле него весело посмеиваются. Танюша покачивает ножками и молчит. Она почти всегда молчит. Амплуа у неё такое мрачное — молчать и слушать. Мы совершенно не против.       — А почему «феечка»? — отсмеявшись, спрашивает Киря.       — В прошлом году он в дуэте играл танец Феи Драже. Первую партию… Ну, знаешь, из рекламы новогодней с котиком: та-та-та там там там та-та-та та-та-та… — я коряво напеваю мотив и дирижирую себе рукой для пущей убедительности.       Киря снова ржёт.       — Сам танец-то классный, — поясняю ему я. — Но как слышу — так сразу вспоминаю этого пидора. Вот как избавиться от этого, скажи, а?       Так мы и проводим время за смехом и разговорами. Когда начинаем скучать, Киря хватает под руку одиннадцатиклассника Виталика, имеющего привычку носить паспорт в кармане, и ведёт его в ближайший магазин. Возвращаются парни уже с жестяными баночками в пакете и довольными улыбками на лицах.       — А вдруг спалят? — спрашивает нас Танюша, когда мы расхватываем пиво.       — Не спалят, — пожимает плечами Киря. — Нафиг никому не сдалась эта площадка. Вспомни, в каком городе мы живём.       — Резонно, — кивает Танюша.       Киря прав. Поблизости никого нет. Рядом с хрущёвками, виднеющимися вдали, иногда пробегает какой-нибудь одинокий прохожий. Почти во всех окнах горит свет — люди благополучно отдыхают в своих квартирах.       На дворе темнеет с каждой минутой. Мне уже тяжело различать лица ребят из-за сумрака. И из-за алкоголя, туманящего разум.       Однако всё это резко становится несущественным. Краем глаза вижу одинокую фигуру, идущую по тропинке. Исступлённо щурюсь и разглядываю. Ребята улавливают моё волнение и затихают.       Вижу до противного знакомую папочку в руках прохожего. На нём — элегантное чёрное пальто и беленький шарфик. Тёмные волосы заправлены за уши. Осанка, как обычно, идеальная.       В паре метров от нас Женя замирает. Пялится на меня своими огромными глазищами. Я пялюсь в ответ и силюсь прочесть в них хоть какую-нибудь обиду. Но вижу лишь блики от загоревшихся фонарей.       Спустя секунду Женя вновь шагает, как ни в чём не бывало. А я разочаровываюсь где-то глубоко в душе. Словно очнувшись от оцепенения, ору ему вслед:       — Смотрите, кто у нас тут! Женечка, подойди-ка сюда…       Женечка даже не оборачивается.       — Падла, оглох, что ли, э?!       Женечка по-прежнему невозмутимо идёт по тропинке. Становится всё дальше и дальше. Я злюсь и чуть ли не бегу за ним, чтобы пнуть его как следует.       — Вот это обсос, — ухмыляется Киря, так, чтобы Женечка смог его услышать.       Я передумываю бежать. Вместо этого хватаю с земли комок грязного снега и бросаю со всей силы. Попадаю прямо в шею. От неожиданности Женя оборачивается и недовольно смотрит на меня. Взгляд этот наполняет меня ощущением долгожданной победы. С энтузиазмом вновь загребаю снег. Ребята делают то же самое — и вот мы уже наперебой кидаемся в Женю, одновременно покрывая его бранью, а он торопливо уходит, борясь с желанием снова оглянуться.       Прекращаем кидаться, когда Женечка оказывается далеко и снежки до него не долетают. Дружно хохочем и комментируем феечку. Ребята предвкушают продолжение нашего вечера. Я предвкушаю Танюшины губки... Кто-то предлагает догнать Женьку. Я мотаю головой — не до того сейчас.       Сама Танюша по-прежнему сидит на качелях с полупустой банкой в руке. В общем веселье не участвует. Подхожу к ней и хочу предложить свой прекрасный план — но она опережает мои слова:       — Мне домой пора. Родители волноваться будут.       От неожиданности стою, приоткрыв рот. Танюша вручает мне пиво, после чего поднимается с качелей. Попрощавшись со всей компанией, она уходит куда-то в глубину уличной темноты.       — Чего ж ты так растерялся, Андрюх? Надеялся охмурить её?       Медленно киваю. Киря смотрит на меня с сочувствием.       — Ну, не повезло сегодня. Ты же знаешь её — ходит себе, как вольная кошка. В другой раз пообщаетесь.       Киря прав. Танюшу я ещё обязательно встречу. А сейчас у меня есть ребята и недопитая банка в руках. Вечер ещё только начинается.