back to back

      «Когда над Эсперией ещё властвовала непроглядная вековая тьма, сотканная из злобы и жестокости, Дара дала жизнь божественным близнецам, брату и сестре, сотворив из них символ милосердия, прощения и любви. Говорят, что там, где люди обнимают друг друга, забывают все распри и возносят за то, что нашли компромисс, благодарные молитвы, всегда незримо присутствуют они.» Элайдж последний раз прослеживает взглядом строки и взмахивает рукой. Страница начинает медленно истаивать, распадаться жёлтыми искрами. Он поднимается на ноги, оставляя сестру дремать в ворохе подушек; она устало хмурится сквозь своё поверхностное забытьё, ибо сон как таковой богам не нужен, но слишком уж быстро иссякают силы, и это единственный способ не ослабнуть вовсе, ведь стенания смертных существ не отпускают их с тех пор, как снова пали Запечатанные Врата. Резные двери на балкон распахнуты настежь, и занавеси, сотканные из шёлковых звёздных нитей, вздымаются парусом, оглаживают Элайджа по щекам. На них вязью вышивки запечатлены Дара и другие равные ей Небожители, увенчанные остроконечными нимбами и тиарами. Элайдж касается пальцами силуэта своей матери-богини, ненадолго задерживает это прикосновение и выходит на площадку, с которой видно тусклое жёлтое свечение священных дворцов и серое, пасмурное небо, куполом возвышающееся над Раем, похожее на зловещую бездну, голодную и уродливую, готовую рухнуть и похоронить под собой все райские кущи. Стоны и мольбы здесь слышны отчётливее, кажется, будто вся Эсперия больна и безумна, пронизанная мраком, как в первые дни своего рождения, а её народы отчаянно пытаются выжить, противостоя демонической скверне. О, сколько времени минуло с той, первой войны между Гипогейцами и Селестиалами, в которой Дара отдала свою жизнь, чтобы положить конец кровавому сумасшествию?.. А потом все думали, что подобное более не повторится, что решать Небожителям до конца времён только мелкие склоки да споры, но жажда мести и желание поглотить весь райский свет Аннига провернуло колесо к началу. Началу новой, безнадёжно долгой войны. Ветер треплет золотое перо в волосах Элайджа. Он ласково гладит вещицу ладонью — она смыкает их сознания, его и Лейлы, прочным узлом ментальной связи, и куда бы не раскидала их судьба, они всегда найдут путь друг к другу, ибо порознь цельному не быть никогда. Перо еле ощутимо пульсирует, и Элайдж чувствует, как тревожно сейчас сестре. И ему самому ещё тревожнее и страшнее, потому что он не имеет понятия, как облегчить её муки. Порыв прохладного воздуха забирается под одежду, путает волосы. Элайдж зябко ведёт плечом, как вдруг со спины к нему прижимается что-то по-живому тёплое и тут же выдыхает голоском Лейлы: — Брат, сейчас мне не больно. Но если ты не прекратишь изводить себя, нам обоим станет хуже. Элайдж смотрит на неё из-за плеча и слабо улыбается. Лейла лишь крепче стискивает руки поперёк его живота, и это защитное объятие успокаивает. Элайдж в ответ опускает ладонь на запястье сестры и мягко проводит по нему пальцами несколько раз. А потом они вдвоём возвращаются в покои, укладываются на подушки, не размыкая рук. — Всё будет хорошо, — утешающе шепчет сестра, и Элайдж погружается в сонное марево. Пока Лейла с ним, злу и ненависти ни за что не поглотить подлунный мир.