back to back

      ..Осень в этом году приходит на остров незаметно, смешиваясь с вечным предзимьем, но ощущается отчего-то острее. В чуть более громком чем обычно грае чаек и сыром ветре, несущем с большой земли запах прелой травы и листьев, в шуме беспокойного прибоя, который теперь не смолкает ни на миг, в сизых утренних сумерках и вечерней тьме — Шемира кожей чувствует повисшее в воздухе тревожное ожидание, мало присущее сентябрю, который приносит из неприятностей разве что ливни. Но так было тогда, до появления Белинды, в те далёкие пустозвонные дни, когда казалось, что затворничество бережёт остатки разбитой души, остров укачивает тело, подобно колыбели, а чайки охраняют сон, как вездесущие стражи. Теперь от одиночества не осталось и следа, и Шемира каждое утро убеждает себя в реальности происходящего: сжимая пальцами чужие пальцы или баюкая в ладонях любимое лицо и... Боясь, что когда-нибудь потеряет всё это снова. От чая поднимается пар. Шемира аккуратно переливает его из заварника в термос, подхватывает со спинки стула плед и на ощупь не спеша выходит за порог. Здесь она знает, куда идти. На берегу поёт-плачет скрипка, и Шемира ступает на звук. Но мелодия резко замолкает на высокой ноте, затем слышится шуршание гальки, и Белинда ласковым голосом спрашивает: — Тебе не холодно? Шемира слабо улыбается уголком рта и протягивает руку. Камешки бряцают под быстрыми шагами, прикосновение обрушивается на запястье прохладой и шершавостью мозолей, натёртых смычком. Белинда держит мягко, но крепко — правильно, так, как нужно, чтобы заставить старую боль трансформироваться в нежность. — А самой-то? — шёпотом вторит Шемира, вручает Белинде термос и кутает и себя, и её в одеяло. — Давай ещё побудем здесь, — просит Белинда, близко-близко жмётся, и её пальцы скользят по щеке Шемиры, разглаживают завернувшийся край повязки. — Давай, — соглашается Шемира, и они садятся на землю, сплетаясь в тесном объятии. Белинда наливает чай в крышку термоса. Свежий запах мяты смешивается с ароматом морской влаги, и Шемира дышит глубже — ей хочется до конца жизни сохранить эти новые чудесные моменты, рядом с горько-сладкими воспоминаниями о муже и сыне. А ещё — стать самым лучшим и счастливым воспоминанием для своей последней любви. — Не выходи больше одна, ладно? — вдруг говорит Белинда, горячими губами обжигая шею над самой кромкой воротника платья. — Даже если услышишь мою скрипку, не выходи. Просто позови меня, и я приду. — Хорошо, — Шемира зарывается носом в её волосы, и темнота под веками тускло искрится золотым и белым. — А ты пообещай, что не покинешь меня. Хотя бы... в ближайшем будущем. Белинда смеётся, но в смехе этом в равной степени нет ни веселья, ни скорби. Но есть смирение и лёгкость человека, сбросившего с себя наконец путы одиночества и печали по несбывшемуся. — Обещаю. Северное море провожает их шелестом пены, когда они возвращаются в дом.