Смятые простыни

      Будь Ямагучи сейчас рядом, Тсукишима смог бы очутиться в его объятьях. Будь Ямагучи сейчас в классе, они могли бы обменяться улыбками, которые могут понять лишь они одни, и вернуться к тесту. Будь Ямагучи сейчас рядом, тренировки явно не казались бы такими утомляющими, а шум, производимый его со-командниками, — таким раздражающим.       Будь Ямагучи сейчас рядом, Тсукишима точно набрался бы сил и смелости, и отбросил привычное смущение, чтобы сказать что-нибудь милое или, допустим, взять чужую руку и переплести их пальцы, чтобы вызвать улыбку на чужом лице.       Но Ямагучи рядом нет и не предвидится ближайшие несколько недель, и Тсукишима остается наедине со своими мыслями, переживаниями и настойчивыми, смущающими желаниями сразу после начала их отношений, совершенно не представляя, как с ними справляться.       Потрясающе.       Ямагучи не виноват в том, что его нет рядом, — было бы малодушно винить парня за то, что его бабушка попросила их семью о помощи с домашними делами. Но это осознание все равно не умаляет его тоску по привычному присутствию рядом любимого и совершенно точно испытывающего обратные чувства человека. Они только-только начали встречаться, целовались всего несколько раз и совершили один очень смущающий разговор по телефону, и этого явно недостаточно, чтобы привыкнуть к новому статусу отношений.       Тсукишима, вроде как… не совсем тактильный человек.       С самого детства они практически никогда не обнимались. Ямагучи изредка позволял себе ободряюще сжать чужое плечо, выражая таким способом свое беспокойство и заботу, но не более того. Они не подавали друг другу руки, помогая встать, не хлопали по спине, выражая поддержку, и уж тем более не летели в объятья после долгой разлуки. В их отношениях никогда не было места ничему физическому…       …И поэтому он оказывается так дезориентирован, когда это физическое занимает главенствующее положение в его мыслях и потихоньку набирает все больший и больший вес в их общении.       Он никогда не знал, что держание за руки окажется таким приятным. Никогда не думал, что соприкосновение своих бедер с чужими может быть настолько волнительным.       И он и представить не мог, что от поцелуев может сбиваться дыхание, и их до боли в сердце может не хватать.       — Она меня убьет, она точно убьет меня, когда я вернусь, — чуть ли не хнычет Ямагучи, когда они обсуждают геометрию и Тсукишима объясняет пару сложных вещей, которые они только сегодня прошли на уроке. — На последнем тесте я с трудом набрал семьдесят баллов, она же мне это до второго года не простит.       — Прекрати нести чепуху, — отмахивается Тсукишима, наводя порядок на своем рабочем столе. Они приобрели привычку созваниваться по вечерам вместо переписок, и это помогает справиться с тоской, пусть и не так эффективно, как хотелось бы. — И отдохни уже. Ты только об учебе и думаешь. Она никуда от тебя не денется.       — Хотел бы я забыть, — отвечает Ямагучи со звуками, похожими на хруст печенья. — Уж прости, что у меня не такие гениальные мозги, как у тебя. Нам, простым смертным, иногда приходится думать.       — Не ерничай, мне тоже не все понятно с первого взгляда, — «например, что ты был влюблен в меня все это время, а я, как дурак, этого не замечал» — не произносит Тсукишима, хотя ему очень хочется отвести душу. Ямагучи фыркает и делает пару глотков чего-то, и Тсукишима чуть мягче говорит: — Посмотри сериал. Дочитай тот вебтун. Отдохни немного. Займись чем-то, что тебе нравится.       — Но ты так далеко, — игриво произносит Ямагучи, и… Всё. Тсукишима сдается. Ему нечем ответить на неожиданный и ничем не подкрепленный флирт, произнесенный таким уверенным голосом. Он молчит, на что Ямагучи только смеется и, дождавшись в ответ только сдавленное «дурак», продолжает: — Прости. Просто шучу. Но… спасибо за заботу. Может, мне и правда стоит отвлечься от уроков.       Они желают друг другу спокойного вечера и рассоединяются, и Тсукишима с неудовлетворением понимает, что ему не хватило этого короткого разговора.       Он хотел бы… поговорить чуть подольше. Обсудить как школьные сплетни, так и то, что он недавно услышал от друзей Акитеру про его жизнь в колледже. Включить какой-нибудь фильм на фоне и сесть рядом-рядом. Поцеловать теплые губы и попробовать, наконец, приоткрыть рот при этом. Приподнять чужую футболку и провести ладонью по чужому животу, а, может, и чуть выше. Сдвинуться на диване и толкнуть Ямагучи в грудь, чтобы уложить…       Черт!       Неужели теперь все его мысли будут сводиться к одному?!       Звук чужого голоса только дразнит истосковавшийся по прикосновениям разум, а вовсе не успокаивает его. И одиночество только усиливается, не в силах смириться с тем, что они встречаются, что они могут целоваться и прикасаться друг к другу, и что ему мешает только чертово расстояние. К этому всему примешивается стыд, что он ведет себя как какое-то неразумное животное, которым руководят только инстинкты… и весь этот коктейль эмоций он вынужден терпеть ежедневно.       Так что да. Он правда соскучился по Ямагучи.       И Хината не упускает случая прокомментировать это (будто бы он, Господи, хоть когда-то умел закрывать свой рот).       — Так, хм. Ямагучи. — Он проходит мимо со шваброй, протирая пол, и намеренно замедляет свой шаг рядом с ним. Сегодняшнюю уборку зала оставляют на них, и, с одной стороны, никто не помешает ему от души покалечить Хинату, если тот скажет что-нибудь неподобающее, но, с другой, позволяет тому говорить без каких-либо отвлекающих факторов.       Тсукишима закрывает глаза, считает до десяти, а когда после их открытия Хината никуда не исчезает, издает вздох.       — Что «Ямагучи»?       — Это ты мне скажи. Ты как-то изменился, пока его нет.       Тсукишима поднимает бровь.       — Больше общаешься с Кагеяма-куном и Хината-куном, — услужливо помогает Ячи, которая задержалась, дожидаясь Хинату. Они не позволяют ей помогать с уборкой, поэтому она развлекает их разговорами и извиняется за безделье каждые десять секунд.       — Скорее, грызешься, — фыркает Кагеяма, также подошедший к нему, и Боже, у него тут медом намазано или что? Он определенно не хотел собирать вокруг себя целую компанию шумных первогодок, и так растягивая процесс уборки, поэтому он окидывает взглядом зал и разворачивается к выходу.       — Я ухожу.       — Эй? А уборка?!       — Я закончил с сеткой и мячами. Если бы ты меньше открывал свой рот, то уже давно закончил с полом. До свидания, Ячи-тян.       Ячи неуверенно машет ему рукой в ответ, пока Хината направляет на него свою швабру и второй рукой подзывает Кагеяму сделать то же самое. Тот закатывает глаза, неприятно напоминая этим Тсукишиме самого себя, и никак не принимает участие в разыгрывающемся перед ним представлении.       — Ты умрешь, если хоть раз побудешь приятным и подождешь нас?       Тсукишима моргает.       — Зачем?       — Знаешь, — чуть ли не замогильным голосом отвечает Хината, — твоя искренность в этом вопросе бесит больше всего.       — Мы р-разговаривали накануне!.. — снова вмешивается в их спор разговор Ячи. — Третьегодки кажутся довольно дружными. Мы тоже могли бы, н-ну…       — Сходить куда-нибудь, — заканчивает предложение никто иной, как Кагеяма, заставляя Тсукишиму замереть на добрые несколько секунд.       — …Зачем?       — Я его сейчас все-таки ударю, — сообщает остальным Хината, вызывая панику у Ячи и одобрительный кивок у Кагеямы, но первая успевает вмешаться и чуть ли не мертвой хваткой схватиться за чужое плечо. Тсукишима пытается вспомнить, когда они успели подружиться, и не особо удивляется, когда в голову ничего не идет. С его зацикленностью на своей личной жизни (точнее, теми катастрофами, которые происходили с ней), немудрено, что он совсем не обращал внимание на окружение.       Хотя… это также может означать, что он не заметил, как Ямагучи сблизился с остальными первогодками, и вот это уже должно напрячь.       — Даже Ямагучи тусит с нами на выходных, — будто читая его мысли, сообщает Хината. — Мы пару раз ходили по магазинам и в кафе. Знаешь, ты не потеряешь свой образ задрота, если у тебя появятся друзья помимо твоего парня.       Ячи-тян краснеет и прячет взгляд, Кагеяма закатывает глаза, а Тсукишима снова закрывает свои.       — Ты же не отстанешь от меня?       — Не-а! И буду донимать Ямагучи, пока тот не заставит тебя пойти с нами.       Тсукишима вздыхает. Смотрит на темнеющее небо за окнами спортзала. Обводит взглядом уже чистую площадку, ведь Кагеяма, в отличие от этой бестолочи, выполняет свои обязанности.       — Ладно. Исключительно ради того, чтобы ты не донимал Тадаши.       Хината издает воодушевленный звук, подскакивает к Ячи-тян и поднимает ладони. Та вздрагивает, но отвечает на его энтузиазм и поднимает свои, и по всему залу разносится громкий хлопок. Кагеяма забирает уже бесхозную швабру и идет в сторону кладовки, после чего сгоняет их к выходу, но перед тем, как достать ключи, ухмыляется Ячи-тян и Хинате и говорит:       — Я же говорил, что сработает.       Они с Хинатой тут же уносятся по направлению к раздевалкам, что-то крича про счет, Ячи-тян хихикает, с усмешкой в глазах глядя на него, а Тсукишима поверить не может, что его настолько легко смогли обмануть.       — И они… просто утащили тебя. В кафе. А потом к игровым автоматам. И Хината достал тебе игрушку динозавра. Этими подкрученными крючками. Которыми невозможно ничего достать.       — Да. Это было просто до отвратительного утомительно. Можешь представить, как ужасно я провел время?       — …совершенно не представляю, Тсукки. Совершенно не представляю.       Эта пара недель протекает слишком долго для его скучающего сердца и слишком быстро для паникующего мозга, который так и не может решить, как именно стоит встретить Ямагучи. Поцеловать его? Обнять? Просто поприветствовать перед тренировкой, будто ничего не произошло? А что, собственно, произошло? С того звонка они так и не обсудили это, и, пожалуй, стоит и дальше не поднимать эту тему. Было хорошо. Ему было хорошо, Ямагучи было хорошо, и в его ушах до сих пор стоят чужие стоны, а воспоминания, так не вовремя вспыхивающие в голове, заставляют краснеть каждый чертов раз...       Или, кхм, им стоит это обсудить. С Ямагучи оказывается довольно легко разговаривать на тяжелые темы, и его останавливает только неловкость всего произошедшего.       …обнять. Ему определенно следует обнять Ямагучи, когда тот вернется.       — Ох, кто-то соскучился? — с счастливым смехом спрашивает Ямагучи, когда Тсукишима и правда притягивает того в свои объятья, и утыкается лицом в его плечо.       Тсукишима фыркает в его шею, вызывая этим действием табун мурашек, и молча сжимает чуть крепче. Они делятся своим теплом друг с другом, наслаждаясь ощущением чужого тела в своих руках, и в этот момент всего на мгновение забывают обо всем.       Но, как бы им ни хотелось простоять так вечность, тренировка не ждет, и Ямагучи с неохотой отстраняется первым, отворачивается и идет по направлению к школе.       …он ведь не мог не заметить, что Тсукишима потянулся к нему за поцелуем, да? Он буквально держал его в своих руках, он должен был это почувствовать. Возможно, это неуместно? И правила поведения людей, состоящих в отношениях, не предусматривают поцелуи после двух-недельной разлуки?       …ладно, он просто чересчур много думает.       Оставшийся день проходит спокойно. Вопреки опасениям Ямагучи, никто не стремится его убить, пара одноклассников, с которыми тот общается по поводу математики, поздравляет его с возвращением, сокомандники просто приветствуют его, а Хината жалуется на «в тыщу раз противнее обычного» поведение Тсукишимы. Ямагучи смеется и кидает на него хитрый взгляд, и Кей ничего не может поделать с этим теплым чувством в груди.       День проходит обычно, как и сотня дней до этого.       …Ямагучи больше не обнимает его и тем более не тянется за поцелуями, и Тсукишима чувствует себя неуверенно.       Ох, да ладно! Он не мог стать настолько мнительным из-за своих чувств. Это нормально, что Ямагучи не хочет целовать его в школе! Ему явно неловко, пусть однажды он и поцеловал его на большой перемене… кхм… И уж тем более ему не хочется, чтобы кто-то из сокомандников застукал их за обжиманиями. Они обнимались в раздевалке один раз, и Кагеяма зашел именно в этот момент — и сразу же вышел, хлопнув дверью, так и ничего не сказав после. Вполне естественно… что даже после нескольких недель отсутствия… он не хочет показывать свою привязанность в публичных местах… даже когда они наедине и их никто не видит…       Тсукишима тянется за поцелуем сразу же, как они отходят от школы и оказываются в безлюдном переулке, и Ямагучи резко разворачивается и восклицает:       — Какая милая собачка!       …Тсукишима официально ненавидит животных.       К черту. Он не может терять достоинство и дальше, пусть Ямагучи сам проявляет свои чувства, он больше ни шагу не сделает в его сторону и даже не возьмет его за руку, если он так стыдится.       — Ты чего надулся? — Ямагучи берет его за руку, улыбаясь, но в его взгляде отчетливо считывается беспокойство.       Какая… наглость…       — Я зайду к тебе за тетрадями по геометрии?       — …Ты так ничего и не понял?       — Нет, — жизнерадостно отвечает Ямагучи, сжимая его ладонь в своей. — Но, возможно, мудрость твоих конспектов подействует и на меня.       Ямагучи… слишком хорошо удается говорить ему комплименты, не прикладывая к этому никаких усилий.       Он правда скучал по этому. Они болтают об учителях, пока идут до дома Тсукишимы, и Ямагучи улыбается на каждую его шутку и язвительное замечание. Он рассказывает, как его семья провела время в другом городе, как он был рад увидеть бабушку и какой вкусный чай она умеет делать, и пустота внутри медленно наполняется теплом. Ох, он правда сильно скучал. Одни только родные интонации в голосе и эта веснушка на самом кончике носа вызывают в нем столько привязанности, что измерить нельзя. Никакая камера и никакой микрофон не способны передать живость и очарование человека, который идет рядом с ним и так же очевидно наслаждается его компанией.       Тсукишима-сан все еще не вернулась с работы. Они моют руки, Кей делает им чай, достает любимые конфеты Ямагучи, пока тот почему-то молча наблюдает за ним, прислонившись к стойке, и отказывается нагружать его подносом, когда они поднимаются в его комнату. Время не слишком позднее, так что он может пригласить того остаться, и они смогут посмотреть фильм и даже пару раз поцеловаться, если тот захочет… Ох, он и правда стал наслаждаться мелочами. Но почему нет, если эти мелочи вызывают столько тепла и эмоций как у него, так и у его любимого человека?       Тсукишима ставит поднос на стол, бесхитростно спихивает на пол учебники, чтобы освободить место для ноутбука, и поворачивается на шум сработавшей защелки двери.       Ямагучи целует его, напирая и обвивая своими объятьями, и Кей с трудом удерживает равновесие, сделав несколько судорожных шагов назад.       …Горячо. В чужом рту оказывается очень горячо, и Тсукишима вспыхивает сам, когда чувствует жар на своих губах. Рот открывается сам собой, юркий язык настойчиво проводит по его губам, изучая и надавливая, в то время как Кей ничего не успевает сделать своим. Упругий кончик проводит по небу, вызывая дрожь, и утыкается в самый уголок губ, дотрагиваясь до каждого местечка его рта. Он… чувствует себя невероятно открытым и чутка ошеломленным, когда Ямагучи отстраняется и просто смотрит на него, поглаживая щеки в мягкой ласке.       — Что? — почему-то тихо спрашивает Тсукишима.       — Красивый, — так же тихо отвечает Ямагучи, совершенно искренний в своем восхищении, и вновь припадает к его губам.       Довольно быстро их разница в росте становится неудобной, и они отстраняются ровно настолько, чтобы сесть на кровать. Ямагучи же… попросту не дает ему прийти в себя. Он толкает его в грудь, заставляя лечь, переходит на шею и целует жадно, так, будто боится, что через секунду Тсукишима исчезнет, и он не может… не хочет… говорить что-то против.       Шея не оказывается его чувствительным местом. Ямагучи, стоит отдать ему должное, и не пытается оставить следы на его бледной коже, хотя когда Тсукишима задумывается над тем, что он может носить на себе след Ямагучи, чувствует, как у него начинают слабеть колени. Ямагучи, не переставая прижимать его к себе, залазит под футболку и проводит ладонью по всей спине, и его теплые ладони согревают, — если даже не обжигают, — каждый участок его кожи. Поцелуи возвращаются к губам, Ямагучи посасывает его нижнюю губу, одновременно с этим проводя рукой по резинке тренировочных штанов, и, ох… Из его головы выметаются все мысли. Это и правда происходит… слишком быстро… и они… они сейчас собираются…       Они сейчас собираются заняться чем?!       Эта мысль если не отрезвляет его, то вносит существенный раздрай в его сознание. Ямагучи правда хочет… зайти дальше?.. Они целовались-то всего несколько раз, и Тадаши всего лишь один раз высказал свой интерес в физическом аспекте их отношений, вряд ли он…       Ямагучи поднимает его футболку до плеч и целует оголившуюся кожу живота, крепко сжимая его за талию и прижимая к кровати.       Будет торопиться?!       — Блять, — шипит Тсукишима, когда чувствует нажатие языка слишком близко к тазобедренному суставу. А вот эта часть тела, видимо, оказывается у него слишком чувствительной. Ямагучи замирает, чутко реагируя на напряжение его тела, и приподнимается. У него растрепаны волосы, футболка сбита и открывает ключицы, он горячо дышит на его все еще оголенную кожу и вызывает такую реакцию в нижней части тела, что Тсукишиме было бы стыдно, если бы это он набросился на другого человека буквально с порога, а не…       — Ты в порядке? Я могу… продолжить?       Тсукишима мелко кивает, с трудом заставляя себя смотреть на своего парня, чей взгляд мутнеет с каждой секундой.       Черт… неужели он и правда… может вызывать у Ямагучи такую реакцию, не делая ровным счетом ничего?..       Эта мысль вкупе со взглядом чистого восхищение и… чего-то еще… заставляет его чувствовать себя очень странно. Эта мысль вместе с тем, что Ямагучи чуть приспускает резинку штанов вниз и целует низ его живота, каждым поцелуем вызывая дрожь, заставляет его разум помутниться, а тело — реагировать чересчур остро. Ямагучи цепляется за его бедра и с силой прижимает их к кровати, когда с нажатием языка они дергаются и взмывают вверх, и это явно ненормальная реакция, какого черта это ощущается так хорошо?! Он держит и правда крепко, пресекая любую попытку тела Тсукишима самовольно (самовольно! Сам он вполне доволен происходящем!) вырваться из чужих рук, и это… это…       Ощущается как его лучший и одновременно самый страшный его кошмар.       — Ты точно в порядке? — Ямагучи оставляет его живот и таз в покое и поднимается к нему, успокаивающее проводя ладонью везде, куда может дотянуться. Тсукишима ловит чужое тяжелое дыхание своим ртом, видит эти горящие глаза, ощущает пытающиеся дотянуться до всего и сразу руки, чувствует вполне однозначную чужую реакцию своим бедром и с раздраженным фырканьем притягивает этого дурака в глубокий поцелуй. Зачем он так волнуется, если вполне очевидно, что все хорошо? Почему он так переживает, если…       Потому что это Ямагучи, который никогда не был уверен в себе и, как оказывается, чувствах Тсукишимы, и для него естественно — желать, но не позволять себе сделать что-то лишнее. Даже когда хочется. Даже когда он соскучился. Даже когда они находятся в одной постели и оба готовы ко всему, что второй может им предложить.       Ох, и как только сказать вслух, что…       Ямагучи вскрикивает ему в рот, когда Кей смещает бедра, обхватывает чужие одной ногой и резко прижимает к себе, и он отстраняется, чтобы зажмуриться и уткнуться лицом в его плечо.       — Я… Я…       — Я знаю. — Тсукишима честно старается держать себя в руках, но это оказывается тяжелым занятием, когда нижняя часть его тела восхитительно зажата между кроватью и чужими бедрами. Он на пробу пытается чуть сдвинуться, но Ямагучи поддается вперед, чтобы вновь поцеловать его, и их бедра трутся друг об друга, и с его губ вырывается резкий выдох.       — М-можно я… Можно я помогу тебе? — чуть ли не с мольбой в голосе спрашивает Тадаши, когда отстраняется, и Тсукишима не может, просто не может смотреть на него. Он снова кивает, не доверяя голосу, и поцелуй, последовавший за этим, оказывается более тягучим и мокрым, чем все остальные. Аккуратные пальцы медленно приспускают его нижнее белье, в то время как язык настойчиво отвлекает и не дает просочиться в голову ни одной трезвой мысли, и его снова подкидывает от осторожного прикосновения.       Ямагучи не перестает целовать его. Он не обходит своими нежными губами ни одно местечко — щеки, нос, веки, лоб, он покрывает мелкими поцелуями все его лицо, вместе с этим заставляя гореть как изнутри, так и снаружи своими руками. Его губы остаются на виске, пока с чужих губ срываются тихие, но от этого не менее нуждающиеся и смущающие звуки, а Тсукишима цепляется за его плечи, зажмурив глаза. Это… совсем отличается от того, как он сбрасывает напряжение сам по себе. Чужие прикосновения ощущаются чересчур остро, чересчур горячо, а его чувства к человеку, который вызывает этот огонь изнутри, грозятся заполнить его с головой. Он не знает, как выразить это ощущение, как дать понять Ямагучи, что сейчас, в этот момент ему невообразимо хорошо, что он всегда любил его и что ему хочется кричать от того, как любят уже его. Он тянет ладонь вниз, но Ямагучи хлопает (мягко, но хлопает!) его по руке и возвращает ее наверх, прижимая к кровати, не давая и шанса прикоснуться к себе.       Этого всего оказывается чересчур, и когда Ямагучи мягко, невообразимо мягко целует его, он чувствует, как наслаждение накрывает его с головой.       — Ты!.. — в исступлении шипит он, когда приходит в себя, и резко меняется с Тадаши местами. Тот оказывается к этому не готов и обескураженно, но вместе с тем смущено позволяет ему сделать это. По всему телу Тсукишимы распространяется усталая нега вкупе с напряжением от прошедшей тренировки, но сила раздражения (а еще, может быть, возбуждения от вида смущенного Ямагучи под собой) заставляет его позабыть об усталости.       — Что? Что-то случилось? — этот человек делает вид, что искренне не понимает причину его недовольства, но смешинки в глазах портят все впечатление. Тсукишима с трудом сдерживает себя от тяжелого вздоха. Вместо этого он быстро, не задерживаясь, прикасается к чужим губам и прижимает широкие плечи к кровати, когда Ямагучи тянется за более глубоким поцелуем.       — Ах? Что-то случилось? — ехидно спрашивает он, когда одаривает Ямагучи подобными недопоцелуями несколько раз подряд, не давая тому и шанса ответить на них, на что тот хнычет и почти неощутимо бьет его коленкой по бедру. Он вкладывает свои ладони в чужие, переплетая их пальцы, и Ямагучи цепляется за них так, будто это оказывается единственным, что держит его на плаву.       А, возможно, так оно и есть, ведь в следующее мгновение он с молящими нотками в голосе просит:       — Кей, не играй со мной.       Что ж.       Определенно запрещенный прием.       Он даже отпускает чужие ладони, чем Ямагучи тут же пользуется и притягивает к себе для глубоко поцелуя. От аккуратного изучения не осталось и следа, и их языки переплетаются друг с другом невообразимым, но таким приятным способом. Ямагучи ерзает на месте, и он прижимается все ближе и ближе, и Тсукишима больше не может даже в шутку раздражаться на него.       Одной рукой он проводит между чужих бедер, а второй — хватает обе ладони, прижимает их над чужой головой и предубеждает все возгласы очередным поцелуем, и Ямагучи ничего не остается, кроме как возмущенно мычать, а после — несдержанно стонать в его губы.       Ладно. Тсукишима довольно мелочный человек, и, оказывается, эта мелочность не оставляет его даже в постели. Но извивающийся под ним Ямагучи, чьи попытки вырваться даже вполовину не так серьезны, как могли бы, не кажется особо возмущающимся…       А вот горячим и сводящим с ума своей громкостью и неусидчивостью — вполне себе да.       — Т-Тсукки, Тсукки… — несдержанно стонет он в перерывах между поцелуями. Хватка его пальцев становится почти что каменной, но Тсукишима не говорит ни слова — вместо этого он мягко целует местечко под челюстью, что вызывает судорожные выдохи у Тадаши, и ускоряет темп.       Через несколько секунд он вырывается. Тадаши резко прижимает его к себе, закидывая одну ногу на его талию, и судорожно пытается сделать вдох, и его попытки, больше похожие на всхлипы, оглушают. Кей целует его шею везде, где можно дотянуться, везде, где соприкосновение его губ и мягкой кожи доводит Тадаши до дрожи, и когда доходит до ложбинки под ухом, он напрягается всем телом, и с его груб срывается вскрик.       — Ох, кто-то соскучился? — растягивая последний слог, передразнивает Тсукишима десять минут спустя, когда они так и не размыкают объятий, но уже приходят в себя. Ямагучи, не глядя, бьет его в бок и прячет лицо в чужом плече, отказываясь хоть как-то отвечать на этот вопрос.       Утыкаясь лицом в эту макушку, Тсукишима чувствует себя до безобразия влюбленным и счастливым.       Ямагучи все-таки поднимает голову и показательно хмурится, но не может сдержаться и несколько секунд и одаривает его мягкой, любящей улыбкой.       И с тянущим чувством внутри видит отражение своих сложных, но таких крепких чувств на чужом лице.