В случае чего — звоните мэру

Какие красивые цветы. Арсений оборачивается вокруг себя, пытаясь охватить взглядом всё поле, усыпанное маленькими голубыми цветочками. Он так давно не был на природе, что сейчас даже не может вспомнить их название, хотя проведённые в детстве каникулы в деревне у бабушки должны были дать о себе знать. Правильно Серёга говорит — пора в отпуск. Если пойти прямо, так, чтобы закатное солнце было на десять ноль-ноль, то можно выйти к речке, Арсений это хорошо знает, он здесь уже был не раз. Нужно идти осторожно, стараясь не задеть цветы, почему-то он помнит, что это важно. По мере его приближения к реке, солнце начинает окрашивать всё вокруг в красные оттенки, значит, Арсений идёт в верном направлении. В следующий раз он обязательно пойдёт в другую сторону, но это будет потом, сейчас ему точно нужно к берегу. Когда он спускается к узенькой речушке, небо становится уже почти алым от закатных лучей, а незамеченная из-за холма ива покрывается будто копотью вместо привычного золотого солнечного отблеска. Под ивой, почти у воды, сложив ноги по-турецки, сидит человек и слегка раскачивается из стороны в сторону. Арсений его узнаёт, конечно, хотя в этой позе есть что-то неестественное, совершенно не свойственное его отцу. — Пап, пойдём домой. — Арсений почти вплотную подходит к нему. — Ты уже здесь давно сидишь, — говорит чуть тише, мягко опуская руку на плечо отца, — мама заждалась. Мужчина спокойно поднимает голову и смотрит на сына, кажется, совершенно не узнавая, и у Арсения от этого даже холодок бежит по загривку. Арс терпеть не может этот взгляд, который преследует его на протяжении многих лет, теперь ещё и в глазах отца видеть что-то подобное — жутко. Однако мужчина начинает мягко улыбаться, узнавая, и у Арсения будто камень с плеч сваливается — ему показалось. — Сейчас, сын. — Отец поворачивается к воде. — Посмотри, как красиво садится солнце, как красиво оно отражается в реке! — Мужчина мечтательно жмурится и слегка запрокидывает голову. Арсений устало вздыхает, отворачивается от отца и задумчиво смотрит вдаль. Очень странно, потому что он точно знает: это маленькая речка, и, по идее, Арс сейчас должен хорошо видеть берег, но почему-то не видит. Река кажется ему бескрайним морем, над которым низко висит тяжелое алое солнце. Оно красит небо и море, и Арсению кажется, что он тоже стоит в этой красной краске, она липнет к его лицу, вязко капая на плечи и грудь. Внезапно всё переворачивается, и отец уже стоит напротив Арсения, внимательно рассматривая свои руки. Арс знает, что позади него бурлит алая река, а солнце уже почти утонуло за горизонтом. Он с ужасом замечает, что у отца на руках кровь, и это не просто пара капель, она густо стекает между пальцев на траву, выжигая маленькие голубые цветочки, утекая к ногам Арсения. Он в ужасе дёргается к отцу: — Пап, ты ранен?! — Берёт его руки в свои и внимательно осматривает на предмет повреждений, но, к своему облегчению, ничего не находит. Только кровь, вытекающая будто из самих ладоней. — Что случилось? Отец ничего не отвечает и только мягко улыбается, аккуратно убирая руки из крепкого захвата Арсения. Тот тянется за ним, но понимает, что не может сдвинуться с места. Кровь под ногами начинает закипать, Арс знает, что он вообще весь в крови, его лицо, его руки — вообще всё в густой алой крови. Отца он уже не видит, Арсений стоит один в поле с красивыми голубыми цветочками, залитыми кровью, со ставшей бескрайней бурлящей рекой и ощущает себя снова тем потерянным мальчиком, как много лет назад. Он обречённо оборачивается к реке, чтобы посмотреть на закатное солнце и закрыть глаза. То, что будет дальше, он и так знает, а видеть это ещё раз совершенно не хочется. Арс знает, что сейчас, судя по внезапной тишине и темноте, вода поднялась волной и закрыла солнце. Сейчас, судя по жуткому рёву, она несётся прямо на него, ещё секунда — и она сбивает его с ног. Арсений резко просыпается. Отрешенно смотрит в потолок, пытаясь собраться в кучку. После этого сна он обычно чувствует себя максимально разбитым, как будто и не засыпал вовсе. Отец давно ему не снился, уже несколько лет, поэтому сейчас он сильно обескуражен, так, что щиплет себя за руку, вдруг это сон во сне, Нолан считает, что так бывает. Что бы мог значить сон во сне, Арс не знает, но почему-то думает, что это могло бы что-то объяснить, хотя, естественно — нет. Часы на прикроватной тумбочке показывают пять двадцать семь, значит, Арсений может поспать ещё где-то полчасика. Сон, как назло, не идёт, и Арс ещё минут пятнадцать тупо смотрит в потолок. Кстати, опять трещина пошла, построили дом на болоте, видите ли. Сделав над собой усилие, Арсений резко садится на кровати и ждёт, когда перед глазами перестанут маячить чёрные мушки, шарит ногами по полу в поисках тапочек и одновременно потягивается, раскидывая руки в стороны. День начался не очень удачно, и Арс надеется, что хоть ногу, с которой надо вставать, он выбрал правильную. За окном ещё темно, и Арсений не собирается открывать шторы, честно говоря, он предпочитает в спальне их вообще не открывать — окна выходят во двор, а там, кроме как на детей и старушек, смотреть не на что. Другое дело, в гостиной — можно наблюдать за улицей, не то чтобы Арс это вообще делает часто, работа не позволяет, но иногда, вот как сейчас, встав пораньше, может себе позволить залипнуть на поток людей, спешащих к станции.

***

Двушка в старом жилом фонде (говорят, под снос) на четвёртом этаже малоэтажного дома на улице Коминтерна досталась ему от отца, а тот, в свою очередь, выкупил ее у какой-то выжившей из ума старушки. Они жили здесь втроём до определенного момента, потом пытались вдвоём выживать, а теперь Арс живёт здесь один. Хорошо, конечно, что отец оставил завещание, что было странно для владельца небольшого книжного магазина в соседнем доме, но если бы квартира отошла не Арсению, а матери — то он бы сейчас, будучи капитаном полиции, неизвестно как сводил концы с концами. Арсений, естественно, сделал перепланировку. Он не ездил в отпуска, не тратился ни на что лишнее, а планомерно вливал деньги в свой первый серьезный ремонт — без родителей. Он убрал все лишние стены (как ему показалось), совместил кухню с гостиной, максимально убрал коридор и впервые тогда воспользовался служебным удостоверением в личных целях — перепланировка была неутвержденной, неподписанной, несанкционированной и еще куча всяких не-. Теперь о старой планировке его двушки напоминает только ванная комната, расположенная прямо в самом конце коридора, от которого сейчас осталась лишь одна стена. С ней не получилось сделать ничего интересного, поэтому Арс решил оставить её как есть — пусть будет изюминка. На самом деле, у Арсения была идея вообще оставить дом без внутренних стен, то есть и спальню и ванную тоже сделать открытыми, а что такого, у него всё равно гостей не бывает, но остановил его всё-таки здравый смысл — стена между спальней и коридором выглядела как несущая.

***

Арсений идёт делать себе кофе, у него есть кофемашина, ребята из отдела подарили, и это прям кайф, кнопку жмякнул и пошёл дальше по своим делам, успевай только зёрна покупать. На самом деле, на кухне особо больше ничего и нет, она выглядит как на картинках в каталоге ИКЕА, Арс потратился на посудомоечную машину, духовку и микроволновку, а по факту пользуется только последней. У него нет даже стола, лишь барная стойка для него одного, он вообще редко ест дома. Пока колдуется кофе, Арсений успевает умыться: его ещё сонное отражение не вызывает никаких положительных эмоций, он быстро плескает себе в лицо почти ледяной водой и, не глядя в зеркало, чистит зубы. Вот он выпьет кофе, оденется, тогда можно собой и любоваться, сейчас пока смотреть не на что. После кофе у окна гостиной (если бы позволяли окна, Арс бы сделал ещё большой подоконник, накидал бы туда подушек и пледов, всё как в лучших традициях неизвестно кого) у него остаётся не так много времени на сборы, часы в гостиной показывают шесть тридцать восемь, и он что, действительно так долго пялился в окно? Ужас. Арсений, закутанный в свой неизменный бежевый плащ, выбегает из подъезда — он опаздывает, это тупо, не то чтобы ему вообще за это что-то было, просто ну тупость, он обычно никогда не опаздывает. Его шевроле стоит во дворе, и он успевает заскочить в машину прежде, чем противный моросящий дождик становится ощутимее. — Шевроле, ты моя шевроле, — тихо мурлычет Арс, заводя машину, — потому что я с севера что ли? — Он включает дворники и медленно выезжает на главную дорогу. На приборной доске мигает семь двадцать четыре, и Арсений надеется, что за полчаса успеет добраться до работы.

***

Антон приехал сегодня вовремя, впервые за своё время работы (работы?) здесь, и сейчас катается на арсовом стуле по всему кабинету. А что? Вовремя пришёл, кофе принёс, может себе позволить и пошароёбиться. Шастуну нравится называть своё пребывание здесь именно работой, потому что, ну, он же работает! Работает над книгой, работает с отделом, с ребятами, работает над делом! Он, правда, не получает зарплату, но это чистый энтузиазм, Антон знал на что идёт и совсем не против. Он здесь (совершенно случайно, между прочим) нашёл нечто куда более важное для писателя, чем деньги — вдохновение. Невероятно, но у Антона действительно получается в своей голове провернуть такую мысль — деньги есть ещё с продаж прошлой серии романов, а вот музу на что-то новое он безуспешно пытался поймать уже очень давно. Сейчас это вдохновение, правда, опаздывает, и Шастун немного нервно подталкивается на стуле к двери, чтоб выглянуть в проход. Ожидаемо, по коридору снуют туда-сюда люди, участок (ха, Антону нравится называть на американский манер — участок, хотя на самом деле это отделение) только начинает работать, вон Ира идёт, хихикая с кем-то по телефону. Шастун радостно машет ей рукой, это выглядит, наверное, нелепо, но она широко улыбается и активно кивает головой — руки заняты шарфом и ключами — раздевается уже по пути. У входа в кабинет Шеминова стоят Макаров и Серёжа, Антон машет им тоже, но они даже не обращают внимание — разговаривают о чём-то очевидно важном. Макаров склонился к Серёже почти вдвое и задумчиво качает головой, а Матвиенко что-то активно обьясняет, размахивая руками. — Чего они там бузят? — недовольно бубнит Антон, поднимаясь с кресла, — среда — маленькая пятница, для бузения есть понедельники! — Ногой отправляет кресло на своё законное место у стола Арсения и идёт здороваться с ребятами. Как там говорят? Однажды мужик не пожал руку всем присутствующим мужикам, и у него отвалилась жопа? Вот, честно говоря, очень бы этого не хотелось. — Хей! Привет самым лучшим операм самого лучшего участка всей Москвы! — Антон старательно излучает бодрость, потому что кто, если не он. — Я там тортик положил в холодильник, сегодня съедим! — Даааа, привет, Антон. — Макаров заметил Шастуна раньше, поэтому успел выпрямиться и растянуть губы в напряженной улыбке, а вот Серёжа даже вздрагивает от неожиданности и резко разворачивается к Антону. — Фух, ты чё так пугаешь, Шаст? — Матвиенко даже за сердце хватается, видимо, чтоб Шастун точно поверил. — А по какому случаю тортик? — Да не по какому. — Антон жмёт плечами. — Просто маме вчера её очередной ухажёр притаранил торт, а она же вообще сладкое не ест. — Серьёзно, кто вообще в здравом уме может подумать, что женщину возраста его мамы (и замашек его мамы) можно завлечь шоколадным тортом? — Так что вот, извлекаем из всех ситуаций только хорошее — будем есть торт сами! — Шастун ярко улыбается, но тут же сдвигает брови и слегка наклоняется вперёд, понижая голос: — Что у вас здесь стряслось? У нас новое дело? — Да неее… — Ну даааа… — Ну не то чтобы прям деееело, там бомжа какого-то нашли, фигня, — отмахивается Серёжа. — Так у нас бомж или всё-таки новое дело? — Антон выпрямляется, складывая руки на груди. — Мне кажется, ребята, вы мне что-то не договариваете! — Бомж! — в этот раз Илья с Серёжей отвечают хором, — так что забееей, дааа, это фигня, ничё интересного, — продолжает Макар, нарочито небрежно взмахивая рукой в сторону своего рабочего места, — ну, мы пойдём. — Так, стоп! — Шастун резко выкидывает руки вперёд, пока эти двое горе-конспираторов не успели уйти. — Я буду вас пытать! — И умелым движением обхватывая Серёжу за плечи, начинает его щекотать. Матвиенко, естественно, брыкается, но у Антона, вообще-то, есть дочь, и он очень опытен в захватах людей роста не выше метр шестьдесят. Макар бросается на помощь другу и начинает щекотать Антона, тот, совершенно не ожидая (а мог бы) такого развития событий, высоко взвизгивает и дёргается, заряжая локтем подзатыльник Серёже. Неизвестно, чем бы закончилась эта потасовка, если бы не громко хлопнувшая дверь кабинета Шеминова. От Антона резко отпрыгивают и Серёжа, и Макар, а он пытается отдышаться, потому что Илья за эти несколько секунд умудрился почти в прямом смысле пересчитать ему рёбра. — Макаров! Матвиенко! Вам что, делать нечего? Так я вас щас займу! — Шеминов угрожающе хмурит брови и трясёт внушительной стопкой бумаг перед их лицами. — Никак нет! — Так точно! Шеминов цокает языком и закатывает глаза. — Марш работать, чтоб я хотя бы до обеда вас в этом коридоре не видел! — Станислав Владимирович устало машет рукой и поворачивается к Антону: — На, держи, положи на стол Арсения, — суёт ему увесистую стопку бумаг с жёлтым стикером сверху, — хоть какую-то пользу принесёшь. — Я вообще-то!.. — начинает Шастун обиженно, перекладывая бумаги в одну руку, чтоб на второй начать загибать пальцы. — Да-да, я в курсе! — Шеминов говорит это уже из своего кабинета, закрывая дверь. Даже не повернулся! — Вот козёл лысый. Шастун вздыхает, оборачивается, надеясь, что его никто не слышал, поудобнее перехватывает бумаги и идёт в кабинет. На самом деле, Арсу совершенно не нравится возиться с документами, он обычно это скидывает на ребят. Странно, что Шеминов, зная это, отдал стопку опять Арсению, хотя мог сразу напрямую поручить Илье или Серёже. Шастун размышляет об этом до самого кабинета, а там решает, что Арс придёт и сам со всем разберётся. Антона дело маленькое — сказали принести, вот он и несёт.

***

Арсений влетает в кабинет спустя четыре видосика с котятами в интересном из инсты и два глотка уже успевшего немного остыть кофе — Антон считал. — Привет, товарищ капитан! А чё это мы опаздываем? — Антон тянет губы в улыбке и подаётся на кресле вперёд, опираясь локтями на колени. — У кого-то была бурная ночка? — Он усердно двигает бровями, но Арсений даже не смотрит в его сторону. — Свои пошлые комментарии, Шастун, оставь при себе. — Попов снимает свой уродский плащ и вешает его на такую же уродскую кабинетную вешалку. — Я приехал сюда работать, а не клоунаду твою наблюдать, будь добр, отъебись от меня, хотя бы на сегодня. — Он смотрит на Антона жёстко, как и всегда, но ещё и как-то устало, хотя обычно с утра Арсений полон сил. Шастун решает подумать о бурной ночке чуть позже. — Ты что, уже Шеминова подвинул и на его место присел? Какого хрена я ещё и перед тобой должен отчитываться? Бля, вот выбесил, уже с утра. Попов отворачивается и берёт со стола стаканчик с надписью «товарищ капитан». Там даже сердечко нарисовано, милая девочка-бариста, наверное, подумала, что это Антон для себя берёт. Хотя кто в здравом уме будет называть сам себя «товарищ капитан»? — Фу, чё за говно? Он холодный и сладкий! — Да ты охуел! — Антон возмущённо округляет глаза, что, конечно, не придаёт ему никакой воинственности. — Он очень вкусный! Это ты пьёшь горькую хуйню, ещё и опоздал сегодня, он остыл! — Шастун решительно направляется к двери. — Ну и пей свою бурду из автомата, даже спасибо не сказал! Арсений закатывает глаза и отставляет стаканчик на пустующий соседний стол, реально же говно, ну пить невозможно. — Кстати да. — Шастун разворачивается в дверях. — Тебе там на столе «привет» от Шеминова! Не скучай! — И показывает язык. Реально, тридцатичетырёхлетний мужик показывает язык, Арсений это видит впервые. Он опять вздыхает и опускает взгляд на стопку бумаг на своём столе. Начальник отдела прекрасно знает, как Попов не любит разбирать бумаги, но сегодня он сам косякнул, опоздание всегда карается каким-то говном. Интересно, если бы он не написал смс Станиславу Владимировичу, может, никто бы не заметил, что его нет на месте? Может, тогда и бумаг можно было бы избежать? На жёлтом стикере написано «поковыряйся», и Арсений мысленно предлагает Шеминову поковыряться самому у себя в жопе. — Вот же козёл лысый, — бормочет он, садясь за стол.

***

Антон выходит на улицу покурить совсем не потому, что Арсений его выбесил — он отходчивый — а потому, что заняться больше нечем. Обычно он мешался Попову, когда тот расследовал какое-то дело, это было интересно. Сейчас его напарник (ха! Звучит!) занимается по заданию шефа какой-то нудной фигнёй, и у Шастуна нет никакого желания в это влезать. В импровизированной курилке недалеко от крыльца отделения никого нет, конечно, рабочий день начался всего минут сорок назад, никто (кроме Антона, естественно) так не наглеет. Даже языками зацепиться не с кем — Шастун долгим выдохом выпускает дым из лёгких и драматично запрокидывает голову. Грязно-серое осеннее небо попадает дождевой каплей ему ровно в середину лба, намекая, что задерживаться на улице осенью — дурацкая затея. В принципе, он никогда ещё не общался с Макаровым и Матвиенко по рабочим вопросам, возможно, у них тоже интересно. Шастун слегка кивает своим мыслям и щелчком отправляет сигарету в урну.

***

Если бы у Антона спросили, что он ненавидит больше всего — он бы, не задумываясь, ответил — критиков. Но сейчас, глядя на захлопнувшуюся перед его носом папку с делом в руках Матвиенко, он понимает, что ненавидит сраные секреты, которые от него по каким-то причинам пытаются скрыть. Он писатель, он писатель детективов! Ему нужно знать все секреты, почему этого никто не понимает? — Да что такое то, Серёг? Бомжа убили, вы чё думаете, я убитых бомжей никогда не видел? — Шастун обиженно складывает руки на груди. — Ну да, не видел… Вот поэтому и покажи! — Антон, отвали! — Матвиенко даже вскакивает со стула, отодвигая папку по столу подальше от Шастуна. — Это работа, во-первых! Во-вторых, есть дела, которые я не могу тебе показать! В-третьих, иди до Арса доёбывайся, ты его наказание, а не наше! — Я не наказание, я — напарник! — Антон возмущённо тыкает пальцем чуть ли не в нос Серёге, но тот успевает отмахнуться. Ну и ладно, ну и не сильно хотелось! Шастун, сердито пыхтя, разворачивается и быстрым шагом направляется к Шеминову. Конечно, жаловаться.

***

Арсению отец всегда снился редко, но метко. Арс каждый раз в такие моменты ощущал себя канатоходцем под куполом цирка, только у него нет баланса, и канат почему-то шатается, как удержаться — непонятно. Бумажная работа, вопреки обыкновению, успокаивает, и Арсений мысленно благодарит Шеминова за такое нестандартное решение. Пока Арс что-то подписывает, что-то перечитывает и откладывает, что-то сортирует — он может думать не только о работе. Этот сон, к сожалению, не нов, но последний раз Арсению снился отец, кажется, лет десять назад. Нет, когда Арс уткнулся в стену, и дело снова унесли в архив, вот тогда был последний раз. Шесть лет назад. Как шесть лет назад, отец улыбается и исчезает, а Арсений остаётся в крови, потерянный и напуганный. Арсений откидывается на спинку кресла, запрокидывая голову. Почему он снится именно теперь? Дело давно закрыто, Арсений успокоился, это действительно было ограбление, и пятнадцать лет назад Сергей Попов погиб в переулке по чистой случайности — у него был просто дорогой костюм. Наверное, всё дело в осени, она напоминает Арсению о том одиноком времени, когда он в полной мере осознал, что остался без родного человека. Все листья уже опали, вот-вот пойдёт снег, и всё сейчас такое серое и хмурое, что хочется включить настольную лампу даже днём. Арсений медленно выдыхает, включает лампу и снова склоняется над бумагами.

***

— Станислав Владимирович! Матвиенко и Макаров не допускают меня к делу! — Шастун врывается в кабинет к начальнику, не то чтобы это было приемлемо, но у него, извините, есть крыша, так что имеет право обнаглеть. — Я как должен детектив писать, если я упускаю целое дело? Я же могу пропустить что-то важное! — Шастун, ты совсем? — Шеминов поднимает глаза от компьютера и возмущённо хмурит брови. — Тебе знакомо понятие «субординация»? Или хотя бы «этикет»? Ты врываешься ко мне без стука с абсолютно неинтересующими меня заявлениями! — Станислав Владимирович, ну посмотрите сами, я же не смогу нормально написать книгу, если не буду везде-везде всё знать! — Антон складывает руки в умоляющем жесте, — Ну скажите им, чтоб допустили меня, ну пожалуйста! Шеминов вскидывает брови и шумно отъезжает из-за стола в старом кресле на колёсиках, чтобы подняться. Выглядит комично, и Шастун даже слегка улыбается, но ловит строгий взгляд и тушуется. — Антон, дорогой, я тебе уже сказал, меня это абсолютно не интересует. — Шеминов обходит стол, прихватывая стопку бумаг. — Если ребята тебя во что-то не посвящают, значит, на то есть причины, может, ты им мешаешь. — Он жмёт плечами и протягивает бумаги Антону: — На, отвези на Мясницкую. — В смысле мешаю? Никому я не мешаю! — Шастун на автомате забирает стопку бумаг, переплетеную какой-то веревочкой. — В смысле отвези? Я же не курьер, я — писатель! — Шеминов лишь отмахивается и возвращается к своему рабочему месту. — Сегодня чё, праздник какой-то? День бумаги? — бормочет Антон. — Чего? Какой день бумаги? — Ничего, Станислав Владимирович, с праздником! Антон криво улыбается и выходит за дверь.

***

На самом деле, Антон не может сказать, почему вдруг ему стало очень сильно надо влезть в это дело. Наверное, причина в том, что ему что-то запретили узнать, а будучи человеком от рождения любознательным, он не может смириться с таким положением дел. Шастун работает (по правде говоря, больше мешается) в отделе совсем недавно, но не помнит случая, чтобы от него что-то скрывали. Если преступление какое-то супер серьёзное, или где замешана государственная тайна, то тут без разговоров материалы просто направляются в другое ведомство, никаких проблем. — Ну вот, материалы остаются у нас, значит, ничего серьезного, значит, я могу посмотреть… — бормочет Шастун, вышагивая по коридору отделения. Он уже отвёз бумаги на Мясницкую (как раз материалы для тех дел, к которым у них нет доступа) и теперь направляется к Матвиенко и Макарову, чтобы исключительно профессиональными методами вытягивать из них информацию. В коридор из какого-то кабинета быстро выходит Макаров с папкой в одной руке и кофе — в другой, Антон думает, что хоть сейчас ему повезло и не придётся искать кого-то из ребят по всему отделению. — О, Макар! Я как раз тебя ищу! — Антон радостно машет рукой Илье, который дёргается и от неожиданности проливает кофе на папку, которую прижимает к груди. — Антоха, бля! — Макаров быстро всучивает Антону кофе и начинает трясти папку. — Архивное дело, ё-моё, меня Шеминов просто прикончит, ну прооосто прикончит! — Он раскрывает папку и начинает проверять каждый листочек, а Антон так и замирает с мокрым стаканчиком кофе в руках. «Попов Сергей Александрович» Макаров судорожно перелистывает листы, и Антон успевает заметить фотографии ножей, какого-то здания, ножевого ранения, успевает выхватить фразы «четвёртое июля», «ограбление», «книжный магазин» и красную большую надпись «закрыто» в конце документа. — Фух, ну нормально! Ничего особо не заляпалось! — Макаров довольно выдыхает и закрывает папку, поднимая глаза на Антона. И точно так же замирает. — Макар… — Антон. — Макаров выставляет руку в защитном жесте и пятится от Шастуна. — Я не могу… — Илья, стой. — Антон смотрит на него, делает шаг вперёд и перехватывает руку с папкой. — Илья, это то, что я думаю? — Макаров делает страшные глаза и прижимает папку сильнее к себе. — Макар?.. Это отец Арса? Его убили? Он не просто умер? — Макаров грустно смотрит Антону в глаза и глубоко вздыхает. — Почему мне никто не сказал? Почему Арс ничего не сказал?.. Виновный сидит? Макар, ответь! — Антон хватает руками Илью за плечи — стаканчик с кофе выпадает из рук — и сжимает, повышая голос. Макаров опускает взгляд на растекающуюся лужу на полу. — Да, это его отец. — Господи, какой ужас. — Шастун руками закрывает лицо, отходя на шаг назад. — Да уж, пойдём. — Илья подталкивает Антона к их с Матвиенко кабинету. — Чайку попьём. — Шастун послушно идёт, а Макар устало вздыхает. — Мы с Серёжей тебе расскажем, нет смысла теперь от тебя что-то скрывать. Антон заходит в кабинет, а Макаров окидывает взглядом пустой коридор с лужей кофе посередине и думает, что теперь Шеминов его точно убьёт.