не xoxo
по весне, как всегда, пройдёт сакуроцветение — бомгю его ни на запах, ни на вид не переносит, странная форма аллергии, скажите вы, а он скажет «шин рюджин», поморщится и отвернётся ввиду своего неуёмного отвращения к ней. розовый, розовый, розовый — неприятный ему, с его чёрным в редкие белые полосы несочетаемо сочетаемый; бомгю не факбой, но такую, как рюджин, отфакбоил — сам не рад, сам скучает и винит её не меньше, чем себя. от рюджин уже целый год и два месяца с пятью днями ничего не слышно, но услышь бомгю её где-нибудь поблизости, затерялся в толпе, снова словно ошпаренный, будто бы кто-то подлил горючего топлива ему прямо в чан, где стимул менять привычные ему жизненные ритмы должен был отсутствовать. как и рюджин в его сердце. напрочь.не xoxo
с алкоголем ничего не забывается — супротив всему, он открывает старые и, увы, ещё незатянувшиеся до конца раны, заставляя переживать ужасные моменты из прошлого в пятый и двадцать пятый раз. бомгю и виски — старые друзья-недолюбовники, а от привкуса заказанного за счёт одного из его обожателей мохито неприятно кислит во рту, но чхве находит силы играть в улучшенную картонно-кукольную версию самого себя; вокруг шум, знойных оттенков и аппетитных форм телочек в коротких платьицах, сшитых на заказ, которые были не против провести с ним на койке время, с которыми он может забыться, хотя бы на одно мгновение в ровно тридцать грязно неприятных ему минут. в урне одиноко валяется пачка купленных им на прошлой неделе презервативов — девочки сами его выбирают, сами выбирают желать его, сами выбирают его в мужчины на ночь, сами просыпаются и сами уходят. он выглядит тем, кем должен и хочет выглядеть — с цепочкой на шее и на штанах, со сбитыми в кровь костяшками, с пластырями на щеке и харизмой загадочно притягательной своей заманивает их в свои сети. черная вдова в теле мужчины-сорванца, от которой спасу нет и никогда ни для кого уже не будет. бомгю сам выстроил себе крепость им выбранного одиночества, сам же замуровал себя в бесчувственную мумию фараона, которого сам свет-благословение амона-ра повышенным вниманием других к себе одарил. и тот тотчас померк, стоило рюджинову флуоресценту найти в нём свою обитель. сказка о дрянном-прекрасном принце только-только начинается.не xoxo
рюджин больше разочарована в нелепости этой случайной встречи, чем удивлена — ни видеть, ни слышать, ни чувствовать на себе эти взгляды, этот шёпот, эти горячие и горем томлёные прикосновения она не желает — там, за дверью её, маму то есть, заждалась любимая дасом, о которой пришедшему некстати бомгю знать необязательно. он что-то говорит, она не слушает, сердца стуки заглушают любой пустозвон, что сейчас этот галимый придурок и лжец ей несёт, неправильно любит всё ещё, но правильно отвергает, неправильно льёт предательские слёзы, но правильно даёт пощёчину. голос ровный, сухой, в горле словно песком насыпано пудов на сто, а-то и двести — рюджин сегодня и всегда, впрочем, стерва-минерва, афино-палладского в ней слишком много, чтоб бомгю в ней мог это терпеть. он не повышает тона, не заламывает руки, поворачивая беспомощную подругу сердца спиной, только молчит, пока она волшебно распыляет весь флуоресцент свой, пока громко кричит и сильно буйствует. воде нужно пламя, тьме нужен свет, бомгю же нуждается в рюджин, в такой яркой, раздражающей и чертовски обаятельной. в монохромный мир на мгновение, другое вернулось дыхание розового. но ровно до тех пор, пока из квартиры возлюбленной не донёсся обеспокоенный отсутствием родителей детский плач и крик. рюджин запально и стремглав, будто б встрепенувшись, забежала внутрь. бомгю же оставалось собрать все мысли в кучу и уйти. вторых шансов на любовь жизнь, к сожалению, не даёт, а флуоресцент его-не-его ныне какому-то другому воздыхателю принадлежит. равно, как и их с ней общий ребёнок. не его, не бомгю ребёнок. не его с рюджин.не xoxo
монохромный мир чхве бомгю всё-таки выстоял.но the end