Чуть больше, чем чужие

Ему не раз доводилось слышать о том, что неспроста у людей во всех их самых разных верованиях и приметах столько всего напрямую связано с дождливой погодой. Не просто так ливень окружает тревожным облаком героев кино, вокруг которых разворачивается тревога и напряжение. Не по какой-то неведомой заоблачной причине люди вменяют дождю собственное плодородие, благодарность, а то и измену близких. Не по хаотическому стечению обстоятельств нередко с их уст регулярно соскальзывает заветное: «Молния от лукавого». И, пожалуй, именно с последним Гавриил категорически не был и уж точно не будет согласен. Подумать только, неужели кто-то может быть настолько слеп, чтобы отправить такое великолепно прекрасное явление молнии в чёрные дьявольские пальцы? Молнии с его лёгкой руки летели уверенно, властно, совершенно точно зная зачем, для чего и куда они несутся эти несколько искристых мгновений. Нет, нет и нет — это были его молнии, насыщенные, беспощадные и разящие точно в цель. Впрочем, столь нелюбимое выражение в последние годы люди произносили нечасто, а явление грозового дождя было всё ещё окутано слоем магической, почти первобытной мистики. Народ всё ещё зачарованно глазеет на серебристые струи из тёплых домов и поспешно укутывает поплотнее своих детей, чтобы те, упаси Боже, не простудились и не издали лишний звонкий чих. Для Гавриила, впрочем, дождь также оказался вполне знаковым явлением. Хотя бы потому, что это было первым, что ему довелось почувствовать тогда, когда чёрная воронка бессознательной бездны, в которую он погрузился, кажется, вечность назад, наконец принялась рассеиваться. Да, это определённо был дождь, если не сказать, ливень — проступающий на одежде странным, прежде неведомым чувством. Словно тысячи уколов с каждой каплей вонзались в его тело ледяными иглами, будто пытаясь разобрать его на множество эфирных кусочков. Звуки вокруг едва ли поддавались описанию, настолько тишина, что окутывала его столько времени, оказалась способна оглушить. Капли отчаянно бились об асфальт, отзываясь шумными отзвуками, а голова словно отказывалась поворачиваться. Вокруг стоял причудливый гомон из голосов, громкий, сумбурный, набитый суетой и бесконечными вопросами, напоминая ему молодняк ангелов, что готовится к построению — все шуршат, шепчутся и никак не могут просто взять и заткнуться, не отдавая себе отчёт в том, как сильно у него сегодня болит голова. Подумать только, и правда — затылок отчего-то отвратительно саднил, буквально умолял о помощи, видимо, неслабо соприкоснувшись с асфальтом мостовой по какой-то причине. В этот момент до ушибленной головы Гавриила стал стремительно доходить один очевидный, но пугающий факт — кажется, он совершенно не понимает, как и почему здесь очутился. И вообще, где это здесь? Почему чувство боли, что он практически полностью успел позабыть уже где-то четыре тысячи лет назад, никак не получается унять, хотя для эфирного существа это вопрос пары мгновений? Почему тело такое тяжёлое, почему отказывается даже голову нормально повернуть, и почему его так сильно трясёт, словно кто-то пытается растормошить архангела руками? Определённо, на все эти вопросы он должен был получить ответ, сейчас же, немедленно, в срочном порядке. В конце концов, иначе у него, кажется, никогда и не бывает. Гавриил резко и настежь распахнул глаза. И оказался вынужден практически в ту же секунду закрыть их обратно, спрятав под до ужаса ледяными ладонями — проворные капельки дождя, соприкоснувшись с роговицей, оказались совершенно не к месту. Новое ощущение пронзило глаза куда-то прямиком вглубь, вынудив заслезиться, а тело принялось рефлекторно зализывать полученную ранку — панически моргать, вынуждая холодные капельки мгновенно раствориться. И только после этого, раскрыв глаза повторно, уже намного осторожнее, он наконец сумел рассмотреть ту странную и сумбурную картину, участником которой поневоле стал. Небеса чернильно-сливового цвета были насыщенными настолько, что капли дождя, случайно и стремительно летящие сверху, оказались неспособны нарушить этот уникальный цвет. Похоже, что вокруг снова красовался предательский Лондон, не давая продохнуть ни на мгновение. Более того, что-то внутри архангела истошно кричало о том, что память совершенно точно узнаёт этот район — самый центр, суетной, шумный, чересчур торопливый даже для старушки Англии. Ночь легла на город плотным, чернильным сгустком, но местные, кажется, далеко не полностью были с ней согласны. Вокруг мелькало несметное множество лиц, множество пар любопытных глаз, что склонились над ним, рухнувшим на асфальте без чувств, и буравили полными живого интереса взглядами. — Ой, вы очнулись! Какое счастье, если бы здесь погибли, я бы не пережила! — немедленно защебетала молодая девушка, чей значок на одежде явно выдавал её принадлежность к какой-то кофейне, что, видимо, была здесь поблизости. Без очевидной причины часто моргая, она второпях помогла Гавриилу хотя бы сесть, отчего тот лишь дополнительно осознал, что тело до отвращения тяжёлое. Ещё две пары чьих-то чужих мокрых рук окончательно подняли его, начав стремительно куда-то тащить, — И не сопротивляйтесь, вам надо под крышу! Простудитесь! В любом другом положении дел, наверное, он возразил бы своим фирменным, слегка снисходительным тоном, что-то вроде «Со мной ничего не случится, милочка». Вот только был ли он в этом теперь так уверен? Совсем нет, увы и ещё раз увы. Отвратительно тяжёлое, такое недвижное тело колотило неведомое прежде чувство озноба, а каждая попытка втянуть воздух носом кончалась целым ничем — он был безнадёжно забит из-за холода и влаги. Ноги отказывались переплетаться, а голова саднила столь нещадно, словно про ней прошлись не иначе как молотом. Быть может, хотя бы эти человеческие существа смогут прояснить для него картину, участником которой он был вынужден стать? По крайней мере, у этой молодой милочки рот отказывался закрываться, а потому она просто не прекращала щебетать, попутно прилагая поистине нечеловеческие силы, чтобы заволочь своего нежданного гостя в помещение кофейни. Светловолосая, кудрявая, громкая и болтливая, она светила ясными голубыми глазами и слегка глупо хлопала очевидно накладными ресничками. Гавриил едва ли мог соображать. — Ой, подождите, сядьте сюда, я принесу вам кофе! Не волнуйтесь, скорая уже едет! Они вот-вот приедут, а вы пока попьёте чего-нибудь горячего! Могу даже немножко ликёрчика налить, пока шеф не видит! Ой, это же надо, это же надо, что делается! Прежде, чем голова успела получить дополнительное кровоизлияние от бесконечной серии «ой!» из уст молоденькой баристы, Гавриил попытался собраться с мыслями. Тело было совершенно точно не в порядке, оно просто физически ощущалось не так, как всегда. Так, словно из него в один миг вытянули весь ангельский эфир, оставив лишь грубую человеческую оболочку. Оно не воздушное, не пружинистое, не опрятное, нет. В нём слишком много физического, а отсюда следовал вполне закономерный, но всё ещё слишком глупый для него вопрос: — Милочка, эм, — он на мгновение замялся, едва ли узнавая свой голос, и уставился ей в глаза. — Сьюзан, — она слегка кокетливо прикрыла глаза, чуть при том не выронив банку с кофейными зёрнами. Похоже, что его элементарное замешательство было принято за вежливую просьбу представиться. Впрочем, так было бы легче для них обоих? — Сьюзан, да. Нельзя ли подсказать, что со мной случилось? Почему я, с прости Господи, там вообще лежал? — да уж, вслух вопрос неожиданно прозвучал ещё более глупо, чем в его представлении. Часы негромко простучали одиннадцать вечера, а дождь, кажется, и не думал заканчиваться. Чашечка с блюдцем и аккуратным символом кофейни в виде голубой птички спокойно стукнулась о скатерть стола, а сама Сьюзан присела рядом, взволнованно постукивая по поверхности опрятными ноготками. В глазах баристы мелькала остаточная тревога. — Ой, вы разве не помните ничего совсем? Ужас какой. Я, конечно, слышала, что от удара молнией людям может и память всю отбить, но чтобы вживую увидеть… — Молнией? Меня-то? — глаза архангела так быстро округлились, что он даже сам не поверил себе. — Ага. Я здесь стояла, за стойкой, обслуживала женщину в углу, а тут Генри, сменщик мой, как вбежит, да как закричит! «Дуй наружу, тут мужчину молния ударила!», и кричит, и кричит, как сумасшедший. Выбегаю, а вы там валяетесь на земле, головой ушиблись и лежите. Куча народу видела молнию, Генри скорую помощь вызвал. Ой, а вы почему не пьёте кофе? С радостью бы Гавриил сказал нечто простое, привычное и правильное, ведь не так часто кто-то заставлял его принимать еду смертных. В последний раз оправдываться, а точнее, слегка презрительно сморщить лицо, приходилось перед предателем Азирафаэлем и его идиотскими суши. Но теперь, когда напротив оказались ничего не понимающие глупые человеческие глаза, обстоятельства вокруг были так туманны, что ничего не разглядишь, а тело до сих пор предательски колотило — отказаться было нельзя. Без сомнений, его тело более не было эфирным, любой ангел сразу почувствует и поймёт это. Правда, вопросов от этого не стало меньше. Он слегка прикрыл глаза и слабо улыбнулся в ответ, беря чашку в пальцы. — Да, прости, милочка. Если быть честным, я совершенно ничего не помню. Благодарю за заботу, это было очень мило. Первый в жизни и, пожалуй, в некоторой степени роковой для всех Небес глоток кофе прошёлся по горлу Гавриила обжигающей волной, но отчего-то практически сразу утих, оставив после себя нежный след бодрящего, горько-шоколадного тепла. Второй отозвался в голове тёплым импульсом, приводя застывшую людскую кровь в чувства, а третий, что последовал незамедлительно, окатил волной неведомой прежде бодрости. Это было совершенно ни на что не похоже, сравнить оказалось неожиданно не с чем. Похоже, бариста отлично знала своё дело, если буквально от одной чашки стало так разительно лучше. — Вот только я никак не возьму в толк, неужели вы и правда ничего не помните? То есть, я имею в виду, обычно после такого остаются следы на всю спину. Или сверхспособности всякие. А большинство от такого вообще умирает, а на вас ни пятнышка. Это ж как вы так смогли? Гавриил так поспешно и так стремительно выпил предложенный кофе с ноткой чего-то сливочного, что язык до сих пор поспешно жгло, а глаза в лёгкой панике метались от того, как же непривычно оказалось соприкосновение с «местной дрянью», лишь одна мысль о которой вызывала прежде отвращение. Подумать только, кофе! Быть может, здесь на Земле найдётся снадобье, что заживит ссадину на его голове? А то и память возвратит? Впрочем, ворвавшиеся в кофейню люди в белоснежных халатах были совершенно иного мнения. Напуганные нетипичным случаем в их практике, растерянные, но всё ещё старающиеся держаться особняком, они внимательно выслушали сперва неловкий лепет Сьюзан, что повторила свой рассказ, а после принялись-таки за архангела. Прикосновения людей в перчатках были не слишком приятны, да и слабо он понимал, зачем это вообще нужно — в конце концов, он не помнит ни удара молнии, ни чего-либо ещё о том, как прошли последние сутки. Тёплый и уютный свет кафе постепенно сменился полумраком, а последние посетители начинали собирать сумки, готовясь к контакту с ледяным ливнем. Заведение близилось к логическому закрытию. — Повторите ещё раз, сэр. Пожалуйста, попробуйте вспомнить. Ваше имя, год рождения и адрес проживания, пожалуйста, — голос немолодого сотрудника «Скорой помощи» звучал так надтреснуто и отрешённо, словно почти физически умолял эту смену кончиться и наконец дать ему отправиться домой, навстречу такой же усталой жене, бурбону и любимому шоу. — Я терпеть не могу повторять по несколько раз. Меня так плохо слышно? — Хотите сказать, что помните только своё имя, а прочей информации просто нет? Боюсь, нам придётся госпитализировать вас и отправить рапорт в полицию, — фельдшер коротко потёр переносицу, словно пытаясь прийти в себя и удержаться от проклятия в сторону такого несговорчивого пациента, который мало того что ничего не может вспомнить, так ещё и шипит сквозь зубы, пытаясь пререкаться. Определённо, эта смена никогда не кончится. — Меня? Госпитализировать? Хоть кто-то из вас понимает, с кем вы имеете дело? — Сэр, вы и сами вряд ли понимаете, с кем именно. А попрекаете меня. Прошу вас, пройдите в машину. Вы можете также подписать и отказ, но в полицию сообщить так или иначе мы будем обязаны. Не поймите неправильно. Таковы правила. Пальцы за его спиной скрестились в привычном и, пусть и нечастом, но довольно регулярном жесте. Один-единственный короткий щелчок, сопровождающий собой чудо, творимое ангелами. Подумаешь, Гавриил просто хотел заставить их замолчать! И потом, неужели кто-то будет в состоянии или вправе что-либо ему вменять? Те, что стоят выше него, никогда и ни к чему не присматриваются, так было испокон века, и так будет всегда. Примерно так Гавриил и рассуждал, рассчитывая сотворить чудо и отправить надоедливых медицинских работников по домам. Щелчок прозвенел по пустеющему кафе так громко и глухо, что все поневоле дёрнули лицами, а Сьюзан снова предприняла попытку уронить чашку молока, которую несла тёмному силуэту в углу — какой-то женщины, что он не мог рассмотреть. Медработники одарили Гавриила взглядом, полным искреннего непонимания, а то и некоторого отчаяния — никому не хочется иметь дело со странными, тем более в конец смены. Дело близилось к полуночи. — Какого… Он был уверен, что задал себе вопрос неслышно, впрочем, специфическая акустика помещения сочла совершенно иначе, разнеся оборванную брань аж до потолка. Похоже, что здание было старинным, а кафетерия разместилась здесь совсем недавно. Так или иначе, ничего не произошло. Привычный ушам звон не разлетелся вокруг него небесными переливами, а работники «скорой» даже и не думали послушно стушеваться, лишь озадаченно и даже вопросительно смотрели — будет ли странный сэр идти с ними по своей воле? Хотя, казалось бы, с чего вдруг? Прежде чудеса никогда его не подводили, сколько он помнил себя. Гавриил, ощутив укол раздражения, щёлкнул пальцами снова. И снова. И ещё раз, на всякий случай, отчётливо ощущая, как атмосфера лёгкой тревожности вокруг перерастает в неловко-паническую. Что-то во Вселенной сегодня прекратило работать, и он совершенно не понимал, почему. Вопросов, кажется, сегодня было гораздо больше, чем он мог себе позволить. Ещё один щелчок — и вокруг определённо что-то на йоту изменилось. Что-то пролетело по соседству с его разумом и филигранно изменило обстановку как в мире, так и в головах троицы, что руководила машиной «скорой». Должно быть, будь Гавриил в своём прежнем положении, он бы наверняка понял, по какой такой причине эти люди неожиданно отказались от своих намерений, и, даже не обработав рану на затылке, поспешно умчались куда-то, вооружившись сиреной. Подумать только, даже ничего не сказали. На мгновение что-то внутри архангела успокоилось и выдохнуло, позволив чуть-чуть расслабиться: пусть и не с первого раза, но чудо сработало? Правда, такого прежде с ним никогда не случалось, а потому, слегка встревоженно и неодобрительно окинув взглядом свои же руки, он коротко фыркнул: — А раньше не подводили. Гавриил поспешно потёр кровоточащую ссадину и, даже не осознавая в полной мере то, насколько жутко и непонятно для окружающих он выглядит, практически сразу покинул кафе. Он не услышал, как Сьюзан кротко выкрикнула: «Удачи, сэр!» ему вслед. Он не видел, как работники медицинской службы буквально спустя четверть часа всё-таки отправили рапорт в полицию, наконец осознав, что что-то во всём этом было не так. Не догадывался о том, что его пальцы больше не способны высекать искрящиеся чудеса тогда, когда ему вздумается. Не подумал о том, что остатки от спортивного костюма, в котором он привык бегать, были похожи на самый страшный сон посетителя магазинов с костюмами, где вечно никого нет. И уж тем более не подозревал о том, кто истинный виновник его спонтанного спасения от многочасовых расспросов полиции и медиков. Тот самый виновник, что всё это время неслышной тенью восседал в углу, пряча лицо за книгой Уильяма Голдинга и чашкой стремительно остывающего молока. Тот самый, что поднял глаза, услышав новость о том, что человека ударила молния, и не упустил шанса понаблюдать издали, пока есть столь нечастая возможность. Она регулярно приходила в это место по множеству личных причин, пусть никто и не мог угадать, по какой конкретно. То ли ей нравилось смотреть, как скандалят люди в длинной очереди, что всегда образовывалась после рабочего дня. То ли испытывала мелочное веселье в подбрасывании в напиток молодому шумному пьянице нескольких разнородных насекомых. А то ли и вовсе только потому, что ей нравится горячее молоко с пенкой именно здесь и именно в такой обстановке. На самом деле, никто не угадывал лишь потому, что эти три причины она недурно комбинировала между собой, забегая сюда каждый раз, когда доводилось бывать на столь современной Земле. Вот только сегодня, пожалуй, что-то определённо пошло не так, когда девочка-бариста на своём хрупком, но храбром плече заволокла в помещение самого настоящего и вполне материального архангела Гавриила. Только подобные новости заставили её окончательно и бесповоротно отвлечься от чтива, что она добровольно избрала любимым, и приковать тёмный взгляд к происходящему. Подумать только, у архангела кровоточил затылок, он ничего не мог понять, не был в состоянии творить чудеса, и, что самое страшное, за милую душу опустошил целую чашку кофе. В это верилось так же слабо, как и то, что никакой демон не устаёт от своей работы. А она же, порой поглядывая на себя в стёкла витрин и мрачно фыркая, была готова подтвердить — поверить сложно. Возможно, именно поэтому, когда ангельское чудо не получилось сотворить уже в третий раз, на помощь буквально из ниоткуда явилось дьявольское. Впрочем, она не любила называть это чудом — для этого было нейтральное слово «вмешательство». Сотворённое из хаотического любопытства и искреннего желания посмотреть — что будет дальше, и как себя поведёт такой странный сегодня Гавриил, куда его может понести без денег, с разбитым затылком и в полной дезориентации в пространстве? И что же такое делается на Небесах? Такие вмешательства всегда интересны и всегда приводят к чему-то, о чём ей редко доводилось жалеть. И это определённо сулило быть таким же. — Мадам, нам пора закрываться. Уже почти двенадцать! — прощебетала окончательно растерянная событиями девчонка, в знак доказательства тыкая пальцем в табличку с режимом на двери. Книга окончательно схлопнулась и исчезла где-то в бесконечных недрах большой и вместительной сумки, что она носила с собой на обоих сутулых плечах. Ей не нравилось слово «рюкзак», а то, что ей не нравится, она предсказуемо не использует. Доселе пустой, но теперь удивительно заинтересованный интригой серый взгляд коротко окинул Сьюзан с ног до головы. Быть может, девчонка и права — пора собираться и посмотреть, что станет делать этот сошедший с ума архангел. Если она ничего не поймёт, то это, по крайней мере, будет забавно? Рассудив так, Вельзевул коротко хрустнула плечами, извлекла из сумки огромный чёрный зонт, внезапно вспомнив, какой снаружи стоит ливень. Неодобрительно фыркнула, стерев остатки молочной пенки с губ, и неожиданно довольно произнесла: — Верно. Счёт, пож-жалуйста.