Чуть больше, чем чужие

Это был тот день, когда вся Земля на йоту переменилась. Когда воздух стал немного чище, небо — немного яснее, а нравы самую малость светлее, чем всегда. Тот день, когда каждая душа, даже не всегда об этом зная, обращалась к небосводу, когда на европейских улочках затянули свои песни милые семейные ансамбли, маленькие, прелестные стайки людей. Когда, стоило только лишь малость подобраться сумеркам, объятым чуть колким морозным воздухом, весь Лондон загорелся огнями праздничных ярмарок, охваченный песнями, запахами, звуками и живой благостью. Это был день, в который, пусть и невообразимо давно, настолько, что многие люди сейчас и вовсе не верили в эту историю, родился Божий сын. Маленький мальчик, что волей обстоятельств появился на свет в хлеву, впервые раскрыв ясные глаза и разглядев ими весь мир за одно мгновение. Мальчик, изменивший мир и торопливо ушедший по своим делам в один конкретный момент, толком не объяснив, когда собирается прийти снова. Ну и как, спрашивается, такого на вечеринки приглашать? Интересно, были ли в то время какие-нибудь вечеринки в их классическом понимании? А если и были, то приглашали ли на них Христа, он ведь, объективно, наверняка был довольно весёлым парнем с бескрайним количеством вина в запасе? Именно такие мысли в канун Рождества посещали неразумную голову молодой девушки по имени Бетани Уоллес. Не так давно закончившая школу, она ещё не успела вписать себя в нужную систему высшего образования, да и желания такового не имела. Совсем юная, подумать только, едва ли стукнуло восемнадцать, а уже первый серьёзный провал в памяти — она почему-то не особенно помнила, каким таким образом оказалась дома, и где её вообще вчера носило, и, проснувшись в тёплой кроватке, даже не сразу сообразила, что сон уже закончился. — Я сегодня на рождественскую службу, так что дом будет пустой совсем, — её мама, в противовес самой Бетани, была кроткой и мягкой женщиной. Посторонние люди вообще нередко не верили в их родство. Мамочка, Марта Уоллес, работала в Соборе Святого Павла, и сегодня снова пропадёт там на целую ночь, спрятавшись под взором Господа, — Можешь привести сюда кого-нибудь, если захочешь отпраздновать дома. Только постарайся особенно не буянить. И будь осторожна. — Поняла-поняла, буянить не буду! Ты не волнуйся, чего со мной случится? — Бетани всегда помнила себя страшной трещоткой. Говорила она громко, много и порой категорически не по делу, снова различаясь со своей кроткой и тихой маменькой кардинально. Подумать только, у молчаливой, деликатной служительницы Господа выросла неформалка и болтунья, что пару дней назад окрасила несколько прядей каштановых волос белоснежным мелированием и регулярно ходила в осенней глупой кожанке, даже сейчас, когда холод порой не щадил, — Хотя, например, знаешь чего? Сегодня мне снилось, что я настоящий демон. И у меня было какое-то страшное приключение. Кажется, у меня там даже была жена, представляешь? Маменька, лишь покачав отчего-то головой, приблизилась к своему торопливо собирающемуся ребёнку и, мягко тыкнув дочку в нос, перекрестила её на дорогу. Ей никогда не нравились такие разговоры, но, что уж поделать, что выросло, то выросло. Бетани она любила больше жизни, вырастив её в отважном одиночестве, и теперь волновалась буквально по любому поводу. Даже сегодня, в святой день, она привычно высматривала знакомую фигурку из окна, глядя, как та, вцепившись в небольшой рюкзак, устремляется куда-то в сторону широких Лондонских улиц. Прошвырнуться по ярмаркам, позвонить нескольким друзьям, пройтись по концертам, быть может — а потом домой, смотреть семейное кино и петь нежные песни сорванными от громких радостных криков голосами. В общем-то, планы были великолепные, потрясающие и цветные ровно настолько, насколько великолепно горящие огни повсюду — светодиоды всех мастей охватили Лондон. Зонтики, изображения ангелов, великолепные огромные звёзды, ветви деревьев и прочее-прочее-прочее, заставляющее юную смуглую девицу в кожаной курточке и со смешными белыми прядями в кудрявых волосах забыть про всё на свете. Наверное, именно этим с лёгкостью воспользовался проезжающий мимо мотоциклист в тёмном шлеме — он выхватил рюкзак, небрежно висящий лишь на одном плече, настолько стремительно, что Бетани Уоллес сперва даже не успела понять, в чём дело, и, додумавшись до того, что с наступлением сладких рождественских сумерек кому-то пришло в голову её ограбить, чуть ли не разорвалась от злости. — Да ладно! Сегодня-то? Гонщик ты хренов, у меня там паспорт! Ну почему, почему именно сегодня? — и вроде бы она даже привлекала внимание людей на улице, но те почему-то всё равно проходили мимо, когда оставленная без шанса на проведение планов девушка рухнула на одну из пустых лавочек, уже припорошенных снегом. Да уж, в этом году его как-то неожиданно много, прямо как в кино. Впрочем, наверное, в этот день всё бывает как в кино. Вот только вряд ли сейчас какой-нибудь великолепный мужчина, желательно могущественный волшебник из другого мира, пришёл и принёс ей рюкзак, который галантно отбил у злосчастного похитителя вещей. Потому что так попросту не бывает, а в сказки Бетани пусть и верила, но лишь отчасти. — Кхм, — кажется, кто-то, приметив её состояния и совершенно отчаянно прижатые к округлому личику руки, подсел поблизости, — Не помешаю? Это, по-моему, твоё. Определённо, подумала тогда Бетани, окинув человека рядом оценивающим взглядом ясных карих глазёнок, это не фэнтезийный красивый волшебник. Хотя женщина, что с кротким, даже стеснительным видом всучила ей любимый рюкзак, да ещё и со всеми вещами, и правда выглядела причудливо. Шоколадная матовая кожа, кажется, была самую малость покрыта блёстками на щеках, тёмный «ёжик» на голове уже изрядно припорошен снежком, а деловой светлый костюм, что прятался под нелепым пальто, выглядел неуместно и смешно. Словно вся она была совершенно не от мира сего. И это определённо было по душе Бетани Уоллес. — Ого! Не знаю, кто ты вообще такая, но, кажется, на сегодня ты мой ангел-хранитель! — она бойко рассмеялась и без тени стеснения сдавила незнакомку в крепких объятиях. Удивительно но, вопреки обычно реакции людей на это, та не воспротивилась совершенно, — Спасибо. Знать не хочу, как ты его достала и что сделала с парнем на байке. Нет, правда не хочу, лучше мне не рассказывай, если сделала с ним что-то непраздничное. Я Бетани. А ты кто? — Я…меня, — она на мгновение замялась, словно забыв собственное имя, — Уриил. Да, меня так зовут. Это, наверное, довольно странно по твоим меркам? — Ууу, — заговорщицки прогудела девица, прищуривая глаза и подсаживаясь поближе ко всё более интересной незнакомке с золотыми шоколадными щеками, — Звучит одновременно по-библейски и по-эльфийски. Наверное, твои родители очень весёлые люди. Но это круто, мне нравится. Правда, честно-честно, можешь так меня взглядом не прожигать. А ты чего тут, одна совсем что ли? Выглядишь так, словно заблудилась и напрочь в городе запуталась. Может, помочь могу? — Не совсем, — чуть хрипло отозвалась Уриил, торопливо опустив взгляд от нового приступа смущения и внутренней неловкости, — Я просто не совсем знаю, что делать. Все вокруг празднуют, делают что-то. А меня, как бы это сказать, освободили на сегодня. Буквально на денёк. Обычно я в это время всегда работаю, а теперь совсем не знаю, куда себя деть. Вот и брожу здесь. — Так чего ты сразу не сказала? — глаза Бетани загорелись едва ли не адским пламенем, но нет, лишь людскими искрами искренней радости, — А пошли со мной Рождество встречать? С друзьями познакомлю. На концерт пойдём, а потом на ярмарки, а потом ещё куда-нибудь! Ты странная, но крутая. И щёки свои красиво накрасила. А ещё у тебя будто глаза немного золотым блестят. Прости, наверное, я опять много болтаю, я трещотка ужасная, ты меня останавливай. Пойдешь, а? Определённо, Уриил ужасно скучала по этой нескончаемой болтовне. Неудивительно, что она, узнав, что девчонка в своё время не была убита, а лишь отправлена в Чистилище на общий маховик распределения душ, угодила в человеческую семью. Туда, где у матери было отнято любимое дитя по воле несчастного случая. В новом мире, мире после Рождества, Марта никогда не теряла единственного ребёнка, а демона Буфовирт никогда не существовало. И теперь, глядя на кожаную курточку, милые белые пряди среди природных тёмных волос, искренние блики радости в глазах и нескончаемый энтузиазм, Уриил поняла — Чистилище никогда не ошибается. — Пойду. Только я не очень хороша в знакомствах. Сразу язык проглатываю. — Ничего, не бойся, буду говорить за двоих. Уриил значит, да? А откуда ты к нам такая? И буквально спустя пару минут два совершенно разных силуэта динамично устремились куда-то в недра города — навстречу прекрасному, шумному Рождеству, о котором не смели и мечтать. Кажется, именно тогда в окостеневшем от отчаяния сердце Уриил начало что-то таять. А у юной Бетани, кажется, и в самом деле появился собственный ангел-хранитель. Пусть и чуть злобный. В этот же день, пусть и немного восточнее Лондона, в аккуратно-строгом местечке в швейцарских Альпах под колким и приятным слуху названием «Церматт» неожиданно появился невысокий, толстенький, но всё равно весьма импозантный мужчина с залысинами и невиданной прежде уверенностью во взгляде. Пускай это тело, что ему выдали взамен принесённого в жертву ради спасения друга, было идентичным буквально полностью, до каждого волоска, Сандальфон всё равно считал нужным как следует его разогнать, тем более, изрядно вымотавшись ближе к наступающей ночи. У всякого ангела есть хобби, а в его случае это было, не верится, катание на лыжах. Как-то раз, застряв на Земле в рамках одной неприлично долгой миссии, хотя обычно таковые ему невыносимы, он отлично натренировался покорять лыжные трассы в Куршевеле, а потому, наверное, это до сих пор могло ему скрасить время, проведённое на не особенно любимой Земле. Угораздило же Гавриила вернуться именно в Сочельник, ввергнув всех в такую ужасную суету. Вспоминая об этом, он лишь легонько поправлял лыжную шапку и усмехался — хорошо, что вернулся. Хорошо, что он снова на своём месте, пусть и одному только Господу ведомо, что теперь творится в его голове после трёхнедельного вояжа в компании Вельзевул. Ох, надо было видеть, какой скандал он попытался закатить, узнав, что Михаил, виновница всех бед, оказалась отправлена в странствие и даже не подлежала наказанию. Впрочем, Гавриил с лёгкостью смягчил его — у него это подозрительно просто получается. Но, с другой стороны, от бесконечных расспросов со стороны лучшего друга архангела это всё равно не спасёт. Когда дело касается чужой личной жизни, Сандальфон просто кошмарно дотошен. Многие в этой связи дразнили его вуайеристом, а он никогда не обижался. Сейчас же новенькое тело приятно ныло от целого вагона переделанных дел, а сам он, накрепко вцепившись в палки, сделал глубокий вдох и стремительно улетел вниз, прямиком по крутой лыжной трассе, совершенно прекратив нервничать. Кажется, всё становилось на привычные для него рельсы, и это было выше всяких похвал. А про особенную степень взаимоотношений Гавриила и Вельзевул он как-нибудь потом узнает. Обязательно выспросит и подслушает всё, что только в его силах. Чуть погодя. Ночь охватывала его хрустящим снегом и чёрными елями на спуске, а дыхание невероятно захватывало. Всё-таки новое тело — новые впечатления. Всё словно в первый раз. Если бы Ад был нормальным, вменяемым офисом, то официально день Рождества Христова, скорее всего, считался бы полноценным выходным. Но, поскольку от нормального офисного состояния там осталась только извечная раздражённость всех местных обитателей, слова «выходной» тут толком никто и не произносил. Скорее, просто в один конкретный день все те, кто обычно работал на Земле, оставались Внизу, признавая, что этот день принадлежит Небесам. Там, в мире смертных, от ангелов будет некуда деться, как и от вездесущей атмосферы благости, и только самые отчаянные психи будут лезть туда в такое время. Дагон к таковым не принадлежала, а потому, снова оказавшись на неожиданной, последней на ближайшее время замене своей дорогой госпожи, она обладала всеми правами и всей смелостью, что называется, драть этих мерзавцев и в хвост и в гриву, лишь бы не смели расслабляться. Вельзевул стоило лишь немного смягчить интонацию и, взглянув в глаза Вернейшей, коварно промурлыкать: «Всего лишь денёк, обещаю», и Дагон сдалась, треснув по швам и выпинав свою миледи отсюда взашей на проклятую Землю. Или, раз уж такой день, скорее благословенную. После эпического возвращения повелительницы Седьмого Круга все здесь ходили по струнке, а каждая мушка, случайно или не очень пролетающая мимо, вызывала подкожный страх слежки. Сама же Дагон знала только то, что именно в сегодняшний день их круг пополнится одним весьма могущественным и лояльным демоном, и что ждать его следует с минуты на минуту. Наверное, потому она и не удивилась совсем, когда приметила цепким рыбьим взглядом незнакомую фигуру, спрятавшуюся в тёмные, расшитые красными нитями, восточные одежды и скрывшую лицо под маской невероятно красивого женского лица, и это при мужской-то фигуре. Никаких сомнений, церемониймейстер бала Сатаны решил подняться на круг повыше, окончательно устав от своих совершенно ненормальных господ. И, если при первой такой попытке совершенно безумная от бешенства Астарта разорвала его заявление, то в этот раз получилось обойти её нервную персону, которой теперь, кстати говоря, приходилось вкалывать за себя и за своего мужа — после серьёзного нарушения личного пространства Сатана нагрузил их обоих так сильно, что и представить было нельзя, и праздные деньки на Восьмом кругу наконец-то закончились. А если быть совсем точным — поставил свою возлюбленную доченьку Джезабель курировать их работу. Ах, кто бы знал, как скотски цвела Вельзевул, когда до неё дошли эти новости — ведь мстить врагу, заваленному работой по самую кудрявую макушку, и видеть его полную беспомощность куда приятнее, чем просто так. Более того, динамичная, рвущаяся в действие юная девица, полная энергии и чистого адского пламени, была готова выжать буквально всё из внезапно образовавшихся подчинённых. По слухам, если она хорошо с ними управится, Владыка отпустит её ненадолго погулять в смертный мир, как она давно мечтала. Всё-таки девушка жаждала приключений, авантюр и первой любви, и только хорошо выполненная работа по дому могла стать карт-бланшем на выход погулять. В адских масштабах, конечно же. Астарот же и вовсе пока что не имел никаких прав на восстановление тела, а разрешение не подписывалось в упор, словно его совсем не видели. Пусть он и не побеспокоил вечного сна Владычицы, но всё же посмел нарушить её личное пространство, а потому был обречён шляться по Восьмому кругу бесплотным существом и всё равно умудряться делать свою работу. Вкалывать и пахать под неустанным взором волшебно-честных глаз Джезабель. При таких обстоятельствах, наверное, немудрено, что Паймон ускользнул на круг повыше практически сразу, аккуратно, словно жидкость, огибая своих будущих сослуживцев и добравшись вплоть до Дагон, которой чуточку льстиво поклонился. — Моё почтение, Вернейшая. Лорда Вельзевул, я так понимаю, мне сегодня не увидеть? — Когда она вернётся — ты уже будешь по горло занят, поверь мне. Тут у нас ерундой заниматься не принято, хотя ты, думаю, отлично понимаешь. И не смей метить в подручные Вельзевул. Тут вакантное место зануды в правом ухе уже занято, если что, — она всегда подозрительно относилась к новичкам, впрочем, как и буквально все в этом кошмарном офисе. — Не собираюсь я вас выдавливать отсюда. И, судя по тому, что я слышал, у меня и не вышло бы. А вот от небольшой экскурсии по Седьмому я не отказался бы. Не покажете, что тут как? — Говори мне «ты», у нас нет разницы в чине, — чуть смущённо и уже куда менее колко фыркнула Дагон, деловито хрустнув склизкими пальцами, — Идём. Надо же тебе знать, что за место будет тебя ближайшую вечность эмоционально выдавливать. Только в лужу не наступи, вот в эту. Этот день в Аду проходил своим чередом, как и все дни после того, как бунт был подавлен буквально парочкой эффектных слов, криков и одним-единственным наказанием. С другой стороны, милорд Вельзевул обещала, что когда окончательно вернётся, никому не даст продохнуть. Похоже, что у неё был уж слишком интересный отпуск. Аж работать потянуло. Ослепительный Брайтон степенно погружался в вечер, открывая бесподобный вид на Атлантический океан, что, никогда не замерзая, демонстрировал просто невероятную чернильную красоту. Маленький двухэтажный старинный отель, где они решили притормозить на первое время, вдали от центра города, такого сверкающего и безумного на постоянной основе, вынуждал просто физически сиять от того, что сейчас не пляжный сезон. А также от того, что в автомобиле архангела Михаил никогда не кончался бензин — настолько много мест в этом городе и в округе она объездила, изрядно измотавшись как ангел и как личность. Совершенно выдохлась ближе к вечеру, сотворяя случайные ласковые чудеса, ведь даже нахождение вдали от родных Небес не могло заставить её прекратить беспокоиться о том, как важно каждое маленькое чудо, совершённое каждым из ангелов в этот день. Наверняка все они суетятся, торопятся, толкают друг друга там, Наверху, Варахиил мягко приструнивает самых маленьких из них, что балуются и летают, а Гавриил поспешно раздаёт указания, маршруты и ориентировки всем, кому только успевает сделать рассылку. Она тоже поможет, чем может, пусть и ничегошеньки не получив в качестве задания. Удивительно, но поводы для совершения маленьких ангельских чудес буквально сами подворачивались под руку, и всякий раз, когда Михаил деликатно притормаживала коляску со случайно покатившимся вместе с ней младенцем, слушая после, как зарёванная мамочка благодарит Господа, каждый раз, когда маленькое, еле приметное чудо заставляло пересечься двух влюблённых, что накануне глупо поссорились и чувствовали себя виноватыми, и всегда, когда потерявшееся животное находило своего хозяина, радостно мчась к нему через половину Брайтона, Михаил понимала, как сильно она любит свою работу. Как невероятно и до горящего в сердце огня свечи около кроватки Христа ей нравится быть ангелом. Внутри разгоралась настоящая жизнь от всяких судеб, которым достаточно лишь самую малость повернуться, чтобы измениться и стать немного лучше. Впрочем, как ни крути, но чудеса изрядно изматывали, и теперь, в конце дня, когда они вместе с невольным компаньоном, что за весь этот день кое-как сумел проспаться в номере мотеля, а также внезапно обнаружил, что у жабы-фамильяра в ведёрке каким-то неожиданным чудом сменилась вода на кристально-чистую, да ещё и насыщенную чем-то весьма для неё полезным, стояли на местной площади, она была буквально без сил. Ветра сегодня почему-то совсем не было, и снег сыпался ровно и безмятежно, совершенно не нарушая гармонии, которую образовывали великолепные гирлянды синего цвета, что огромной сетью расползались по всему воздушному пространству площади вплоть от городской часовой башни. Они создавали эффект слегка просаженного купола наоборот, словно светящаяся ткань легла на всю площадь, охватив ту сине-голубым сиянием. Хастур же, чуть вжав голову в плечи, до сих пор чувствовал себя неуютно. Буквально всё внутри него отвергало этот день, его истоки и историю, но по какой-то причине именно эти странные светящиеся верёвки оказали совершенно завораживающий эффект и буквально не разрешали возмущаться после прекрасного на удивление сна. Наверное, дело было в том, что он не особенно понимал их природу. Как это работает, зачем нужно и почему весь город сияет? И, если уж на то пошло, почему это выглядит почти гипнотически, не давая оторвать от себя взгляда? — Архангел, — мгновенно обратив на себя внимание Михаил, он немного замялся и неуверенно вопросил, звуча как минимум настороженно, — Я не могу перестать на них смотреть. — На что именно? На часы? — спросила она, кажется, слегка выпадая из мира от чувства усталости. Всё-таки неспроста Рождество всегда изматывало ангелов. Концентрация чудес буквально сводила с ума в этот день, а лимит почти у всех возрастал вдвое. Хастур лишь как-то чересчур импульсивно замотал головой, кутаясь в аккуратно залатанное пальто и пряча под ним тёплый шарф, что ему выдали сотрудники мотеля. Разумеется, им в лицо было заявлено, что в подачках он не нуждается, но, однако, именно это длинное полосатое безумие теперь добротно прятало его голую шею, защищая от простуды. Он всё-таки теперь человек. — Нет же. Эти сверкающие верёвки. Это какое-то колдовство? Они гипнотизируют? Михаил в ответ лишь искренне рассмеялась, чуть подавившись морозным колючим воздухом. Похоже, такое позиционирование рождественских огней для неё всё ещё было в новинку. — Это лампочки. Почти как обычные, но маленькие, цветные и соединены друг с другом. Это гирлянды, милорд, их ещё в 19-м веке изобрели. То ли Эдвард Джонсон, то ли Ральф Моррис. — То есть, это просто лампочки? Цветные раскрашенные лампочки? Почему тогда от них не получается оторвать взгляда? Архангел, мне это не нравится, — да, он отказывался называть её по имени, лишь по чину. Впрочем, не то чтобы мадам архистратиг на это обижалась. — Вероятно, они просто Вам нравятся? Это неудивительно, они и правда красивые. — Красивые, — пробормотал себе под нос это слово Хастур, кажется, впервые столкнувшись с этим на личном опыте. Как правило что-то красивое подобало уничтожать, так всегда велела его натура, а Лигур в этом вообще был лучше всех. Вот только руки теперь были коротки, а потому оставалось лишь беспомощно погрязнуть в колдовстве электрических лампочек. Как бы то ни было, это далеко не последнее, что озадачит его в этом мире. Ведь они только-только начали. Деревушка Тэдфилд, как и все двадцать с хвостиком последних лет своего существования, покрылась совершенно невероятным снежным покрывалом. Пожилой таксист еле заметно ворчал о том, что дороги стали совершенно непроходимыми, а двое юношей, что сидели в салоне симпатичного жёлтого автомобиля, кажется, были совершенно всем довольны. Один из них, по крайней мере, уже выглядывал в подмёрзшее окошко собственный дом, а второй, значительно более мрачный и тревожный, слегка ломал пальцы. Выглядели они как ровесники, и таковыми являлись, с разницей, по сути, всего лишь в сутки. Всё-таки детали собственного рождения в Аду молодой Янг пока что особо не выяснял, да и не сильно старался. Как бы то ни было, очень скоро машинка наконец остановилась, пассажиры послушно расплатились и вылезли, позволив ворчащему таксисту довольно быстро для таких заснеженных дорог умчаться в никуда. — А вот мы и дома! — просиял Янг, потянувшись после слишком долгого сидения на месте. И, уже практически готовый сделать первые шаги и начать громко и стремительно со всеми здороваться и всех хватать, приметил, что товарищу тревожно. Варлока эта поездка беспокоила с самого начала. Ещё бы, он был не очень хорошо адаптирован, и любые новые люди для него становились испытанием собственного острого языка — как бы не сболтнуть лишнего, — Ну и чего ты? Не бойся, ну, мы это сто раз уже обсудили. Нечего бояться, ты им понравишься. — Говоришь так, словно парня знакомиться привёз, а не сокурсника, которому некуда поехать, — проворчал по любимой привычке Варлок, уставившись в снег. Впрочем, Адам возражений совершенно не принимал, как и любых колкостей в свой адрес. — Э нет, об этом мне думать пока рано. Я не романтик, я исследователь. По крайней мере, пока что. Всё, всё, возражений не принимаю, отказы не работают, идём, идём! Стоило только Адаму Янгу открыть дверь родного дома после целого семестра отсутствия, как на них обоих обрушилось буквально всё и сразу. Невероятные запахи от домашней выпечки, каноничной рождественской индейки, резины от надувных шариков и мокрой собаки вырвались из толстых стен коттеджа в один миг. Следом потянулись аромат травяного чая, детских духов и папиного парадного одеколона — похоже, возвращения сына ждали буквально все. Рождественская ель перемигивалась всеми огоньками, и практически тут же, перетянув на себя все взгляды, из-под неё навстречу прибывшему хозяину, вылетел маленький, беспородный, невероятно потешный на вид и словно игрушечный Пёс. Варлок знал, что это не только суть, но ещё и его имя. Он никогда, наверное, не прекратит удивляться Адаму и его бытовым решениям. — Ааа, ну конечно, иди, иди сюда! — схватив любимого пса на руки, Янг буквально засверкал от радости, разрешая вылизывать себе лицо и всячески хватая и растрепывая родное сердцу животное. Почему-то в голове молодого Даулинга всплыло странное воспоминание — о том, как прекрасные люди из его детства, нянечка и садовник, втихомолку говорили о том, что вскоре у него должна появиться собака. Мало того, что пса в итоге никто не предоставил, так ещё и сама эта колоритная парочка, которой было на него не плевать, куда-то исчезли в его одиннадцатый день рождения. Интересно, где они двое сейчас? Отвлекшись, Варлок рефлекторно коснулся правого плеча — там, скрытая одеждой, пряталась красивая татуировка змеи, что в точности копировала странную метку на виске любимой нянечки. До чего же она была странная. — Адам! — славная светловолосая женщина, по которой можно было без слов прочесть, кем именно она является его товарищу, вылетела в прихожую, чуть ли не силком затаскивая сына домой и сжимая в мягких, чуть усталых объятиях, — Скорее сюда, скорее, он приехал! Почти сразу маленькая прихожая, совмещённая с гостиной, наполнилась людьми. Нет, на поверку их было не так много. Мама и папа Адама, и, судя по всему, ещё одна пара среднего возраста, очевидно, друзья семьи. Потерянный и смущённый мужчина в очках с грубой оправой и моложавая женщина с густыми каштановыми волосами и в крайне старомодном платье до лодыжек глубокого синего цвета. Кидая на них взгляды, Адам стремительно расцветал, как никогда раньше — а Варлок, поверьте, таких моментов навидался. — И папа не работает в Рождество, и мистер и миссис Пульцифер здесь, да вы меня с ума свести решили? — он звонко хохотнул, наконец переобнимавшись со всеми и чуть ли не силком втянув Варлока в помещение, чтобы тот прекратил сублимировать наконец, — А Эти где? Все нормально? — Не волнуйся, — умиротворённо сообщил мистер Янг, обладатель совершенно роскошных, но одновременно и полностью нелепых чёрных усов, — Едут они, едут. Сам знаешь, какие сейчас страшные пробки. Уверен, Пеппер уже обложила всех отборными проклятиями. И, может быть, познакомишь нас наконец со своим приятелем? Это же тот, о ком я думаю? — Не знаю, о ком ты думаешь, пап, но это Варлок. Да, тот самый, я вам про него писал в письмах с первого курса ещё, — деликатно проигнорировав взгляд Даулинга, сочащийся вопросом на тему того, зачем было упоминать его в письмах домой, Адам кашлянул и продолжил, — Ему некуда поехать в этом году, его родители, — он коротко прервался, видимо, обдумывая, насколько нормальным будет сообщать о том, какая нездоровая атмосфера царила в семье Даулингов, когда Варлок, сорвавшись и разругавшись с матерью и отцом, сбежал из дома в университет, — Они уехали кое-куда вместе, а он не может праздновать Рождество сам. Вот я и подумал, что… — Артур, дорогой, ты лучше мальчикам не навязчивые вопросы задавай, а достань-ка ещё один прибор и наливку из смородины. Знакомство с Варлоком надо отметить отдельно. Молодой Даулинг чувствовал, как почва самую малость уходит из-под ног, а реальность теряется, когда все они сели за стол и повели разговор о том, как там дела в университете, как тиражируется книга на оккультно-эфирные темы и о том, как сильно Пёс тосковал без своего хозяина и всё порывался сбежать из дома на его поиски. Всё это казалось настолько чужим и настолько невероятно тёплым, что внутри самым подлым образом просыпался ребёнок. Тот самый, что катался по дому на маленьком велосипеде, чуть не уронил маму со второго этажа и задавал столько «почему», что у нянечки Ашторет едва ли хватало ответов и прохладных, мудрых улыбок из-под очков. Интересно, то, что у неё были странные жёлтые глаза — это ложное воспоминание, или они в самом деле были такими? Как бы то ни было, в один момент, кажется, Адам решил его добить, ранив в самое сердце. — А где моя мелкая ведьма? Миссис Пульцифер, где моя крестница? — кажется, об этом он предпочёл своему другу вообще пока не рассказывать. Темноволосая женщина в странном платье в ответ лишь состроила правдоподобное печальное лицо и сообщила грустным голосом. — Она не пришла, Адам. Она наказана и сегодня не появится. — Как это не пришла? Не пришла к нам на Рождество? — в голосе младшего Янга появились нотки искренней растерянности, которые, впрочем, почти сразу сменились на лукавую улыбку. Ведь предмет разговора немедленно показался в комнате сам собой, устроив крошечный сюрприз. — Дядя Адам! — маленькая, едва ли трёхлетняя девочка с великолепными чёрными кудрями на голове торопливыми шажками выбежала из-за угла, где талантливо пряталась, и практически сразу оказалась подхвачена крёстным на руки и покружена под потолком, как и полагается любимому ребёнку. В лучистых светлых глаза сверкало лукавое, пакостливое выражение, а сама она была как-то уж очень похожа на маму. Даже чересчур. — Вот и попалась, маленькая Агнесса, а я почти поверил! Нечего меня пугать! Я тебе такую штуку привёз из Лондона, ты закачаешься! Только это секрет, можно только маме показывать. — А папе? — безвинно спросила маленькая Агнесса, любовно хватаясь пальцами за кудри Адама. — А папа, боюсь, эту штуку сломает. Без обид, мистер Пульцифер. Миссис Янг старательно пыталась перекормить его индейкой, что была невероятно сочной и пахла отчего-то апельсинами, мистер Янг вёл деловитые, но всё равно каким-то образом милые разговоры о собственной университетской юности, а Пёс, не ведая никаких границ, спокойно воровал со стола всё, до чего дотягивался. И, пусть Варлок и не сразу обвыкся с таким уровнем шума, суеты и попыток радушно его принять, попутно выведав все секреты, он был чертовски, изумительно глупо счастлив. Это Рождество определённо пришлось ему по душе. Где-то в Лондоне в это же самое время, в этот же самый час, ангел и демон степенно, в одном только им привычном темпе прогуливались по центру города, стараясь совершенно ни о чём не думать. Ну, как прогуливались — это слово скорее касалось только Азирафаэля. Дело было не в подступившем Рождестве, к которому Кроули до сих пор не привык полностью, не в том, как змей закутался в несколько слоёв, будучи по природе тем ещё кошмарным мерзляком. Вопрос на поверку оказался в их относительно недавнем разговоре, что начался в тот момент, когда ангел, подглядев, чем именно занимается Кроули в своём новеньком мобильном, указал пальцем на один из выставленных на продажу коттеджей и деликатно выдал нечто вроде: «Мне вот этот нравится». Они снова оказались максимально некомпетентны по отношению друг к другу, размышляя о переезде в общее жилище с последующим сожительством чуть ли не одновременно. Но, как это всегда водилось в их изумительных взаимоотношениях, ни слова друг другу не сказали, пока вопрос не встал ребром. Разговор на тему вроде «Почему же ты молчал, дорогой мой?» и «Как ты сссскрыл это от меня, ангел?» тянулся долго и как следует выбил из них какое-либо желание спорить, после чего оба засели за внимательное наблюдение за продаваемыми домами в регионе Саут Даунс. Небанально, достаточно далеко от Лондона, чтобы никто не беспокоил, и в то же время достаточно близко, чтобы не бросать любимый букинистический магазин. Во всех вопросах, что касались родной сердцу лавки, Азирафаэль вставал в позу барана и упирался несуществующими рогами в дверь, баррикадируясь в милом душе здании и отказываясь его покидать. И Кроули, на самом деле, неплохо его понимал, оттого и согласился на то, чтобы каждое утро доставлять это крылатое недоразумение в лавку к часам открытия. Если, конечно, у этого злополучного места наконец появятся хоть сколько-нибудь стабильные, не плавающие часы работы, разумеется. Этого Азирафаэль пока что не мог гарантировать, но, тем не менее, теперь они оба, окружённые сверкающими огнями великолепной лондонской ярмарки, смесью запахов, вкусов, песен людей и хлопьев снега, уже договаривались с собственником коттеджа с лаконичным названием «Эдем». Точнее, договаривался Кроули, уже готовясь переходить на колкости и с деловитым шипением утверждая, что за местоположение в таком странном месте хозяин дома дерёт по три шкуры. Ангелу же было всё равно, всё-таки деньги для них обоих никогда не были проблемой, а для родного сердцу демона это скорее было вопросом принципа. Расслабившись, он степенно наблюдал за англичанами всех возрастов и настроений, что шумели, гуляли и всячески радовались празднику, а где-то под шарфом, большим, клетчатым и невероятно уютным, теплилась славная, белоснежная пернатая тушка любимого белого голубя. Лазарь лишь чуть-чуть выставил наружу любопытную голову, содержа остальное тело в тепле. Вот уж кому переезд точно пойдёт на пользу. Всё-таки природа, что окружала бы их в коттедже в Дэвилс Дайк, любой птице понравится куда больше, чем огромный, пусть и степенный Лондон. И вряд ли Лазарь был исключением. — Не представляешь, какой упёртый человечишка, — фыркнул Кроули, наконец-то повесив трубку и спрятав мобильный в один из карманов. Кажется, руки уже довольно опасно заледенели, а потому одна из них почти сразу воровато скрылась в кармане Азирафаэля. У того-то руки почему-то всегда оставались тёплыми, что бы тот ни делал, — Но я снизил цену вдвое и назначил смотр на вессну. Тогда и поедем, заодно и всю свою барахолку собрать уссспеешь. — Сам ты барахолка, — в шутку обижаясь, закатил глаза ангел, — Буквально всё, что находится в лавке, обладает ценностью, которую тебе, мой дорогой, не понять. Но про весну ты верно договорился, любая суета зимой — это кошмар. Это ещё что, никак центральный каток открыли? И в самом деле, миновав ярмарку за пылким спором с собственником, постепенно отпивая красный глинтвейн из знакомого клетчатого термоса, трижды промытого от остатков святой воды, они и сами не заметили, как добрались до главного лондонского катка, что распахнул свои торжественные двери уже пару дней назад. Заискивающий взгляд Кроули лукаво заискрил из-под очков, желая задать один и тот же ежегодный вопрос, и Азирафаэль, отлично зная, что сейчас последует, немедленно покачал головой. — Не-а. И не проси. Не пойду я туда, это всё равно что корову на лёд вывести и ждать чуда. — Ааааангел, чего тебе ссстоит сделать для меня исссключение? — склонившись пониже, он принялся безобразно шипеть прямиком в ухо, хватало же совести давить на больное. Это шипение из раза в раз лишало ангела Восточных Врат любого равновесия. — Не пойду. И потом, у меня Лазарь под шарфом. Если свалюсь — не очень хочется лишний раз его угробить. Мы ведь стараемся минимизировать ущерб. Я ведь даже уже фокусы не показываю. — Сссовсем забыл, — змей стушевался, чуть зловредно тыкнув торчащую голову белого голубя прямиком в клюв и отпив глинтвейна из крышки термоса. Ангел терпеть не мог каток и панически его боялся. И каково же в это мгновение было удивление Кроули, когда, присмотревшись к ледовым посетителям повнимательнее, он неожиданно понял, что Азирафаэль такой не один. Более того, дело касалось явно не людей, — Ты не поверишь, кого я вижу. — Снова твои знакомые? Будем убегать в переулок, пока не исчезнут подобру-поздорову? — шутливо отмахнулся ангел, аккуратно поправляя тёплую тушку голубя под шарфом. — Да нет же. Подними свои глаза и посмотри вон туда, налево. Сам не верю, что это вижу. — И в самом деле! Сдаётся мне, такого зрелища мы больше не увидим никогда. Ангел и демон, крепко ухватившись за бортик катка, старательно и бестактно таращили глаза и искренне удивлялись открывшемуся им зрелищу. А удивляться, как выяснилось, было чему — ещё бы, ведь сегодня, в Рождество Христово, их объектами наблюдения стали Гавриил и Вельзевул собственными сомнительными персонами. Точнее, слово «сомнительно» здесь относилось только к последней. Хотя бы потому, что она, поднявшись в этот странный день из-под земли потому, что обещала архангелу провести с ним праздник прежде, чем разойтись на какой-то срок, совершенно не ожидала того, что это высоченное крылатое чудовище решит поставить её на лёд. Надо сказать, что отношения с неустойчивой поверхностью Вельзевул имела ещё более отвратительные, чем с Астартой. Даже длинная, лихая трасса в родном Аду, что состояла из замороженных коммивояжеров, обычно использовалась ей не как лёд катка, а как горка, на которую можно сесть. Или и вовсе не использовалась. Теперь же она, кажется, совершенно не понимала, каким таким языком Гавриилу удалось уломать её влезть в дьявольски странные на ощупь коньки и встать на этот чудовищный, неустойчивый кусок морозной воды. Немудрено, наверное, что теперь она, из-за смешной чёрной дутой куртки напоминая собой чупа-чупс на палочке, проклинала эту инициативу всеми словами, причём далеко не всегда делала это про себя. Из более-менее устойчивых партнёров — либо бортик, либо рука этого злосчастного улыбчивого архангела, который какого-то рожна уже успел недурно научиться кататься, и порой и вовсе отрывался от неё и улетал бороздить лёд, после искренне удивляясь, почему в его отсутствие Вельз не может кататься одна. Впрочем, ситуацию он быстро понял и, ехидно улыбаясь в ответ на каждый её крик, полный искреннего испуга перед нестабильностью, аккуратно поддерживал за спину и за руку одновременно, едва заметно пропуская молнии и вынуждая смешные лохматые волосы чуть-чуть вставать дыбом. — Ну-ну, спинку ровнее, не торопись, не бойся, — снисходительно и неуместно, как и всегда, невыносимо. Вот только злиться по-настоящему по какой-то причине у Вельз не получалось, только крепко, до хруста, вцепляться в его пальцы на каждом рубцованном кусочке льда. — Ты понимаешь, что когда мы отсюда выйдем, я тебя нахрен в снег замурую? — от того, что её голос вообще способен звучать неуверенно от такой нелепой ситуации, как каток, Гавриил был готов сойти с ума и провести замурованным в снегу остаток своих дней. Да, совсем скоро этот день на двоих кончится, скоро люди войдут в привычный режим, вытряхнув из головы суету, восторг и частично Санту, скоро и ангелы и демоны с головой уйдут в работу после такой лихой встряски. Но, должно быть, в этом и был смысл? В том, чтобы после, вырываясь раз в какое-то время, всегда встречаться на одном и том же месте и гулять, гулять, гулять, глядя друг на друга бесконечно и говоря о чём угодно, кроме работы. Убегать в кинотеатры на фильмы ужасов, прятаться в апартаментах, обложившись пиццей, или и вовсе выехать куда-нибудь отсюда, чтобы посмотреть, как ворох молний попадает в извергающийся вулкан. В этом определённо гнездилось нечто прекрасное, волшебное, заставляющее всё вокруг идти своим чередом. А пока что он просто будет аккуратно поддерживать Вельз, которая, неожиданно ощутив ускорение, огласила всё вокруг искренним криком ужаса, ещё и напугав людей: — Откуда здесь, нахрен, горка? Откуда тут взялась горка, Гейб, тормози! ТОРМОЗИ! На поверку горкой оказался лишь неожиданный, но небольшой склон, на котором, справедливости ради, затормозить и правда было непросто. Тонкие пальцы Вельз в этот момент, кажется, грозились сломать ему руку, и только один аккуратный манёвр, что заставил их обоих осторожно въехать в бортик, сумел остановить бесконтрольный полёт на льду. Великолепная фигура ангела, сотканная из тёпло-белых гирлянд, искрилась, отражаясь от поверхности льда. Матерь Мух торопливо переводила дыхание, хватаясь за него так крепко, словно он в любой момент мог куда-нибудь исчезнуть. И, кажется, уже искренне собиралась либо возмутиться, либо, приложив все свои силы, перекинуть улыбчивого мерзавца через бортик куда-нибудь за каток, чтоб не смел над ней смеяться. Но, кажется, архангел обошёл её на повороте, ненавязчиво приперев обеими руками к бортику зачем-то. Он и сам не знал, зачем именно. — Помнишь, когда мы встретились у кофейни? Ты спасла меня от отравления. А я тогда сказал, что благодарить тебя не стану. — Было такое, — наконец сумев перевести дух, мерно выдохнула Вельзевул, окинув его полным интереса и вопросов взглядом. — Кажется, настало время отказаться от своих слов. Спасибо, Вельз. Спасибо тебе. Быть может, проглотив любые ответные слова под действием неожиданно нежной улыбки, она собиралась сказать что-то в ответ. О том, что нечего говорить ерунду. О том, что она сама не знает, как так вышло. Или о том, чтобы он больше никогда не пил эспрессо, наверное. Но все её сумрачные намерения, какими бы они ни были, нарушил всего лишь один смертный китайский турист, который, не сумев затормозить на склоне, влетел в неё со спины буквально со всего размаху. Оба приземлились на лёд большой кучей, из которой, впрочем, незнакомец торопливо выпутался и, даже не извинившись, торопливо уехал дальше нарезать круги. Улыбка слетела с лица архангела мгновенно и, крепко придерживая Вельз за руку он помог той подняться и отряхнул от мелкой стружки льда. Нарумяненное морозом лицо Повелительницы Мух оказалось неприятно окроплено кровью из ушибленного носа. Будто ожога было мало, ей-богу. — Всё нормально? Проклятый невежа, даже ничего не сказал, — чуть мстительно обернувшись вслед исчезнувшему в потоке англичан туристу, Гавриил мигом прекратил улыбаться. — Всё в порядке, — улыбка Вельзевул, искренняя и даже слегка дурацкая, расцвела сквозь кровавые струйки, что стекали вниз по губам и оставались на вороте куртки. И, не дав ему возразить ни единым словом или начать болтать о том, что это нельзя оставлять безнаказанным, притянула архангела за шарф и поцеловала. Почувствовала на своём лице две тёплые руки в колючих перчатках. Внутренний свет и странное, благостное ощущение, что оставалось на языке, несмотря на солоноватый вкус крови, в которую окрасился поцелуй на катке. Лёгкий электрический разряд, пробежавшийся по волосам. Спокойно прикрыла глаза, понимая, что, если что-то пойдёт не так, второй-то раз он точно её удержит. Да и потом, молния бьёт дважды в одно и то же место, только если дело касается Гавриила лично. Невыносимый, но потрясающий дылда, которого она всё-таки определённо замурует в снегу, когда они отойдут туда, где сугробы ещё не растоптаны англичанами и не убраны восвояси. Тогда-то ему точно несдобровать. Уж она обещает. Где-то в это время был семейный праздник. Где-то совсем рядом ангел и демон перешёптывались о столь странном зрелище. Где-то в Аду появился новый обитатель, а на Небесах царила суета и торопливая радость. Где-то в Швейцарии с горы стремительно ехал импозантный лыжник. Где-то двое зачарованно любовались красотой гирлянд. Где-то юная девушка пела на сцене рождественскую песню, а другая, с золотистыми щеками, смотрела на это с улыбкой. Где-то в Стокгольме в это время выступал наконец рождественский оркестр во главе с трубачом. Совсем рядом, поблизости, изящно катались на своём первом свидании двое славных продавцов кофе — Сьюзан и Ральф, наконец осмелившись пригласить друг друга на встречу. Где-то мистер Локхарт, окружённый друзьями, болтал о том, как подвёз одного странного мужчину в одной пижаме. В своём домике за городом мистер Бенджамин Кларксон дарил жене совместное романтическое путешествие, больше в жизни не собираясь ступать на скользкий путь измен. Где-то под куполом собора Святого Павла велась торжественная служба о мальчике из Назарета, на которой счастливо молилась со всеми женщина по имени Марта Уоллес. А где-то высоко-высоко одна мудрая женщина довольно, ласково и искренне улыбалась всему, что происходит в день, когда родился Её сын. А архангел Гавриил и принц ада Вельзевул, стоя на катке в центре Лондона, упоенно и спокойно целовались, позабыв о времени. Снег валил нескончаемыми хлопьями, гирлянды сверкали, а вкус крови оседал во рту на пару с леденцами. Сегодня и в самом деле всё было в порядке.