Чуть больше, чем чужие

Картинки перед глазами Михаил летели со сверхзвуковой скоростью после того, как мерзкая маленькая муха вернулась обратно и открыла глаза. Словно Господь ускорила время в несколько раз, смешав всё в одну кошмарную, катастрофическую воронку, из которой не было спасения. Мелькающие вокруг ангелы, чужие крылья, комочки света, голоса, огромное количество вопросов без ответов. Взявшаяся из ниоткуда Уриил, ведущая за собой остальных братьев, что не были вовлечены в заговор и до последнего ничего не знали. В голове отлично отпечаталось лицо Рафаила, который, узнав подробности, искренне схватился за сердце, а после и вовсе закрыл лицо руками, осознавая, как они были близки к потере своего ведущего брата. То, как Селафиил, обычно довольно болтливая, не умея сказать ни одного нужного слова, неожиданно всхлипнула и крепко стиснула вернувшегося домой Гавриила в объятиях — с виду лёгких, но весьма и весьма крепких. А Варахиил, хранящий тревожное молчание, успокаивающе хлопал по плечу дрожащую, совершенно себя не контролирующую Уриил — пытался сказать ей, что она молодец, что всё в порядке, что она поступила правильно. Пусть и с лёгким опозданием, которое, впрочем, на их счастье, оказалось не критичным. Редко архистратиг видела своих товарищей такими — напуганными, расстроенными, подавленными и встревоженными, словно произошло что-то не от мира сего. И, пожалуй, именно теперь она хорошо понимала, как для них всех это выглядит, и как оно есть на самом деле. Потому что среди воронки кошмарных событий и суеты, что преследовала её последние несколько дней, колом встала чёткая мысль: Михаил ошибалась с самого начала. Ещё в тот момент, когда решила, что изгнание Гавриила на землю в самом деле означает его предательство. Вовсе это было не наказание за то, что он подвёл Господа и не сумел подтолкнуть мальчишку к Армагеддону. Это был урок, притом не только для Гавриила, а для них всех, и мадам архистратиг с треском его провалила. Вооружившись собственными страхами и идеями об эфемерном долге, она была готова убить того, кто понимал её лучше всех, ведь рука об руку они шли с самого начала всех начал, когда-то даже будучи идентичными близнецами. Эти мысли заставили её безмолвно стечь за каменную кафедру судебного зала и закрыть голову руками в совершенном бессилии. Она чуть не убила своего брата просто за то, какую роль он сыграл в Замысле. Слова Уриил до сих пор отзывались в голове ненасытным громом: «Сумасшедший параноидальный архангел, который не умеет проигрывать». Искоса глядя в лицо своей верной когда-то помощницы, которую сейчас мягко утешал Варахиил, она просто сгорала от стыда — всё было ошибкой, всё было заблуждением от начала и до конца, и если бы не странная муха прямиком из адских глубин, то, вероятно, роковая оплошность и случилась бы, растерзав Гавриила пучком карательного света. Эта мысль душила изнутри, скручивала эфирное тело в тряпку и пронизывало её дрожью. Где-то там Гавриил торопливо делал объявление о том, что скоро созовёт собрание, где будет объяснена ситуация, что сложилась за последнее время, и постепенно ангелы, пусть и жутко растерянные и напуганные, возвращались к работе, шушукаясь между собой и пуская множество сплетен. Как бы то ни было, они были счастливы возвращению Светлейшего. Светлейшего, которого Михаил чуть не угробила, лишив смертный мир огромной, неизмеримой частицы света, а себя — совести на остаток вечных лет. Она сидела за холодной кафедрой из белоснежного мрамора и тряслась, стиснув руками голову, чтобы всё, накопившееся там, просто не разорвало череп на кусочки. В какой-то момент в зал ворвался бесплотный дух Сандальфона, закатывая скандал и громко ругаясь о том, что его не пустили на суд в качестве защиты. Она старалась не слушать, кое-как встав на ноги и ломаным шагом пытаясь скрыться где-то в коридорах. Тело мучительно хотело курить, глотку скребли кошки, а глаза едва ли что-то видели, настолько Михаил была погружена в свои мысли. — Ты ещё куда! — окликнул её звонкий голос Селафиил, — Тебя никто не отпускал! — Пусть идёт, — смягчил её Гавриил, невольно пересекаясь взглядом с совершенно опустошённой сестрой. Они еле заметно перемигнулись, оба хорошо понимали, что никуда Михаил не уйдёт, не сможет, да и не захочет, обрушив все свои амбиции буквально одним прямым приказом свыше. Как теперь смотреть в глаза любому из них? Как теперь хоть о чём-нибудь говорить с Гавриилом, который до сих пор сверкает на всю округу своими лазурными крыльями? Она не знала и ничего путного придумать не могла — голову сверлила одна и та же страшная мысль. Ещё немного, и Михаил совершила бы нечто настолько фатальное, чего никогда не смогла бы отмолить. А ведь так искренне верила, так старалась, так чётко выстраивала в голове картину того, что будет делать после суда. А Господь попросту задействовала в своём Плане демона, что в один момент явился и оборвал казнь. Зачем, почему именно её? Теперь, на самом деле, оставшись наедине с морем вопросов, она вспомнила — вряд ли Вельзевул стала бы сражаться, несколько раз рисковать собой, подставляться под ангельскую пыль только ради какой-то особенно лакомой добычи. А уж тем более речи идти не могло о подъёме на Небеса, как у неё это вообще получилось? Выходит, что и правда корень ситуации был совсем в другом? Не в жажде получить кого-то столь важного, не в желании отнять у Небес их ведущее звено? В чём же тогда, за что ещё Вельзевул могла так отчаянно бороться? Михаил не знала, и ужас вкупе со стыдом поглощал её так стремительно, что едва ли хватало сил стоять на ногах и куда-то идти — через коридоры, такие удручающе пустые, белые, ледяные. Она совершенно не знала, что теперь делать и как раскаиваться, чтобы изгнать из когда-то ясной и светлой головы ужасные мысли. И есть ли братоубийце прощение. Наверное, поэтому спустя какое-то время, когда всё вокруг оказалось намертво изолировано, скрывшись за мощными дверями, а голоса вокруг стихли, смотреть на Гавриила, что позвал её в свой кабинет, было ещё более невыносимо, чем раньше. На контрасте с недавней массовой суетой, болтовнёй и сплетнями тишина сдавливала барабанные перепонки, а взгляд на своего чудом уцелевшего брата она просто не решалась поднять от мучительного стыда. Какое-то время оба честно молчали — Гавриил спрятал крылья, аккуратно одёрнул шарф, разомкнул шторы на огромных панорамных окнах своего кабинета. Здесь всегда было так опрятно, так угловато, словно сама геометрия прошлась по этому месту властными каблуками, повсюду оставляя углы. Михаил сидела на кресле для посетителей и улавливала носом странный запах. Похоже, кое-что с его возвращением всё-таки изменилось, на столе стояла белоснежная чашка крепкого кофе. — Нахватался смертных привычек? — спросила она едва слышно, тут же осекшись — подумать только, глупее повода заговорить не нашла? Экая бестактность. — Представляешь, на второй день изгнания я этим кофе упился чуть ли не до смерти, — Михаил не видела его лица, но хорошо знала, что сейчас Гавриил искренне улыбается, вспоминая такие недавние, но уже словно пришедшие из другой жизни воспоминания, — Вельзевул остановила. И только спустя время я понял, какой именно мне по душе, и в каких объёмах. Попробуешь? Повисла недолгая пауза, во время которой архистратиг лишь покачала взъерошенной головой, а её брат, пожав плечами, сделал несколько мелких глотков. Не обратить внимания на жалкий вид Михаил было просто нельзя. Похоже, после суда она довольно долго терзала себя, а теперь совершенно не знала, с чего начать необходимый так долго разговор по душам. И, стоило только Гавриилу начать придумывать фразу, которая не будет звучать ещё более уничтожающе, как вдруг она заговорила сама, видимо, наконец-то набравшись смелости. Мягкие локоны были непривычно растрёпаны и прятали её лицо, а руки, собранные в крепкий замок, подрагивали. — Я была уверена, что знаю планы Господа. Что всё делаю так, как мне следует, даже если на самом деле и не хочу этого. Вряд ли тебе от этого легче, но не раз меня посещали мысли попросту бросить всё и прекратить охоту. Чтобы ты сам себя во грех низвёл, раз уж так случилось. А теперь…да я объективно даже не знаю, что теперь! Господь никогда не хотела твоей гибели. Не хотела, никогда, с самого начала это был просто урок для остальных! Не только для тебя, но и для всех, кто в этом повязан! Буквально! И для Уриил, и для твоей этой Вельзевул, и для лорда Хастура, и для меня тоже. И я его провалила. Я оказалась неправа буквально во всём. Не представляю, если честно, что мне теперь делать. И что будет дальше. Меня никогда не простят, и будут правы. И я этого не прошу, права никакого не имею. Я тебя чуть не убила, Гавриил. Что ты на меня так смотришь, ты хоть понимаешь мои слова? Я чуть не убила тебя, насовсем, с концами! Его взгляд был совершенно, абсолютно невыносимым. Он полнился любовью и нотками жалости, какие бывают только в глазах того, кто уже ничего не боится. Уже не беспокоили его распри, не беспокоил суд, даже трюк с ангельской пылью, которую, очевидно, достал Иегудиил уже не тревожил вовсе. Он смотрел на Михаил, причиняя той настоящую эмоциональную пытку. Мягко надрезая сердце странным, неуместным прощением, что пусть и не сорвалось с его губ, но сочилось из взгляда. Так могут смотреть те, у кого наконец всё в порядке. Выстраданные, уставшие существа всех мастей, счастливые, что кошмар наконец-то кончился. В каком-то смысле в это мгновение он стал неузнаваемым. Вплоть до того момента, когда улыбка, странная, нелепая, катастрофически неуместная, подобная той, что была на казни опального, нарисовалась на лице. — Ну ведь не убила же? Куда ж вы без меня, весь оптимизм растеряете. Нет уж, солнце, от меня вы ещё нескоро избавитесь. Вы все теперь со мной застряли. Это можно считать за неоплачиваемый отпуск, как ты думаешь? — неуместно, смешно и глупо. Что-то внутри Михаил выдавило нервный смешок. Он снова делает это странное лицо и не к месту пытается шутить. — Любые извинения от меня прозвучат лживо. За такое нельзя взять и извиниться. Я прокололась со всех сторон, а ты сидишь и слушаешь меня с этой дурацкой улыбкой. Как у тебя вообще получается? Мне кажется, я схожу с ума. Что-то не так, за последние десять лет это происходит слишком часто. Они ведь никогда меня не простят. Я никогда уже не стану прежней Михаил, никогда не буду авторитетом для других. Никакой я больше не архистратиг. Я ничуть не меньшее чудовище, чем те, кого привлекла в этот дурдом с другой стороны. Мне страшно, Гавриил, — её голос коротко дрогнул, и она снова опустила взгляд, который честно подняла на полминуты, чтобы детально рассмотреть эту родную, смешную мимику напротив, — А если я паду Вниз? После такого только там ангелу и место, я ведь чуть ли не впустила в себя зло. Какой я теперь архангел? — Ну-ну, ты бы палку не перегибала. Предположим, Вниз тебе пути точно нет. Во-первых, технически, ты была ведома благими намерениями. А во-вторых, тебя, моя дорогая, через пару дней назад отправят в мешке, да ещё и душами присыпав, чтобы точно забрали, — ляпнул он скорее в шутку, чем на самом деле осуждая. Гавриил аккуратно встал, стараясь не скрипеть стулом об пол, и обошёл свой рабочий стол, мягко коснувшись плеча ссутулившейся от стыда Михаил. Рука невольно ощутила, как та вздрогнула от прикосновения, — Но, если уж совсем честно, с другими тебе пока и правда лучше не видеться. Я понимаю, тебе хотелось бы им объясниться, а особенно Уриил, но пока что не надо. Вам всем надо поостыть и перестать нервничать прежде, чем такой разговор состоится. И потом, с такой тобой невозможно разговаривать, только и знаешь, что саму себя давить обвинениями, в самом деле. Аккуратно задев её пальцами за плечо, он вынудил свою совершенно окоченевшую от эмоций сестру подняться с кресла, оказавшись точно напротив неё. Разница в росте не критичная, но всё ещё слегка внушала привычную ему снисходительность. Михаил всё ещё слегка пошатывалась от перенапряжения, совершенно не готовая к чему-то подобному. Спроси у полного света, крепкого, молодого ангела с волшебными чертами юношеского лица, случится ли с ним когда-нибудь подобное, то он, скорее всего, лишь озадаченно искривил бы брови: «Гавриила-то? О чём ты говоришь, как можно, ближе него никого нет». Теперь же, глядя на Михаил, снова напрашивалась странная мысль о непреодолимом сходстве и ангелов, и демонов со всем человечеством. Даже если существо эфирно, чуть ли не бессмертно, способное одним щелчком пальцев менять чужие судьбы, его всё равно ничто не спасёт от времени и тех перемен, что оно диктует. Люди меняются, а ангелы — вслед за ними, пусть и принимают это с куда большим трудом. Все они безнадёжно другие, и не лучше ли поддаться этим переменам, вместо того, чтобы цепляться за догмы, от которых уже воля Господа начинает силком отворачивать? В это мгновение Гавриила осенило. Он осторожно взял сестру за плечи и чуть склонился, вынудив её наконец поднять светлые, мокрые глаза. Михаил до последнего держала слёзы, она ведь всё-таки архангел. — Послушай. Тебе бы выбраться из офиса на какое-то время. Знаешь, поколесить по миру смертных, как делают Рафаил и остальные. Мы с тобой законсервировались в офисе, и мне хватило трёх недель, чтобы прийти в себя. А вот на то, чтобы подлатать твои душевные раны, думаю, понадобится несколько лет. Смертные и их взгляды на мир — отличное лекарство от страха стать плохим ангелом. Мы очень много значим для них, Михаил. Как думаешь, сумеешь доказать это на практике? Что они по праву могут гордиться нами. — Это я-то? Смертным доказывать? А ты считаешь, что я справлюсь? Выходит, мне надо как-то низвестись, как это сделали с тобой? Но ведь так не получится, это был приказ Сверху. — Нет, ну зачем же? Просто спуститься и понемногу делать свои дела, как и все агенты на Земле. Это удивительно цветное и пёстрое место, поверь, оно не раз и не два тебя удивит. Я во время своего маленького вояжа раз пятьдесят чуть с ума не сошёл. Остальные за это время успеют хорошенько остыть и обрести ясность ума, а ты — неплохо проветришься и много чего для себя узнаешь. Мне, если честно, жаль, что прежде мы туда почти не спускались. А мне ведь это ещё Сандальфону объяснять, Господи, дай мне сил на это. — А что насчёт лимита чудес? — осторожно спросила Михаил, привычно прощупывая вокруг себя всю возможную и сколько-нибудь доступную почву на предмет подводных камней. Гавриил же, поймав на себе всё ещё мутный, но заинтересованный взгляд, лишь улыбнулся. — Прослежу, чтобы ты не выходила за рамки, а в остальном — как обычно. Так и обретают раскаяние, Михаил. Я знаю, что за чувство сейчас тебя выжигает, но ты права, словами его не извести. Все мы радеем за всеобщее благо, и настала пора это доказать. Как в былые времена, помнишь, сколько мы с тобой странствовали и являлись людям? — Помню. Как-то раз мы ошиблись заданием и пересеклись в одной деревеньке. И ушли купаться на реку, потому что люди разрешили свою проблему сами и не казнили старосту села. Ты ещё по своей глупости зачем-то уплыл в камыши и вылез оттуда весь в тине, — кажется, сладкое старое воспоминание лишь добило Михаил и, осознав всю степень своего везения и всю важность миссии, что на неё возложили, она сорвалась, словно выбитая дверь с петель, и накрепко прильнула к чудом уцелевшему брату, чувствуя, как тёплые руки смыкаются на спине, — Спасибо. Спасибо, Гавриил, спасибо, спасибо. Я не подведу. Обещаю. — Дай мне повод тобой гордиться, как это было всегда, — произнёс он спустя короткую паузу, когда эмоциональный порыв мадам архистратиг сошёл на нет, — Собирайся. Поправь свою прелестную причёску и смой, пожалуйста, эту жуткую помаду. У тебя будет большое приключение, Михаил. Она вылетела из кабинета на новом душевном порыве, стремительно и вдохновлённо, словно надев любимые крылья из инвентарной комнаты. Дверь коротко и ненавязчиво хлопнула, а сердце архангела Гавриила по-настоящему пело — кажется, он всё сделал правильно. Вот только мысль о том, что некому, кажется, теперь будет перехватывать его бумажную работу и перерабатывать макулатуру со скоростью шредера, слегка подпортила радость. Ну ничего, ерунда, буквально одно Рождество, и Гейб снова начнёт учиться работать с документами. В конце концов, подумать только, настолько часто спихивать их на Михаил, что упустить несколько случаев низведения из среднего звена? Немыслимо и крайне возмутительно, посчитал он в тот момент, запуская нежно пульсирующий голубыми волнами компьютер на своём столе. — Так, что я там хотел? Исключить Азирафаэля из опальных. Ох, вспомнить бы, как тут всё работает. Сегодня старушка Англия была какой-то необычно снежной, словно кто-то очень могущественный вручную насыпал целый ворох снежинок именно в этот клочок Земли. Вероятно, снаружи старомодного, винтажного, но весьма обаятельного на вид «Кадиллака» молочного цвета, было ещё и достаточно холодно. Даже слишком холодно, если судить по обычному местному климату. Вероятно, в этом году Рождество было решено сделать максимально атмосферным. Изящно вытянутый автомобиль отважно рассекал снежные хлопья, преодолевая тяготы трассы Брайтон-Лондон, а его водительница, колкая, аккуратная женщина с витыми локонами, лишь чуть лениво пряталась под белоснежной шерстяной шалью на своих плечах. Радио довольно мотивирующе разрывалось странной песней о женщине из Кентукки, что всегда способна выпутаться, когда проигрывает, и это, признаться, внушало Михаил какую-то противоестественную уверенность в себе. Это уж точно, пусть её миссия расплывчата и не особенно ясна, пусть своё собственное приключение, по всей видимости, она обнаружит совершенно случайно, но поверьте — она сделает так, чтобы Гавриил гордился ей и точно знал, что она раскаялась. Что она по-прежнему достойна своего поста и готова справиться с любым испытанием, что рухнет на плечи по воле плана Господа или вне его, если так получится. Она крепко стискивала в пальцах непривычно тонкий руль, с некоторым трудом вспомнив, как вообще надо водить такое чудо, как автомобиль, и перебирала в своей голове слова, сказанные Гавриилом, раз за разом. Подумать только, как сильно его изменили всего лишь три недели в компании одного из верховных демонов. И всё-таки было в этой истории нечто подозрительное. Хотя бы то, что после эпатажного отбытия Вельзевул обратно в Ад, одна из двух Сфер Мироздания так и не была найдена, хотя стояла на кафедре и никак не могла затеряться. Или то, что Гавриил намеренно избегает разговоров об этой женщине, что была готова рвануть за ним на Небеса, точно зная, что там будет паршиво. О той, кого он, крепко держа на руках, вывозил из приготовленной Михаил засады, когда сама она не могла постоять за себя. О той, что неожиданно взяла и спасла его от смертельной передозировки кофеином просто потому, что ей так захотелось, видимо. Много тёмных пятен эта женщина оставила на истории архангела Гавриила, но, как ни крути, теперь это уж точно не дело дамочки за рулём «Кадиллака» на трассе А259. У неё теперь свои собственные дела, пусть она пока что и не решила, какие именно. И силуэт на обочине дороги, что медленно, ломко плёлся куда-то в сторону Брайтона, мог бы стать неплохим началом, определённо. Подвезти незнакомца, что может быть правильнее этого поступка? Попадись адекватный попутчик, быть может, заведётся разговор, а если вдруг маньяк или ещё какой мерзавец — не Михаил ли лучше всех знает, как таких проучивать? Как бы то ни было, она постепенно сбавляла скорость, давая себе возможность рассмотреть странный, жутковатый силуэт — мужской, в потрёпанном, мокром пальто, этот калечный мученик шёл по дороге, совершенно не зная, куда конкретно, сжимая в обеих руках ведёрко, где, кажется, кто-то сидел. Какое-то животное, напоминающее ручную жабу. Похоже, что знакомство обещает быть интересным, так ощущала Михаил, окончательно останавливаясь ближе к обочине и деликатно открывая дверь. Улыбка, искренняя и чуть усталая, расплылась на её лице мгновенно, потому что, несмотря на полное отсутствие запаха серы и, судя по уж больно здоровому, пусть и замёрзшему виду, очеловеченность, лорда Хастура она могла бы узнать буквально где угодно. Он крупно дрожал и хмуро смотрел исподлобья на белоснежную леди за рулём этой странной автоматической колесницы, теряясь между желанием согреться и собственной гордостью вкупе с недоверием. — Приехала поглумиться, архангел? — хрипло, почти беззвучно произнёс он, крепко сжимая в пальцах ведёрко с верным фамильяром — единственное, что успел утащить из своего кабинета. — Садитесь, милорд. Простудитесь, — она сама не ожидала того, как искренне и спокойно прозвучали эти слова, а ведь даже не старалась. Помявшись несколько мучительных секунд, Хастур сдался и торопливо влез в автомобиль, захлопнув за собой двери и немедленно сжавшись от непривычного тепла в какой-то несуразный комок. Смешная и, как оказалось, вполне живая жаба издала довольный булькающий звук из ведра с мутной водой. — Куда едем? — наконец вопросил он, сумев прокашляться и хотя бы немного прогреть лёгкие. Похоже, ситуация стремительно улучшалась по мере того, как Михаил, тщательно стараясь игнорировать то, как чудовищно он пачкает своей персоной светлый кожаный салон, давила на газ, разгоняясь до разумных пределов. Она бросила на пассажира короткий золотистый взор. — Как это принято говорить, «куда глаза глядят»? Не имею ни малейшего представления. — Я тоже, — он хранил молчание несколько минут, пронизывая портсигар, что покоился под лобовым стеклом автомобиля, жадными глазами. Похоже, что покурить ему так и не дали, а пачку сигарет из-под земли он прихватить попросту не успел. Спросить разрешения не позволяла гордость, судя по всему, а потому Михаил довольно быстро разглядела проблему. — Обычно я не разрешаю курить в машине. Будете моим первым исключением. Отставной лорд Хастур, тут же выцепив пару сигарет, жадно втянул табачный дым, тщетно пытаясь успокоиться, а автомобиль стремительно летел куда-то, с лёгкостью преодолевая нарастающую метель и всепоглощающую ночь перед Рождеством. Архангел Михаил, крепко держась за ободок руля, улыбалась куда-то вперёд, словно совсем ничего не боясь. Они летели куда-то в сторону Брайтона. Приключение определённо сулило быть интересным.