Пирожные войны / Cupcake Wars

      Жара бывает разная. Сухое пекло пустыни, когда солнце опаляет кожу, воздух, накаляет песок и камни под ногами. Жар духовки, когда в ней пекутся пироженки на ста девяноста градусах, или пицца на открытом огне, с конфоркой в задней части, чтобы она приготовилась равномерно.       Но бывает жарища типа я оказалась в конференц-зале, где не работают кондиционеры. В помещении пять тысяч человек, и я среди них. Ад наяву.       И в этом аду в данный момент находится Рей.       И нужно улыбаться.       «Здравствуйте, могу вам предложить пирожные-бабочки?»       «Нет, мэм, мы не используем пищевые красители в нашей выпечке».       «Работаем с 1958 года. Семейный бизнес».       — А ты тоже член семьи, дорогая? — спрашивает женщина, и Рей отчаянно желает, чтобы сейчас по ее позвоночнику не тек пот. Ей удается искренне улыбаться, даже если ей припоминают, что семьи у нее вообще нет.       — Нет-нет. Я работаю чуть больше года.       Женщина хмыкает и отходит к следующему прилавку, но за ней появляется очередной посетитель, а затем еще один, и Рей должна улыбаться, предлагать свои ванильно-преванильные пирожные блондинке с камнем на безымянном пальце размером с озеро Тахо.       — Как тебе, Уилколл? — говорит женщина, откусив маленький кусочек и подав остальное своему скучающему жениху. Тот доедает.       — Восхитительно, — отвечает он с набитым ртом.       — Мы постоянно обслуживаем свадьбы, — говорит Рей. — На нашем веб-сайте вы можете посмотреть образцы свадебных тортов… — Женщина уходит, и Уилколл плетется за ней. — Ага, типа того…       Они даже не взяли визитку.       Она вздыхает, позволяет себе прислониться к стене на четыре миллисекунды, прежде чем появляется следующий посетитель, осматривающий их лоток.       Рей не считает себя злым человеком. Жара обычно ее не злит. Она выросла в пустыне, она пекарь, и если вы не переносите жару — валите с кухни. Однако с окружающей влажностью ничего не поделать, воздух вокруг не двигается, становится тяжело дышать. Для такого помещения тут слишком много народа, и злит Рей именно это.       Она устала, голос сел от бесконечных разговоров. По предупреждал, что будет утомительно. И он был прав.       Лея где-то на втором этаже, общается с владельцами других кондитерских, Хан на третьем этаже, общается с поставщиками еды. А Рей маринуется в выставочном зале. У нее даже нет времени нормально поздороваться с Финном, когда он появляется с кучей пирожных в индивидуальных упаковках, чтобы глазурь не таяла на этой ужасной жаре. Он оставляет коробки, чтобы вернуться к грузовику за еще одной партией, потому что долбаные организаторы не предоставили стеллажей для тортов и кексов.       «Да, мы сможем испечь торт в человеческий рост».       «Нет, свадебные торты не обязательно должны быть одного вкуса. Мы можем сделать разные слои с разными начинками».       «Нет, у нас две кондитерских. В Верхнем Ист-Сайде и в Сохо».       — Мне нужен перерыв, — шипит она Финну, когда он появляется в следующий раз.       — Могу дать тебе двадцать минут, — отвечает он, рукой слегка разминая ее шею, потому что видит, как сильно она напряжена.       — Мне просто нужна вода и туалет. Я скоро вернусь.       — Хорошо, — говорит Финн, с улыбкой поворачиваясь к очередному любопытному потенциальному клиенту, женщине с семью нитями жемчуга на шее. — Чем я могу вам помочь, мэм?       Рей пробирается через выставочный зал, минуя демонстрационные стенды других пекарен. У некоторых только кондитерка, некоторые пекут и из соленого теста, на других развалах пончики, торты, тарталетки и пирожные, пирожные, пирожные, пирожные, так много пирожных. Всех цветов, всех форм, с любыми украшениями. Шоколадная помадка, посыпка, засахаренные цветочные композиции, каждое — произведение искусства. Образ возможной собственной пекарни мелькает перед глазами Рей.       Когда-нибудь. Она не спешит. Ей нравится в «Наберри». Она набирается опыта. И кто знает, если все срастется…       Она не позволяет себе долго думать об этом. Не сейчас, когда в пекарне до сих пор шепчутся о том, что произошло шесть лет назад. Они не ищут себе наследника империи. Вовсе нет, даже если бы они хотели чего-то в духе ах, юная Рей, королева пирожных, идеальный символ нашего будущего, мы научим тебя всему, что знаем, но пока…       В туалет очередь примерно девять миль. Рей глубоко вздыхает и пишет Финну.       Я могу задержаться. Очередь дикая.       Она сомневается, что Финн увидит текст до ее возвращения. Если он занят на стенде так же, как она, у него не будет времени даже дышать, а тем более проверять свой телефон. Но, по крайней мере, она его предупредила.       И, конечно же, в мужской нет очереди. В гребаный мужской туалет нет очереди. Потому что у мужчин огромный мочевой пузырь и они не против мочиться друг перед другом, или типа того.       Она осознает, насколько устала, как сильно у нее болят ноги, как невыносим влажный адский жар нескольких тысяч человек в этом выставочном зале.       Возможно, именно поэтому она делает это — идет в мужской, приоткрывает дверь и громко спрашивает:       — Есть кто-нибудь?       Ответа нет, поэтому она входит. Благословенно пусто. И прохладно.       В мужском туалете есть кабинки. Писсуары тоже в наличии, но Рей занимает кабинку, запирает ее, садится на унитаз и счастливо вздыхает, потому что начинает успокаиваться. Так круто не только облегчиться, но почувствовать себя снова в своей тарелке. В туалете прекрасный климат-контроль, вероятно, потому, что здесь его легче организовать. Он рассчитан максимум на десять человек. Но это мужской туалет, и сейчас в нем максимум ноль человек, в то время как очередь в женский все растягивается и растягивается.       Рей уже вытирается, когда слышит, как открылась дверь. Шум от толпящихся людей из коридора быстро заполняет туалет, нарушая тишину, затем она явственно различает шаги, затем расстегивающаяся молния, затем безошибочный журчащий звук и сопровождающий его вздох.       Дерьмо, — думает Рей. Хотя как раз дерьмо тут ни при чем: посетитель заглянул не по-большому и не занял кабинку, а справляет малую нужду в писсуар, и теперь она не сможет незаметно улизнуть.       Она ждет, пока он закончит, слышит, как он моет руки, а затем слышит, как дверь снова открывается. После щелчка дверного механизма Рей подбирается и выходит из кабинки, планируя быстренько помыть руки и броситься вызволять Финна.       И в ту же секунду, когда она открывает дверь, человек, который только что мочился, а теперь уставился в свой телефон, и, очевидно, не вышел из туалета, поворачивается. Он очень высокий, темноволосый, на нем темная рубашка с пятнами пота по бокам. Он тоже страдает от жары. Затем Рей замечает маленькую звездочку, вышитую на кармане его рубашки, она узнает этот бренд где угодно. Сноук.       — Это мужской туалет, — говорит он низким голосом.       — Я заметила. Очередь в женский была просто…       Кажется, ему все равно.       — И что? Это мужской туалет.       — Гендеров, вообще-то, гораздо больше двух, а гендерные туалеты — пустая трата времени и пространства, — огрызается она на него.       Незнакомец округляет глаза, будто полностью ошеломлен комментарием и тем, что на его замечание не ответили. Возможно, последнее его отрезвляет.       — Да, но это по-любому не повод обманывать всех тех бедных леди, что дожидаются своей очереди снаружи.       Рей фыркает.       — Ой, да ладно! Как будто вам есть дело до кого-то из них.       — Вы нарушили очередь.       — Я думала, что здесь никого, я стою у прилавка, и у меня нет времени ждать девять лет, чтобы отлить. Поэтому прошу меня извинить. — Она протискивается к раковине, моет руки.       Он придерживает ей дверь, и Рей выходит, стараясь быстро пройти мимо него, возвращаясь к работе. Но этот мужчина такой высокий, у него тупо длинные ноги, и он влегкую догоняет ее.       — Не хватает воспитания просто отпустить меня с миром? — шипит Рей, когда они возвращаются в душный ад. — Хотя, полагаю, я слишком многого прошу от того, кто работает на Сноука.       Здоровяк не дает ей покоя, ускоряет шаг и оказывается перед ней, сверля раздраженным взглядом.       — И что это нахрен такое значит? — восклицает он.       — Да все знают, что Сноук — негодяй, который ворует и жульничает на пути к успеху. А ты — его прихлебатель. — Она пихает его в грудь.       Она реально хочет, чтобы он ушел. Разве нельзя просто уйти и забыть обо всем этом, а через несколько дней превратить произошедшее в забавную историю, которую она будет рассказывать по пьяни, когда начнутся туалетные шутки и ей припомнят, что она облегчалась в мужском туалете на выставке кондитерских изделий.       — Кто бы говорил про жульничество, ты только что…       — Не нарушала я очередь! Не было никакой очереди к мужскому туалету. Ни одного внутри и снаружи. Я проверила. И это вообще пустяк по сравнению с воровством пирожных!       Мужчина фыркает.       — Воровство пирожных? Что за фигня?       — Ой, да ладно. — Рей закатывает глаза. — Все знают, что он украл секрет помадки «Наберри». Это был рецепт бабушки Падме.       Собеседник возводит очи к потолку, типа я не могу поверить, что кто-то снова завел шарманку про эту херню, и, если честно, Рей тоже не может. Они проходят в выставочный зал, и как же тут жарко. Она хочет обратно в туалет.       — Сноук не крал рецепт помадки, так и передай Люку Скайуокеру, пусть прекращает распространять клевету, или Сноук натравит на него ораву юристов и превратит последние пекарни «Наберри» в прах, где им самое место! — Он выкрикивает последние слова, вены на его шее набухают, уши торчат в разные стороны и начинают румяниться. Несколько посетителей бросают на него шокированные взгляды.       — Хочешь проверить? — не отступает Рей.       — Да, — отвечает он, обретая хладнокровие. — Вы обанкротитесь до конца года. И тогда тебе придется сменить пластинку, говоря о мошенничестве Сноука, если надеешься потом найти работу хоть в какой-нибудь захудалой пекарне города.       — «Сноук» — говна кусок! — парирует Рей. — Я знала это еще до того, как встретила одного из его лакеев.       Она проталкивается мимо него.       Позади слышно, как он выкрикивает: «Я прав! А Скайуокер — старый шарлатан!»       Но ей все равно. Рей протискивается обратно к прилавку с ловкостью завсегдатая нью-йоркского метро в час пик.       Старый шарлатан стоит у лотка, и по выражению его лица понятно, что ее короткий перерыв восторгов не вызвал.       — Ты где была? — с нажимом спрашивает Люк.       — В туалете.       — Двадцать минут?       — Там была очередь. Вы бы предпочли, чтобы я напрудила тут перед…       — В твоем расписании есть запланированные перерывы. Это важный…       — Ой, здрасьте! — радостно говорит Рей пожилой женщине позади Люка, которая выбирает пирожное с шоколадной начинкой. — Это мое любимое.       — Должно быть, ты знаешь толк в сладостях, — смеется женщина.       — Так и есть.       — Тут все твои любимые? — спрашивает дама, подмигивая.       — Нет, только эти… Я вернулась, — шипит она Люку, когда женщина уходит.       — Пока ты себе отдых устраивала, начался наплыв гостей. Ты была нужна здесь, — говорит он. — Теперь они все толпятся у Сноука.       — А Сноук разрешает своим сотрудникам отлучаться в уборную!       — Мы что, уступим клиентов этому лживому вору и мошеннику?       — Мы вернем их, — уверяет Рей. — Они вернутся. Время еще есть.       — Лучше бы так оно и было, — говорит Люк. — Иначе будешь уволена. Это понятно?

***

      Рей не будет мучиться угрызениями совести из-за того, что Люк ее отругал. Она не позволит себе страдать: это же Люк Скайуокер, он ей кто-то вроде наставника, несмотря на то, что он такой раздражительный и требовательный. Он не уволит ее из-за неудачной выставки. Но это не значит, что в ее душе не разверзнется черная дыра, которая заставит ее плакать весь оставшийся день.       Она винит во всем жару. Влажный ад миллиона тел смешивается с витающими в воздухе испарениями от сахара и патоки. Вся эта коварная розовая сладость — единственное объяснение того, что она снова оказывается в мужском туалете с высоким мужчиной, работающим на Сноука, который буквально поднял ее над полом, потому что его ноги слишком длинные, а он хочет потереться об нее.       — Кабинка? — предлагает она, целуя его шею. Мало ли кто зайдет в уборную.       — Кабинка, — соглашается он и даже не опускает ее, несет в ближайшую: по иронии судьбы, именно ту кабинку, которую она занимала ранее, запинается со щеколдой, а его губы сминают ее собственные. У него реально шикарные губы, она заметила это раньше, их так приятно целовать.       И это злит ее.       — Ты такая… — стонет он ей в шею, но она одергивает его.       — Без болтовни, — рычит она, и он отстраняется.       Он прижимает ее бедрами к двери кабинки, чуть ли не пожирая при этом глазами.       — Хорошо, — наконец говорит он, наклоняет голову и целует ее сильнее, чем раньше. Она уверена, что он тоже злится. Хорошо. Это секс из ненависти. Они вымещают злость. Это как открывать секс заново. Не время для сантиментов, не время пытаться выразить словами, чего хочешь, ясно одно: ему это нравится. И это происходит.       — У меня нет презерватива, — неуверенно говорит он, будто ему нужно разрешение прервать молчание, однако продолжает ее лапать.       Рей лезет в свой карман — так неудобно, когда ее ноги обвивают его бедра, — и достает свой кошелек. Она вытаскивает пакетик размером с кредитную карту и передает ему.       Что-то вспыхивает в его глазах — признание, уважение, презрение — не имеет значения. Имеет значение, что он снова вжимает ее в дверь.       — Твои штаны мешают, — комментирует он, расстегивая собственные и раскатывая латекс по своему… Рей сглатывает; боже, даже больше, чем огромный вибратор, который она раздобыла в прошлом году на распродажах в День святого Валентина. Она расстегивает ремень и начинает сбрасывать штаны и уже почти снимает туфли, когда он снова подхватывает ее со стоном, ее спина снова прижимается к двери кабинки, ее ноги вокруг его талии, широкой ладонью он держит ее под задницу, а второй шарит у нее между ног.       — Тебе придётся трахнуть меня, потому что я ничего не могу сделать в этой позе, — признается Рей, когда его пальцы обводят её вход, мурашки толпами бегут по коже. Она обнимает его за шею, чтобы удержаться, ей не очень нравится идея упасть на задницу в общественном туалете.       Он фыркает.       — Я поведу.       — Хорошо.       Он осторожно вводит в нее пальцы, смотрит вниз, пытаясь понять, что делает, хотя угол обзора ничего не дает рассмотреть. Им нельзя так надолго здесь задерживаться, никто этого не хочет, но когда он в ней, он в ней, и, боже, это так… то, как он вжимается бедрами, она как будто на вершине самого сладкого торта, тяжело дышит, стонет, эти шлепки плоть о плоть, он толкается в нее сильно и быстро, ее сердце готово вырваться наружу.       Это не занятие любовью, это даже не секс, это трах, пиздец какой грязный и грубый.       Они двигаются так быстро, что маленькие сиськи Рей подпрыгивают в спортивном лифчике, который она носит под рабочей рубашкой, а пальцы впиваются в его широкие плечи. Он слишком высоко, чтобы целовать его шею или пытаться поцеловать в губы, поэтому она откидывает голову к двери и просто расслабляется, потому что иногда приятно ничего не делать, приятно просто трахаться.       Она сильно удивляется, когда его пальцы нащупывают ее клитор. Рей не ожидала, что он озаботится ее удовольствием. Кончать пока она не собирается, просто приятно, когда его член снова и снова погружается в нее. Он уверенно находит его, несмотря на неудобную позицию, несмотря на то, что раньше она назвала его лакеем, за то что он работает на плагиатора пирожных помадок, да и он не стеснялся в выражениях и — и —       И она начинает хныкать, и, что стыднее всего, происходит то, что бывает обычно, когда она кончает — из ее глаз начинают течь слезы. Она ненавидит это — то, как она может разрыдаться в мгновение ока, не потому, что она эмоциональна или типа того, просто иногда она не может это контролировать. Он останавливается, в шоке от того, что она плачет на его члене.       — О, просто заткнись и продолжай меня трахать, — грубит она, и он продолжает, пока Рей вытирает слезы и стремительно погружается в тепло оргазма, а он испускает гортанный стон, кончая следом.       Он медленно выходит из нее, выворачивает и выбрасывает презерватив в унитаз, хотя Рей уверена, что так нельзя делать. Это не имеет значения. Он осторожно помогает ей встать на ноги, ее мышцы затекли. Она слегка вздрагивает, выпрямляясь, подтягивает штаны и трусы.       Затем, прежде чем он успевает что-то сказать, она открывает дверь кабинки и молча выходит.       Она не собирается обниматься или в чем-либо признаваться. Они просто потрахались в туалете и все.       Кровь кипит, голова чиста, она должна вернуться к стенду.