Начало весны

- Знаешь, я бы предпочла простой пикник за городом, - говорит Аглая, расстёгивая мелкие пуговки шерстяного платья. - Расстеленная на траве скатерть, чай в термосе, бутерброды в корзинке... Вот это вот всё. - Будет тебе и пикник. Позже. - Артемий ловко вытаскивает из её волос неприметные простые шпильки. Тонкие волосы рассыпаются по плечам и спине, холодят её прикосновениями. Снег едва стаял, кажется, разденешься - и ледяной воздух вцепится в тебя всеми когтями, но на самом деле холод не такой уж сильный, вполне можно терпеть. - Это действительно так важно? - почва под ногами неожиданно мягкая, напитавшая её влага почему-то не вызывает ожидаемого омерзения. Жухлая прошлогодняя трава щекочет щиколотки. - Что-то вроде ритуала плодородия? - Скорее - ритуал пробуждения земли. - Артемий раздевается, аккуратно складывает вещи стопкой. Даже ботинки ставит ровно, как по линеечке. Это почему-то смешно. Аглая прыскает, неуверенно переступает ногами. Земля тёмная и влажная, от её движений она глухо чавкает. Пахнет талой водой и кровью, в стороне, на камне, безмолвной грудой высится туша жертвенного быка, над ней курится тонкий белый пар. Артемий, торжественный и серьёзный, снимает с камня дымящуюся чашу, отпивает глоток и протягивает ей. На его губах остаётся тёмно-красное. - Какая очаровательная архаика! Ей вдруг до дрожи хочется размазать это красное своими губами, слизнуть, даже укусить... Неожиданная сила этого желания почти пугает. Аглая принимает чашу и тоже делает глоток, совсем маленький, почти символический. Соль, железо, тёплая, кажущаяся абсурдно живой влага. Губы печёт, словно от острого перца. Откуда-то издалека ветер доносит ритмичные удары барабанов и гулкое пение. - Знаешь, хорошо, что здесь нет твоих степняков. При них я бы точно не смогла... удержаться от смеха. - Аглая опускает в чашу пальцы, осторожно проводит на его груди первую линию. На самом деле ей не так уж и смешно, скорее интересно. Волнение и возбуждение сплелись в тугой клубок где-то внизу живота, по коже, не смотря на холод, бегают горячие мурашки. - Они ещё придут сюда, позже. - Артемий тоже окунает палец в кровь, в два движения рисует на её лбу какой-то из их степных символов, она не знает, какой. - Заберут мясо и вручат нам дары. - Свадебные? - улыбается Аглая, старательно выводя полукруг на мускулистом плече. Зря боялась, что забудет или перепутает, нужные символы почти стоят перед глазами, рука сама знает, куда повести линию. Артемий невозмутимо кивает: - Свадебные. Ты же не думаешь, что Укладу есть дело до городских церемоний? С каждым законченным символом холод отступает, а комок в животе всё сильнее наливается знакомым жаром. Прижать мужа к себе, коснуться губами, впиться ногтями в мощную спину или крепкие ягодицы, и чёрт с ними, с этими дикарскими ритуалами. Артемий явно и очевидно не против (в такую погоду, надо же!), но всё равно продолжает рисовать как ни в чём не бывало. Заканчивает она первой, ставит последнюю точку на его пояснице, опускает вымазанные красным руки. В чаше остаётся едва на донышке, как раз Артемию закончить. Кровь не подсыхает на коже, она тёплая и мокрая, словно не с полчаса уже как не течёт ни в чьих жилах, и Аглае, цивилизованной, благовоспитанной Аглае всё труднее сдерживать какие-то совсем не цивилизованные желания. Она сжимает бёдра и чувствует влагу между ними. Артемий ставит последнюю точку и наконец-то обнимает её со спины, прижимает к себе, символы вспыхивают жаром, соприкасаясь. Мало. Безумно мало, хочется больше, прямо сейчас, прямо здесь, жёстко, дикарски, не утруждаясь ласками и прелюдиями. Что-то древнее, спавшее под слоем цивилизованности и культуры, поднимает в ней голову, скалит зубы. Мой мужчина. Здесь и сейчас, только мой. Аглая разворачивается и бесцеремонно опрокидывает его на землю, прямо в жухлую траву и кровавую грязь. Опускается сверху, коленями на землю, лоном - на его напряжённый член, вскрикивает точно в такт далёкому барабанному бою. Артемий сжимает её грудь, кровь стекает по его пальцам, живая и горячая. В расширенных глазах первобытная, животная тьма, жаркая и жадная. Мимолётно, краем сознания, Аглая ещё успевает отметить, что только сейчас видит в его лице типично степняцкие черты. Мелочь, глупости. Не важно. Она движется на нём, он движется в ней, их общий жар раскаляет символы на коже, раскаляет воздух, которые тонко звенит, откликаясь на каждое движение, каждый лихорадочный вдох или выдох. Из земли рядом с его головой прямо на глазах вылезают свежие зелёные ростки.