Саундтрек: Kehlani - Toxic
Больничное крыло.
9:40 a.m.
Драко думал, что ему конец. И причиной его конца — а вместе с тем и всего рода Малфоев — мог стать ни Темный Лорд, ни даже Дамблдор. А Гарри, чтоб его, Поттер.
И, может... может быть, это все закончилось. Смерть принесла бы ему покой. Ему бы не пришлось больше карабкаться на ухабистую гололёдистую гору за непосильным заданием.
Он давно понял. Все, как говорила мама, — у него не выходит. Не получается!
Но Драко не позволял мыслям о поражении укорениться у себя в голове. Пускай Исчезательный шкаф отказывается работать, а вместо намеченной цели под удар попали совсем иные люди. Пока он еще дышит. Пока бьется его сердце. Он не перестанет пытаться спасти свою семью. Даже если для того ему придётся по локти испачкаться в крови.
Драко лишь нужна передышка.
Его будит запах лечебных настоек. Он так бессилен, что не находит энергии даже на то, чтобы вытащить свою руку из-под щеки Пэнси; девчонка с ночи не отходит от его койки. И сейчас спит рядом на стуле, полулежа на его постели и заложив его руку себе под щеку, вероятно... вместо подушки.
В целом не так уж это и раздражало, как ему показалось на первый взгляд.
Если подумать, Драко не помнил, чтобы кто-то в этой школе был озабочен им сильнее, чем Пэнси Паркинсон. На третьем курсе, когда Пэнси так же ухаживала за ним после ранения от гиппогрифа, он принимал ее как должное — среди всех прочих. Сейчас же, стоило признать, кроме нее, до него откровенно никому не было дела. Вместе с крахом Люциуса его авторитет на Слизерине значительно упал. Ему резко перестали бросаться на шею сучки. Свита слизеринских подхалимов тоже испарилась.
Драко стало ясно, кто был другом, а кто нет.
Что касается Забини, порой они находили общий язык, тем не менее Малфою пришлось оборвать с ним связи. Нотт же без всякого любопытства мог лишь изредка по своему настроению его понять. А еще не так давно было приятно поговорить с Дафной. Но она, как и Блейз, начала задавать слишком много вопросов, на которые он не мог ответить, к тому же последнее время стала почти такой же скрытной, как Драко.
Вообще Гринграсс и Нотт оба вели себя нелюдимо и порой даже странно...
Как-то Вейзи, занявший место Нотта охотника в их сборной по квиддичу, обратился к Дафне с просьбой одолжить ему конспект по трансфигурации. Так Нотт ни с того ни сего повел себя как полный псих: припер Вейзи к стенке и чуть ли не с пеной у рта начал выжимать из несчастного Мерлин знает какое признание, с угрозами разорвать его на куски, если еще раз приблизится к Дафне. И это был далеко не единичный случай. Под его горячую руку попадались даже те, кто хоть на секунду лишнюю задерживал на Дафне взгляд. В общем и целом Нотт вел себя так, будто недавно сбежал из психушки... Дафне и при случае Блейзу приходилось оттаскивать его. На вопросы Забини, что за чертовщина происходит, Нотт смотрел на Дафну как-то совсем странно, будто ждал, что она сама признается в чем-то, но она лишь отмалчивалась, либо переводила тему. А иногда отводила Нотта в сторону и о чем-то с ним напряженно спорила; споры же переходили в ее слезы, и они скрывались у нее спальне.
Так что Пэнси была единственной, кому до Драко было дело, когда его чуть не убил Поттер. Наверное, это что-то да значило... Или же от отчаяния у него уже едет крыша?
Нарушая временный покой Драко, в двери больничного крыла врывается Нотт, затаскивающий за собой Дафну.
Эти двое, как всегда, в выяснениях отношений между собой.
— Мадам Помфри! — зовет Нотт, удерживая за руку настолько бледную Дафну, что та могла бы посоревноваться бледностью с Малфоем, потерявшим от режушего проклятья литры крови.
Дафна протестующе мотает головой и пытается отнять у Нотта свою руку. Но ей явно не хватает сил даже на то, чтобы твёрдо стоять на ногах.
— Мадам Помфри мне ничем не поможет, придурок! — изможденно ворчит на Тео Дафна.
Мадам Помфри не заставляет себя долго ждать и мигом появляется на службу из своего кабинета. Засуетившись, школьная медсестра пытается выяснить симптомы, но Дафна не пророняет ни слова и только зло косится на Тео.
— Мне что, самому это сказать? — раздраженно выгибает бровь Нотт и, не встретив от упрямо сжавшейся под его взглядом Дафны готовности сотрудничать, сам объясняет медсестре: — У нее болезненная менструация, мадам Помфри.
— Вы принимали обезболивающие, мисс Гринграсс? — с пониманием обращается к ней мадам Помфри со вздохом врачебной нетерпимости к, как ей показалось, нежеланию обращаться за помощью по подобной причине.
— ...Они мне не помогают, — бурчит Дафна, еле шевеля пересохшими обескровленными губами.
Она уже давно пожалела, что пришла этой ночью к Тео, забралась к нему в постель, легла на бок и обвила себя со спины его рукой, прижав его ладонь к своему ноющего от боли животу. В такие дни Дафна, ориентируясь по более менее устойчивой погоде их отношений, всегда приходила к нему, не ведая носят ли его прикосновения лекарственное воздействие, или же тут скорее играет психологический фактор.
В этот раз Дафна знала, что Тео проснулся при ее появлении, но вид подал, только когда понял причину ее визита к нему. Тут напрашивался вопрос, а если бы она просто хотела его... он бы и дальше притворялся спящим? В любом случае Дафну это не задело. Она даже не стала задаваться этим вопросом. Их секс давно стал чем-то из ряда горького падения в отчаянии, нежели приносящим удовольствие. К тому же мысли занимала одна только выразительная боль внизу живота, который он привычно сжалился погладить. Невзирая на то, что у них все было далеко не в порядке. И, вероятно, уже никогда не будет.
Нотт не оставлял попыток вычислить виновника. Он погрузился в это с головой: совершенствовал свои навыки Легилименции и пытался залезть в голову едва ли ни каждому попавшемуся на пути парню. Дошло до такого абсурда, что он начал подозревать любого вздохнувшего рядом с Дафной, включая даже слизеринцев курсом младше. Сначала в круг его подозреваемых входили и студенты с других факультетов, ведь на той вечеринке в подземельях Слизерина были гости. Но Дафне удалось убедить его, что хитрости, подлости и изворотливости на такое хватило бы только слизеринцам. Учитывая также то, что она оказалась в беспамятстве не где-нибудь, а в коридорах общежитий Слизерина.
Дафна просила его — нет, умоляла — перестать свою параноидальную охоту. Мало того, что это не давало ей забыть, но и не давало покоя, что он в приступе ярости прибьёт какого-нибудь ни в чем невиновного парня, всего-навсего лишний раз допустившего мысль в ее адрес. Но Тео будто ничего другого не знал. Полностью погрузившись и зациклившись. Это был его способ исправить, искупить, как он считал, свою вину. Ему не приходила мысль, что уже ничего не исправить. Что этим он только причиняет ей вред. Потому что Дафна не хотела знать — кто. Не хотела придавать этому столько значения, сколько придает он. Ведь это ранит ровно настолько, сколько значения тому придать. С недавних пор она старалась придерживаться этой философии. Старалась исправить себя, стать сильнее. Что не всегда получалось. Но, с тем на что у нее даже не сохранилось воспоминаний, Дафна думала, справится. Подавив и удалив из памяти до конца. Чтобы рана затянулась. Только вот Нотт ей не давал. Он хотел все разворошить. Хотел крови. Чтобы она хлестала, черт возьми! Но разве станет ей лучше, если все всплывет наружу? Из забытого страшного сна перерастет в очевидную явь, с которой он так жаждет столкнуться лицом к лицу.
Даже сейчас, когда Дафне не хотелось иметь дело с мадам Помфри, которая никак не смогла бы ей помочь, Теодор поступал по-своему.
— Как это не помогают? — дивится мадам Помфри и тут же уходит за обезболивающим зельем в рассуждениях: — Вероятно, истек срок годности зелья...
— Они мне вообще не помогают, мадам Помфри, — пытается донести Дафна.
— Почему же это?
«Да потому, что я проклята! Моя кровь. Связанная с его. Все извращенная игра чистокровных, мадам Помфри. Извините, что этот идиот привел меня морочить вам голову. Вон, у вас и без того дел полно с Малфоем, а этот умалишенный ставит меня в дурацкое положение!»
Дафне хочется зарычать, но сил нет и на это. Внезапно она чувствует головокружение, как подкашиваются ноги, и уже больше не может находиться в сознании.
Нотт успевает подхватить ее и по велению мадам Помфри уложить на больничную койку.
Он не знал, чего добивается. Но смотреть на то, как она не может встать с кровати, корчась от боли, ему тоже невыносимо. В своих муках Дафна хотела просто отлежаться, просила, чтоб он написал ее матери, прислать тех специальных зелий, сваренных по рецепту, которым Донателла отказывалась делиться. И Тео знал причину. Иначе Дафна узнает, нароет информацию об этом зелье, о том, для чего оно на самом деле... Обычно Донателла присылала свои зелья позже, но цикл Дафны изменился, так что они понадобились раньше.
Мадам Помфри в спешке левитирует ширмы, чтобы отгородить Дафну для осмотра. Уже было начинает осматривать пациентку, но краем глаз замечает, что тактичности Теодору Нотту не занимать. Он остаётся с хорошо спрятанным беспокойством стоять над койкой Дафны, скрестив руки на груди и глазом не моргнув.
— Мистер Нотт! А ну, зайдите за ширму! — указывает ему пальцем мадам Помфри.
Первые пару секунд он откровенно не понимает, зачем ему это делать.
— Вы думаете, — хмыкает Теодор, когда до него доходит суть возмущения мадам Помфри, — на ее теле есть хотя бы сантиметр, который я бы не видел?
— Вам тут не мотель, юноша, — возмущается его дерзостью школьная медсестра. — Идите на уроки и не мешайтесь мне тут!
Тео фыркает и — так уж и быть — заходит за ширму. Где натыкается на койку Драко, подле которой все еще спит от бессонной ночи Пэнси. И в ожидании, положив руки в карманы своих брюк, по привычке ехидничает:
— Все встало на свои места, а, Драко?
Поморщившись, Малфой все же вытаскивает ладонь из под головы Пэнси, которая что-то сонно мычит, просыпаясь и тут же озабочено засыпая его вопросами:
— Драко, ну, ты как? Тебе уже лучше?.. Ну хоть немножечко? Я сейчас позову мадам Помфри...
— Не надо, она занята, — возникает Нотт.
Пэнси опускает свою неуемную пятую точку обратно на стул и, даже не интересуясь, чем мадам Помфри занята, принимается сетовать на Поттера:
— А ведь это все этот шрамоголовый! Погляди, Тео, что он сделал с моим Драко... Да как он посмел-то! Видел бы ты его вчера! Бедненький мой..
— Пэнс... — хрипит Драко, вдруг вспомнив, как Паркинсон порой умеет раздражать. Видит Мерлин, она бы нравилась ему больше, если бы меньше чесала языком без дела.
— Ничего, Драко, я прибью этого очкарика! — всё не унимается она, начав по-злодейски потирать кулаки. — Возьму Милли, да Крэбба и Гойла. И устрою ему темную...
— Пэнси...
— Будет знать, как покушаться на моего...
— Пэнси! — из последних сил пытается достучаться до нее Малфой.
— Да, Драко? — выпрямляется Пэнси, как по струночке, готовая выполнить любую его прихоть.
— Сделай мне одолжение...
— Конечно, все что угодно!
— ...заткнись.
Со стороны раздается хриплое подсмеивание Нотта. В него тут же летит обиженный, яростный взгляд Пэнси. И он прикрывает рот кулаком, ловко сымитировав кашель.
— Я понимаю, ты злишься из-за того, что с тобой сделал Поттер, — натянуто говорит Пэнси, вернув внимание Малфою. — Но на мне злость срывать не надо, Драко. Я желаю тебе только добра.
— Как скажешь, — устало выдыхает Драко, откидывая платиновую макушку на подушку. Споры с Паркинсон себе дороже.
Из-за ширмы слышится слабый голос Дафны, и Тео тут же заходит за нее.
Из слов мадам Помфри ясно, что она смогла диагностировать лишь превышающую норму потерю крови и, убежденная в эффективности того, дала Дафне обезболивающее и еще какое-то зелье. Тео не сомневался, ничего другого выяснить медсестре не удастся. Здесь нужен опытный маг в области древних ритуалов, чтобы понять, в чем дело. Что Дафна ему сейчас в красках и выказывает одним своим ну-и-чего-ты-этим-добился взглядом. Помимо этого в ее потускневших грозовых глазах сидит обида, которую затмевают страдания, когда Дафну вновь накрывают спазмы.
Она ненавидит его сейчас. За то, что привел ее сюда. За то, что не позволил ей остаться у себя в постели. Потому что здесь ей куда хуже. Здесь, где посторонние видят, как ей плохо. Он хотел вынести все на публику? Он хотел, чтобы все вскрылось? Чтобы их родителей покарали?
«Скажи, этого ты добиваешься?»
— Не стой столбом, ты, предатель, — Дафна не находит себе места от колик на больничной койке, пока мадам Помфри пытается влить ей очередное зелье. — Напиши моей маме! — плачет она. Из всех людей в мире ей могла помочь только она — ее мама. Из всех мест, где она еще могла найти покой, был ее дом. С родителями, как в детстве, заботливо суетящимися у ее кровати. Сейчас Дафне оставалось рассчитывать только на их помощь. — Тео, ты слышишь?.. Мерлин, я хочу домой...
Мечась в ознобе, Дафна провожает его удаляющуюся спину. Нотт уходит, не сказав ни слова. Сделает ли он то, о чем она просила? Она не могла сказать с точностью. Ведь уже давно не могла ему доверять.
Саундтрек: Selena Gomez, Kid Cudi - A Sweeter Place
6:37 p.m.
Конечно же, Северус Снейп доложил Нарциссе Малфой о случившемся с ее сыном. И, будучи не в праве посещать Хогвартс по приказу Темного Лорда, миссис Малфой передала Драко большую посылку, в которую по обыкновению входили сладости и по случаю — фрукты с целым набором всевозможных зелий. В тот же день посылку получила от профессора Снейпа мадам Помфри. К ней также прилагалось два письма: одно лично для Драко, другое для школьной медсестры. Ознакамливаясь с ним, мадам Помфри все время скептически вздергивала брови и хмурилась.
— Ваша матушка полагает, мне не хватит компетентности и без ее рекомендаций поставить вас на ноги, мистер Малфой?.. — Мадам Помфри быстро пробежалась по колоритному списку требований по уходу за наследником Малфоев. — «Втирать в ступни релаксирующую настойку»? — зачитала медсестра один из пунктов и с возмущением отказалась выполнять, как она посчитала, курортные, нежели лечебные процедуры. Также отвергнув плату, что прилагалась к письму в виде внушительной суммы галлеонов. — Что за женщина? Тут школьный лазарет, а не спа-салон!
Пэнси с большим рвением вырвала из рук мадам Помфри длинный пергамент и заверила, что сама выполнит все указания Нарциссы.
Мадам Помфри явно была не в восторге от инициативной помощницы, в которую ей набилась Пэнси Паркинсон. Но возражать не стала. Кто знает, как отреагирует леди Малфой на пренебрежение своим лечебным предписаниям к драгоценному чаду.
Дафне мадам Помфри, в конце концов отчаявшись снять ее болезненные симптомы, дала снотворное. Проспав до обеда, Дафна проснулась как раз в момент зачитывания требований Нарциссы. Тут-то ей на глаза вновь стали наворачиваться слезы. Но уже не от ставшей привычной боли, а от нехватки материнской заботы...
Едва Пэнси взялась массировать Драко ступни, как к ним в больничное крыло заглянул Блейз. Не заметив сначала за ширмой Дафну, с целью навестить Драко. Он сходу похлопал приятеля по плечу, вручив пакетик итальянских сладостей. Но, как увидел Дафну, тут же переметнулся к ней, отобрав свою передачку у Драко, чтобы отдать ей.
— ...Нотт всем сказал, что ты не выспалась и досыпаешь у себя. Черт... что с тобой, Даф?
— У нее месячные, Блейз, — деловито вклинивается Пэнси, взбивая уже не столько физически, сколько морально истощённому Драко подушку.
Дафне настолько осточертели ее комментарии за весь день в лазарете на тему, мол, никто из девочек еще не сваливался в обморок из-за этих дней, и какая она «видите ли, вся из себя неженка», — попросту драматизирует.
Так что Дафна срывается:
— Пошла вон!
Сама невинность, Пэнси пожимает плечами, язвительно ввернув присевшему на стул рядом с Дафной Блейзу:
— Ну, о чем я говорю.
На что ей от Дафны адресуется поднятый средний палец.
«В какие игры ты играешь, Паркинсон?» — щурился в змеином оскале Блейз, когда до него дошли слухи о новом эпизоде — так называемых среди слизеринцев — «Дафси». Потому что его начинало порядком раздражать, что, помимо Нотта, — и Паркинсон, и даже Малфой успели поцеловаться с Дафной... кроме, кто бы думал, него!
«Ревну-у-уешь? Смотри, Блейзи, как бы я всех твоих цыпочек не переманила!» — иронизировала Пэнси ему в ответ, злорадно расхохотавшись.
— Не отвлекайся, Пэнси, большие пальцы Драко тоже нуждаются во внимании, — тонко поддевает Блейз при виде того, как Паркинсон вертится вокруг Малфоя.
Драко выдавливает из себя не самый убедительный, но все же убийственный взгляд.
Было нечто космически-духовное в том, как Блейз взял ее за руку и чутко не утруждал расспросами. Облизав свои обескровленные губы, Дафна подумала, что, вероятно, выглядит совсем уж изможденной. Но Блейз смотрел на нее как прежде. Он считал ее по-настоящему красивой. Пускай Дафна и не причесывалась со вчерашнего дня, бледная, как утопленница. И она любила этот его взгляд на себе. Блейз заставлял ее чувствовать себя прекрасной. Желанной.
Дафна сжимала запястье Блейза и слушала его чарующий бархатистый голос, странным образом развеивающий мрак у нее на душе, отдаляющий боль в теле на второй план. А ведь он замечал, что с ней что-то не так. Все время — с
тех пор. Он много говорил с ней, а она слушала. Ответы дать не могла, поэтому чаще лишь слушала. Найдя в его голосе своеобразную утопию. В которой могла спрятаться от всей темноты мира. От тревоги за то, что Тео сорвется и окончательно слетит с катушек. От тоски по тем временам, когда все было хорошо и просто. От гнетущего ощущения, что уже никогда не будет счастливой... Дафна бы укуталась, сплела бы с ним кокон... лишь бы никогда не чувствовать всего этого. Быть немного свободнее. Хотя бы у себя в голове. Хотя бы в мечтах.
В мечтах об утопии. Где только она и он.
Саундтрек: Labrinth - When I R.I.P.
10:45 a.m.
Дафна не заметила, как погрузилась в сон и проспала до самого следующего дня. Утром же ее пробуждают голоса:
— Мы лишь хотим принести от лица Гарри извинения, Малфой...
Покашливания Рона Уизли, явно находящегося здесь не по своей воле, внушают сомнения в правдивости этих слов Гермионы Грейнджер. Вряд ли Гарри Поттер послал бы своих друзей за извинениями. Тут это даже Дафна спросонья сказать могла. Распахнув глаза и не заметив присутствия Пэнси или Блейза, она становится свидетелем этой удивительной сцены. Гриффиндорские старосты собственной персоной решили навестить жертву своего Избранного. Предпочитая притворяться спящей, со своими возобновившимися и не дающими свободно пошевелиться спазмами.
— И какие же это такие извинения, Грейнджер? — доносится натянуто саркастичный тон Драко.
— Ну, мы с Роном можем взять все твои дежурства до конца года... — Дафна слышит, как возмущенно задыхается Уизли и краем полуприкрытых глаз видит, как Грейнджер пихает того локтем в бок.
— Как мило с твоей стороны, Грейнджер, — холодно проговаривает Малфой, смерив гриффиндорцев измученно-презрительным взглядом. — Думаешь, парочка прогулянных дежурств до конца практически законченного года возместят мне смертельные увечья, что нанес мне твой драгоценный Поттер? — Уголок его губ дрогает в слабой усмешке. — Если пришла расплачиваться за его грешки, то стоило бы предложить нечто большее, чем освобождение от обязанностей в префектуре, до которых мне откровенно нет никакого дела!
Уизли сжимает кулаки, косясь на Гермиону в ожидании, что она в своем репертуаре остро ответит на малфоевскую провокацию.
— Кроме того, что Гарри действительно жаль, и подмены тебя на дальнейших дежурствах, это все, что мы можем предложить, Малфой, — сдержанно говорит ему Гермиона. — В силу того, что ты, как староста Слизерина, не в состоянии выполнять свои обязанности..
— Не один я не в состоянии их выполнять, Грейнджер. Если твоя великодушная лохматая голова не заметила...
— Ну, знаешь!.. — вспыхивает Рон в защиту.
Но во избежание нового конфликта Гермиона его перебивает:
— Он прав, Рон. Нельзя не заметить, отсутствие обоих старост Слизерина сказывается на самоуправленческой системе Хогвартса...
Про себя Дафна не может не согласиться. Большую часть обязанностей делает отнюдь не Малфой, — который лишь пользуется привилегиями в префектуре, — а она. Вечно он непонятно чем весь курс занят! А в последнее время ей стало совсем невмоготу их на себе тянуть... Можно подумать, у Драко Малфоя проснулась совесть.
Старосты Гриффиндора надолго не задерживаются. Закончив с этим импровизированным мини-совещанием префектов, Грейнджер учтиво желает Малфою выздоровления и догоняет Уизли на пути к выходу из лазарета.
— Да, хорек, не болей, — бросает тот.
Драко провожает их самым злобным взглядом из своего арсенала. (Вдруг находя досадным то, что та его медовуха таки не прикончила Уизли.)
И Дафна уверена, он тоже слышал, как у самых дверей Грейнджер командно шепнула Уизли:
«Гарри об этом ни слова...
Почему-почему. Просто ни слова.»
Саундтрек: Billie Eilish - hostage
8:17 p.m.
— Мама? — в холодном поту Дафна видит над собой свою мать. Склонившись над больничной койкой дочери, Донателла Гринграсс касается ее лба кистью и, с подавленным выражением лица пошарив в кармане своей мантии, достает флакон с нужным ей зельем.
А Дафне совершенно внезапно и по-детски хочется пожаловаться ей. Несмотря на все их разногласия. Потому что никто иной больше не способен взять ответственность за все то, что с ней происходит. Никто иной не поймет. Даже Тео, который только и думает, что о мести.
Который...
Дафна сглатывает и, давясь подступающим комом боли и слез, припоминает:
— ...оставил меня снова.
Донателла пытается напоить ее лекарством, но ее рука, дрогнув, задерживается, при виде заплаканных глаз дочери. И не просто мокрых, вроде «я только-только всплакнула», а «я тихо плакала в подушку в этом проклятом больничном крыле все время в ожидании тебя, мама».
— Ты... просто выпей, Дафна, — задушенно шепчет Донателла, понурив голову; выбившаяся из прически светлая прядь падает женщине на лицо, выражающее сожаление и горечь, что сидят в ней уже давно глубоко внутри и только сейчас находят проявление. — Станет легче...
— Не станет, мама, не станет, — Дафна отчаянно вцепляется матери в ладонь. — Забери меня отсюда. Пожалуйста, мамочка, забери, — взмаливается она. — Я не хочу здесь быть...
Помимо подавленности, беспокойство проглядывает в обычно ледяных глазах миссис Гринграсс. Ласково коснувшись лица дочери, она интуитивно чувствует неладное, утирает ее слезы и спрашивает голосом, в котором трескаются осколки льда:
— Что случилось, солнышко?
Вопрос, от которого Дафна уже плачет навзрыд. Потому что, да, — кое-что случилось. То, что она подавляла в себе, лишь иногда позволяя себе слабость, чтобы присесть рядом с Блейзом, положить голову ему на плечо и беззвучно заплакать. Когда сил на то, чтобы делать вид, будто ничего не произошло, обманывая саму себя, совсем не оставалось. И, ох, сколько бы он не спрашивал, как бы не вытягивал, задавая все тот же вопрос: «что случилось?» Дафна не хотела отвечать. Ей нужно было только держать Блейза за руку, переплетя с ним пальцы в замок. С одной единственной просьбой: посидеть с ней так немного. В утопии, где любовь не ранит. Где он — ее. Где она — его. И в безопасности...
Хотя бы потому, что сама не знала
что случилось. Вернее, знала. Прекрасно и без конкретики знала. Но не могла говорить об этом. Не могла вытащить это наружу. Сокрыв в себе, как ящик Пандоры. Будто то непременно переросло, разрослось из ее личной трагедии в общую. Задев не только ее, но и Блейза. Потому что уже видела... как то съедало Тео.
И сейчас Дафне хотелось бросить это в лицо матери.
«Посмотри, мама, что со мной стало. На что ты меня обрекла. Моя душа болит, мое тело болит. И это невыносимо! Посмотри, и пусть это убьет тебя. Как убивает меня... Потому что мне кажется, я вот-вот сломаюсь... Если уже не сломалась.» Но не могла. Не теперь, когда она столь почти забыто называет ее солнышком и выглядит так, будто это уже убивает ее.
— Просто забери меня.
— Но как же...
— Я так хочу домой, мам... — заливается слезами Дафна, шмыгнув носом.
— Хорошо, солнышко, хорошо... как пожелаешь, — кивая, угождает Донателла. Затем притягивает Дафну к себе на колени, заботливо убирает с ее лица пряди волос и, стирая с щек слезы, поит лекарством. А когда оно начинает действовать, собирает Дафну, помогая ей одеться.
И забирает дочь из Хогвартса.
***
Саундтрек: Enter Shikari - Anaesthetist
С заглушенным за стиснутыми зубами стоном боли Тео и хрустом его позвоночника, Блейз мощным рывком припирает того к каменной стенке.
— Какого хера ты на этот раз сделал?! — грубо встряхивает его Забини. — А?!
— О чем ты, нахрен? — Нотт пытается от себя его отпихнуть.
Но Забини, как с цепи сорвавшись, с новой силой впечатывает его в стену, да так, что откуда-то сверху сыпятся мелкие камушки. Все из-за слов Драко о том, что Дафна буквально умоляла свою мать забрать ее домой.
— С начала семестра она ходит как в воду опущенная, ничего не говорит, — с рыком перечисляет он, — так теперь еще и покидает школу, ничего не сказав?!
— Ее забрала чертова мамаша, я тут причем? — сдавленно шипит Нотт. Забини придавил ему предплечьем глотку, отрезав пути к отступлению.
От обычной невозмутимости Блейза не остаётся и следа. Как правило, чтобы вывести его из себя, нужно очень постараться. И уход Дафны, после ее пребывания в больничном крыле, становится последней каплей всяких стараний в переполненной чаше его терпения.
— Думаешь, я поверю, что ты тут ни при чём, мудила? Причина ее слез — всегда ты, — выплевывает он, и глаза его становятся по-настоящему темными и злыми. — Кем ты вообще, к хренам, себя возомнил, а? — Блейз мерит хладнокровно глядевшего на него Нотта пылающим презренной яростью взглядом. — Творишь последнее время какую-то дичь. Проходу ей не даешь, вгрызаясь в глотку чуть ли не любому случайному прохожему у нее на пути...
— А ты черкни ей письмецо, — знаю я, как вы это с ней любите, — да узнай сам, если так неймётся, Забини. Или что? — скалится Теодор подобием самодовольной усмешки. — Она тебе не говорит, да?.. Так в этом случае наверное стоит призадуматься, Забини. Есть что-то, с чем она не хочет с тобой делиться. Советую тебе к этому привыкать... Ведь скоро мы закончим школу, и эта ваша с ней премилая игра в дружбу сойдет на нет. Потому что, знаешь ли, — его самодовольная улыбочка становится еще шире, а следующие слова, будто пули, вылетают с чувством и с убийственной расстановкой: — ...Она. Будет. Вся. Моя.
По мере того, как он говорит, дыхание Блейза медленно, но верно срывается на хриплое и рваное. Кровь в жилах закипает до такой концентрации в ней жестокости, до которой Блейз и не думал, когда-либо гены его доведут. Так что он отпускает Нотта, отпрянув от него на несколько шагов.
Чтобы не убить на месте.
***
Саундтрек: Sofi Tukker - My Body Hurts
Лето 1997 года.
В июне Донателла Гринграсс организовала семейный отпуск в Монако.
Дафна видела, что ее мать пытается исправиться. Она была к ней добра все время с тех пор, как забрала из школы. Донателла даже пыталась наладить свои отношения с Гилбертом. Они вчетвером гуляли по Монте-Карло, ели, пили, плавали, шутили и смеялись, как настоящее счастливое семейство. Такого не случалось уже очень и очень давно, и Дафна была ей за это благодарна. А на день рождения Астории, они с ней вместе отправились в местный клуб. Дафна этим летом достигнет совершеннолетия, и отец с горем пополам, после долгих уговоров Астории, отпустил их, но тем не менее прицепил к дочерям хвостом охрану. Однако это не помешало Дафне напиться до беспамятства, еще и Асторию вместе с собой напоить. Так что невезучему телохранителю пришлось едва ли не тащить пьяных девчонок на себе на выход, аппарируя к родителям в отель.
В июле семейная идиллия Гринграссов закончилась.
В Англии их ждали темные для всего магического сообщества времена. Гилберт Гринграсс был вынужден иметь дело с новым военным строем, подавая подачки Темному Лорду. А в один «прекрасный» день произошло массовое освобождение заключенных из Азкабана. И Донателла пропала на несколько дней из поместья Гринграссов. Не сложно было догадаться, с кем она пропадает. В первый же день ее отсутствия к Дафне явился Теодор. Он был так взвинчен и зол освобождением своего отца, и, вероятно, его воссоединением с любовницей, что изо всех сил умолял Дафну уехать с ним. Но ее не нужно было умолять. Она бы не смогла ему отказать, зная, каково ему сейчас. И они уехали из Соединенного Королевства. В шато Ноттов во Франции.
В августе же выяснилось, что умолять нужно его.
В еще один
прекрасный день к ним явился Леонардо Нотт, постаревший лет на десять, дерганный и потасканный. От гордого влиятельного аристократа после года в Азкабане осталась лишь его поседевшая тень. Тео мстительно и отвращенно смотрел на отца, когда тот поставил их перед фактом, что, не вернись они с Дафной в Хогвартс, Темный Лорд заподозрит измену, и также, что по окончании школы Тео придётся принять метку...
Дафна не рассчитывала возвращаться в Англию. Она не рассчитывала увидеть Хогвартс в правлении Пожирателей Смерти. Не рассчитывала увидеть лицо Драко Малфоя, который пустил Пожирателей Смерти в Хогвартс. Который сам оказался Пожирателем Смерти. И этим он был занят весь шестой курс! Планировал убийство Дамблдора. В глубине души Дафна знала, что он делал это в тяжелых страданиях, не по своей воле и ради своей семьи, но все равно не представляла, как теперь воспринимать его как прежнего однокурсника. И это была лишь верхушка списка причин не возвращаться в Хогвартс.
Они с Тео говорили о жизни во Франции, почти полностью перейдя на французскую речь. Здесь у них была возможность оставить все позади. Забыть о предательстве и ненависти. Начать с чистого листа. Ведь это место хранило лишь счастливые воспоминания их жизни. Франция была их чистилищем, способным очистить от грехов и боли.
Поэтому Дафна хотела, чтобы Тео дал отпор. Чтобы противился. Но он не был против возвращению в Хогвартс. И, кажется, не был против принять метку. Все его слова о том, что никогда не станет таким, как его отец, обратились в пыль.
И они снова заговорили по-английски.
Саундтрек: XOV - Blood Honey (Rock cover by Wolforsaken)
На день ее рождения, устроившись вместе с Тео на шезлонге на заднем дворе шато, Дафна умоляла его, чтобы они, как планировали ранее, остались здесь.
— Ты слышала, что сказал мой отец... — говорит он, стараясь не смотреть в ее такие полные мольбы красивые глаза.
— Но во Франции безопасно... — возражает она.
— Мы возвращаемся, — отрезает Тео. Без эмоций. Без сожалений. Его совсем ничего не трогает с тех пор, как его отец вынес им свой вердикт.
— Как ты можешь быть таким жестоким?! — Дафна поднимает голову с плеча Нотта, взглянув на него с обидой и упреком. — Ты знаешь, почему я не хочу туда возвращаться...
Тео прикрывает глаза, поморщившись от веяния кошмаров, накрывающих его от одного только намека на то, что с ней не так давно случилось. И выдавливает из себя, отведя опустевший взгляд на закат:
— У нас нет выбора.
— Это ты так думаешь! — Дафна резко поднимается с шезлонга, сбрасывая с себя его руку.
— Куда ты? — Он встает следом, устремившись в ее удаляющуюся спину.
— Подальше от тебя.
— Дай угадаю, изливать свои недовольства в письмах Забини? — едко проговаривает он, разводя руками. — Смотри на плюсы, Дафна, — кривится Тео. — В Хогвартсе будет он. И тебе не придётся изводить сов длительными полетами из страны в страну, тратить чертову кучу пергамента и чернил на переписку с ним!
Но Дафна продолжает отдаляться, яростно запахнув полы своего пляжного шифонового халата рубинового цвета. Летний ветер бьет ей в лицо, развевая в свете солнца вьющиеся белокурые волосы.
— Что он тебе там пишет, а? — Тео повышает голос, зашагав вслед за ней. — О том, как прекрасно быть Блейзом Забини? О том, что вся эта война обойдет нашего мафиозного принца стороной?.. А может, о том, как прекрасно быть
с Блейзом Забини?!
Он нагоняет ее и хватает за запястье, разворачивая к себе лицом. Дафна тяжело дышит и метает в него гневные взгляды. Ей хочется встряхнуть его. Чтобы он понял, что может делать выбор и не уподобляться своему отцу. И она ударяет его. Бьет кулаками куда только может. Чтобы он очнулся. Вспомнил себя. Вспомнил, кем он был. Содрать с него эту шкуру, под которой он прячется.
Тео ругается, уворачиваясь и пытаясь схватить ее запястья, но она не позволяет ему. В Дафну будто что-то вселяется, и она не может остановиться избивать его. За все, что он сделал. За все, что с ней стало из-за него. Ей хочется выбить из него всю дурь. И в какой-то момент она ударяет его коленкой в пах, так, что он падает на землю. И даже этого не приходится достаточно. Дафна садится на него сверху и, схватив одной рукой за грудки, бьет второй наотмашь по лицу.
Ее костяшки в крови. Из его носа и губ хлестает кровь. А из ее рта находит свое освобождение накопленный поток невысказанных обид:
— ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я УМОЛЯЛА?! Тебе это к черту НРАВИТСЯ, да?! Ты бесчувственный кусок дерьма! А Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ТЫ МЕНЯ, БЛИН, С УМА СВОДИШЬ! ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ЛЮБИШЬ МЕНЯ ТАК, КАК ПРЕЖДЕ?!
Сбив себе дыхание, Дафна замолкает так же внезапно, как начала. Ее голова опускается от бессилия, зубы впиваются в нижнюю губу почти до крови.
Шок и боль. Бурлят и кипятся в его широко распахнутых зеленых глазах. Но Тео ни чуть не зол. Он подавлен и сломлен. Так сильно, что физическая боль, что она ему причинила, становится чем-то вроде спускного рычага. Освобождая и заставляя всплыть все те эмоции, которые он в себе топил за это проклятое лето. Тео чувствует, как против воли наружу вырываются слезы.
И в его глазах читается дублирующийся вопрос:
Как ТЫ можешь быть так жестока? Как?
...Не смотри на меня так, ты сделал меня такой.
Его нос истекает кровью, губа разбита. И Дафна, только сейчас осознавая, что натворила, прикрывает рот ладонью. Раскаяние ощущается так остро, что она сама не сдерживает слез.
— Прости... — шепчет Дафна и осторожно касается его лица, по которому помимо крови стекают слезы. — Мерлин, Тео, прости! Прости меня... — повторяет она и аккуратно целует его подбородок, спускаясь кроткими поцелуями к шее. — Я не знаю, что на меня нашло... Ne pleure pas, chéri, s’il te plaît.
Он вздрагивает под невесомыми касаниями ее губ, нежностью слов. Тео и не подозревал, насколько ему этого не хватало, что он почти благодарен за побои, готовый платить ими за ее нежность. Нежность, не вымученную ради их пропитанного скорбью и сожалениями секса.
Его руки накрывают вздрагивающие плечи Дафны и опускают ее тело на себя. Просто обнимают, поглаживая по спине. Он хочет сказать ей, что она не виновата. Что он сломался не потому, что она его побила. Он сломался уже давно. А физическая боль лишь развеяла оболочку притворства, будто он цел...
— Не извиняйся. Я это заслужил. — Тео сглатывает кровь и слезы. — За то, что заставляю тебя вернуться туда, где ничего хорошего не ждет... Но мы правда должны вернуться. Чистая кровь для Темного Лорда в приоритете. А мы с тобой, если ты не забыла, наследники Священных двадцати восьми.
Дафне требуется мгновение, чтобы смириться и понять, что худшее неизбежно. Тео не хочет бороться. Он примет свою участь. И тогда внутри нее формируется решение, которое она озвучивает ему шепотом на ухо:
— Если мы вернемся... Я больше не стану тебя умолять. И тебе не позволю. Это между нами будет навсегда разрушено, Тео.
Проведя ладонью по ее волосам, он с тяжестью на сердце соглашается:
— Не позволишь...
Ее обвинения не оставляют его в покое, вертясь в голове непрерывной цепочкой из ее слов:
«почему ты не любишь меня так, как прежде?!» Недосказанность становится все тяжелее сносить. А этот ее вопрос... просто уничтожает его внутри.
— И, Дафна... — глухим голосом добавляет он и, когда она приподнимает макушку, едва слышно выдыхает: — Я люблю тебя... Но я больше не прежний.
Долгие секунды, повисшие грузом в воздухе, она не знает, что ему ответить. Но потом все же находит нужные слова:
— ...Как и я.
В это лето Тео еще не знал, что, останься они здесь, ему бы не пришлось нарушать их уговор. Ему бы не пришлось спустя пару лет снова умолять ее уехать с ним во Францию...
Не пришлось бы слышать отказ.
