«Это случилось спустя некоторое время после нашего последнего поцелуя, на который мне было не суждено получить ответ. В последний раз я поцеловал её перед уходом на контракт. Я пытался извиниться за то, что делаю этим нежным жестом. Я чувствовал вину за то, что снова возвращаюсь к этой работе. Никогда прежде я не ощущал себя так ужасно. Для меня это было всего лишь способом получения кредитов. Убийство — мой хлеб, моя профессия, а сам я лишь оружие в руках заказчика. Я смел отнимать чужую жизнь, приносить деньги в дом и отравлять печалью любимые мной глаза цвета заката. Ирика. Она смотрела на меня с укором, будто я каждый раз предавал её. И я действительно предавал. Оставлял её одну снова и снова, пытался скрыть свою деятельность, но она видела меня насквозь. Ирика была особенной. Она пробудила меня от череды убийств для ханаров, подарила сына, а я предал её. Не остановился, не смог уберечь жизнь родного мне существа. Оставил тогда, когда она нуждалась во мне больше всего».
Следующую молитву он произносит для успокоения того, что осталось от его замершей в дрёме души. На бесконечную тьму внутри собственный голос действует успокаивающее. Тело его жертвы носит множество отметин: чёткие отпечатки пальцев на шее, отверстия от пуль, прочертившие дорожки на коже, неестественно повёрнутые конечности. Эта смерть стала его последним грехом.«Я смываю кровь с рук в туалете. Нет особой нужды спешить скрыться с места преступления, — я убил каждого, кто пытался встать между мной и моей целью. Убежище абсолютно пусто. Калахира направит души, во чтобы они не верили при жизни».
Тейн смотрит на себя в зеркало. Губы шепчут молитвы богам, но не обращены они к невинно убиённым. Он ведь не хотел их смерти, они вмешались сами. — О, Арашу… Неужели всё закончилось?.. Он произносит имя Ирики. Как же давно это было… Он целовал её нежно, жадно, просяще, любяще, пылко, чуть касаясь губ, но всё это было не так, как в последний раз.» Ирика обвивает мою талию, лицо спрятано на груди, но тяжесть на сердце вовсе не её вина. Беру её лицо в свои руки. — Я вернусь скоро. — Шепчу и целую её. Она горько вздыхает, вижу справедливый упрёк в её глазах, борьбу с собственным недоверием. Я всё понимаю. Я обманул её и вернулся слишком поздно. Поцеловав её охладевшие уста в последний раз, я вверил её глубинам моря».
Временные расстояния ничего не значат для дреллов. Тейн переживает ощущения от прикосновений к губам Ирики, словно это происходит сейчас, а остального вокруг просто не существует. Кашель вырывает его из блужданий только когда становится невыносим. Тейн сплёвывает в раковину, с безразличием отмечая жёлтые лепестки, испачканные собственной кровью.«Краски вселенной померкли для меня с тех самых пор. Я уснул, смотря бесконечный сон битв и боли, но если тогда меня вела месть, то что осталось сейчас? Убийцы Ирики были мертвы, а я… кажется, я умер вместе с ней, осознав это только сейчас. Кто я теперь? Наёмная кукла с безупречной репутацией? Не знаю. Я обречён, потому что болен, не всё ли уже равно? Изменения в состоянии произошли в середине «чистки» мрачной вселенной. Стало тяжело дышать, — классика, но извергающиеся из рта цветы взволновали меня. Я обратился к врачам, и они огорошили тем, что я и так подозревал — Кепраль. Это было очень просто, — влажный климат Кахье рано или поздно губил моих сородичей, — наступил мой черёд, но никогда прежде я не слышал про цветочное осложнение. Цветки поражали лёгкие, разрастаясь, словно мой организм был для них садом, создавали похожие для Кепраля проблемы. Рекомендации были неизменны: правильное дыхание, физическая активность, избегание чрезмерной влажности. Стандартно прописали курс антибиотиков, к которым организм адаптировался уже через два месяца, и отхаркивающие. Обращения в лаборатории мало что вывели, лишь подтверждали странную форму, но ложиться в больницу и становиться опытным образцом я не планировал.»
***
Не самый дрянной отель на Омеге стал его пристанищем на время выполнения контракта. Мелочи жизни — ему всё ещё нужно есть и отправлять деньги сыну. Транзакции безымянны, не оставляет ни весточки. Он не может подвергать Колята опасности. Это грубо, несправедливо, но лучше так, чем переживать чувство опустошения вновь. Он объяснит ему всё, когда придёт время, он всё для этого сделал. Так будет проще.«Простил бы я себя, оказавшись на его месте?.. Оставленный ребёнок, чьи слёзы смешались с моими. Мы оба скорбели. Я скучаю по нашей семье. По сумасшедшим танцам, по сказкам и колыбельным, которые мы с Ирикой выдумывали на ходу, лишь бы уложить Колята спать. Мы без сил опускались на кровать, чтобы через какой-то час проснуться от его требовательного недовольного хныканья. Иногда мы не спали всю ночь. Впрочем в этом не всегда была вина Колята, скорее мы просто не хотели отдавать этому времени суток полную власть, желая разделить её на двоих. Я помню её тело. Оно так близко к моему, руки ласкают каждую клеточку, губы шепчут моё имя. Ловлю её стоны, томлю ожиданием, предвкушая сладострастное соединение. Ирика эротично стонет, двигает бёдрами в такт со мной, поддаётся навстречу удовольствию».
Рука опускается к штанам, настойчиво оглаживает твердеющий бугорок сквозь ткань по всей поверхности. Тело обхватывает небольшая дрожь, когда Тейн освобождает возбуждённый орган от тканей, продолжая активно двигать рукой.«Ирика резко отталкивает меня, забирая бразды правления себе. Мои руки сжимают её бёдра, не позволяя слезть с моей плоти. Некоторые мои движения слишком грубы, она ойкает и я замедляю темп. Я хочу приносить ей только наслаждение. Она улыбается, в момент, когда я расслабляюсь, резко двигает бёдрами, заставляя меня стонать. О, моя Ирика…».
Дыхание вопреки всем тренировкам сбивается. Он подаётся вперёд, выгибая тело навстречу собственным ласкам. Лёгкие и сердце сжимаются горем, хриплый полурык-полустон вырывается из горла. Тейн кончает и откидывается на кровать, тяжело дыша. В горле снова словно что-то застряло.«Я откашливаюсь и уже по обычаю обнаруживаю в руке окровавленные лепестки. Нет, сегодня это полноценный цветок. Подобное не на шутку пугает меня. О Боги, я должен лучше контролировать себя, иначе рискую умереть раньше положенного, да ещё так глупо. Смываю семенную жидкость с рук в ванной комнате, отмываю цветок от крови. Он жёлтый, лепестки по краям алого цвета. Сканирую его, в удивлении обнаруживая, что его вид есть в базах. Это Adōnis vernālis — Адонис весенний. Название связано с легендой о печальной любви, потере любимого сердцу существа. Мне смешно, даже слишком. Происхождение цветка идёт от Млечного Пути, он растёт только на Земле и теперь уже в моём сердце?.. Я также смог найти легенду о странной болезни цветов, но, о, Арашу, сжалься надо мной!.. Ключ к её излечению лежит лишь в ответных чувствах! Моя Ирика умерла, мне никто не сможет ответить, никто не сможет помочь. Любимая моя… Как я вообще мог получить исключительно человеческую болезнь?! Я раздражённо отрываю нежные лепестки и скидываю их в мусорку. Мне нужно сосредоточиться на контракте».