The Hell Remembers

      «Чертов Кроули!» — каламбур весьма популярный среди адской челяди: ведь он-то совсем не черт, даже копыт нет с рогами — сами упомянутые черти злились на подобное сравнение со своенравным нерадивым демоном, который точно не славился преданностью коллективу или достойным исполнением работы. Не он один, конечно, все-таки, непослушание это часть демонской морали, но Энтони Джей Кроули выделялся даже из их рядов особым авантюризмом или, по-человечески, эгоистичным легкомыслием.       Чего сто́ит весь его вульгарный образ шлюхи в мужском обличье — стыд для демона, который своим видом должен нести брезгливость и смятение в худшем случае, а то и вовсе запугивать без слов; в отличие от сородичей Кроули предпочитал неопрятности и грязным лоскутам щегольские костюмы с такими узкими брюками, что, наверное, их можно было принять за «вторую шкуру». Змеиную, конечно. В аду часто роптали и с укором качали головой, когда совершенно «оземелившийся» демон спускался на нечастые собрания с очередной комичной идеей — а сам не удосуживался застегнуть даже верхние пуговицы облепляющей тело рубашки, будто намеренно выставлял себя напоказ. Или предлагал.       В общем, авторитетное общественное мнение носило именно такой предосудительный мотив, так что никто не сомневался, что там, вверху, демон успел испробовать разные человеческие пороки на себе. «Мы должны искушать, а не ложиться под искусителей», — обобщил вседемонское недовольство один из герцогов. Так что Кроули и до этого не пользовался особым уважением соратников, но как только лорд Вельзевул прознала про дружбу с ангелом…       Вызвался сбить спесь с партийного уклониста Хастур, давно имеющий личные, пожалуй, счеты с напыщенным мудаком, и к нему тут же присоединился ближайший приятель Лигур.              

***

      Вопреки пересудам и домыслам, Кроули пусть и вел себя как искушенный пижон, свою мужскую честь хранил и даже и не собирался путаться с людьми. Правда, о грядущем возмездии недругов он узнал загодя — они не выделялись умом и сообразительностью уж точно, а вот Энтони нашелся быстро, умело пользуясь преимуществами ситуации и импровизируя — пожалуй, хитрость и была его главным талантом. Помимо обаятельности.       На черный день в стереотипном месте (демон не чурался патетики) за картиной стоял сейф, откуда он и вытащил термос со святой водой. Еще в девятнадцатом веке он обратился к Азирафаэлю за «контрабандой», ведь внизу подобного уж точно не достать легально, и оставил на два случая — если его собираются убить и если все станет так плохо, что мучиться больше не придется.       Аккуратно перелив содержимое термоса в таз, длинноногий мужчина водрузил его на дверь и остался ждать — ловушка приготовлена, пути назад уже не будет. Из-за спинки кресла можно рассмотреть закинутую ногу на ногу, вальяжно развалившееся тело и поблескивающие глаза ящерицы.       — Эй, стиляга, — приторно тянет, несомненно, Хастур; глухой голос второго слышится еще из-за входной двери, но вопреки желанию дернуться и убежать Кроули заставляет себя сидеть неподвижно. — Открой нам, дорогой.       — А, ребята. Проходите, да — вы же собирались поговорить?       В хрипловатом, тонком теноре демона едва заметно угадываются нотки паники — поджилки дрожат, но, к счастью, под джинсовой черной тканью этого не видно: Энтони не привык шугаться опасностей, даже наоборот, бывало, бросался грудью на арматуру (склонность к риску часто и приводила в передряги), но с волнением он все-таки не мог ничего поделать.       Хастур заходит из-за угла и смотрит в щель между дверью и косяком: Кроули внутри, но он предупрежден — а вестись и доверять хитрой гадюке последнее дело.       — Осторожно, — шепнул он темнокожему мужчине, идущему за ним, первым аккуратно толкнул дверь — и едва успел отскочить. С шипением и грохотом ведро рухнуло на кафель, и вода заструилась по плиткам, прожигая насквозь. Святая вода, блять? Где он ее раздобыл — собирал сперму своего ангельского дружка в банку? — Кроули, ну как же так, разве так встречают гостей.       Более вспыльчивый Лигур скалит зубы и перепрыгивает через организованную дыру в полу, оказавшись прямо около стола демона: Кроули удается застать встрепенувшимся и с застывшим испугом в глазах — план не удался. Хастур выдавливает мягкую, снисходительную ухмылку при виде столь очевидной судорожности во взгляде Змея.       — Тихо-тихо, куда же ты пошел, — торопливо подскочил к нему герцог и преградил путь, вкрадчиво растягивая слоги; Энтони по-змеиному быстро дернул головой, лихорадочно озираясь в поисках спасения. — Мы не закончили, милый.       — Да что ты с ним ластишься-то, блять! — рявкает темнокожий мужчина и щерит кривые зубы, вставая с другой стороны: прямо как два тигра медленно, угрожающе подкрадываются к замершему крольчонку.       Предатель нервно приподнимает уголок губ, делает шаг назад, упершись поясницей в стул, и издевательски склоняет голову набок.       — Бросьте, это меры предосторожности — а то знаете, главная наша заповедь: не доверяй ближнему своему, ты же демон, — ерничает Кроули и грациозно тянется — непринужденно, как беспечная кошка, будто не он сейчас оказался зажатым двумя врагами. Возможно, помимо вкусовых рецепторов у него отбило и чувство опасности, потому что доводить их не очень разумно.       — Где цербер, — Лигур щурит темные глаза, гудит на манер рыка, делая шаг вперед — как жертва сразу шаг назад, — где мальчик?! Армагеддон совсем скоро, Всадники уже в пути — а мы не знаем, где чертов Антихрист шляется, ты понимаешь, сука, чем это может грозить?       — Ну-ну, с ним надо не так, — примирительно улыбается Хастур, но его искривленная гримаса кажется Энтони еще стервознее, чем грозный оскал. — Скажи, ты нас специально поджидал, а? Ты смотри ж, какие штанишки напялил. Бьюсь об заклад, под ними чулочки в тон, — гоготнул мужчина, вводя уже обнажившего зубы в готовности огрызнуться Кроули в очевидный шок.       Он ожидал, конечно, что его осыпят смешными угрозами и попытаются убить, а может, просто поведут к главному, но в ноздри веет не жесткий Гнев — глаза слезятся от плотного запаха чего-то пикантного, мускусного, тяжелого… Похоти. Тревога оседает мурашками в животе, а отступать уже некуда — от совершенно нахального прикосновения чужой ладони к бедру Кроули возмущенно вскинулся.       — С-совсем охуел? — бесцеремонно шипит демон, перехватывая руку гаденько улыбающегося Хастура, и поднимает разъяренный взгляд: воспламеняется легко, как фитиль в зажигалке Zippo. Неотесанный ответ объясняется изумлением; его точно застали врасплох таким поворотом. — Пш-шли вон!       Тут к едкой насмешке присоединяется и Лигур, немного поостыв; намеренно придвигается плотнее, опирается о край стола, нависая над плечом долговязого Кроули.       — А правда, франт мудри-ит с костюмами, — у мужчины получается плохо тянуть слоги: даже басовитый голос напоминает скорее отрывистое кваканье, но вот оторопевшего демона тон приводит в лихорадочную панику. — Такие узкие брюки, чтоб задница выделялась, пока при своей змеящейся походке ею виляешь, а?       — Так фигура смотри какая — рубашка по изгибам ложится, — вторит Хастур, смело отводя воротник черной ткани в сторону, — ай-яй, сладкий.       Усилие — и Энтони с отчаянием вырывается из их хватки, весь взъерошенный, раскрасневшийся и совершенно потерявший смысл происходящего; это что, они его обхаживают или смеются? Выглядит по-настоящему пугающе, скрывать за привычной насмешливостью такое… тяжело.       — Я не знаю, где мальчишка, — цедит демон, пятясь назад: готов хоть зубами вырвать им глотки, если попробуют подойти снова, — не находите, что зря теряете время, пока разбираетесь со мной, а?       Хастур, в отличие от него, не теряется и сохраняет невозмутимость, обернувшись к юркнувшему прочь от них мужчине.       — Нет, что ты. Это часть нашего плана.       Кроули снова не успевает среагировать: Лигур бьет низко, по коленям, заставив подогнуться их под невидимой мощной подсечкой, и Хастур тут же подлетает спереди, хватая тушку; у них совсем мало времени, чтобы не позволить демону снова от них убежать. Новый толчок уже физически — и пусть самому демону это не должно приносить особой боли, его оболочка точно пострадает.       Мужчина сгибается пополам от глухой боли в желудке, но отвлекает еще не менее острое ощущение впившихся в запястья железных пут, которые Хастур заботливо «наколдовал», заломив руки демона за спину — в воспаленном мозгу сверкает жуткая догадка, что герцог, возможно, смог потратиться на ограничение его способностей этими наручниками, и даже судорожно щелкнул пальцами, пытаясь их снять; бесполезно.       Отчаяние начинает гулко сдавливать глотку до поднимающейся желчной тошноты.       — Ах, серьезно? Какого хера ты вообще это творишь?! — заливается слюной Кроули, бешено щерясь и выпучивая и без того глаза навыкате; у него, определенно, получилось бы зарычать — хмурит переносицу точь в точь как обрисованные людьми Сатана; Лигур едва удерживает брыкнувшееся тело в хватке и цокает языком.       — Давай, красавица, тебе же явно не впервой, — облизывает губы мужчина, оперативно уложив ладони на обтянутую тканью брюк задницу, а на ярое возмущение Энтони фыркает его напарник.       Можно, конечно же, за одну секунду, щелкнув пальцами, раздеть демона в чем на свет появился, но Кроули, изрыгая угрозы, вертится в хватке и не дает ни мига передышки: Лигур почти рывком вытаскивает пуговицы рубашки из петель (пройдясь до мурашек голодным взглядом по обнажившейся костлявой грудной клетке), а Хастур тем временем все пытается неловко расстегнуть ремень жертвы и, наконец, стащить невероятно узкие джинсы ниже. В такой судорожной обстановке демон все еще пытается змеей извиться (как бы пригодилось свое первородное обличье) или хотя бы вырваться, чтоб схватить телефон, сбежать, выпрыгнуть из окна — что угодно, блять, лишь бы не допустить такого позора!       Насильник уже захлебывается предвкушением и слюной, пристраивается, как кобель, позади тощей задницы Кроули и тычется стояком в маленькие плоские ягодицы, едва-едва обнажившиеся из-за брюк, ведь он не удосужился даже нормально раздеть его. К счастью, жертва тут же перестает так вырываться, замерла — с отвратительной волной смрада похоти в глотке отдает кислинкой позорный страх; Лигур перехватывает затравленный взгляд и невольно думает, как здорово довести наглеца до слез, чтоб в соплях задыхался и пытался не вырвать от члена в глотке. А потому непринужденно хватает Энтони за рыжие всклокоченные пряди и давит вниз, заставляя опустить корпус ниже.       — Шваль ебаная, — мило сообщает ему чернокожий, вжикает ширинкой потрепанных брюк и демонстрирует своего «удава» — и, о боже, как у Кроули восхитительно дернулся лицевой мускул щеки при пробравшем его омерзении. Он даже пытается еще что-то сказать, но выходит невнятное бурление, прерывающееся так надломленно, будто демон готов вот-вот разрыдаться — даже ресницы дрожат, как… мило. Лигур аж закусывает губу — как давно мечтал вот таким способом сбить с него спесь, и стучит сейчас длинным толстым пенисом по щеке с невероятным упоением. Предэякулят размазывается бордово-розовой головкой по впалой щеке — Энтони такой худощавый, что кожа просто обтягивает кости: отчетливо видны красивые высокие скулы, слегка зауженная угловатая челюсть и острый, «подтянутый вверх» подбородок.       — Ты в ловушке, девочка моя, — смакует издевательство герцог, растягивает слоги и упивается появившейся неописуемой ненавистью в больших глазах Змия: загнанность, затравленность, злостность. Та бессильная досадная ярость, когда волка загоняют в угол люди с вилами и факелами, хотя сейчас, пожалуй, все не так… романтично.       Хастур не отстает, материализует в руках флакончик мази, чтоб что-то вылить на анус — все-таки демона рвать не хочется, ему в этом теле жить; торопливо выдавливает субстанцию на стянутый (удивительно, что явно не разработанный) сфинктер, готовясь вытрахать из Кроули душу — стояк-то уже значительно давит на ширинку, а уж разглядывать костлявую спину жертвы (и в особенности узкие бедра) без желания присунуть что-то нереалистичное.       Даже с членом во рту Энтони умудряется что-то «прожевывающе» мычать — возможно, угрозы, а может и попытки договориться: неясно, потерял ли он уже надежду или все тешится иллюзией, будто такой 'произвол' в аду может обернуться каким-то наказанием.       — Сейчас уже не виляешь задницей, а? — исступленно-низко тянет мужчина — физически это унижение выглядело как удары плетью, безусловно — наконец высвобождая пенис из нижнего белья. Тонкие, как спички, ноги Кроули подгибаются ото все новых мазков грязным позором по гордости; трудно что-либо делать со скованными руками и напирающими с двух сторон врагами — едва находит в себе силы жмуриться и вертеть головой, проезжаясь зубами друг об друга, лишь бы не раскрывать рот, как тут же выдавливает жалкий вздох при сильном, смачном шлепке по ягодице — у Хастура рука тяжелая, величавая. Храбрящийся демон с позорной жалостью изрыгает всхлип, и вставший непроизвольный комок слез в глотке не получается подавить никакими заверениями в собственной силе и воле.       Нежная бледная кожа округлой половинки краснеет, а стыдливый румянец выступает на щеках — на смуглом личике, чуть выше намека на щетину. Лигур пользуется возможностью и давит на нижнюю челюсть худощавого мужчины, проезжаясь толстым стволом по острым, мелким (змеиным) зубкам, и запихивает головку ему за щеку под очередной заглушенный стон.       Все это слабенькое, долговязое тело мужчины соткано из манящей аппетитности — ощущение, что фигурка под это и лепилась, иначе как же он может быть настолько привлекательно-сочным — как лакомый сладкий мед. Такую охотничью страсть, естественную, животную, чует хищник рядом с добычей — ну, а Кроули то ли этого никак не поймет, то ли не смирится, заливаясь унизительным, поглощающим горячим стыдом. Давящая досадная обида обволакивает косточки, как обжигающий грудь спирт, отражаясь лихорадочной дрожью в коленях; демону трудно не взорваться от распирающего недовольства, особенно в такой позе, особенно в такой неловкой и позорной и особенно когда анальных мышц касается нечто вязкое и холодное.       — Р-р-р, сучка, — насмешка оседает грязью где-то в желудке, когда Хастур задирает рубашку на пояснице, комкая и «удерживая», как поводья. Член у него крупный, стоит крепко — Энтони не поворачивает головы, слишком занятый отвращением вынужденного минета, и не может испугаться еще сильнее; мужчина сзади пристраивается удобнее, с чавкающим звуком мазнув ладонью по головке, и аккуратно вжимается вперед.       Выражающее обычно ехидное глумление личико демона искажено в громком оскалистом крике: мышцы продавливаются под напором второго ствола, и ощущение такое, как пытательное средневековое устройство «груша», распирающее внутренности с глухой, воющей дискомфортностью — ему не больно, Хастур ведь не пожалел смазки, но неподготовленный для проникновения чего-то крупного и увесистого анус жутко (аж дрожь натяжного неудобства проходится по животу) стягивается вокруг ствола.       — Блять, — всхлипывает красноречиво Кроули, машинально сжав челюсти, и тут же ловит веский хлопок тяжелой рукой Лигура по лицу; уже не ноет, не вырывается, пытаясь хоть на секундочку разделить внутри себя дерущее дикое неудобство — на весь таз будто давит что-то огромное, даже тяжело становится дышать.       — Ох, пошло́ дело, — мычит с ядовитой лыбой на лице Хастур, с видом неимоверного блаженства проталкивает усилием член глубже в сжатую липкую дырку и вцепляется пальцами в мягкую кожу костлявых бедер: узость тисками сдавливает пенис, и в паху оттого болезненно порывает — но ничто не может помутить ангельское наслаждение; Дьявол, если его дружок имеет «под хвостик» его так каждый раз, то их отношательства становятся очень даже понятными и близкими.       Вытесняющее, необъемлемое состояние давящей на тело заполненности мешает нормально хватать воздух, выбивает жалкие слезы, так что Кроули уже совсем не протестует, когда Лигур смело принимается двигать бедрами, скользя членом в его же влажном рту. Когда напирают с двух сторон невыносимые ощущения, сложно сосредоточиться и не разорваться, хотя странно, как его оболочка все это еще, блять, выдерживает! Господи, неужели и это входило в твой план?!       Глаза у Энтони огромные, искренние, такие наполненные болью сейчас — замечательно; больше Хастуру доставляет потихоньку пропихивать член в тесное отверстие и гладить изгибы талии мужчины — будто и создан для того, чтоб схватиться за тощий бок, пока его натягивают как следует. Ребристый позвоночник и вовсе «выпирает» костлявой дугой как птичий киль — слегка горбатый, натянутый кожей.       Чуть попривыкнув, герцог уже смело перехватывает Кроули за бедро и сплевывает, чтоб следом размашисто затолкнуть член снова, «оттягивая» худенькие ягодицы в стороны — видно, как толстый ствол растрахивает натягивающийся сфинктер.       Помимо хлюпа и шуршания угрожающую тишину нарушают повизгивания самой жертвы: беззащитный, терзаемый двумя врагами и не знающий, куда деться — уже почти что покорно втягивает щеки, позволяя члену оттягивать всю нижнюю челюсть и размазывать слюну по всему ебалу; жмурить глаза с длинными ресницами приходится лишь за тем, чтобы окончательно не сорваться в рыдания, как маленькая девочка. Он и не знал, что вообще способен плакать в этом обличье — надо было просто обернуться змеей и уползти! Сейчас же Кроули с обреченностью принимает унизительные издевательства над тушкой, загнанный в угол, в сплетенную недругами паутину; забитая, затравленная жертва — очаровательно.       — Куда же подевалась вся твоя дерзость, пернатый, — хохочет басовито Лигур, заталкивая член между багрово-розовых губок Кроули, и вспоминает, какой же это отпетый мудак с его нелепым пафосом, и развязностью, и авантюризмом, и… блядством. Он сам — одна сплошная провокация.       Дорвался.       Аккуратный рот Энтони скользит по члену хорошо, «вытягивая» удовольствие посасывающими фрикциями, и пусть язык безвольно елозит по стволу — Лигуру хватает и этого, чтобы, громко выматерившись, вытащить ствол и сжать у основания, заканчивая белыми прысками спермы на искаженное жеманной гримасой лицо — ты смотри, даже сейчас не теряет своей кичливости, гадюка.       Хастур не собирается отставать так быстро, ухватывает Кроули поперек широких костистых плеч и рывком поднимает вытянувшееся тело, дыша тяжело-громко в шею: он будет повыше демона — хотя тот, возможно, просто согнулся в тщетной попытке не утонуть в отчаянии — и размашисто дерет узкую задницу смелыми, небрежными рывками, одуряюще-пошло и влажно шлепаясь мошонкой о подтянутые ягодицы; руку он держит у горла змея, ловя длинным языком скатывающуюся слезу с искривленного лица, перехватывает поперек поджарый, жилисто-сухой торс мужчины и бешено вбивается.       Жертва ничего не делает — повисает мешком на насильнике, покорно принимая мощные толчки в теле, и лишь внимательный глаз поймает истерично-тошную дрожь по телу, когда чужая наглая рука оглаживает тонкие веточки ключиц, пересчитывает просвечивающие ребра на покрытой легкой порослью темных волос грудной клетке, спускается к впалому незащищенному животу и лапает.       Спустя десяток резких крепких толчков и Хастур замирает, наполняя истраханную кишку эякулятом — тут же лениво отпускает жертву из тугой хватки, отстраняется и поправляет себя под одобрительный смешок напарника, уже успевшего оценить и пронаблюдать за издевательством.       — Ну, что ж, — с невыносимым удовлетворением в голосе тянет мужчина, осматривая рухнувшее на пол скрюченное тельце, — наша работа выполнена, да, Лигур?       — Так, а если эта шлюха еще и не усвоила урок, — брезгливо поддел тот носком ботинка ребро растянувшегося Кроули, — мы навестим его снова. Не хворай, Кроули.       — И не утопись в луже святой воды, — гогочуще гаркнул напоследок Хастур, исчезая в миг вместе с коллегой телепортацией.