Глазами горбуна

      Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что ее нет. Приступ отчаяния, накрывший меня тогда, был настолько сильным, что стало нечем дышать. Весь воздух будто бы исчез. Я с силой вцепился себе в волосы, чувствуя, что сердце сейчас разорвется. Мне надо было хоть как-то выплеснуть столь неожиданно свалившееся на меня горе. Я смог защитить подступ к ее комнате, но не сумел уберечь саму девушку. Все, что произошло сегодня ночью, было напрасно!       Наконец, я смог разжать сведенные пальцы и теперь тупо смотрел на клоки рыжих волос, оставшиеся у меня в руках. Кажется, физическая боль привела меня в себя. Идиот… Конечно же бедняжка испугалась и спряталась. Как же я мог не подумать об этом. Нужно лишь найти ее. Только и всего.       И я бросился прочь из кельи, гонимый чувством безумной надежды, не желая более терять ни минуты.       — Где Вы?! Выходите, прошу Вас! Выходите же! Не бойтесь, опасность миновала! Ваш капитан здесь! — я честно пытался не напугать цыганку еще больше, но, кажется, помимо связной речи у меня выходили по большей мере нечленораздельные вопли отчаяния. Я настолько страстно желал увидеть такой знакомый изящный силуэт, что девушка мерещилась мне за каждым поворотом. Ну вот, сейчас! Пожалуйста, пускай она найдется!       Так я сбежал вниз, судорожно оглядываясь по сторонам. Замер от неожиданности. Солдаты. Больше десятка солдат. Среди них я больше не видел красивого офицера, впереди всех стоял какой-то другой, незнакомый мне человек в богато расшитом гербами кафтане. Он был коренаст и широкоплеч, а его взгляд не сулил ничего хорошего. От него просто исходило ощущение жестокости и опасности. К тому же, человек этот был вооружен до зубов. Сердце, казалось, рухнуло куда-то вниз, я ощутил короткий приступ паники. Однако в это мгновение разум сумел взять верх над чувствами. Они отогнали бродяг от собора. Наверняка все эти люди здесь для того, чтобы защитить право убежища, спасти цыганку от народной расправы. Иначе и быть не может. Солдаты короля здесь для того, чтобы соблюсти закон.       Тем временем тот самый человек тоже заметил меня. По его властному жесту я понял, что он подзывает подойти ближе. Я с готовностью поспешил к нему навстречу. Они помогут мне найти ее! Вместе с ними я обыщу огромный собор в разы быстрее. А если среди них есть ее офицер, то девушка сама выйдет к нему. Он все же сражался с бродягами, ее врагами. Спасал ее.       Я даже рта не дал раскрыть подозвавшему меня мужчине, столь сильно было мое нетерпение.       — Цыганка… Вы ищите цыганку, господин? — вырвалось у меня.       Он кивнул. Мрачное лицо его отразило изумление.       — Она в соборе, господин, — торопливо заговорил я, — должна быть в соборе… Я покажу Вам, — я с надеждой заглядывал в непроницаемое лицо этого человека. Он кивнул, толкнул меня за плечо, словно приказывая идти вперед. Затем сделал знак остальным. Солдаты разошлись по собору, со мной остался лишь этот мужчина и еще пара людей в форме.       Мы искали цыганку, наверное, больше двух часов. Были везде: за алтарем, в ризнице, я показал им все потайные комнаты и закоулки, какие только знал. Мы вместе с этим мужчиной освещали факелами каждый свод, каждую щель. Против воли я даже ощутил благодарность к этому человеку. Сердце мое продолжало обмирать, как только мы подходили к какому-то месту, где еще не искали. Ведь она может быть там… Но ее не было. И без того мрачное лицо мужчины становилось все угрюмее. Наконец, что-то сказав сопровождающим нас людям, он уверенным шагом пошел по направлению к выходу. Что же это? Что он делает?       — Господин! — окликнул я его. Он обернулся. Лицо его отражало нетерпение. — Умоляю Вас, не уходите. Мы найдем… — но он не желал более слушать. Круто развернувшись, он двинулся прочь из церкви. Подоспевшие солдаты перекрыли мне дорогу, не позволяя приблизиться к нему. Я смотрел вслед их удаляющимся спинам, чувствуя, как тает моя последняя надежда. Толпа солдат не смогла найти ее. Нет… Нет, нет, нет, нет. Я отказывался признавать. Она ДОЛЖНА быть где-то здесь. Я не верю. И я бросился искать один.       Доведенный до крайней степени отчаяния, я, метаясь по собору, то снова просто кричал «Где Вы?!», то начинал умолять ее выйти ко мне, хотя смутно помню, что именно говорил. Я понимал, что ее нет. Давно понял. Но не мог перестать искать, ведь оставить попытки означало сдаться, признать, что все кончено.       Наконец, я остановился, тяжело дыша. Нашел все-таки в себе силы. Ее не было в соборе. Я был бессилен это изменить. Горе настолько поглотило меня, что я не сразу осознал, куда несут меня ноги. Я, казалось, просто брел, не разбирая дороги, ничего перед собой не видя. К той самой комнате, ставшей средоточием моего существования в последние пару месяцев. Больше мне некуда было идти во всем этом огромном соборе.       Вот она передо мной, та самая заветная дверь. Мне на миг показалось, что все события последних часов были просто моим ночным кошмаром. Что я все же смог заснуть на пороге ее кельи, и мне лишь пригрезилось все это. Ведь эта келья выглядела точно так же, как и всегда. Такая маленькая, тихая, уютная. Словно гнездышко птицы, ее убежище, которое я столько дней охранял. Не могла она ее покинуть. Зачем ей это?       Новая сумасшедшая надежда осветила мою душу, заставив прислониться к ближайшей колонне, чтобы не упасть. Она могла быть там. Столько времени ушло на поиски… За эти часы она смогла бы вернуться назад в свою комнатку. Да…да. Она, наверное, спит или молится. Я не должен ее тревожить.       Я замер перед ее дверью. Не решался войти, не мог ступить и нескольких шагов, боясь спугнуть эту иллюзию, порожденную моим больным сознанием. И между тем горел нетерпением. Поднял глаза к потолку. Этой ночью уже случилось чудо, не позволившее бродягам ворваться в храм. Почему бы не случиться еще одному? Пожалуйста…       Под дикий стук своего сердца я протянул руку и приотворил дверь. На миг затаил дыхание. Никого. А чего я ждал? Как в тумане подошел к ее постели, приподнял ее, заглянул. Ну да, здесь же я еще не искал… С потерей последней, самой безумной надежды во мне вспыхнула жгучая ненависть к самому себе. У меня было одно единственное сокровище, и я не сберег. Нерасторопный, ни на что негодный идиот! Болван! Отродье проклятое! Из-за меня она теперь… Мысль об этом просто все внутри переворачивала. Я больше так не мог. Движимый безумной яростью, отчаянием, болью я швырнул факел на пол, одним движением затоптал его и с разбегу ударился головой о стену, страстно желая умереть.       Первым, что я ощутил, очнувшись, была тупая пульсирующая боль в голове. Жив, значит. Я даже умереть как следует не могу. Против воли рука потянулась к больной голове. Кровь… Я несколько секунд просто смотрел на измазанную красным ладонь. Затем перевел взгляд на ее постель. Она касалась ее… Спала на ней.       Я бросился на старый тюфяк. Ее тепло… казалось он хранил тепло ее тела, ее запах. Я вконец утратил чувство реальности, перед моим внутренним взором вставал ее образ. Я словно бы видел перед собой нежные изящные изгибы ее тела, чудесные блестящие волосы цвета вороного крыла и ее глаза. Непередаваемые, бездонные, в которых я столько раз тонул. Я судорожно сжимал в руках истрепанный матрас, словно это была ОНА. Не мог перестать целовать его. Дыхания не хватало, а сердце точно пыталось проломить мне грудную клетку. Настолько сильным было наваждение. Я с ума схожу, да?       Наконец, сил у меня не осталось. Я только теперь начал чувствовать смертельную усталость. Я лежал на ее ложе без движения, щекой прижимаясь к грубой ткани тюфяка, не в силах отпустить последнее, оставшееся мне от боготворимой мною девушки.       Я, наверное, совсем помешался. Это была иллюзия всего лишь. А она потеряна, потеряна… Это слово продолжало стучать в моей голове с каждым ударом лбом о каменную стену. Я не думал ни о чем в этот момент, мне жить больше не хотелось. Я даже боли уже не чувствовал, словно погрузившись в транс. «Потеряна». В конце концов, каким-то чудом я начал выбираться из этого болезненного отупения. Вспомнил, что ЕЕ келья — не место для моих истерик. Поскольку сил на то, чтобы подняться на ноги, во мне уже не осталось, я кое-как на четвереньках заставил себя выползти за порог комнаты, спиной привалившись к каменной стене напротив.       Я принуждал себя думать. Пытался отрешиться от своего горя и вернуть себе трезвый рассудок, хотя минутами приходилось буквально бороться с душившими меня рыданиями. Девушка не могла сквозь землю провалиться, где-то же она находится сейчас. Может, она жива… Конечно, жива, ведь она не может умереть. Разве такое возможно? Возможно ли, чтобы чистое светлое создание погибло? Раз даже такой, как я, все еще жив. Она не могла уйти одна из собора, должна была быть слишком напугана. Кто-то увел ее. Кто?       Как я ни пытался, я не мог подумать ни о ком, кроме отца Клода. Он дважды нападал на девушку. Вспомнил, с какой яростью он смотрел на нее той ночью, когда я ее спас. К тому же ни у кого не было ключа от лестницы, что вела к ней в келью. Только у него. Господин…он не привык отступать. Дважды ему не удалось добраться до цыганки, как можно было хотя бы мысль допустить, что он остановится? Он увел ее. Я не сомневался. Меня затопила глубочайшая скорбь. Я не мог, не хотел его ненавидеть. Слишком сильно было мое преклонение перед этим человеком. Что мне делать? Как поступить? Я вновь оказался между двух огней. Вновь господин и девушка тянули мое сердце каждый в свою сторону.       Господин…? То ли я окончательно спятил, то ли я действительно видел его. Того, о котором думал весь последний час. Он медленно шел по направлению к северной башне, прошел прямо надо мной, но взгляд его будто бы остекленел. Я медленно поднялся на ноги. Вот он шанс. Сейчас я спрошу у него про девушку. Я шел вслед за ним по ступеням башни, абсолютно не представляя, как мне поступить. Меня переполняли страх и ярость. Ярость… Неужели это чувство мне было доступно, когда речь заходила о НЕМ? И меня скручивал страх от неизвестности и от того, что я могу испытывать по отношению к нему нечто подобное. Я совсем потерялся.       Он стоял, опираясь на балюстраду, и не отрывал взгляда от Гревской площади. Словно бы от того, что он там увидит, зависела его жизнь. Он даже не заметил моего приближения. Я терялся в догадках, силясь проследить за его взглядом. Но видел перед собой лишь площадь, залитую утренним солнцем. Что он там такое заметил? Я несколько раз набирал в легкие воздуха, желая задать ему вопрос о судьбе цыганки. Но господин в тот момент походил на каменную статую, словно и не живой вовсе. В этом онемении было что-то пугающее, вызывавшее дрожь по всему телу. Я был почти уверен, что стоящий передо мной человек совсем чужой, я абсолютно не знаю его.       От мыслей меня отвлекло движение внизу. Какой-то мужчина тащил за собой по земле что-то белое, точно кусок ткани. Тащил прямо к виселице. Что это? Понимание пришло не сразу. Толпившиеся вокруг виселицы люди скрыли от меня мужчину с его белой ношей, и я невольно зажмурился от ударившего мне в глаза потока света. На несколько секунд ослепленный, я не сразу смог открыть глаз. Зрелище, представшее передо мной, заставило меня остолбенеть от ужаса. Это была она. С веревкой на шее она висела у мужчины на плече. Он поднимался с ней по лестнице наверх. Время остановило свой ход для меня. Мир вокруг просто перестал существовать. Я не дышал, сердце мое не билось. Я видел, как лестница упала вниз, как ее тело закачалось над мостовой, как она забилась в предсмертных содроганиях. Я не закричал, не зашелся в истерике, настолько я обомлел от горя. Из оцепенения меня вывело движение рядом. Господин. Я совершенно позабыл о его присутствии. Я увидел смех. Смех исказил некогда знакомые черты, превратив его в чужого мне безумца. Передо мной не было моего господина. Всего лишь ее убийца хохотал над ее смертью. И я снова обрел способность двигаться. Во мне было лишь одно желание: стереть этот смех с его лица. Навсегда. В порыве бешенства я кинулся на него, я уже ничего вокруг не видел. Один удар, и все. Спина священника пропала из поля моего зрения.       А она все еще умирала. Я мог видеть, как ее тело бьется под белым платьем. Я, кажется, в тот момент утратил веру в Бога. Окончательно и бесповоротно. Он даже умереть ей без боли не дал. Сердце мое, все мое существо было с нею в тот момент. Чувство бессилия от невозможности исправить хоть что-нибудь, помочь ей, раздирало мне душу в куски, если было еще, что раздирать. Она ведь еще жива! Я даже не осознавал, что по лицу ручьем льются слезы, капая на каменные перила балюстрады.       Вдруг, будто бы что-то почувствовав, я опустил взгляд. Нечто черное стремительно падало вниз. Священник. Неужели он только сейчас сорвался? Я следил за ним глазами. Вот он упал на крышу какого-то дома. Он был все еще жив, как и девушка. Я видел, как руки его пытались уцепиться за черепицу. Но тщетно. Он соскользнул вниз и остался лежать неподвижно. Мертв.       Поднял глаза на виселицу. Цыганка все еще слабо вздрагивала. Затем снова перевел взгляд на распростертое у собора изуродованное тело. Из меня как будто жизнь вытянули, оставив одну оболочку. Не для чего больше было существовать. И меня сотрясли настоящие рыдания. Впервые за всю мою сознательную жизнь на этом свете.       — Это все, что я любил! — сорвалось с моих губ вместе со всхлипами.