Глазами горбуна

      Я как всегда лежал у порога ее комнаты, просто глядя в темноту. Сон никак не шел. Впрочем, я уже давно потерял способность спокойно спать. Наконец, тяжело вздохнув, я поднялся на ноги. Почему-то захотелось выйти наружу. Оглянулся на дверь кельи. Я буду совсем рядом, у нее есть свисток, чтобы позвать меня. Я заметил, что с той страшной ночи девушка все же стала держать его при себе. Значит, все-таки видела во мне защитника, надеялась на мою помощь. Считала, что я НУЖЕН ей. И я не подведу ее.       Ночь была темная, безлунная. Так что, поднимаясь на вышку верхней башни, я прихватил с собой потайной фонарь. Какое-то время я стоял, глубоко вдыхая свежий ночной воздух, оглядывая простиравшийся внизу Париж. Хотя различить что-либо было весьма трудно, практически невозможно. Только черные нагромождения домов да белесоватые воды Сены. Ничего необычного. Однако в одном месте я все же видел свет. Бастилия. Кому-то в этом страшном сооружении не спалось точно так же, как и мне. Впрочем, меня это мало интересовало. А через несколько мгновений я и думать забыл и о Бастилии, и о ночной прохладе. На Старой Скорняжной набережной что-то происходило, готов поклясться. Будто бы…будто бы какое-то движение.       Я весь обратился во внимание, не отрывая взгляда от набережной. Что это? В последние дни я ни на миг не мог отпустить мысли о нападении на девушку, так что тревогу у меня вызывало буквально все. Я пристально вглядывался в ночную тьму своим единственным глазом, мысленно прося луну показаться из-за туч и развеять мои переживания. Но вот все прекратилось. Словно бы и не было ничего. Но, провалиться мне на этом месте, если померещилось. Что-то же я все-таки видел. Вот снова! На этот раз на Папертной улице. Темнота словно бы не была неподвижной, она шевелилась подобно речной зыби.       Осознание пришло как гром среди ясного неба. Толпа! Сомнений быть не могло, Соборную площадь наводнила толпа. Теперь я видел, видел, что это были люди. По спине пробежал холодок. Безмолвные черные тени обступили Собор, надвигались со всех сторон. Словно…призраки… Нет! Прекратить! Прекратить так думать. Никакие это не призраки, а народ. И они пришли за ней.       Чувствуя, как ледяная рука страха сжимает мне сердце, я судорожно пытался сообразить. Хотелось броситься назад к цыганке, спрятать, укрыть ее. Но что я мог сделать? Бежать с ней из собора? Куда? Путь был один — через заднюю дверь к реке. Но это ловушка, ведь лодку взять мне было негде. Я своими руками загоню ее в западню.       Нет. Нельзя ее трогать. Пусть спит, я не хочу, чтобы она боялась. Я не пущу их внутрь. Пусть даже мертвым паду на пороге собора. Должна же прийти помощь, не может быть, чтобы народу позволили атаковать церковь. Надо только выдержать нужное время. И я выдержу.       Вдруг в толпе вспыхнули факелы. Сотни факелов осветили страшное зрелище: мужчины и женщины, все в лохмотьях, вооруженные тускло блестевшими вилами, косами, пиками, резаками. Эти люди были мне более чем знакомы, они же избрали меня папой шутов. Тогда их лица были искажены весельем, теперь же на них отражалась ярость. Они все, все до единого желали ей зла. Пришли убить ее. Я чувствовал, как в душе поднимается липкое, противное чувство ужаса, словно яд распространяясь по моему телу. Один из бродяг вышел вперед, видимо, держа речь. Но мне уже не было дела. Схватив фонарь, я бросился по лестнице вниз, желая спуститься на галерею, поближе рассмотреть врага. Я все еще не представлял, как защитить ее. Но я не сдамся. Они не получат того, за чем пришли.       Оказавшись на галерее между двух башен, я, как безумный, метался взад и вперед, не зная, что мне делать. Толпа внизу уже окружала собор. Казалось, море людей было бесконечным. Пути не было. Я гнал от себя мысли о том, как эти чудовищные люди с острыми вилами такую нежную и хрупкую ее… Нет! В отчаянии я поднял голову к небесам. Господи, защити ее! Мне ничего не надо, только бы жила. Да пусть хоть сам дьявол спасет ее, мне все равно! Я готов даже в ад пойти, если она будет жить. Но мои молитвы не были услышаны. Чудес не бывает, мне ли не знать об этом. Море из вооруженных бродяг не исчезнет, как бы я не молился об этом. Я мог защитить цыганку, рассчитывая лишь на свои силы. Но что мне делать? Я обхватил голову руками. Каждая минута была на счету, а я все еще бездействовал. Ударить в набат? Даже я не успею раскачать Марию до того, как церковные двери падут. Ну конечно! Каменщики нынче днем работали над починкой южной башни. Там должно быть что-то, чтобы дать отпор толпе.       И я бросился туда. Есть! Камни, свинец, дранка, балки. Мы еще повоюем. У меня было единственное в жизни сокровище, которое я поклялся оберегать, и я не отдам ее на расправу. Не мешкая более ни секунды, я наклонился, обхватил самую длинную большую балку, приподнял ее, с трудом подтащил к краю галереи, и с силой толкнул вниз. Падая, балка ломала изваяния собора, но мне было безразлично. Я смотрел, как толпа в ужасе отпрянула от обрушившегося на нее куска дерева. Кто-то был убит. Показалась кровь. Я чувствовал, как страх в моей душе сменяется злостью. Я уничтожу всех ее врагов, всех ее обидчиков. Очень быстро я свалил камни и дранку, тяжелые инструменты поближе к краю балюстрады. Я наклонялся за очередным камнем, выпрямлялся, швырял его на головы бродягам и вновь наклонялся за следующим. Я старался работать как можно быстрее, совсем не чувствуя ни усталости, ни тяжести громадных камней. Лишь изредка я позволял себе потерять время на то, чтобы проводить глазами очередной камень и увидеть, как он попадает в цель, прошибая голову очередному нападавшему. Толпа людей была настолько плотной, что промахнуться было сложно. Когда какой-нибудь человек падал, в душе поднималось необъяснимое ликование. Одним меньше! Я практически никогда в жизни не испытывал жажды крови, но теперь я желал видеть ее как можно больше. Ведь это кровь ее врагов. Получайте же! Желая причинить ей боль, большего вы не заслужили.       Однако я с нарастающим отчаянием чувствовал, что дверь поддается. Удары, которые бродяги наносили по вратам той самой проклятой первой балкой, отдавались в моей душе, заставляя каждый раз вздрагивать. Их было слишком много. Убивая их по одному, мне не отразить атаки. Они поднимали свои злобно скалящиеся лица, грозили вверх кулаками, еще больше распаляя мою ярость и вместе с тем мое отчаяние. Я замер на несколько секунд, провожая взглядом сов, взлетавших у меня над головой и пропадавших где-то вдалеке в ночном небе. Если бы можно было вот также взлететь и унестись отсюда вместе с девушкой, оставив озлобленную толпу щелкать зубами… Я вцепился руками в перила балюстрады, наклонил голову, заставляя себя думать. И взору моему предстали две водосточные трубы, два желоба. Если по ним потечет что-нибудь, то как раз попадет на пространство у дверей храма. Меня осенило. В этот раз они точно отступят.       Я кинулся в свою каморку, едва не сорвав дверь с петель. Схватил несколько вязанок хвороста. Работая как можно быстрее, я сложил костер прямо возле этих труб, навалив сверху побольше свинца и дранки. Бросил взгляд на площадь. Потерявшие бдительность бродяги всем скопом толпились у входа в церковь. Отлично. Я поджег костер при помощи фонаря. Смотрел, как плавится свинец, как огненно горячая серая масса потекла по желобам, оросив толпу смертельным дождем. С трудом сдерживая какой-то безумный хохот, я видел, как они кинулись в рассыпную с паперти собора, точно крысы, бросив целую кучу трупов. Хотя некоторые еще вроде шевелились. Теперь что? Народ был в смятении. Может, уйдут…       Мне было видно абсолютно все, что происходило перед собором. Эти люди не сдавались, они тащили лестницу. Как бы не так! Я спокойно смотрел, куда они полезут. На галерею французских королей, значит. Ну, воля ваша. Я побежал туда. Вышел на галерею, запер дверь. Я мог видеть конец лестницы, торчащий над балюстрадой. Спрятавшись за статуей я ждал лишь первого человека. Его появление будет означать, что на лестнице находится максимально возможное количество бродяг, чтобы разделаться с ними одним разом. Вот показалась чья-то голова. Он успел перепрыгнуть на галерею прежде, чем я подскочил к лестнице. Я схватился за ее концы обеими руками, мне потребовалась вся моя сила, чтобы оторвать ее от стены, раскачать и оттолкнуть в бездну. Мускулы мучительно ныли от этого нечеловеческого усилия. Но я смог. Прежде чем обрушиться вниз, лестница с людьми на ней замерла в стоячем положении. Я мог видеть страх на лицах бродяг, прежде чем они полетели навстречу своей смерти. Не почувствовал жалости, ничего, кроме злорадного удовлетворения. Но вдоволь насладиться этим чувством мне помешало какое-то движение справа от меня. Господи, я совсем позабыл, что уже не один. Я обернулся и замер от удивления. Жеан Мельник весьма неумело пытался спрятаться за одной из статуй. Я не знал, что и думать. Растерялся. Я не мог поднять на него руку. Но что он здесь делает? Неужели тоже явился, желая смерти девушке? Всю жизнь он не давал мне прохода, а теперь пришел забрать самое дорогое, что у меня было. Я попытался подавить свою ярость. Нельзя тронуть брата господина, его родную кровь. Что мне делать с ним? Запереть где-нибудь?       Школяр говорил что-то, он смеялся! Над чем? Он всегда был уверен в собственной неприкосновенности и обосновано. Я настолько потерялся, что не среагировал на показавшийся у него в руке самострел. Только ощутил, как левую руку обожгла резкая боль. Жеан совершил роковую ошибку. В другой раз я не позволил бы себе подобного. Ради господина. Лучше умереть, чем лишить его любимого брата. Но не теперь. Если школяр убьет меня, подпишет цыганке приговор. Пока Жеан непослушными руками пытался перезарядить свой самострел, я легко выдернул стрелу, не обращая ни малейшего внимания на боль. Сломал ее о колено. Обломки выпали у меня из руки, я не верил, что сделаю это. Жеан, наконец, справился с оружием, но второй раз ему выстрелить было не дано. Глубоко вздохнув, я бросился на него, прижимая к стене. Схватил обе его руки своей одной. Я еще мог остановиться, он больше был не опасен. Но не сумел. Прямо перед собой я видел его смеющееся лицо. Я шестнадцать лет ненавидел его, шестнадцать лет не смел и пальцем тронуть, если не считать одного единственного раза, когда я мальчишкой дал ему сдачи. А он все эти годы издевался. А теперь он пришел убить ее, отобрать жизнь у моего сокровища. Во мне пылало такое бешенство, такая жажда мести! За нее и за себя. Я медленно снял с него доспехи. Они больше не смогут его защитить. Мальчишка продолжал хохотать, он пел, господи! В порыве злости я схватил его за ноги и принялся вращать им над головой, словно куклой, с силой швырнул в бездну. Вот и все. Из разбитой головы повисшего на выступе школяра хлестала кровь. Больше он уже не шевелился.       Чувство какого-то ужаса шевельнулось во мне. Что я сделал? Господин не простит, теперь он потерян для меня навсегда. Но предаваться своим переживаниям было некогда. Море людей внизу всколыхнулось. И с новой силой ринулось на собор. Еще лестницы, веревки! Сложно было разобрать, кто из них как взбирался на собор. Они походили на муравьев, карабкающихся по стене. В неровном свете факелов я видел искаженные яростью страшные землистые лица, все ближе и ближе. Я не знал, куда мне метнуться, они лезли со всех сторон. Я в жизни своей так не молился, как в те минуты. Господи, защити ее! За что ты ее так наказываешь? Все, что угодно, только не дай ей умереть! Одному мне не справиться.       Я метнулся к ближайшей от меня лестнице, намереваясь отшвырнуть ее, как и первую. Краем глаза увидел, как на другом конце галереи пара человек уже перелезает через балюстраду. Одно нечеловеческое усилие, и лестница падает вниз. Насколько еще хватит моих сил? Не знаю, усталости я не чувствовал. Я едва успел развернуться к очередному бродяге, явно намеревавшемуся насадить меня на вилы. Я не слышал хруста сломанной шеи, но мужчина рухнул к моим ногам как подкошенный. В следующий миг его же вилы пронзили следующего нападавшего. При нем был нож. Схватив его, я перерезал веревку, по которой также лезли люди. Затем еще одну. Затем мне пришлось отвлечься на очередных бродяг, успешно достигших галереи. Один из них полетел в бездну, второй вслед за первым, руку третьего, держащую какой-то кинжал, я успел перехватить прежде, чем он нанес удар. Кажется, сломал ему кости. В следующий миг он последовал в пропасть за первыми двумя. Но их было слишком много! Я не успевал. Они окружили, обступили меня со всех сторон. Еще немного, и вся это толпа достигнет вершины, а не только отдельные люди, к своему несчастью оказавшиеся быстрее других. Это конец. Я уже мысленно просил прощения у девушки за то, что не смог защитить.       Но внезапно… Что-то изменилось. Толпа бродяг словно бы схлынула. Что это? Я бросил взгляд на площадь, и сердце мое подпрыгнуло от радости. Солдаты. Помощь подоспела! Бродяги отступали. Господи, они бежали!!! А солдат возглавлял…тот самый офицер! Ее возлюбленный. Возможно ли такое? Неужели пришел спасти ее? Да какое все это имеет значение. Она будет жить, ЖИТЬ!       Не помня себя, я бросился на колени, простирая руки к небесам. Не мог сдержать какого-то истеричного смеха. Боже, благодарю тебя! Девушка… Надо бежать к ней. Сказать, что она в безопасности. Испугалась же, наверное, до смерти. Успокоить ее, скорей же. Увидеть ее живой и невредимой, надежду на что я уже успел потерять. Я подойду к ней, преклоню перед ней колени и скажу… Бог знает, что я ей скажу. Только бы быстрее добраться до нее. Вот и заветная дверь. Я чувствую, как колотится сердце в груди. Сбавляю шаг, приотворяю ее и осторожно заглядываю внутрь кельи. Никого. Комната была пуста.