Что, если?..

      Кирилл старательно перетирал травы в ступке. Мысли блуждали. Как оказалось, ремесло чародея состояло не только в метании фаерболов и поединках воля-против-воли. За то время, пока Агапа пребывала в человеческом теле, она на удивление хорошо изучила человеческую психологию и медицину и теперь делилась знаниями с ним. Просто так. Пока просто так. " — Красавка затуманит разум и развяжет язык, тысячелистник пробудит любовь, розмарин поможет облегчить боль…" Они тогда гуляли по лесу. Кирилл заметил, что Агапа вообще любила все, что связано с природой. Пройдется по лесу, руками поводит по травам, и чуть сильнее заблестят на солнце волосы, мелькнет румянец на бледных щеках. В такие моменты он будто видел Агапу настоящей, как будто шажочек за шажком приближался к тому, чтобы понять ее — а в следующее мгновение она указывала на какую-нибуть неприметну травку и говорила, все тем же голосом и не меняя выражения лица: — Одного семечка этого цветка хватит, чтобы убить взвод солдат. И знания ее явно были подкреплены практикой. Морок тут же рассеивался. Снова Агапа такая, как есть: ни темная, не светлая и не серая в крапинку, чужая . Чуждая этому миру и этим людям.       Ненависть, преданность — качества, казалось бы, несочетаемые. Тогда почему он ловил каждое слово ненавистной Агапы, следил за каждым жестом — и восхищался? Он был благодарен ей, и проклинал себя за это. Кирилл всерьез заопасался, что не сможет отказать, когда ведьма потребует вернуть должок. Еще тяжелее было от осознания того, как этот «должок» может повлиять на небезразличных ему людей. Точнее, он только думал, что это тяжело, пока однажды они с Агапой едва не столкнулись в лесу с Аржаном. Старик как-то слишком внимательно вглядывался в пустоту, скрывающую Агапу и ее ученика. И столько света, столько добра было в морщинках, лучащихся у глаз — Кирилл дернулся было навстречу, да так и замер. Почему-то сразу вспомнилась Саша. Она тоже умеет улыбаться так, одними глазами. И не знает ведь, где он и как он, плачет, поди, глупенькая… В груди защемило, рванулось болью вверх и осело где-то у глаз, так и не выплеснувшись. А Аржан уже отвернулся, и пошел куда-то, насвистывая веселый мотив. У Кирилла от этой встречи все перевернулось внутри, и понял он — нет, не дастся так просто Агапе. *** Запахло свежим и пряным. Травяная кашица в ступке давно была готова, а руки все продолжали свою механическую работу. Кирилл зачерпнул пальцем, взял на язык и плюнул, скривившись. Поставил ступку на стол и разогнул ноющую спину. С ненавистью глянул на ступку: гадость — не гадость, а слопать придется. Агапа, черт бы ее побрал, присоветовала от боли в бедре. Кирилл не помнил, чтобы где-то ударялся или ранился, а мышцу все тянуло и дергало почти нестерпимо. Он переложил кашицу в чашку и залил кипятком. — Остынь пока. Агапа где-то пропадала — и пусть пропадает. Все же спокойнее было без нее, почти уютно сидеть за столом, греть ладони о чашку и рассеянно смотреть на завитки пара. Настой остыл. Кирилл поднес кружку к губам, помедлил и махнул залпом. Прошелся по комнате, и вышел на улицу, к ночи и сияющим на небе звездам. Повел плечами от холода. Где-то вдалеке мерцало красно-оранжевым. Кирилл прищурился. Он не долго гадал, кто мог запалить костер так близко от ведьминого дома — она только и могла. Постоял в нерешительности, ругнулся сквозь зубы, да направился туда, где проблескивало пламя. *** Кирилл выглянул из-за дерева. И впрямь Агапа, и впрямь сидит у костра. Зачем ей это, он не знал — ведьма явно не искала ни тепла, ни света. Взгляд ее был печален и направлен куда-то прочь, за пределы этого мира. Кирилл кашлянул. — Можно? — Садись. Сильно позже он отметил, что ведьма даже не повернулась на звук его шагов по ломким веткам и шишкам. Ждала, что ли? Они долго молчали вместе. Кирилла почти разморило от тепла отвара в желудке и жара костра. Он уже заклевал носом, когда Агапа пошевелилась и будто нехотя разомкнула губы: — Хочешь увидеть, кого и на что ты обрек, закрыв врата? — как бы между прочим. — А? — сонно спросил Кирилл и вот тут до него дошло. Стало страшно. А вдруг там так же дышат, растят детей, радуются и горюют? Вдруг он разглядит в них нечто большее, чем просто инфернальных и жадных до крови тварей? И это пугало. Как легко было сделать выбор в свою пользу, ничего не зная. Агапа прочитала ответ по его глазам. Она дунула на языки пламени и несколько искорок обожгло Кириллу лицо. Он вскрикнул и рефлекторно зажмурил глаза, чтобы открыть их уже в другом мире. Поначалу показалось, что здесь и вовсе нет цвета, кругом лишь монохромная серость. Серое поле, серая трава. Кирилл задрал голову вверх. И тогда все понял. Лишенное цвета небо бурлило, переливалось, и там, в этой серости будто нехотя мелькали оранжевые всполохи-прожилки. — Огонь… — выдохнул он. — Нет дыма без огня… Агапа рядом грустно улыбнулась: — То, что ты принял за огонь, дает нам жизнь. Мы рождаемся, развиваемся — там. А в пламени тем временем проявлялись силуэты птиц, лис, волков и змей. Все жило, билось и волновалось до самого горизонта. — Да, это мой народ. Нам нравится быть такими, любыми. — Зачем ты мне все это показываешь? Зачем? Он не хотел смотреть, не хотел. Знал, не зря затеяла Агапа это путешествие. Кирилл начинал понимать ее, со-чувствовать — и это было хуже всего. Вот один из силуэтов вскрикнул, пролетел над полем, проводя по траве не то рукой, не то крылом. Цветы почернели, как угольки и сжались, трава осыпалась ломкой трухой. Существо, напротив, стало на несколько тонов светлее, и направилось дальше. Вдруг на него не то с криком, не то с клекотом спикировал такой же оранжево-дымный ворон. Вспухнув, он вмиг превратился в медведя и ударил широкой лапой первого. Тот рассеялся, а медведь снова перекинулся в ворона и взлетел над полем… Кирилл отшатнулся. -Так мы питаемся. Чужая сила кормит нас. В пламени, порождающем нас, гибнут леса, звери, наша пища. А мы убиваем друг друга, чтобы выжил хоть кто-то из нас. Представь лес, волков, зайцев и охотника с ружьем. Убери охотника — и волков будет становиться все больше и больше; зайцев, наоборот, меньше. И наступает момент, когда вот-вот съедят последних. А лес окружен стеной. Не убежать, не перебраться… — ее голос стал чуть более надтреснутым, больным: — Тогда охотник покажется спасением для тех из волков, кому повезет уцелеть. Вода для нас — что тот охотник. Убивает некоторых, но дает надежду на выживание большинству. У нас воды остается все меньше, зато в вашем мире… Вот почему я так стремилась открыть врата. Кирилл все также молчал. Да, это была жизнь. Чужая, непонятная и страшная. Но разве они в этом виноваты? И вновь — костер, и лес, и звездное небо над головой. Кирилл вскочил: — Что это было? — Моя память. В горле было сухо и шершаво. — Мне жаль. — Что мне толку от твоей жалости? И снова она непозволительно рядом. Не раз и не два это повторялось — Агапа соблазняла, заставляла, угрожала — вот так, почти нежно. Во рту стало горько, как от того лечебного отвара. Снова она манипулировала им, на этот раз решила надавить на его жалость и вину — и добилась своей цели. Кирилл напрягся, предчувствуя, выжидая. Сейчас он узнает, чего ради она все это затеяла; узнает — и откажется, плюнет, глядя в зеленые глаза, одно лишь слово. И оно уже вертится на кончике языка, жжется, как конфетка-шипучка. И Кирилл уже открывает рот, когда слышит то, что никак не ожидаешь услышать от жестокой ведьмы с несгибаемой волей: — Я устала. Всего-то: «я устала», от другого человека — пустой звук, от нее… И Кирилл поднимает голову. Изумрудные глаза ее темные и блеклые. В них и впрямь усталость от бесконечного боя и бесконечных поражений. А она продолжает: — Помоги мне. Теперь, когда видел. Кирилл аж попятился. — Я говорю не о вратах. Это было бы глупо. Ты, наверное, не раз спрашивал, зачем я взяла тебя в ученики. Для меня нет ничего дороже моего народа. Могущество, богатство — ничто рядом с этим. И если ситуация повернется так, что мне придется пожертвовать тобой и всем людским родом — я не буду колебаться, знай. Но пока есть выбор, и я хочу дать его тебе. В Беловодье хранится один артефакт, и если… Кирилл перебил ее: — Врешь. Врешь ты все. Очередную аферу задумала? Хватит с меня! Спасибо, пойду пожалуй! Кажется, последние слова он проорал и отвесил шутовской поклон. И в носу так противно засвербело, и чихнуть захотелось и всхлипнуть. Агапа напротив была спокойна. — Сейчас — нет. — прошептала она. — Я говорю о Ключе. Если мы его получим, сможем воссоздать Умбру, новый мир, как Умбра. Твой дом останется целым и невредимым, я получу новый, и тогда, Кирилл, обещаю: я никогда не вернусь на Землю. Уже Кирилл, не Кирюша. Неужели считает равным? Так хотелось в это верить. Нет, очередная ловушка. Самой-то не надоели все эти увертки? Он со злостью пнул по траве. Губы дрожали, как у плаксивого малолетки. — Смотри. Она протянула руки вперед, и на руках этих, тонких и бледных, материализовался какой-то темный футляр. — Это свиток Аргона. Ключ и свиток — пара. Они работают и порознь, но если их объединить, пробудится невероятная сила. Ключ сотворит новый мир, свиток откроет врата из Умбры… Понимаешь? Она вложила свиток ему в руки: — Почувствуй его мощь, пойми же наконец, что я не вру. Свиток был живым, пульсирующим и грел ладони. Кирилл слышал его голос, его тихую песню, что звучала еще до сотворения этого мира. Ученик ведьмы вздрогнул и прикусил губу. — Я давно могла бы захватить Землю, но в свитке было сказано о ключе и я решила дать вам и себе шанс. Просто помоги мне. Я не прошу большего. Кирилл медленно кивнул.