***
После выведения из строя вражеской техники шла вторая волна – это был их черед. Гинтоки не думал особо о стратегии и построении, он просто шел вперед, врезался в толпу сначала – клинком, затем – телом. Такасуги говорил, что именно поэтому он и не мог быть их генералом, Зура придерживался мнения, что пылающее сердце гораздо важнее стратегии. Гинтоки было плевать, его голова была словно пустая, звуки казались ему приглушенными, зато все остальные чувства многократно обострялись, превращая его тело в комок оголенных нервов. Он рубил чужие конечности и головы так, словно его окружали бисквитные мишки – взмах – и башка сероватого оттенка нелепо отлетает в сторону, – второй – занесенная чужая конечность расслаивается, делится надвое, а существо перед ним комично выпучивает глаза, прежде чем Гинтоки отделяет его голову от тела. Совсем рядом мелькала белой повязкой хатимаки башка Зуры, справа и поодаль через разномордую мешанину можно было различить развлекающегося Такасуги, который пусть и не вышел росточком, но сеял смерть своим клинком не хуже самого Гинтоки. Хиджиката был впереди – их своеобразное кривое кольцо должно было сойтись, но, как и всегда, все шло не по плану почти с самого начала, превратилось в кровавый карнавал, который вызвал бы нервный тик у любого стратега. – Что ж вы делаете, дебилы, – отчитывал Хиджиката кого-то из своих, вытаскивая того прямо из зоны поражения за шкирку, как дитя малое, – в оба смотри! Двигался он резко и грубо, рубил в основном длинным махом от горла до паха или накрест, и Гинтоки вдруг отстраненно подумал, что узнал эти движения, он уже видел их раньше – в том, как Хиджиката курил сигарету, в том, как он раздавал пинки своим подчиненным, в том, как выворачивал свою руку из-под чужого колена. Ему практически не приходилось менять локацию – враги сами обступали его, словно очаровавшись перспективой быть насаженными на клинок Хиджикаты. Мысли эти были совершенно некстати на поле боя – Гинтоки с досадой понял это, когда глаза Хиджикаты – эти бешеные глаза – встретились с его, и он заорал, подавшись вперед и заглушая все остальные звуки: – Слева! Гинтоки послушно дернул головой, но было поздно – на плечо будто опрокинули стакан с кипятком, он поморщился, занес меч, но Хиджиката успел раньше – его клинок просвистел совсем рядом, прежде чем снес башку аманто. – Другое лево, идиота кусок, – бросил он, мельком осматривая его пострадавшее плечо, – я думал, ты достаточно взрослый для того, чтобы различать стороны! – Ну извини, не было времени уточнять, мое или твое лево ты имеешь в виду! Хиджиката оскалился, вытирая меч о чужую голову. – Не потеряй свои конечности, Широяша сраный. – Свали от меня подальше в свой престарелый уголок, – буркнул Гинтоки в ответ, – без твоей помощи справлюсь. – Благодарность звучит иначе. – Позже отблагодарю. Хиджиката в ответ на это только хмыкнул – похоже, он не собирался отваливать, и Гинтоки, привыкшего сражаться обособленно, это совершенно сбивало с толку. Он был рядом до самого конца этого сражения – прикрывал со стороны раненого плеча, выдергивал его из самой гущи, в общем, стал его боевой нянькой. Потом они все сидели у костра, смертельно уставшие после боя и вынужденной смены дислокации, покрытые потом, кровью и грязью, и Хиджиката пыхтел недовольным паровозом, вытирая его рану и подзатыльником пресекая любые попытки возмутиться, на лице его отплясывали блики – он был так близко, что Гинтоки зачем-то задерживал дыхание и глупо смотрел, пока не натыкался на ответный взгляд – в неярком свете от костра глаза Хиджикаты казались сине-черными, он был ублюдской ведьмой, которая делала что-то с ним, Гинтоки, этими глазами, и он совсем не понимал, что именно. Ладони у него были шершавые и теплые, и Гинтоки понемногу плавился под ними, плавился его рассудок, плавился и раскалялся его мозг, и надо было немедленно отвлечься, пока он не сделал и не ляпнул ничего подозрительного. Неподалеку на чьем-то шлеме сидел Такасуги, тыкал палкой в песок, рисуя там одному ему понятные каракули и объясняя, почему они все сегодня облажались. – Их было меньше, чем сообщили информаторы. Зура уныло рассматривал свой меч – кажется, тот треснул. – То есть они знали? – спросил он, вертя в руках уже бесполезную железку, – Гинтоки, у тебя есть скотч? Хиджиката наконец перестал колдовать над ним, убрал руки, и Гинтоки стоило приложить всю свою силу воли, чтобы не потянуться следом за ними – верни на место, урод. – Поищи в той черной дыре, что у тебя между ушами, – посоветовал он Кацуре. – Они не просто знали. Это был отвлекающий маневр, чтобы подловить нас, – продолжал Шинске. – Я не понимаю. Они с Хиджикатой все еще сидели так близко, что Гинтоки чувствовал жар, исходящий от его тела. Кажется, он потерял много крови и поэтому его волновали такие глупости, и поэтому голову теперь забивали всякие бредовые мысли. Например, о том, что его левое колено касалось колена Хиджикаты, а тот ничего с этим не делал, он просто невозмутимо выискивал зажигалку, пока ладони Гинтоки потели, как у хикикомори, впервые встретившего живую девушку. – Это как когда ты купил тот сборник с красивыми и оригинальными подкатами к женщине, а потом оказалось, что та одинокая домохозяйка была соавтором этой книжки, – пояснил Гинтоки, благодаря всех богов за то, что его голос звучал достаточно уверенно, разве что устало немного. – Не было такого! К ним вдруг подошел невысокий парень с простоватым лицом, встал по струнке и отчеканил: – Хиджиката-сан, докладываю: наш отряд полностью уцелел, только Морияма получил серьёзное ранение, но над ним уже поработали, отряды Кацуры-доно и Такасуги-доно тоже целы. Раненых всего семнадцать. Среди бойцов первой волны наступления четыре жертвы. А еще кажется, практически все клинки пришли в негодность. – Ага, свободен. – Ух ты, Хиджиката-сан, вы славно их надрессировали, – улыбнулся вдруг Такасуги, – можете так же с одной буйной кучерявой псиной? – Хиджиката-сан, передайте этому гному, что я все слышу. – Так или иначе, – Шинске снова помрачнел, – нужно сказать спасибо Тацуме за кучу железа и людей. Возможно, скоро нам прилетит ответный сюрприз. Все это было очень интересно и не напрасно волновало светлую головушку Такасуги, но Гинтоки вдруг понял, что он действительно уплывает, что он очень устал и все-таки ранен, так что с его стороны было честно и закономерно вырубиться прямо там – по крайней мере, никто не возражал, когда он громко зевнул, а затем медленно сполз на холодную землю. Кажется, он моментально провалился в густое и черное ничто, и в густом и черном этом мерцали синие огни, и было такое облегчение наконец их увидеть.Три
12 августа 2019 г. в 20:31
А потом одновременно произошло две вещи: началась активная подготовка к наступлению, и Гинтоки понял, что потерял сон. Ему дали четыре часа, освободили его палатку и сказали: набирайся сил. Гинтоки был уверен, что как только примет горизонтальное положение, так сразу вырубится – по крайней мере, таков был план, однако прошло уже полтора часа, а он все лежал в позе морской звезды на своем спальнике и сверлил взглядом черноту. В его голове сонными жуками ползали мысли, бились о стенки черепа, бились о красивое лицо с упрямым изгибом губ. Кажется, ему нужна была женщина, абсолютно любая женщина и очень срочно. Или не очень срочно, тут же лениво поправлял сам себя Гинтоки, все-таки наступление, какие тут женщины, откуда бы им взяться. Интересно, что еще знал о нем Хиджиката? Сам он о Хиджикате знал только то, что тот курил странные сигареты, носил странную облегающую одежду – ему вообще удобно так? – и что он был совершенно точно сумасшедшим. Они сталкивались постоянно последние несколько дней, однако Хиджиката старался его игнорировать. Ну и пожалуйста, думал Гинтоки, будто ему самому было приятно видеть это недовольное лицо, думал Гинтоки, будто ему самому хотелось смотреть в эти его глаза.
Женщины от таких обычно без ума.
Еще через полчаса Гинтоки понял, что так продолжаться не может, что на поле боя он выйдет, не способный отличить врага от дерева. Нужно было проветриться. Он медленно встал, запахнул полы кимоно, ткнул меч за пояс – не помешает, затем вышел в предрассветные сумерки.
Гинтоки сонно брел мимо едва различимых силуэтов патрульных, потирая ладони в попытке согреться. Он тащился в сторону ручья, слушая пение цикад. Шое-сенсей как-то рассказывал, что цикадами становились души грешников, которые так и не искупили свои грехи при жизни, так что они теперь были вынуждены петь сутками напролет о своей печальной судьбе. От мыслей о духах стало жутковато, и Гинтоки решил было вернуться, но там, прямо у ручья, кто-то стоял – он скорее почувствовал его, а лишь потом – увидел. Этот кто-то был повернут к нему спиной, одна рука его была в кармане, а второй он, видимо, держал сигарету.
В предрассветном тумане его силуэт расплывался, смазывался. Гинтоки позволил себе подкрасться поближе, замереть и просто…понаблюдать. Странным он был, еще страннее он был в этом лесу, в этом тумане, словно призрак или екай. Казалось, что он не принадлежит этому миру, что плоть его соткана из капелек утреннего тумана. Гинтоки невыносимо захотелось посмотреть в его глаза – он был уверен, что увидит что-то, что…
– Долго ты там стоять будешь? – Хиджиката обернулся, резко оборвав поток бессмыслицы в голове Гинтоки, но странные мысли никуда не делись – глаза эти его дурацкие только сильнее навевали ассоциации с лесными духами.
– О, и ты тут, Саске-кун. Вернись в палатку.
Тот непонимающе уставился на него, затем хмыкнул.
– Только сначала прикончу кое-кого.
Гинтоки принял скучающий вид, подошел поближе, тупо уставился на ручей, будто тот был самым интересным зрелищем здесь.
– Если ты обо мне, то у тебя ничего не выйдет, – ответил он, – все знают, что Саске-кун слабак. Просто везучий.
Хиджиката промолчал. Ссориться с ним не хотелось. Хотелось просто болтать о чем-то, стоять рядом и смотреть, только не на ручей, а в его глаза, но это было бы уже совсем странно.
– Везение – тоже часть силы. Особенно когда сталкиваешься с превосходящим тебя врагом. Тоже не можешь уснуть?
Гинтоки кивнул. Он думал о том, что если сделает шаг чуть вперед и вправо, то окажется совсем близко к чужому плечу, настолько близко, что можно будет почувствовать тепло тела Хиджикаты, а главное – можно будет убедиться, что тот вполне материален, что он не лесной дух или екай, что он принадлежит этому миру.
– Откуда ты? – вдруг спросил он.
Гинтоки бы не удивился, если бы услышал в ответ что-то вроде «не твое дело», ну или там «да вот же чертов ручей – мой дом родной», но Хиджиката просто задумчиво смотрел какое-то время на него – сквозь него – а потом сказал:
– Вряд ли ты знаешь это место.