Infinite Stream — Nostalgia на повтор
***
Беларусь мог долго сидеть возле дверей, сжимать свои голые коленки, кутаться в огромный свитер и кусать нижнюю губу в сладком предвкушении, слушая каждые звуки, улавливая каждый шаг и за секунду определяя, он это или не он. Часов в доме не было, сложно было определить точное время, единственный ориентир, это окно, светит солнце — день, не светит — ночь. И, конечно, он не уверен, но уже поздняя ночь, наверняка два часа или три, а его брат должен был вернуться до захода солнца. Страх неприятно ползал по спине, медленно окутывал с головой в тихий омут, заставляя сильнее сжимать свитер, как маленького ребёнка. Россия опаздывал и очень сильно, скинуть все на случайность нельзя, тот всегда предупреждал заранее, ведь знает, что Беларусь волнуется, терпит из последних сил. Знает, что его младший брат зависим от него самого и терпеть жуткую ломку, которая начинается чуть ли не после пяти часов невыносимо. Привыкшее тело к ласкам начинало ломить, требовать объятий, тепла, хотелось запустить пальцы в тёмные кудрявые волосы, что пахнут его лесом, посмотреть в те самые, холодные глаза, как в его озёрах и тихо, нежно поцеловать, надеясь на ответную ласку. Русский приучил его к теплу и нежности, обогрел, как котёнка, сам отпускать не хочет. Может он бы и отпустил его, но понимает, что сделает только больнее, как себе, так и ему. Занимаясь делами, у России уже появились морщины на лбу, огромные мешки под глазами, не прекращаясь сосёт под ложечкой и на душе противно скребет, ведь на него надеются, от него ждут великих свершений и открытий, а все что он может, это создавать ещё больше проблем. Всё дошло до того, что ему предлагал помощь Америка, от того, кого он в душе презирает и как же ему было противно, от самого себя, от собственной беспомощности, ведь помощь и впрямь бы не помешала, но принять её, все равно что плюнуть отцу в лицо. Руки дрожали, глаза слипаются, а губы болят, неприятно отдают тупой болью, требую тех самых, что спасают его изо дня в день, как спасительный глоток свежей воды. Медленным шагом он направляется домой, бубнит что-то про себя тихо, с губы стекает капелька алой крови, за ней медленно ещё одна. Сегодня к нему полезли разные мелкие сошки, пытаясь ему навредить, отобрать, сломать, но это Россия, он идёт до конца и никому не сдаётся без боя. Только сегодня он не смог продержаться, запамятовал, пропустил удар, что оглушил его, а за ним полетели ещё партии кулаков. Трудно иметь большие территории, которые все хотят и за которыми трудно следить. Доходя, русский открывает свою старую, но крепкую дверь, за ней ещё одна, а за ними уже появляется маленький комочек, что опять прижался к дверям и чуть не свалился. Беларусь сладко зевает, уснул и не заметил как падает в объятья любимого, морщась от металлического запаха крови, тихо ругая и дуя смешно губки, мол, опять он весь грязный. Отходя от помятого парня, он бежит на кухню, доставая аптечку и вываливая всё на кровать в спальне, дожидаясь, когда русский умоется и придёт к нему, полностью открытый, с душой на распашку, показывая те эмоции, которые усердно прячет от других и только лишь ему доверяет, отдает себя полностью на хранение. Мол бери и береги. — Что будешь кушать? Беларусь аккуратно перематывал раны на руках и лице, не спрашивая откуда они. И так все понятно, а вопросами можно сделать только больнее. — Мне хватит кофе с сигаретой. — Это не еда, тебе нужны силы… Собеседник не отвечая, пялился в одну точку, не обращая на боль от спирта на ранах, заторможенно поворачивая свой взгляд на домашнего котёнка. Беларусь чувствует, как на него смотрят, прикусывает губу и щеку со внутренней стороны, стараясь не обращать внимания, но лишь потеет и сильнее краснеет от, вроде бы, пустякового жеста. — Беларусь, посмотри на меня. Мальчик сначала закрыл глаза, медленно вдыхая воздух, после решаясь всё же взглянуть в ответ на того, из-за кого его сердце на куски разрывается, из-за кого ему приходится сидеть дома, как на привязи, ведь даже если его выгонят, он будет у дверей в подъезде сидеть, ждать, когда же откроют, погладят, как наивную псину. Глаза начали бегать по лицу России, начиная от прядей на лбу, проходя через усталые глаза, зависая на приоткрытых губах. Не замечая чужой решительности, он не сразу осознает, что был опрокинут, а маленькие вещи из аптечки, случайно сброшены на пол. Россия торопясь приблизиться к чужому лицу опрокинул белоруса, облокачиваясь локтями по обе стороны от лица. Пальцы его мальчика медленно прошлись по раненому лицу, задевая маленько опухшие от удара губы. Россия, не замечая ласк, начал неторопливо сминать сладкие губы напротив. Их руки уже переплетались, сжимая друг друга, пытаясь хоть чучуть насытить внутренний голод по чужому теплу. Болезненный комок связывал их вместе, заставляя вновь и вновь влюбляться, по новой, без остатка на выживание. Оба страдали, от одиночества, от странного чувства посреди грудины, от жуткой тоски по старому времени. Два брата потерялись, как слепые котята, после смерти отца не могут сделать смелые шаги, пытаясь выжить, найти источник жизни. Возможно если бы они не были друг у друга, давно бы сгинули во мраке. Они пели, просили, надеялись и мечтали, сейчас им остаётся терпеть, ждать и бесконечно пытаться.***