Исповедь блудницы

Ты, наверное, хочешь знать, Лауга, какой была моя жизнь в борделе? Не хочу сказать, что она была простой, но и не трудной. Я не сразу привыкла к распорядку в доме, но все же быстро втянулась в жизнь, которая кипела тут от зари до зари. В этом доме, кажется, никто не спал, ну, или делали это по сменам. Утром я просыпалась самой первой, хоть и спала всего несколько часов. Я была самой младшей не только по возрасту, но и статусу, пусть и в доме была девушка, которая была меня старше всего лишь на два месяца. Она пользовалась большим спросом у многих посетителей, поэтому именно мне досталась многая черная работа. Я спала всего лишь часа три и, когда дом начинал пустеть, могла пройти в свою комнату, где замертво ложилась на узкую маленькую кровать, в которой мог поместиться лишь только ребенок. Но я не жаловалась на жизнь: это было лучше, чем жить на улице под мостом или в моем старом доме. Тут я никогда не голодала, пусть и мадам Сорайя не разрешала есть столько, сколько хотелось бы. Я бывала на кухне, особенно когда надо было разносить завтрак, пусть и остальные уже в городе обедали. Вот тогда Эммари, наша кухарка, эта дородная дама, давала мне постоянно что-то вкусное поесть, считая, что от остальных в доме не убудет. Я же с удовольствием запихивала в рот куски томленого мяса или же корку свежего хлеба. Дома я бы никогда не могла так есть, а тут… совсем иная жизнь. Первое, что я делала — умывалась, ведь мадам Сорайя совсем не переносила на дух грязных девушек. В моей прошлой жизни я могла принимать ванну пару раз в месяц, не больше, а тут спокойно плескалась в воде, пусть и до меня сидела в ванной какая-нибудь девушка. Но я радовалась и этому, считая, что совсем неправильно себя вела, когда пыталась спорить с хозяйкой борделя. После того как я приводила себя в порядок, шла убираться в гостиной с еще одной служанкой, потом надо было будить всех остальных. Разбудив всех девушек, а у нас их было двенадцать, я несла им завтрак. Кто-то относился ко мне хорошо, а кто-то обращался, как с отбросами. Это была самая лучшая проститутка — Фрея Дивная. Она и правда была очень красивой: высокая, с точеной фигурой, светлыми волосами, что спадали вниз легкими волнами, голубыми глазами и пухлыми губами. Фрея всегда считала себя выше всех остальных, потому что она зарабатывала больше всех денег для дома. Но мадам Сорайя постоянно спускала ее с небес на землю, говоря, что ее век все равно будет недолгим. Однажды появится девушка, способная ее затмить. Фрея со всеми вела себя высокомерно, поговаривали даже, что она ходила к местной ведьме и выпила эликсир красоты и вечной молодости, пусть ей это стоило недешево. Наверное, так оно и было, ведь все возможно. Фрея совсем не хотела стареть, да и ей льстило внимание мужчин. Она купалась в обожании, и, порой глядя на нее, я тоже хотела быть на ее месте, но совсем не хотела оставаться всегда молодой и красивой. Как-то на меня произвела впечатление смерть Либери, очень красивой девушки, которая умерла от простой простуды. В гробу она лежала в спокойной, неестественной для нее позе, и лицо ее приняло какое-то отчужденное пустое выражение, отражавшее тяжелую минувшую жизнь, и тогда мне показалось, что там могут оказаться лишь только старухи, которые и в жизни не скупятся на воспоминания, пусть и не самые лучшие. — Лучше бы ее принесли в жертву дракону, — тогда сказала мадам Сорайя. — Но она умерла. Это случалось не так часто. Не надо было каждый год оставлять жертву дракону. Не надо было привязывать юных девушек к скале, чтобы дракон забрал ее и неизвестно что сделал. Это была дань. Дань нашей страны, тому, кто жил в соседнем государстве. Такое случалось каждые пятьдесят лет, и я была просто уверена, что со мной этого никогда не случится. Выбор жертвы проходил долго: со всех городов и деревень собирали красивых девушек, а потом они постепенно тянули жребий, пока не оставалась лишь одна претендентка. Иногда можно было откупиться и не попасть на это мероприятие. В этой жизни я очень хорошо усвоила простое правило, что деньги решают все. За звенящие монеты можно многого добиться. Но вернемся к тому, что я делала после того, как разносила всем завтрак. После этого я принималась обычно или за уборку или шитье, пока другие девушки сплетничали или же занимались музыкой, так как они считали, что мало только что-то делать в постели, надо еще и уметь развлекать. В такие минуты, когда все оставались в общей комнате, я зачарованно наблюдала за тем, как они, облаченные в шелка или бархат, смеются и болтают. Они были похожи на райских птичек из дивного сада, словно в такой жизни и был весь смысл их существования. Я порой так долго смотрела на них, что могла получить от Керради, нашей экономки, которая терпеть не могла бездельников, и если можно было, то заставила бы девушек работать и днем, но им надо было отдыхать, а денег на эликсир молодости она не хотела давать, считая, что не заслужили. Вечером открывались двери нашего дома. Когда на город опускались сумерки, тогда и наступало время порока. Везде горели огни и играла музыка, рекой лился алкоголь, а на подносах был голубой порошок, который, по словам многих, дарил неистовое наслаждение. В Дом с единорогами приходили разные мужчины разного достатка. Кто-то хотел найти в объятьях очередной шлюхи покой, а кому надо было просто получить оргазм. Меня все время занимала мысль: что же такого происходит у них дома, что они все равно бегут сюда? Неужели их семейная жизнь такая скучная и пустая? Я знала кое-что о происходящем за закрытыми дверями. Но мои познания были очень скудными, и когда девушка уединялась с очередным клиентом, то у меня возникало желание пробраться и посмотреть, что же они делают там. Но в щелочку мало можно было увидеть: то, как мелькали тела. Да услышать, как они смеются, а потом стонут. Однажды за таким занятием меня поймала Керради. Она схватила меня за ухо и оттащила от двери, приговаривая, что мне не дозволено следить за таким. Я спросила ее, почему, и она объяснила: мне никогда не стать такой же, как Фрейя или кто-либо другой. Однако эта жизнь меня манила, и, порой запираясь в какой-нибудь кладовке, я поднимала вверх серые юбки из сукна и терла одно скрытое местечко, получая порцию удовольствия. С каждым разом я нуждалась в этом все больше и гадала, что же испытывают на самом деле девушки, когда с ними мужчина. Да, в борделе совсем нельзя остаться святой. Вся эта атмосфера легко совратит, и всё, чему когда-то меня учила матушка, стало превращаться в пыль, словно она никогда и не говорила мне быть целомудренной и не мечтать об этом сраме. Когда музыка начинала постепенно сникать, я могла пойти спать. Моя комната находилась в подвале, потому что мадам Сорайя считала, что мне совсем не место среди всех. Тогда мне казалось, она специально принижает меня, но сейчас я понимаю, что она убирала меня от посторонних глаз, чтобы никто не мог позариться на меня. По крайне мере, я так думала. Мне хотелось придать значимость своему существованию, а это означало, что я могу мечтать о шелках и бархате. Это больше, чем алая лента, из-за которой все в моей жизни пошло наперекосяк. Хотя иногда я благодарна тому, что захотела заполучить ее, ведь я хранила ее в ящике со своими немногочисленными вещами. Я могла бы вечно мыть полы, но все изменилось, когда в нашем доме проводили аукцион. Раз в год продавалась чья-то девственность. Я никогда не понимала, что именно находят в этом мужчины, но, кажется, их привлекал тот факт, что есть девушки, совсем не порченые, и в итоге совсем не надо на них жениться, ведь большинство из них были с женами. Позже мне объяснили, что дело совсем не в пристрастиях, а, скорее всего, в магии. Существовало поверье, что тот, кто переспит с юной девой, получит заряд удачи на целый год. Я, конечно, мало в это верила, но никто не отменит желание людей думать, будто все можно решить с помощью магических ритуалов. Дракон, полчище армии уродцев из соседнего государства, как и вымирающая каста колдунов — вот это были настоящие проблемы. Я редко сама прикасалась к магии, хоть и она всех нас окружала. Обычные люди не могли ее творить, но могли легко пользоваться. Главное было только захотеть. Но мне это было совсем не надо. Жизнь совсем не состоит из эликсиров и волшебных пилюль. Нередко многие бордели в городе шли на уловки. В нашем городе их было всего три, что приводило к подковерной борьбе. Хозяйки старались заманить к себе самых богатых клиентов, и желательно, чтобы молва о заведении распространялась далеко за пределы Гвюндмюнда, а еще лучше бы — дошла до Рестмора, чтобы столичные богачи приезжали к нам за экзотическими наслаждениями. Уловка была такой — девушкам сшивали во влагалище стенки, так, что казалось, будто они девственницы. Главное было не выдать себя телом, иначе на бордель прольется гнев и почти год он будет без клиентов. Мадам Сорайя решила искать девственницу, что было очень трудно сделать. Ни одна приличная девушка Гвюндмюнда не пойдет на такое, боясь божьего гнева, несмотря на то, что ей хорошо заплатят всего лишь за одну ночь. Однако хозяйка стояла на своем. Она часто брала меня с собой на улицы городе, чтобы я могла уломать какую-нибудь симпатичную, но очень бедную девчонку. Обычно у меня ничего не получалось, и тогда мадам Сорайя отвешивала пару оплеух, но так, чтобы на лице не оставалось следов: — Ты хоть на что-то способна?! — кричала она, когда мы оказывались дома. — Ты хоть что-то можешь? — Простите, — плакала я. Мне всего лишь было шестнадцать, и была такой глупенькой, что порой не понимала, почему на меня так кричат. — Ты мне должна, — продолжала стращать она. — Ты должна мне денег, потому что я пустила тебя под свою крышу. И знаешь, что ты мне заплатишь сполна. — Я… все сделаю. Я найду девчонку, — я стирала слезы. — Я уже нашла. Из тебя сделаю девственницу и продам тебя, — она хитро улыбнулась. — Ты симпатичная, пусть и лицо несколько перекошенное. Но тебе пора работать. Это был билет. Хотя, да, звучит это странно, Лауга. Ни одна нормальная девушка не должна была радоваться этому, но мне хотелось уже заняться чем-то большим, чем помывка полов. Вот так я окончательно превратилась в шлюху, но это был не первый раз, когда колесо Фортуны поднимало меня на вершину. Долгие годы удача почти никогда меня не покидала. Меня отвели к лекарше, которая даже не умела говорить, а это значит, о подлоге она не проболтается уже никогда. Я дрожала и корчилась от боли, когда она делала все необходимые процедуры. Лекарша заставила меня зажать полотенце между зубов, чтобы я не орала на весь квартал; поливала чем-то холодным там внизу, а мадам Сорайя сидела в сторонке и курила трубку, ожидая, когда все будет окончено. Пальцы лекарши были шершавыми, словно она много лет работала в поле, а еще холодными, как лед зимой. Тишина в ее доме просто убивала, но я не могла ни говорить, ни петь, поскольку должна была хранить молчание. После того как все окончилось, мне надо было полежать немного, чтобы не началось не дай Бог кровотечение. Я смотрела в потолок, и ничего не ощущала. По сути я ничего не знала ни о своем теле, ни о сексе. Одного раза совсем недостаточно, обычно шлюхи годами постигают науку обольщения, чтобы у них было много клиентов или же один богатый покровитель. В итоге мою невинность все же удалось продать, пусть и не за столько, сколько хотела хозяйка. Но она считала это все же удачей, особенно тогда, когда пересчитывала звонкие монеты. Это не означало, что полученные деньги она могла отдать проституткам, понятное дело: мадам положила их в банк. В ночь перед тем, как должен был прийти мой мужчина, остальные девушки наряжали меня. Для меня выбрали нежно-розовое платье с цветочной вышивкой. Волосы убрали наверх, чтобы показать изгиб шеи и затылок. Надели венок из белых роз, а на лицо нанесли немного косметики. Потом начали все щебетать о том, как мне следует себя вести, а я внимательно слушала их. Моим клиентом оказался мистер Нейтан Энкар, мэр города, который обладал большой властью, и поговаривали, что даже сам король побаивался этого человека, но никак не мог от него избавиться. Он был старым и полным, и мне казалось, что меня вырвет от отвращения, когда он разденет меня и ляжет в кровать, но приходилось улыбаться. Я видела сегодня его жену: она давно ссохлась, превратившись из былой красавицы в сморщенный чернослив. Неудивительно, что ее муж искал, с кем бы развлечься. Как говорила моя матушка, но кобель он всегда остается кобелем, и совсем не важно, сколько ему лет. — Что ты дрожишь? — спросил он, подходя ко мне, легко касаясь плеча. Как же хорошо, что мое отвращение он спутал со страхом, иначе эта ночь могла так и не начаться. Он мог уйти, потребовать денег, а меня выкинули бы на улицу, где пришлось бы снова голодать и ночевать под мостом. — Мне просто страшно, — прошептала я, понимая, что не стоит молчать. — Всем бывает страшно, — ответил он, потянувшись к поясу на моей талии. — Все мы порой испытываем слабость. Пара движений, и платье оказалось на полу, я стояла голая перед ним, и мне хотелось прикрыться. Машинально рукой я прикрыла лоно, второй уже собралась закрыть грудь, но тут же получила оплеуху. — Что ж, не играй скромницу. Все вы, шлюхи, совершенно одинаковые! Любите трахаться за деньги, считая, что так спасаете себя от смерти. Он повернул меня к себе спиной и бросил на кровать. Я не смела встать, хоть и очень хотелось это сделать. Продолжала лежать, сжимая рукой край простыни, и слыша, как он возится со своими штанами. Его вялый член не сразу же встал, и он очень долго пытался пробудить его к жизни. Я стала замерзать, пока он водил рукой по своему органу, иногда касаясь моих ягодиц. Кажется, лишь только спустя целую вечность он поставил меня раком и резко, без всяких прелюдий-нежностей, взял то, что ему было положено. Было очень больно, настолько, что мне казалось, что сейчас я точно потеряю сознание, но он все равно продолжал двигаться в сухом влагалище. Он быстро подошел к финалу, заливая все внутри семенем. После чего он достал из мундира платок и промокнул им кровь, скатывавшуюся по моим бедрам. — Хорошая девочка. Не помню, сколько я тогда проплакала. Помню только, как утром пришла Керади и сказала, чтобы я выпила чай, ведь дети в бордели совсем не нужны. После этого моя жизнь вошла в обычную череду, но все изменил снова случай. Однажды на пороге Дома с единорогами появился клиент, и он тыкнул в меня пальцем. Мадам пыталась его отговорить, но он отвалил ей круглую сумму денег. В ту ночь я впервые узнала, что в это жизни бывает не только жестокость, но и еще нежность. Вот так в шестнадцать лет я стала настоящей законченной потаскухой.