Convolvulus

Калинин забегает в ординаторскую, тяжело дыша, и сразу же облокачивается рукой о косяк двери, чтобы не завалиться здесь же от продолжительного бега. — Наш Клуб Маленьких Врачевателей уже открыт! Заходи, юный друг! — сразу же язвит Рихтер и «дружелюбно» машет тростью в сторону свободного стула. Невролог и иммунолог уже восседали на своих местах и о чем-то активно спорили между собой. Володя оглядел обе стороны, задержал взгляд на одной из них и устало выдохнул, совсем не вникая в тему разговора. Последнее время работать становилось все тяжелей, словно из Калинина разом выкачали все силы и мозги заодно. Простейшие задачи выполнялись с огромным трудом и казались непосильными трудностями, после которых хирург чувствовал себя как выжатый лимон. Дома же, несмотря на отдых и более уютную обстановку, накатывала тоска и уныние. Желание укутаться в плед с горячим кофе и целый день смотреть на падающие листья, скучая по тёплому летнему солнцу, возрастало с каждым днём и нависало угрожающей тенью над худощавой фигурой парня, отражаясь в синяках под глазами и удобно там устраиваясь. Даже сейчас Калинин лениво уронил голову на стол и по привычке стал крутить ручку в руках, периодически посматривая на коллег. Когда Оля, наконец с довольным лицом отправила в рот пару сушек, а Руслан сердито фыркнул и закатил глаза, откинувшись на стуле, Калинин смог заставить себя поднять голову. — Ну раз вы закончили, — с ленцой начал диагност, прокрутившись на стуле. — У нас новый пациент, но если остались ещё какие-то разногласия, он может подождать. На этом моменте вся команда с интересом уставилась на Рихтера. Тот обвёл всех взглядом, а затем одним легким движением руки закинул на стол карточку больного. — Девочка, 4 года...— начал врач, но Володя уже стал пропускать его слова мимо ушей, пытаясь хоть каким-нибудь образом уловить суть сказанного. Когда миссия была благополучно провалена, хирург постарался вникнуть в тему через карточку, но и там все оказалось не лучше. Буквы расплывались перед глазами и складывались в непонятные слова, которые упорно не хотели становиться понятыми. Калинин взмахнул головой, перевернул ещё пару страниц, надеясь, что хотя бы они дадут какую-нибудь информацию, и сразу же разочаровался в своих силах. Единственное, что было услышано и кое-как переработано мозгом это то, что у девочки были судорожные припадки и прогрессирующая умственная деградация. Эти два симптома могли означать почти любое заболевание, а поэтому Володя предположил самую, по его мнению, логичную версию: — Может, у неё просто задержка в развитии, а судороги - это притворство? В ординаторской воцарилось молчание и Калинин даже слегка сжался, втянув плечи в себя. — Родители говорят, что у неё именно судороги. Ребёнок не может такое вытворить! — отвергала предположение Ходасевич, показательно перелистнув пару листиков в амбулаторной карте пациентки. — По себе людей не судят, Калинин! — недовольно стучит тростью Рихтер и презрительно цокает. Володя тяжело вздыхает и потирает глаза, стараясь хоть немного заставить мозг работать. Осенняя хандра навалилась так неожиданно и резко, что как-то защититься от неё было уже невозможно, да и не имело особого смысла. Работа стала все больше отходить на самый дальний план, а знания с каждым днём постепенно забывались, и их приходилось долго с упорным трудом восстанавливать. Не самая простая работа для такого человека как Володя. Даже сейчас, он снова упустил распоряжения своего начальника и очнулся, лишь когда почувствовал, что кто-то громко выкрикивает его имя и слегка трясёт за плечо. Хирург мгновенно вскакивает и видит, как Руслан от неожиданности отшатывается назад. — Вот твой освежающий душ на сегодня, Калинин, — язвит диагност, подкинув тому справочник и пару злых взглядов вдобавок. — Штудируй с самого начала! Давайте, детки, просыпаемся, а то папочка будет злиться! Оля, запомнившая своё распоряжение, уже двинулась в сторону двери, наградив Рихтера целой кучей влюблённых взглядов. Тот ожидаемо ничего не замечает и уходит в свой кабинет, воинственно размахивая тростью. Володя ещё раз трясёт головой и вздрагивает от неожиданности, когда чувствует крепкую хватку на своём плече. Парень с неким испугом смотрит вверх и встречается своими янтарными глазами с изумрудным взглядом Руслана, который слегка насмехается: — Осенняя депрессия ещё не повод, чтобы расслабляться! — затем следуют два несильных, приободряющих удара по плечу, а ещё через пару секунд хлопает дверь. Володя громко сглатывает. Руслан слушает начальника и сам боковым зрением поглядывает на Калинина, лежащего головой на столе. В последнее время с хирургом происходили странные и, в тоже время, обычные вещи. Он иногда мог потерять нить разговора с пациентом, а потом очень долго вспоминать, о чем же они все-таки говорили. Когда же команда делала анализы, Володя делал все с полуприкрытыми глазами и очень сильно рисковал получить от Рихтера пинков. Вот и сегодня хирург явно не горел желанием работать и испытывал что-то похожее на депрессию. Простые слова поддержки должны ведь как-то приободрить человека? Но Егоршин теперь не уверен, когда смотрит сверху вниз на Володю и сжимает его тёплое плечо. В янтарных глазах плещется целая буря эмоций, которые вроде как понятные, но смешиваются между собой и становятся необъяснимыми. В глазах Калинина страх, некое вожделение и почему-то неприкрытая зависть, которую уловить удалось на самой последней секунде «гляделок». Видимо, обычные слова поддержки превратились в странные эмоции, испытываемые теперь обоими, но Руслан решает, что сейчас ему точно не до этого и уходит, упорно стараясь не оглядываться. Володя лениво перелистывает страницу и снова проходится по болезням. Чтобы облегчить своё наказание, он сразу же откидывает те, которые проявляются только у взрослых. Он доходит до атаксии и задумчиво чешет затылок, глупо уставившись на страницу. После секунды размышлений его мысли вновь летят не в ту сторону. Хирург мечтательно смотрит в окно, на небо, затянутое серыми угрюмыми тучами, и представляет, как его греет мягкое солнышко, играясь солнечными зайчиками на стене. Из мыслей о тёплых деньках его выдергивает звук открывающейся двери, и Калинин даже вздрагивает от резкого грохота, начиная тупо пялиться в книгу. Руслан застывает на месте, замечая небольшую фигуру, сгорбленную над толстенным справочником. Парень почему-то задерживает дыхание и старается как можно тише подойти к хирургу. Тот все ещё держит в руках ручку и по привычке крутит ее в волосах. Егоршин склоняется над Володей и пытается заглянуть в книгу, чтобы понять, где тот остановился. Когда этого не удаётся сделать, Руслан раздраженно фыркает и, отойдя на пару шагов в сторону, придвигает к себе стул, усаживаясь на него. Врачи пару минут молчат. Володя чувствует на себе прожигающий и осуждающий взгляд изумрудных глаз и ощущает себя, мягко говоря, неловко, а поэтому громко вздыхает и поднимает голову, начиная смотреть в ответ. В глазах Калинина сейчас плещется только усталость и томная грусть, из-за которой глаза хирурга кажутся совсем чёрными. Это далеко не та палитра эмоций, которую сегодня с утра видел Егоршин. Почему-то захотелось ещё раз воссоздать ее и невролог спрашивает: — Штудируешь? — Штудирую, — слышится тихий голос, а затем продолжительный, полной усталости выдох. — На какой букве? Володя фыркает раздраженно, словно его отвлекают от какого-то очень важного дела, хотя явно видно, что даже этот простой разговор намного интересней того, чем он сейчас занимается: — На «А». Руслан кивает и продолжает внимательно наблюдать за коллегой. Тот громко сглатывает и лениво пробегается взглядом по открытой странице, сразу же переворачивая ее. Калинин снова чувствует на себе изучающий его взгляд, но упорно старается не обращать на него внимание, хотя это получается из рук вон плохо. В очередной раз он поднимает руку, чтобы перелистнуть страницу, но чувствует на запястье крепкую хватку, от которой по всему телу начинают бежать неприятные мурашки. Володя поднимает глаза и сталкивается с насмехающимся взглядом Егоршина. Тот держит крепко и, видимо, не собирается отпускать руку ещё как минимум пару секунд. Янтарные глаза хирурга почти мгновенно взрываются целой палитрой эмоций. Здесь удаётся разглядеть и ярость, и стеснение, и некое умиротворение, спрятанное за всеми этими, больше наигранными эмоциями. А Руслан смотрит, смотрит и смотрит. Все пытается что-то там разглядеть, сам даже не зная - что. Пытается заглянуть за всю эту построенную хилую стену ненастоящих эмоций и наконец увидеть за ней что-то реальное. Пускай это будет чем-то маленьким, жалким и ничтожным, но хотя бы настоящим. Володя вздыхает громко и почему-то даже не делает попыток вырваться, хотя разум сейчас во всю кричит, что бы Калинин выдергивал руку и бежал отсюда прочь. Но хирург словно прирастает к стулу и не может даже пошевелиться, пока Руслан не рассмотрит его со всех сторон. Или хотя бы не попытается. — Рука дрожит, — наконец говорит невролог, прерывая зрительный контакт и указывая взгляд на руку, которую слегка потряхивает. — Глицину бы попил, может, и восстановишься вскоре. Егоршин наконец выпускает тёплую руку Володи из цепкой хватки и аккуратно кладет ее на стол, поднимаясь затем и поправляя халат. Калинину почему-то именно сейчас хочется, что бы невролог остался и посидел с ним так ещё пару минут, ну или хотя бы секунд. Но тот уже уверенно идёт к двери, и поэтому Володя отказывается от своего желания, громко выдыхая и вновь начиная изучать справочник. — Калинин! — зычный голос Рихтера быстро разносится по маленькому помещению, и названный, слегка вздрогнув от неожиданности, разворачивается, ожидая самого худшего. — Пока ты здесь мечтаешь о небесных кренделях, остальные вообще-то работают!— диагност сурово размахивает палкой и движется в сторону своего кабинета, пробегая взглядом по страницам справочника. — Так вы же мне сами сказали...— Володя замолкает на полуслове и тяжело, протяжно выдыхает. Спорить с начальником сейчас нет никакого настроения, да и смысла. Рихтер все равно все выставит в нужном для него свете. — Короче, — начинает диагност, решая уменьшить мучения хирурга, — иди помоги там Егоршину, он у пациентки. Калинин устало потирает глаза, а через пару секунд кивает и выходит за дверь, так и оставив справочник открытым. Калинин заходит в палату молча, весь ссутулившись и смотря куда-то себе под ноги. Егоршин поворачивается, когда чувствует позади себя движение, и с удивлением смотрит на хирурга. — Мне не нужна помощь, — замечает он, когда Володя подходит ближе и внимательно следит за тем, как невролог берет кровь. — Я и не собирался тебе помогать, — хмыкает Володя и беспечно пожимает плечами. Руслан держится из последних сил, чтобы не вспылить, и громко выдыхает, слегка цокая: — Грубо. Я вот тебе глицину купил, — Егоршин почти мгновенно вытаскивает из кармана бело-зеленую упаковку и кладёт ее на кровать, — А ты грубишь. — Я не просто тебя покупать его! — слегка повышает голос Володя, но пачку все-таки берет. В этот момент Руслан взрывается и почти шипит: — Я просто пытаюсь быть милым! — Тебе не нужно прилагать для этого особых усилий. — резко отвечает хирург, но неожиданно выставляет руку вперёд, чем заставляет Егоршина замолчать: —Подожди... что-то странное... Хирург аккуратно наклоняется к пациентке и приподнимает ее веко. Руслан с интересом смотрит и тоже слегка наклоняется вперёд, боковым зрением наблюдая за Калининым. Глаз с бешеной скоростью движется на совсем небольшие расстояния, а через пару секунд таких странных движений останавливается и застывает. — Похоже на нистагм... — задумчиво предполагает Володя, вопросительно поглядывая на Егоршина и словно ожидая его одобрения. Тот же устало потирает глаза и скорбно произносит: — Плохие новости. Это он и есть.