Convolvulus

—Давайте же! Подкидывайте идеи! — Рихтер мечется из стороны в сторону словно раненый зверь и злобно поглядывает на размышляющих коллег. Оля щебечет что-то, вероятно, ошибочное, потому что диагност раздраженно воротит нос. Володя все также устало лежит на столе и трёт виски, стараясь сосредоточиться и как-то соединить все симптомы в одну болезнь, но ничего подходящего в голову не лезет. Руслан раздраженно цокает и хватает все ещё раскрытый справочник: — Можно и погадать! Он пару секунд листает страницы, а потом резко застывает, пробегая глазами по книге. Затем невролог облегченно откидывается на стуле и тыкает пальцем куда-то в справочник: — Болезнь Бильшовского - Янского! В ординаторской повисает скорбное молчание. Калинин резко поднимает голову и печально смотрит в сторону Оли, у которой уже начинают дрожать руки. — Нет... Ну подождите... Это же... — начинает заикаться Ходасевич и с надеждой смотрит в сторону Рихтера. Тот тяжело выдыхает и поворачивается лицом к доске: — Соображаешь. Идите, обрадуйте родителей. Оля уже было намеревается встать, но Володя аккуратно хватает ее за плечо и усаживает обратно: — Ты лучше посиди, мы с Русланом справимся. Иммунолог отрешенно кивает, смотря куда-то в пустоту, и слегка всхлипывает, устало прикрывая глаза. Два врача, убедившись, что никто их не собирается останавливать, тихо выходят за дверь. — Понимаете, Бильшовского - Янского – это... — Егоршин замолкает на секунду, пробегая взглядом по взволнованным лицам родителей маленькой пациентки и продолжает, — это смертельная болезнь. Пара удивленно хлопает глазами, и худощавая миниатюрная девушка всхлипывает. — Ну ее же можно... — начинает глава семейства, делая шаг вперёд и слегка поглаживая жену по плечу, — Как-то вылечить?.. Руслан застывает на месте, сглатывает громко и разворачивает голову, ища поддержки у Володи. Тот встречает растерянный взгляд Егоршина и молча кивает, слегка прикрывая глаза. — Нет. Краткий ответ, видимо, выбивает из родителей дух, и девушка медленно оседает на пол, облокачиваясь о стену и смотря в пустоту. — Доктор, нет! Ну подождите! — мужчина начинает растерянно водить взглядом из стороны в сторону и в слепую размахивать руками, с немой надеждой посматривая то на Егоршина, то на Калинина. Девушка неожиданно вскакивает и резко хватает Руслана за халат, слегка притягивая к себе: — За что? — через ужасную боль стонет она. В ее заплаканных красных глазах читались только ужас и невероятная паника. Она вдруг падает на колени и, склоняя голову вниз, воет потерянным и отрешенным голосом, в котором не читается ничего, кроме бессилия и резкой злобы: —За что? Девушка, видимо, пытается ещё что-то сказать, но начинает громко рыдать, прикрывая лицо сухими руками и медленно мотая головой. — Простите, мы больше ничем не можем Вам помочь. — наконец начинает говорить Володя, привставая со своего места и уверенно хватая Руслана за плечо. Всхлипы начинают становиться ещё громче, и девушка в беспомощности сжимает волосы, поднимая голову вверх и воя от горя. Муж присаживается рядом с женой, и они оба обнимаются, в бессилии хватаясь друг за друга, пытаясь выплыть из этого океана боли, в который их неожиданно захлестнуло с головой. Врачи тихо выходят за дверь, стараясь упорно не обращать внимания на дикий вой, полный необъятной боли, доносящийся из-за их спин. — Может, это все-таки не Бильшовского - Янского? — непринужденно спрашивает Калинин, пожимая плечами, пока они идут по коридору. Руслан фыркает раздраженно, будто Володя начинает оспаривать какие-то простые истины: — Симптомы совпадают, чего ещё надо? — Ну... — растягивает гласную хирург, обводя взглядом проход, — может, ещё у какой-нибудь болезни есть такие симптомы. Кстати. Глицин твой не помогает! — он показательно вытаскивает пачку из кармана и машет ею перед носом Егоршина. Тот удивленно вскидывает бровь и пробегает взглядом по всему телу Калинина, словно пытаясь понять, насколько плохо тот себя чувствует. — Тогда тебе надо как-то отвлечься, — предлагает Руслан, слегка задевая рукой Володю и словно не обращая на это внимания. — Кто бы ещё сказал, как это сделать! — усмехается в ответ Калинин и улыбается солнечно, но устало, — пойду, пожалуй, полежу, а потом домой... — в подтверждение своим словам он широко и заразительно зевает. — Ну, тогда до завтра, — как можно более дружелюбно отвечает Егоршин и заворачивает за угол. Володя пару секунд смотрит на уже пустеющий коридор, а затем разворачивается и лениво плетётся к одной из палат. Часы пробивают восемь. Володя сначала не очень понимает, где он проснулся, и сонно потирает глаза, впервые за последнее время чувствуя, что выспался. Когда отдохнувший мозг наконец понимает, что вчера его обычное «полежать» превратилось в «сладко сопеть в чужой палате», Калинин начинает чувствовать странную вину, непонятно за что, и наконец решается взглянуть на часы. Семь утра. Проспать одиннадцать часов, совсем неплохо, учитывая пару последних, не самых хороших дней. Хирург с трудом поднимается с постели, разминая затёкшие мышцы, и уже было хочет выйти. Но как только берётся за ручку, что-то заставляет его развернуться и оглядеть палату. Что-то тут явно не то. В окно вроде никто не смотрит, дверь в личную ванную прикрыта, ну да, постель немного помята, но явно не это привлекло внимание. На прикроватной тумбочке, словно сверкая изнутри, лежит цветок. Володя подходит чуть ближе, почему-то дрожащими руками аккуратно берет его и начинает рассматривать. Обычный, если Калинин не ошибается, трёхцветный вьюнок. Синий цвет у немного потрепанных краев, мягко переходит в белый, а затем создаёт красивый градиент с ярко-оранжевым. Странно. Володя почему-то задумывается на пару секунд, бесцельно покручивая в руках цветок и пытаясь себя успокоить. Навряд ли это ему. Возможно, пациенту, возможно, уборщица оставила, возможно, вообще из окна залетел. Но это точно не ему. Хотя в глубине души все равно поселяется мерзкое и неприятное сомнение, которое, видимо, чувствует себя как дома и удобно устраивается, уже не собираясь покидать нагретое местечко. Оля моментально залетает в ординаторскую и быстренько скидывает с себя пальто, боковым зрением наблюдая за все ещё зевающим Володей. — Ты сегодня рановато, — отмечает она, усаживаясь напротив и внимательно разглядывая своего собеседника, который крутит что-то непонятное в руках. — А я никуда и не уходил, — почти гордо произносит Калинин, откидываясь на стуле — в чей-то палате заснул, а там вот это кто-то оставил, — он наконец перестаёт крутить вьюнок в руках и ненадолго демонстрирует его Ходасевич, а затем быстро прижимает обратно к себе, словно боясь, что она его украдёт. — Подожди, но у нас тут на этаже никто не лежит! — Оля удивленно хлопает глазами и с интересом наклоняется вперёд, пытаясь ещё разок увидеть цветочек. — Мало ли... — беспечно пожимает плечами Володя, продолжая, — может, это кому-нибудь из «дневных». «Дневными» они называли тех пациентов, которые днём приходят на разные процедуры, а ночью уходят домой, но при этом их палата все равно считается занятой. — Так у нас и «дневных» сейчас нет! — Ходасевич почему-то решает своим долгом достучаться до Калинина, — это кто-то тебе принёс! Володя так и застывает на месте и настаёт его очередь удивленно хлопать глазами. Он не может сказать в ответ ничего ясного и лишь что-то мямлит себе под нос. — А у Володи появился ухаже-е-ер! — растягивает гласную Оля и довольно улыбается, словно разом решила проблему галактического масштаба. — У Володи появился ухажёр? — Рихтер с интересом заглядывает в ординаторскую и уверенно заходит внутрь, с противной улыбочкой поглядывая на хирурга. — Да ладно вам! Это наверняка случайность! — в подтверждение своим словам он уверенно встаёт и выкидывает цветочек в мусорку, отчего сердце почему-то болезненно сжимается, — Давайте лучше работать. — Вот я все-таки не считаю, что это Бильшовского - Янского! — Володя упорно стоит на своём и обводит каждого в помещении яростным взглядом. — Тогда скажи нам, что это такое, — Оле уже явно надоел весь этот цирк и она пытается лениво спорить с Калининым. Руслан внимательно следит за этой недо-перепалкой и с наслаждением поедает сушки, которые сегодня достанутся, видимо, только ему. Рихтер же, пропуская все слова мимо ушей, прокручивается на стуле, все ещё о чем-то сосредоточенно размышляя. — Да в том же справочнике посмотрим! — фыркает раздраженно Володя и, протянувшись через весь стол, хватает заветную книжку. Обложка с характерным звуком ударяется о стеклянную поверхность, и Калинин отстраняется резко, ошарашено смотря на страничку. Оля тихонько усмехается в кулачок и с противненькой улыбочкой рассматривает справочник. Даже Рихтер, придя в себя от такой оглушающей тишины, разворачивается, удивленно переводя взгляд с невролога на хирурга. На страничке, вдоль и поперёк исписанной болезнями, лежит уже знакомый вьюнок, только слегка другого окраса. Теперь его края белые, отдающие розовым цветом, а серединка все та же, ярко-оранжевая, сверкающая под искусственный светом. Володя с ужасом смотрит на цветок и подбирает его дрожащими руками, смотря на него словно не на обычный вьюнок, а на невероятно редкую, космическую вещь. — Егоршин! — выводит всех из ступора зычный голос Рихтера — На пару слов. Названный послушно вскакивает, и оба молча удаляются за дверь, оставляя бедную Олю наедине с застывшим от ужаса Калининым. Два врача останавливаются в каком-то уголочке, и диагност резко надавливает тростью в живот Руслана, с силой прижимая того к стене: — Я знаю, что это ты подкидываешь Калинину цветы! Думаешь, я не вижу, каким удовлетворённым взглядом ты смотришь на него, когда он находит очередное «чудо»? Егоршин усмехается хрипло, смиренно поднимая руки вверх в беззащитном жесте, и беззаботно отвечает: — Я всего лишь хочу, что бы он отвлёкся от своих мрачных мыслей. — Но тебя ведь раньше никогда не заботили его мрачные мысли? — место ярости уступает тупое любопытство, и Рихтер чуть ослабляет давление, позволяя Руслану слегка отойти в сторону и поправить халат. — Меняюсь в лучшую сторону, чего и вам советую. — язвит в ответ Егоршин и улыбается довольно, словно кот. — Если это как-то повлияет на его работу, я эти вьюнки засуну тебе, сам понимаешь, куда! — Рихтер наконец отходит в сторону и позволяет Руслану выскочить из лап слегка хромого хищника, исчезнув в кучной толпе пациентов. — А у Володи все-таки ухажёр-е-ер! — Оля в своей любимой манере улыбается и растягивает гласную, боковым зрением замечая, как в ординаторскую заходит Руслан а через пару секунд - Рихтер. — Оля, если у тебя его нет, не значит, что и у меня его не должно быть! — язвит в ответ Калинин, бросая быстрые взгляды в сторону новоприбывших, и наконец произносит: — Синдром Веста! Вся тройка замирает на месте, словно сказано что-то запретное, и начинает с ужасом таращиться на Володю. — Ну, а что? Это все объясняет: и судороги, и задержку в развитии, и даже нистагм! — Калинин перечисляет все и находится в явном шоке от самого себя, радостно улыбаясь и обводя глазами присутствующих, — И не смертельно. Рихтер пару мгновений размышляет, затем кивает быстро, незаметно, и, шагая к своему кабинету, бросает: — На МРТ ее, там все выясниться, а тебе... — врач переводит взгляд в сторону Егоршина, исподлобья разглядывая его пару секунд, а затем отрешённо, но многозначно кивает, удаляясь из помещения. — Почему ты вдруг решил, что у неё не Бильшовского - Янского? — спрашивает Руслан, боковым зрением подглядывая за хирургом, который что-то сосредоточенно искал в компьютере, когда два врача уже начали делать МРТ. Володя усмехается кротко, потирает уставшие глаза и откидывается на стуле. В голове каша, все смешалось в одну непроходимую кучу, которую обойти никак уже не получится и остаётся только разбирать все. Вот и зачем он вообще настоял на другой болезни? Как будто ответ - это что-то очевидное, блестящее на самой вершине этой горы. Но, на самом деле, думать над ответом сейчас - это как искать иголку в стоге сена. Легче сначала сжечь все ненужное, а потом схватить единственную сверкающую вещь среди пепла от трехцветных вьюнков. — Да просто жалко стало, — Калинин пожимает плечами, стараясь сделать это как можно более беспечно и отрешенно, но выходит наигранно и, мягко говоря, плохо. Егоршин на такую «потрясающую» актерскую игру лишь усмехается громко и улыбается мягко, заставляя Володею вопросительно склонить голову. — Ты себе хотя бы не ври! Тебе плевать на этого пациента, точно как и мне. — Руслан неожиданно переходит на резкий тон, и у хирурга кружится голова от такой резкой смены настроения. Невролог вообще был человеком контрастов. Мог сначала улыбаться мягко, до дрожащих коленок, а потом стрелять такими яростными взглядами, что хотелось спрятаться где-нибудь и переждать конца этой стадии и застать «миролюбивое спокойствие». Но сейчас, видимо, худшие времена не удастся обойти стороной, а поэтому надо лезть в самый центр бури. — Не знаю я - почему! Захотел, вот и все, у меня и так в голове каша: вьюнки, осень, хандра, глицин твой чертов, ещё вьюнки, та палата, вьюнки, вьюнки, вьюнки! А ещё ты тут со своими вопросами глупыми! — «лучшая защита - это нападение», видимо, таким девизом руководствовался Калинин, когда все-таки полез в этот ураган, каким-то образом умудрившись его успокоить. Руслан сжимается весь, застывает, мямлит что-то явно не дотягивающее до осмысленных слов и наконец выдавливает из себя: — Но ведь... Володя не даёт ему возможность ответить и самодовольно тыкает в монитор, указывая на малюсенькую точку, где-то в основании мозга: — Смотри! Это все-таки Веста! Откидывается на стуле расслабленно и смотрит с улыбкой, от который ноги подкашиваются. Калинин все-таки тоже человек контрастов.