Глаза Правды

– Послушай. Я много думал о том, что произошло, – Том незаметно потянулся через стол, чтобы, как он видел в фильмах, положить свою руку на ладошку Эдда. Гоулд нервно выдохнул, внимательным взглядом посмотрел в лицо собеседника, но руку не убрал. Странно. Он чувствовал себя странно. Эдд думал о предстоящем разговоре довольно долго – целую неделю – и все равно не знал, как ему следует себя вести. Мэтт со своими советами, мнением насчет Тома и расчетами всевозможных исходов только вносил еще больший хаос в сложившуюся ситуацию, а не помогал. Гоулд никогда раньше не сталкивался с подобным, да и не считал, что когда-нибудь захочет состоять в хоть сколько-то серьезных отношениях. Тем более так скоро, тем более с мужчиной, тем более с Томом. И все же Эдд Гоулд, отсиживаясь дома в компании простуды и Ринго, все ждал и ждал чего-то, а сегодня, в раннее воскресное утро, проснулся удивительно выспавшимся и в беспричинно приподнятом настроении. – Гоулд, ты слушаешь вообще? Я, между прочим, с потрясающими речами перед тобой выступаю, которые всю неделю готовил, а ты в окно смотришь, – обиженно проворчал Риджуэлл. – Я слушаю, честное слово, – эхом отозвался Гоулд. – Так вот, я, конечно, понимаю, что все это, возможно... Нет, абсолютно точно, неожиданно для тебя. Но во время прослушивания или еще раньше что-то у меня внутри щелкнуло. Не уверен, когда это началось, и ты был просто невероятно... Невероятно... Невероятным. Ладно, я все перепутал и полностью забыл слова. Ты меня сбил. В общем, ты будешь со мной встречаться? То есть я ни к чему не принуждаю тебя, да и, если не захочешь, то никто не узнает ни об этом разговоре, ни о твоём решении, каким бы оно ни было. Но... Было бы здорово попробовать, правда? Держаться за руки, вместе лежать на диване и разговаривать, все такое. Чтобы решиться выдавить из себя хоть что-то, у Эдда теперь не было недели – какие-то несколько жалких секунд. Все вокруг словно замерло и сузилось до них двоих. Слева сидел Эдд Гоулд, нервно кусающий губы, а справа склонился над ним Том Риджуэлл, красивый, уверенный в себе. Опускайте занавес, апплодируйте, бис. Эта сценка, словно взятая из книжки, помогла Эдду выбрать, игнорируя неодобрение Мэтта и собственное дурное предчувствие на самом краешке сознания. Нечто кричало оттуда о том, что люди не меняются резко, как Том, что нестыковка есть, безусловно есть. Но Гоулд был слишком взволнован и слишком счастлив, чтобы прислушиваться к абстрактному «нечто», когда совсем рядом был вполне определенный англичанин Томас Риджуэлл. – Да, Том, было бы действительно здорово, – неловко выдавил из себя Гоулд. Том счастливо улыбнулся, показывая ямочки на щеках, и Эдд подумал, что, кажется, еще никогда не видел ни у него, ни у любого другого ныне живущего человека такой замечательной улыбки. Гоулд заглянул в голубые, водянисто-выцветшие глаза Риджуэлла. Они казались нереальными, не от мира сего. И в тот момент, когда Эдд решил, что жизнь по-настоящему удалась, глаза Тома на долю секунды мелькнули черным. Гоулд подавил нервную дрожь и громкий возглас, с силой зажмурился, потряс головой и снова посмотрел на Риджуэлла. Все было хорошо. Ему показалось. Точно показалось. Галлюцинации, порожденные его воображением от недосыпа или уже от страха этих самых галлюцинаций. Да хоть просто потемнело в глазах от скачка давления – Гоулд готов был поверить во что угодно. Нельзя бояться в такой важный момент. В памяти Эдда шелохнулось размытое воспоминание – коридор, кресло, вода. Гоулд заставил себя сосредоточиться на лице Тома, мысленно отвесив себе пощечину. – И раз уж мы все разрешили, то, может быть, ты хочешь прогуляться? – спросил Риджуэлл. – Конечно, – выдохнул Эдд и вместе с излишним количеством углекислого газа в лёгких избавился от излишнего количества бреда в голове. – Идём. До вечера воскресенья к имени Тома в списке контактов было добавлено текстовое сердечко, а границы личного пространства заметно сузились – пока что за этот день Гоулд больше не заметил никаких изменений в их отношениях. *** Сегодня, в среду, Эдд снова занимался на парах в одиночестве, если не считать Лорел, скромно усевшейся рядом в середине дня. Ее, видимо, попросил присмотреть за ним Мэтт, который с начала недели пропадал неизвестно где, коротко написав о неотложных и важных делах. Эдду было немного обидно оттого, что Харгривз не ждал своего лучшего друга в университете после целой недели его отсутствия. Да, Мэтт навещал простуженного Гоулда пару раз, но ведь это не считается. Как не считается и попытка дать Эдду компанию в лице нынешней пассии Харгривза, Лорел. В ее глазах явственно проглядывала симпатия и заинтересованность, но Гоулд пока не нуждался в собеседнике. Коротко спросив о нынешнем местоположении Мэтта и получив в ответ точно такое же недоумение со стороны Лорел, Эдд и думать забыл о ней. Под партой он держал телефон и, конспектируя диктуемую профессором лекцию, параллельно потихоньку переписывался с Колином Редмэйном. В середине жаркой дискуссии о том, какие музыкальные инструменты приятнее и необычнее по звучанию, Колин между прочим вспомнил о Томе Риджуэлле. «Ты ведь его хорошо знаешь, да?» – это сообщение немного насторожило Эдда. Ждать подробностей ему пришлось недолго, и через несколько мучительно долгих минут Колин пояснил: «Ну, понимаешь, я интересуюсь как официальный представитель группы, частью которой он стал. Первое время все шло очень гладко, но вот последние несколько дней Том ведёт себя слегка странновато. Может, у него что-нибудь случилось?». За последнюю неделю с Риджуэллом случился только он, Эдд. Впрочем, «слегка странновато» не значит «плохо». Может быть, он на репетициях витает в облаках и вспоминает их последнюю встречу, вечером в понедельник. Тогда Гоулд, не изменяя привычке, зашёл проверить состояние Тома, его пальцев и его квартиры. На этот раз можно было обойтись и без бинтов – на репетициях музыкантов щадили больше, чем они сами щадили себя. Они вдвоем уселись за столом, склонив головы, Эдд возился с пластырями и йодом, Риджуэлл свободной ладонью перебирал волнистые волосы Гоулда. Теперь это было официально разрешено. Закончив, Эдд долгим взглядом окинул проведенную работу и, подняв глаза к лицу Тома, медленно прикрыл веки, краснея до ушей и как бы давая Риджуэллу свободу действий. На этот раз Эдд не отодвинулся. Колин вырвал Гоулда из его собственных воспоминаний сухим уведомлением о входящем сообщении. Редмэйн пояснил, что Том два недавних сбора группы то был донельзя рассеян, мечтал и чуть не засыпал на ходу, то становился агрессивным и собачился со всеми. «Вчера, в среду, Том подрался с Эллиотом, моим младшим братом, я тебе о нем рассказывал. Сам знаешь, у Эллиота неприятный характер, и я точно не пытаюсь его обелить. Но тут драка произошла без серьёзной на то причины – Эллиот с Томом спокойно разговаривали, мой брат как-то глупо пошутил, но к этим его грубостям все привыкли. А они уже катаются по земле, колотят друг друга. Эллиот в больнице – Том избил его чуть не до полусмерти. Дело кое-как замяли, но оно должно было дойти до полиции». Эдд был поражен этой странной новостью. Он честно ответил, что знает возможную причину рассеянности Риджуэлла, но вот о его злости и взвинченности понятия не имел до рассказа Колина. Гоулд добавил, что, если это необходимо, он заглянет к Тому после пар и обо всем расспросит. Редмэйн поспешно настрочил: «Ни в коем случае не иди один, ничего не предпринимай без меня. Я не хочу, чтобы фингал под глазом и парочка переломов появились ещё и у тебя. Лучше я встречу тебя в конце занятий, и мы вместе все продумаем. По рукам?». Эдд признал такой план более разумным и на всякий случай отправил Колину адрес здания университета. Гоулд несколько подавленно распрощался и постарался наконец сосредоточиться на конспекте. До конца текущей пары настроение Эдда упало ниже плинтуса, и даже неожиданная встреча с Колином не радовала так, как должна была. Все равно они бы встретились на выходных, причем без всяких неприятных на то причин. А вот Риджуэлл и вовсе побил все рекорды – да, конечно, он вечно ищет старого-доброго боя без правил и, если человек ему неприятен, то в качестве повода использует даже самую малость, но это уже было слишком. Тем более, по словам Колина, которому Эдд за время общения начал доверять, особенной вражды между Эллиотом и Томом не наблюдалось. Да и Риджуэлл вроде как сам решил измениться к лучшему, так ведь? Расстраивало и то, что Том ничего не сказал. Гоулд весь разнервничался и, кое-как дождавшись перерыва, сложил тетрадки и письменные принадлежности в портфель, встал с насиженного места. Хотелось подумать о чем-то другом и ненадолго отвлечься. Лорел оторвалась от рисования каракуль на последнем листе записной книжки. Она зевнула, потянулась, разминая похрустывающую спину, заправила прядь спутанных, изломанных от едкой синей краски волос. – Ты куда, Эдди? – полюбопытствовала она. – Следующее занятие ведь будет здесь же, в этой аудитории. Гоулд закатил глаза. Обращение «Эдди» было личной привилегией Мэтта, а не его девушки, даже если Лорел достаточно тесно общалась с их компанией раньше и не была незнакомкой. Очевидно, ничего ужасного в этом обращении не было, но оно заставляло считать, что Лорел пытается копировать манеры речи Харгривза и таким образом заменить его. А сама мысль о «замене» приводила к тому, что с Мэттом что-то могло случиться, и это никак не отвлекало от уже имеющихся переживаний. Вскользь Эдд отметил и то, что он не обязан отчитываться перед Лорел, как какой-то пятиклассник перед родителями, но вслух этого не сказал. В любом случае она наверняка интересовалась по большей части из-за просьбы Харгривза, а не по своей инициативе, значит, сердиться и срываться на Лорел было бы бессмысленно и несправедливо. – Прогуляюсь. У меня как минимум минут двадцать в запасе, а здесь ждать скучно, – неохотно пояснил Гоулд и, закинув зелёный рюкзак на плечо, выскользнул в коридор, не давая Лорел и шанса напроситься пойти с ним. Наверное, из-за поспешности отступления Эдд не заметил, что в другой части кабинета от парт отделился ещё один человек и быстро зашагал вслед за ним. Гоулд смотрел на лица людей, снующих за пределами кабинетов по узким коридорам большей частью снизу вверх, и такой ракурс одновременно был ему привычен, но и доставлял лёгкий дискомфорт. Все вокруг казались взрослыми, а он и ещё несколько низких молодых людей и девушек – проблемными подростками. Эдд с трудом протолкался сквозь плотный поток, движущийся в противоположном от нужного ему направлении, выудил из раздевалки свое пальто (или почти свое – Торд до сих пор тесно ассоциировался с ним) и отправился на улицу. Приближающаяся зима с каждым днем все явственнее проявлялась в окружающем мире – в стальном оттенке неба, изредка показывающегося из-за туч, ледяных дождях и слякоти. Гоулд вдохнул полной грудью и чуть не подавился морозным и колючим воздухом. Декабрь точно будет холодным. Эдд взлохматил себе волосы и почувствовал, как посвежело в мыслях после двух часов почти непрерывных занятий и очередной порции испорченных нервов. Гоулд опустился прямо на каменные ступеньки и, поежившись, поднял широкий воротник, весь нахохлился. Сзади хлопнула тяжёлая и старая деревянная дверь. Эдд обернулся на звук – рядом с ним на корточки присел Эдуардо в тонкой бежевой ветровке. Он выглядел получше, чем в прошлый раз, но все равно явно был усталым. – Привет, Гоулд, – пробормотал он, отводя взгляд. – Как... Твои дела? Эдд пожал плечами. Из всех людей мира Эдуардо сейчас был ему нужен меньше всего. Однако сам Эдуардо так не считал и, видимо, достаточно красноречивое молчание Гоулда принял за просьбу начать первым. – Знаешь, я все никак не мог поговорить с тобой. Не было подходящего момента. А теперь удобный момент появился, и мне бы хотелось извиниться за тот случай, – Эдуардо нервно одёрнул ветровку и ее рукава. Он заглядывал Гоулду в глаза, словно надеясь прочитать его мысли, но тот поджал ноги и уткнулся лицом в колени. – Я не буду обращаться в полицию. Если тебе угрожал Том или докапывался Мэтт, то я попрошу их оставить тебя в покое и скажу, что ты мне все отдал. Просто забудем о том случае, ты прощен и ничего мне не должен, можешь идти, – меланхолично проговорил Эдд. Уже было очистившиеся мысли его с приходом Эдуардо вновь завращались вокруг Мэтта и его местонахождения, Тома и его драки. Голова начинала болеть. Но Эдуардо не оставлял попыток возразить. – Мне правда очень стыдно за то, как я с тобой обошёлся. Тогда я залез в долг, игровой долг, и запаниковал. Сроки показались мне слишком короткими. Но за эти несколько недель я раздобыл денег и выплатил половину или даже чуть больше. У меня в запасе есть время. Я понимаю, что мы никогда не были друзьями и я был этому причиной, но в этот раз я по-настоящему перегнул палку: одно дело – задирать тебя, другое – избить. В общем, Эдд, обещаю, я все верну... – Эдуардо, послушай. Я рад, что смог помочь тебе, хотя ты, конечно, мог бы просто попросить словами, а не нападать. Я рад, что ты вынес урок из этой неприятной ситуации. И я был бы рад поговорить с тобой, но не сейчас. Мне бы хотелось побыть в одиночестве, – изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ляпнуть что-нибудь обидное, проговорил Эдд. – Да, я понимаю, но... Гоулд поднял голову и сердито посмотрел на непрошеного собеседника. – Да мне плевать! – вскричал он, не выдержав, но тут же спохватился и перешёл на спокойный тон, вполне подходящий для светской беседы. – Эдуардо, послушай меня, пожалуйста. У меня сейчас тоже происходит много гадостей в жизни: я боюсь за своего лучшего друга и за своего парня. А теперь ещё раз назови меня гомиком или педиком, как ты всегда делал для поднятия настроения, и проваливай отсюда, – Эдуардо встал, пристально глядя на Гоулда со смесью испуга, сострадания и стыда. Эдд подумал, что он ляпнет что-нибудь вроде «у тебя есть парень?» (Гоулд сам не знал, с чего это он стал таким бесстрашным, но сейчас ему было так глубоко безразлично мнение этого придурка), а Эдуардо лишь тихо, скованно спросил: – Я могу тебе, ну, помочь как-то? Если эти твои гадости связаны с деньгами, то я знаю, где можно быстро заработать, это легально, никаких проблем с законом... Эти внезапные благородные порывы с его стороны были так абсурдны и так не вязались со сложившимся у Эдда образом Эдуардо, что Гоулд просто не смог сдержаться и рассмеялся. – Нет, Эдуардо, ты ничем не можешь помочь, но спасибо за предложение, – все ещё посмеиваясь, веселясь на грани истерики, сказал Эдд. – Бывай. И Эдуардо, не упустив случая ещё раз извиниться, наконец пошел обратно в здание. Кажется, камень вины и совести свалился с его плеч, и Эдуардо прекратил сутулиться, да и стал просто выглядеть повеселее. Во всяком случае, он действительно сделал все, что мог, и теперь они вряд ли ещё хоть раз поговорят так же мирно. Гоулд отсалютовал ему вслед и, пронаблюдав, как дверь открывается, выпускает облачко тепла, голосов и энергии и закрывается снова, вновь отвернулся к стороне улицы. Сейчас многие были на работе, и все вокруг было пусто – ни машин, ни прохожих. Атмосфера навевала мрачноватые постапокалиптичные ассоциации. Эдд решил, что он начинает замерзать, потому медленно поднялся с земли, ещё разок-другой напоследок глубоко вдохнул и выдохнул чистый воздух, примерно с тем же удовольствием и удовлетворением, с каким затягивался своими дрянными сигаретами Ларссон. «Может, пора бы последовать примеру Торда и начать курить? Тогда пальто хотя бы будет пахнуть мной», – мимоходом подумал Эдд. Гоулд побрел внутрь – разумеется, до начала следующей пары ещё было время, но до аудитории ещё надо было добраться. Он неосознанно поискал глазами Эдуардо, но, что было вполне ожидаемо, его уже не оказалось в поле зрения. «И всё-таки подойти ко мне и поговорить было очень мило с его стороны», – заметил Эдд про себя, снимая пальто и стараясь никого не толкнуть локтем. – «Не стоило мне так категорично прогонять его». Он направился к аудитории и успел подойти как раз к звонку. Занятия продолжились. На самом деле Эдд любил учиться и узнавать что-то новое – при условии, что его никто и ничто не отвлекало, знания давались в хоть немного интересной форме (даже не обязательно, чтобы было блюдечко с голубой каёмочкой) и хоть немного затрагивали его, Эдда, мирок. Но, наверное, с самого первого дня после происшествия с Руби по-настоящему позаниматься у Гоулда не получалось. В этом не было его вины – что ж, если точнее, он был виновен в этом, но не целиком. Стандартно не соблюдалось одно или сразу несколько обязательных условий, необходимых для усвоения Эддом информации: или профессор говорил так, словно его выдернули из загробного мира и заставили читать детям лекции, или отвлекали соседи, или сам материал не был новым и актуальным. Вот и сегодня Гоулда отчаянно и бессовестно отвлекали – на этот раз его собственные измышления. Наконец Эдд не выдержал и тихонько настрочил в мессенджере два сообщения: «Мэтт, когда освободишься, напиши, где ты пропадаешь» и «Том, привет, ты как, все хорошо?». Гоулд с трудом удержался от порыва написать «Риджуэлл, какого дьявола ты избиваешь Эллиота Редмэйна?». После этого волнение в душе, в сердце или даже где-то в желудке поулеглось, и Эдд соизволил обратить внимание на огромную грифельную доску внизу. Но профессор кафедры уже стёр предыдущие записи и приступил к закреплению пройденного на предыдущих занятиях, так что Гоулду осталось лишь слегка разочарованно вздохнуть и прошептать печальное «как жаль». Эдд не без скептицизма заглянул в тоненькую тетрадку Лорел, где из сегодняшних записей была только дата, выведенная каллиграфическим почерком, подчёркнутая и даже обведенная несколько раз. Не густо. Лорел на стенку готова была полезть от скуки. – С чего бы это мистер Пангборн столько времени уделяет повторению? – шепотом поинтересовался у нее Эдд. Та наклонилась к его уху – ее сережки качнулись в такт движению и блеснули – и зашептала в ответ: – Понятия не имею. Ни на что не намекаю, и я точно не подглядывала, но если бы ты иногда обращал внимание на происходящее, а не на некого Колина Редмэйна, то заметил бы, что не только с Пангборном такое. Все учителя какие-то квёлые, повторяют материал или непонятно бубнят себе под нос. – Кто бы говорил про внимание, Лорел, – Эдд кивнул в сторону ее конспекта. – Наверное, у них недавно был общий сбор, где над ними и их учебной программой издевались пять часов подряд. Это бы объяснило, почему даже Пангборн сегодня скучный. Или, может, они решили провести внеплановую сессию зачётов и теперь пичкают нас повторением? – Надеюсь, нет, боже упаси, – Лорел передёрнула плечами. – Мэтт прогуливает, ты витаешь в облаках, а Кортни заболела, считай, предыдущих записей больше ни у кого не достать. – Я скажу твоему парню, что эксплуатируешь его самого и его лучшего друга, – безобидно улыбнулся Эдд. Лорел запустила себе руки в синие волосы и с притворным ужасом зашептала в ответ: – О нет, только не это, мистер Гоулд, пощадите!.. Я буду приносить вам обеды каждый день, только не выдавайте мою тайну. Гоулд хотел было подыграть, но внимание его зацепилось за слово «обед». – А про обеды я запишу, скоро пригодится – зарплата кончается, цены растут, – с печальным видом подметил Эдд. Поддельный ужас в глазах Лорел чуть не сменился настоящим, но она вовремя вывернулась: – Я не сказала, что не буду взимать за обеды плату, равную их первоначальной стоимости в магазине, – с гордостью за собственное остроумие подметила Лорел. Гоулд, постепенно захватываемый азартом, с восторгом отбил ее словесный выпад. В такой вербальной перепалке они провели ещё долгое время. *** Часов в шесть вечера Эдд выбрался из университета – под конец учебного дня он вспомнил, что осталась парочка долгов по одному из предметов, что он одолжил у одного из знакомых зелёный маркер и стоит его вернуть, что надо заглянуть в библиотеку и найти книгу с подробно расписанной историей средневековой Англии – в уже имеющейся у Гоулда не нашлось нужной информации для курсовой. В результате Гоулд закрутился в делах, задержался в здании дольше, чем планировал, и из головы совершенно вылетел уговор о встрече с Колином. К счастью, Редмэйн тоже где-то задержался, и ему не пришлось ждать долго: спустя пару минут после прибытия Колина на нужное место, Гоулд плавно выскользнул на улицу и, глядя под ноги, направился куда-то в сторону дома, а Колин бешено замахал ему руками. – Эй, Эдд! Я здесь, привет! – крикнул Редмэйн и даже подпрыгнул, разбрызгивая подмерзшую слякоть во все стороны. Гоулд вздрогнул, заозирался по сторонам и, почти сразу наткнувшись взглядом на Колина, поспешил к нему. Полы его пальто распахнулись, и развевались, и хлопали на ветру, словно плащ какого-то низенького суперзлодея из второсортного фильма. – Тише, тише, не торопись ты так, – успокоил Эдда Редмэйн. – Сначала застегни пальто на все пуговицы, завяжи шарф, а то он у тебя размотался и вот-вот упадет. А уже потом мы с тобой поздороваемся и поболтаем. – Извини, я забыл... Забыл про встречу, – протараторил Эдд, хватая ртом воздух. Пробежка на короткую дистанцию неожиданно сильно сбила его ранее ровное дыхание. Немного успокоившись и отдышавшись, Гоулд тут же вступил в битву с непослушными и ужасно тугими пуговицами, а потом и с теплым шарфом спокойного мятного оттенка. Эдд подумал, что было бы неплохо, если бы шарф по-настоящему пах мятой, и Эдд мог бы утыкаться в него носом и вдыхать, чувствовать этот аромат. Колин терпеливо ждал, лучезарно улыбался одними только глазами, глядел в небо и мычал какую-то мелодию. Уловив готовность Эдда начать разговор то ли боковым зрением, то ли шестым чувством, Редмэйн опустил взгляд вниз, прямо на личико Гоулда. – Сколько ты пробыл здесь? – спросил Эдд, нервно скрещивая руки на груди, словно пытаясь отгородиться от чувства вины. – Совсем чуть-чуть, меньше пяти минут. Мне кажется, я как раз вовремя. Я ведь думал, у тебя занятия кончились ещё сто лет назад, а ты, оказывается, только вышел, – беззаботно проговорил Колин. – А почему ты пришел позже, чем хотел? – поинтересовался Гоулд. – Только если ты тоже расскажешь, почему задержался, – парировал Редмэйн, видимо, надеясь, что они оба отшутятся и отложат эту тему. Но Эдд рассказал, и настала очередь Колина. Тот почесал за ухом, взлохматил волосы, откашлялся и, отводя взгляд, проговорил: – Для начала, я немного задержался на репетиции. Мы там обсуждали дальнейшие планы: скоро ведь концерт, есть всего месяц на адаптацию Тома и разучивание всех песен, а группа осталась без Эллиота, ведущего вокалиста. – Мне стоило лучше присматривать за Томом. Я должен был заметить, что он не в настроении и готов избить кого-нибудь, – вставил Гоулд. Редмэйн был уверен, что примерно так Эдд и отреагирует, потому и не хотел рассказывать о причинах своей задержки. Гоулд принимал проблемы окружающих по-настоящему близко к сердцу, и Колин просто желал ему добра, никак не лишней головной боли. – Произошедшее было чьей угодно виной, но точно не твоей, Эдд. Ты, если захочешь, немного поможешь мне с разрешением последствий, но не потому, что был замешан, а по собственной инициативе. В общем, я ездил навещать Эллиота в больницу (по дороге туда и обратно я и застрял в пробках, просидел в автобусе лишний час, не меньше), там говорят, ему нужно посидеть в палате с недельку как минимум – гипс на кисть и на ногу уже наложили, ждут, когда у него с ребром полегче станет. О концерте в его случае и речи быть не может, ему вздыхать тяжело, не то что петь. Так что мы решаем, кто бы мог Эллиота подменить на вокале, а уж на синтезаторе и я сыграю, если потребуется. Ты, случайно, не поешь? – без особой надежды спросил Колин, все равно продолжая улыбаться, теперь немного устало. – Не умею, извини, – пожал плечами Эдд. – Колин, а почему ты улыбаешься? Я имею в виду, ты не выглядишь очень расстроенным, хотя у тебя день гораздо хуже моего выдался. – Просто не вижу особенного повода быть несчастным, – отмахнулся Редмэйн. – С братом моим все будет хорошо, может, станет чуть поспокойнее и менее нахальным. Кости срастутся, с концертом что-нибудь придумаем. Я бы даже удивился, если бы все прошло гладко, – это слишком просто и неинтересно. Сегодня я сделал много чего полезного, теперь встретился со своим хорошим знакомым по имени Эдд Гоулд. Я почти счастлив, Эдд. Чтобы убрать «почти» из этого предложения, нам нужно просто придумать, как поговорить с Томом и не дать ситуации повториться, а ещё уйти в более теплое место. Согласен? Эдд проникся идеей Редмэйна, почувствовал, что и он готов недолго побыть не таким требовательным к расплывчатому понятию «счастье». Таким образом, его день перескочил с отметки «полный отстой» на «ничего из того, что было бы просто ужасно». – Согласен. Идём, – Эдд повел Колина к автобусной остановке, чтобы потом посидеть за чашечкой чая у Гоулда в студии. Он надеялся, что дома найдется вторая чашка для Редмэйна, иначе придется поить его кипятком из стеклянного стакана. Небо (скорее, плотный слой туч, который все привыкли считать небом) над ними стремительно меняло оттенки с голубовато-серого на грязно-розовый и, наконец, светло-синий. Стемнело быстро, ещё до того, как Эдд и Эллиот вышли из автобуса. Прямо на глазах у Гоулда, который как раз глянул в окошко, разом вспыхнули фонари. Грязная каша из листьев и слякоти, размазанная по асфальту, заблестела неровным светом, но этого Эдд уже не мог заметить, как бы он ни прижимался к мутноватому стеклу. Гоулд, уже выбравшись из транспорта и ведя за собой с интересом оглядывающегося Редмэйна, проводил долгим взглядом типовую многоэтажку Риджуэлла, располагающуюся на пути к его собственному «человеческому муравейнику». – Что там? – спросил Колин, заметив, как потускнел взгляд Эдда и каким тоскливым он на секунду показался. – В этом доме Том живёт. Так не хочется с ним ругаться по поводу драки, но он мне даже ничего не сказал, а ведь мы только... – Гоулд не закончил предложение и продолжил шагать. Колин влез на поребрик и замедлил ход, балансируя между тротуаром и дорогой. – Что? – снова задал вопрос Редмэйн. Заметив, что Эдд не торопится с ответом, Колин решил, что Гоулд просто не понял, о чем он, и пояснил: – Ты сказал, что вы с Томом только что-то сделали, и не договорил. – Да неважно. Просто мы только помирились после небольшого разногласия, вот мне и не хочется заново начинать все это, – кое-как отмазался Эдд. Сказать «мы с ним только начали встречаться» Колину было гораздо труднее, чем тому же Эдуардо. Гоулд знал, почему: мнение Редмэйна значило больше. Эдд привык думать об Эдуардо как об огромном назойливом комаре, который ежедневно донимал его своим писком в университете, пил из Гоулда кровь на протяжении последних нескольких лет, раздражал и пугал одновременно. И то, что один раз этот кровопийца извинился, хоть и сильно подняло его положение в глазах Эдда, не сделало лучшим другом. А вот Колин изначально был добр к Эдду, показал себя как человек, с которым хочется провести долгие годы, и вместе преодолевать трудности, и жевать жвачку, и все прочие подобные замечательные вещи, относящиеся к идеалу дружбы. Гоулд хотел избежать малейшей возможности разочаровать Редмэйна – примерно этого же он хотел, когда только-только познакомился с Мэттом, а потом стал ближе к нему и начал относиться проще, по-семейному. Стоило полагать, когда-нибудь Эдд придет к этому этапу и с Колином. А вот Тома он боится разочаровать до сих пор. Жаль только, что, очевидно, сам Риджуэлл не беспокоится о таких мелочах, как разочарование Эдда, его нервы, его привязанность, его дружба и его любовь, если не побояться такого слова. Они с Колином вошли в подъезд (задумавшись, Гоулд чуть было не прошел мимо него) и поднялись в студию Эдда. Их встречал Ринго. Кот приветственно тёрся о ноги и руки Гоулда, полностью игнорируя Редмэйна. – Странно. Обычно Ринго очень интересуется новыми людьми, а он тебя даже не обнюхал, не потёрся, не укусил, – обратился Эдд к Колину и тут же развернулся обратно к коту. – Ты в порядке, зверь? Не заболел? Ты ведёшь себя как-то... Не так. «Не так» было верным определением для многих событий, произошедших с Эддом в последнее время. Он повел себя не так и отправился в ночной клуб. Там что-то пошло не так, и теперь Руби Хилл мертва. С книгой про Марту и Мартина что-то не так. С Томом тоже что-то не так. Да и с Эдуардо, наверное. – Может, сейчас мой запах похож на твой? Мы с тобой пропахли машинами и улицей, вот Ринго и не различает нас, – предположил Колин и погладил кота тыльной стороной ладони. – Да, наверное, ты прав. Я пока приведу в достойный вид его миски, игрушки, а ты располагайся. Редмэйн вызвался помочь, аргументируя это тем, что у него никогда не было питомца, а ухаживать за котами очень интересно, необычно и здорово – словом, одно удовольствие. Эдд решил поощрить стремление Колина к природе и животным, а не убивать интерес на корню, поэтому дал ему задание попроще и поручил расчесать Ринго шерсть и сменить воду и корм в мисках, а сам направился к лотку. – Так мы сегодня будем решать что-нибудь по поводу Тома? – спросил Гоулд между делом, уже заваривая чай на двоих, закончив с Ринго. – Да, конечно, – закивал Колин. – Мне кажется, лучше всего сначала тебе обсудить с ним ситуацию по телефону. Это позволит нам избежать самых острых моментов и драк, особенно учитывая, что в этой битве силы точно окажутся не на твоей стороне, Эдд. – Разумно, – задумчиво согласился Гоулд и поставил кружку чая перед Редмэйном. – Но потом все равно нужно будет встретиться и обсудить с глазу на глаз. Мне необходимо не только слышать, но и видеть Тома, чтобы понимать, что у него на уме. – Не боишься идти один? – Он мой лучший друг уже много лет, с чего мне его бояться? – вопросом на вопрос ответил Эдд. На самом деле он немного побаивался, но Колину об этом было говорить необязательно. – Я помню, как ты успокаивал его перед прослушиванием, чтобы он не побил меня из-за того, что я тебя не пускаю. Я видел тебя, и мне показалось, что тогда ты его немного боялся. И я тебя не осуждаю: Том действительно бывает страшным. Кажется, Колину ничего и не нужно было сообщать – он сам все обо всех знал, потому что разбирался в людях и умел смотреть внимательно. – Том неплохой человек. Он может быть добрым, милым, спокойным, – неуверенно начал защищать Риджуэлла Эдд. – И я в это охотно верю, – согласился Редмэйн. – Но эти его качества не отменяют того, что он может быть и рассерженным, агрессивным или жестоким. Они не опровергают факт, что мой брат лежит в больнице. Я говорю все эти вещи к тому, что с Томом надо серьезно поговорить, причем поговорить именно тебе, потому что ты, как я думаю, самый близкий к нему человек. И если ты переживаешь за исход встречи с ним, то это абсолютно нормально. Я здесь, чтобы поддержать тебя, успокоить тебя, помочь тебе сделать все как лучше. – Ладно, хорошо. За меня не волнуйся, Том мне ничего не сделает, я уверен. В общем, как я поступаю: звоню ему, выясняю его точку зрения на ситуацию, спрашиваю, почему он был в плохом настроении и сорвался на Эллиоте, пытаюсь разрешить проблему, приглашаю к себе. Здесь мы поговорим, выпьем чаю и сделаем так, чтобы больше этих вспышек гнева не было. Ничего не может пойти не так, верно? – Думаю, это хороший план, – одобрил Колин. – Приступай, когда тебе будет удобно, и сообщай мне о каждой стадии. *** Сквозь плотную ткань портфельчика Эдд услышал, как его телефон звякнул от пришедшего сообщения. Мэтт писал, что завтра он вернётся на занятия и что Эдд может заночевать у него с четверга на пятницу – то есть сегодня ночью. Харгривз заявлял, что у него умопомрачительные новости, и Гоулд буквально чувствовал, как из текста сообщения сочится самодовольство, проступает через экран мобильника и стекает по его ладоням. Эдд хорошо знал Мэтта, а потому не предпринял ни малейшей попытки заранее разузнать, в чем, собственно, дело – так тот будет только дольше тянуть интригу, и ничего от него добиться не получится. Но Харгривз знал его ещё лучше, а потому сразу же добавил, что Эдд не может скрыть своего любопытства даже за текстом сообщений. Гоулд не стал отпираться. Лорел, которая на этот раз села рядом уже в самом начале дня, словно всегда занимала эту позицию, заглядывала Эдду через плечо. Гоулд относился к этому вполне толерантно, пока она не принялась отбирать телефон, дабы сказать пару ласковых слов своему незадачливому ухажеру, пропавшему с радаров. Тут уж Гоулд проворно выключил экран и как можно дальше отодвинулся от Лорел. Затем, убедившись, что его соседка более или менее успокоилась (на них уже начинали коситься с ближайших рядов), Эдд уточнил у Харгривза, будут ли они ужинать вместе или соберутся уже ближе к ночи, надолго ли Гоулд задержится, и – совершенно непринужденно – не о Руби Хилл ли новости. Гоулд получил точные ответы на первые два вопроса и расплывчатое «не совсем» на последний. По настоятельной просьбе Лорел Эдд спросил, нельзя ли ее привести в гости на пару часиков, и Мэтт осторожно написал, чтобы Лорел подождала ещё немного – скоро он появится на занятиях и даже достанет для нее третье местечко в их с Эддом ряду. Лорел, что было ожидаемо, все же обиделась, но Мэтт был непреклонен. Заходя в дом четы Харгривзов всего через час после окончания последней пары (он бы управился и за полчаса, если бы не нужно было заходить домой, чтобы взять одежду и выложить из рюкзака некоторые книжки), Эдд был уверен, что его ожидает нечто по-настоящему стоящее, если уж даже от присутствия Лорел так настойчиво отделались. Мэтт встретил его прямо на пороге и таинственно повел рукой в пригласительном жесте. Харгривз выглядел так, как выглядит человек, несколько дней просидевший дома и просмотревший по меньшей мере пять сезонов очень интересного сериала: небритый, взлохмаченный и, что просто удивительно, в самой обыкновенной и достаточно дешевой футболке. Правда, приглядевшись, Эдд узнал в ней свою, одну из оставленных после переезда бесформенных, широченных и очень длинных футболок. Надо сказать, Мэтт выглядел в ней если не эффектно, то хотя бы много лучше, чем Эдд. – Ну, привет. Где ты пропадал? – буднично поинтересовался Гоулд, снимая пальто и разуваясь. Харгривз забрал у Эдда рюкзак с вещами. – Я не пропадал, а вел расследование. Причем я почти все время был здесь. Я думал, за неделю ты хоть разок навестишь меня, – скорбно протянул Мэтт и, драматично прикрыв глаза, отвернулся. – Но в этом мире нельзя рассчитывать, что ты нужен своему лучшему другу. – Я и не надеялся на то, что сам Мэттью Харгривз может скучать по мне, – в тон Мэтту сказал Эдд. – Считал, что раз уж он слишком занят, чтобы осведомиться о моем здоровье, то и интереса он ко мне вовсе не питает. – Ладно, Эдди, иди сюда, несчастное простуженное нечто. Сначала напою тебя горячим шоколадом, расскажешь, что у тебя новенького. – Ну нет, сначала ты расскажи, что ты там раскопал, – по-детски строго приказал Гоулд. – Я проявляю интерес к жизни своего лучшего друга (и это правда), так что отложим эти глупые расследования и отогреем тебя. Эдда, нетерпеливо кусавшего губы, с силой подтолкнули в сторону комнаты для гостей руки Мэтта, чтобы тот сразу переоделся в домашние вещи. Усадьба Харгривзов всё-таки была его вторым домом и местом, куда бы Гоулд пошел, случись вдруг с его студией что-нибудь непоправимое, поэтому было бы глупо брать что-нибудь парадное. Пробравшись на кухню, Эдд застал Мэтта за приготовлением горячего шоколада: тот засыпал в кастрюльку с почти кипящим молоком несколько разломленных пополам шоколадок. Гоулд знал, что Харгривз любит экспериментировать, а не готовить, поэтому предпочел просто сесть за стол и отвернуться, не глядя, как Мэтт издевается над продуктами. Это было верным ходом: так Эдд хотя бы решился попробовать вязкое варево, которое впоследствии оказалось очень неплохим на вкус. Дорогой шоколад достаточно сложно испортить. Харгривз пристально следил за каждым глотком и, увидев, что Гоулд даже не поморщился от неприязни, расплылся в улыбке и принялся пить сам. – Скажи мне, Эдди, ты хорошо спишь в последнее время? Глюки с кошмарами не возвращались? – с тревогой вдруг вспомнил он, оставляя пустую (насколько было возможно оставить ее пустой) чашку. – Стал спать немного побольше, – здесь Эдд не соврал, – чувствую себя хорошо, – здесь сообщил полуправду. – Глюков не было довольно давно, – а тут Гоулд откровенно и нагло обманул Мэтта, отчетливо вспомнив о черных глазах Тома. Эдду не нравилось думать, что с обычными людьми такого не случается. Он был обычным. Он не сумасшедший. – Ну и отлично, – улыбнулся Харгривз. – А вот у меня телефон начал чудить, ты просто не представляешь: позавчера я лежал в своей комнате, а он... – Мэтт не смог сдержать смеха, попытался вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться, но вместо этого расхохотался ещё сильнее. Эдд, встретившись взглядом с Харгривзом, и сам рассмеялся. Немного погодя Мэтт смог продолжить: – Извини, просто это очень забавная история. В общем, дело было так... И, беседуя в таком духе, они просидели на кухне до самого вечера. Около восьми часов вернулись родители Мэтта. С ними Эдд был знаком: это были закрытые для всех, кроме друг друга, люди, достаточно заносчивые и успешные, чтобы никто их не любил. Отсутствие претендентов на должность друга семьи их устраивало, потому что мистер и миссис Харгривз умели наслаждаться тишиной и уединением. Они вдвоем разъезжали по миру в командировках, свободное время большей частью проводя в загородном доме, везде были вместе, и каждый с какой-то суровостью обожал своего партнёра и составлял его мир и стены. Все эти знания Гоулд почерпнул от Мэтта. Он мало кому «распинался о предках», потому что большинство думало, что богатые родители души не чают в своем единственном наследнике. Когда Эдд только собирался переехать к Мэтту и пожить какое-то время у него, он решил, что точно должен спросить разрешения у его родителей. Харгривз-младший честно сказал, что родителям абсолютно все равно, и они Гоулда не заметят, даже если бы он жил в доме с десяток лет. Эдд настоял на своем, и его представили мистеру и миссис Харгривз как лучшего и единственного настоящего друга Мэтта. В ответ на вежливое и достаточно проработанное приветствие, которым Эдд вполне гордился, он получил настолько безразличные взгляды по отношению к нему, к их сыну и его жизни, что сразу понял: Мэтт был совершенно прав. Гоулд первое время до дрожи боялся родителей Харгривза и старался не показываться им на глаза, но потом привык. И Мэтт, наверное, привык. Да и бывали они в их доме не в самой элитной части Лондона редко. Эдд считал, что родители Мэтта не только не знают его самого в лицо (об имени речи не идёт), но и напрочь забыли, что какое-то время назад, довольно долго, с ними жил ещё один человек. Итак, родители Мэтта вместе вернулись домой около восьми часов вечера. В этот момент, когда тяжёлая входная дверь с грохотом захлопнулась, а домработница побежала встречать хозяев, которые в целом могли считаться просто гостями, Харгривз понял, что он до сих пор не рассказал Эдду о продвижении расследования. Поэтому они на скорую руку убрали за собой остатки ужина, съеденного ещё около половины седьмого, и, подождав, пока две пары ног прошагают по направлению к спальне и запрутся там, вышли в коридор. Кухня была не самым атмосферным местом для обсуждения важного детективного дела, как решили оба. В просторной прихожей с высоченным потолком, таинственным, интригующим и необычайно неуютным интерьером они уселись на кожаный диванчик, и Мэтт принялся что-то искать в памяти своего телефона. Наконец он молча показал Гоулду список исходящих звонков, подождал, пока Эдд пробежится глазами по цифрам, и с невероятно довольным видом захлопнул замшевую обложку мобильника. Харгривз поджал ноги, стараясь по возможности игнорировать холод, волнами прокатывающийся по полу. На кухне было гораздо теплее. Мэтт, видимо, ждал от Гоулда какой-то бурной реакции, желательно, восхищения и благоговения, но Эдд только скептично на него поглядел. – И что это такое? Я должен что-то понять? Эдд нетерпеливо смотрел на него, но не решался в упор начать допрос. Гоулд поежился – его пижамная футболка и шорты, вполне отвечавшие запросам человека, живущего в маленькой душной квартирке, совершенно не грели в отделанном холодным камнем прихожей Харгривзов. Мэтт не знал, отчего его родителям не пришла в голову мысль выложить пол дорогим паркетом – это ведь тоже престижно. Но было бы уютнее и теплее. – Ладно, если ты такой недогадливый, то я сейчас расскажу, подожди, – прошептал Мэтт, глядя, как их пожилая домохозяйка проходит мимо, прислушиваясь и бросая на них любопытные взгляды. Женщина устало улыбнулась Эдду, тот вернул ей точно такую же вымученную улыбку. Гоулд снова умоляюще посмотрел на Мэтта, но, как известно, все носящие фамилию Харгривз в душе театралы, а потому Харгривз-младший изо всех сил тянул интригу и подогревал без того уже кипящий интерес Эдда. – Может, пойдем ко мне? Здесь вот холодно, да и ходят тут всякие... – нарочито безразлично протянул Мэтт. – Да иди уже! – взвился Гоулд. Они поднялись с диванчика: Мэтт важничал и вставал чинно, волной, Эдд просто-напросто вскочил. Правда, до конца выдержать представление таки не удалось, потому что Харгривз побоялся, что его лучший друг вот-вот взорвется от подавляемого нетерпения. – Ладно-ладно, Эдди, рассказываю, – Мэтт примирительно поднял руки. – Сегодня четверг, так? Почти две недели с того момента, как мы были на кладбище и предположили, что у Руби есть сестра. С этого момента в универе мы не пересекались по разным причинам: кто-то бесцельно валялся на диване, а кто-то искал сведения по нужному делу, – Мэтт многозначительно откашлялся; Гоулд показал ему язык и состроил рожицу. Они вошли в комнату Харгривза и улеглись друг против друга на ковре. Здесь отопление исправно выполняло свою задачу. – И не безрезультатно, как ты уже понял. Все пять дней я звонил и звонил по номеру Руби с салфетки, звонил и звонил целую кучу раз. Раз уж гудки были, то я знал, что рано или поздно у кого-то на том конце закончится терпение, и он или выключит телефон, или разобьёт его, или ответит. Мне повезло – трубку сняла какая-то девчонка, явно взбешенная. Она мне кричит: «Да уймитесь вы наконец! Вы ошиблись номером – здесь больше не оказывают никаких услуг, особенно тех, ради которых вы звоните. Шлюха закончилась, поганые твари». Это цитата, если что. А я ей отвечаю, как самый настоящий джентльмен: «Я звоню не ради подобной низости, мадемуазель. Я хочу поговорить с вами о Руби Хилл, и вы не можете отрицать, что вы знали ее». Нет, Эдди, я, конечно, понимаю, что, возможно, пересказываю не слово в слово, но ты, пожалуйста, не смейся. В общем, она бросила трубку, но потом я снова набрал ей, сочинил хорошую ложь, и она по-настоящему сдалась. Рассказала мне, что ее зовут Мэддисон Хилл, подтвердила, что Руби была ее родной сестрой. Но самое интересное – в ночь смерти Руби звонила ей дважды. В первый раз она сообщила Мэддисон, что познакомилась с одним хорошим мальчишкой и ради него может пропустить заработок. Сестра не ждала Руби дома до самого утра, не переживала. Говорит, что второй раз ее домашний зазвонил уже после того, как она легла – Мэддисон не посмотрела на часы, но мы предполагаем, что часа в три-четыре ночи. Руби явно была пьяна в стельку, что с ней не очень часто случалось, и кричала про придурка Тома (с этим определением в свете последних событий я, пожалуй, соглашусь). Она говорила, что ее нагло выставили из дома, и это укладывается в версию Риджуэлла, так? Возражений нет? – Мэтт ненадолго остановился и подождал, пока Гоулд отрицательно покачает головой. – Тогда идём дальше. Руби упомянула, что Мартин опасен. Мэддисон не знала никакого Мартина, но ты, Эдд, знаешь, – Харгривз азартно улыбнулся, встал и заходил по ковру туда-сюда. – Книга про Марту и Мартина действительно существовала и сыграла какую-то важную роль, хотя ее из всех нас видел только ты. Эдди, ты говорил с ней о книжке? Возможно, это послание?.. Тут Гоулд решил вмешаться, пока их небольшое расследование не переросло в одну из теорий заговора. – Мэтт, постой. Я не могу вспомнить, о чем я говорил или не говорил с Руби, но это не повод придумывать полную бессмыслицу. Зачем мне рассказывать о глупой любовной драме на тусовке? В каком контексте ты это представляешь? «Смотри, Руби, Том Риджуэлл, о котором я тебе все уши прожужжал, похож на персонажа из этой книги, возьми, почитай»? Это нонсенс и просто тупизм, – резонно заметил Эдд. – Постой, ты сравнил Тома с Мартином? – Харгривз, кажется, услышал из всей фразы только то, что ему понравилось. – Просто привел пример, чтобы ты понял, что заходишь слишком далеко. У тебя уже мозги набекрень, Мэтт. Что ты сегодня принимал: ЛСД или что-нибудь новенькое? – Эдд тоже встал и сердито скрестил руки на груди. – А это здесь при чем? – Харгривз остановился и в недоумении посмотрел на Гоулда. – Ты сам знаешь, что я давно не ходил на те, плохие вечеринки. Я просто строю предположения, а ты выкидываешь вот такую штуку. Это очень обидно, потому что я чист, как стёклышко. Я, конечно, рассчитывал, что мы рано или поздно поговорим о наркотиках, но сейчас это было вообще не в тему, если ты всерьез не считаешь, что я сейчас под дозой. Мэтт смерил Гоулда настороженным, граничащим с разочарованным взглядом. Тот спешно отвёл глаза. – Прости, – Эдд покраснел от неловкости. – Прости, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. Вырвалась какая-то ерунда, а я не смог ее удержать, – осторожно улыбнулся он. Мэтт поднял руки в примирительном жесте. – Ничего. Я сам много ерунды болтаю, – Харгривз потрепал Гоулда по голове. – А ведь мы с тобой уже второй раз за все время чуть не поругались взаправду. – Ужас, – констатировал Эдд. – Именно, Эдди. Так что, у тебя есть идеи, почему Руби сказала, что «Мартин опасен»? Вот ты сравнил Тома и Мартина, и версия с предупреждением мне уже не кажется такой бредовой. – Может, Руби просто говорила про своего знакомого? Мало ли в мире Мартинов, – неуверенно сказал Эдд, будто сам себе не верил. – Все может быть. Но мне кажется, что в мире могут случаться и чудеса наподобие озарений перед смертью или чего-нибудь еще. Пообещай мне, что будешь поосторожнее в общении с Томом, тем более раз уж вы теперь... – Мэтт скривился, – встречаетесь, как ты сказал. Эдд вспомнил, что ему предстоит поговорить с Риджуэллом насчёт его драк и странного поведения, и решил, что предупреждение Руби, если это действительно предупреждение, пришлось очень кстати. – Обещаю. *** «Что ты хочешь от меня услышать, Эдд? Я действительно подрался с младшим Редмэйном, ну и что с того?» – зазвучал в динамике раздраженный голос голос Тома. Эдд уселся на подоконник и боязливо передернул плечами, весь сжался в комок, осторожно держа трубку телефона кончиками пальцев. – Том, послушай меня, пожалуйста, – мягко начал он. – Эллиот сильно пострадал, и мне его жаль. Я хочу понять, чем он тебя обидел. Ты ведь не можешь сломать человеку ребро просто так, верно? Что тогда случилось? Том пару секунд обдумывал свой ответ, словно выбирал между вариантом сказать правду и солгать. Кажется, он выбрал последнее. «У меня...», – Риджуэлл запнулся. – «У меня был нервный день, и мне было достаточно мелочи, чтобы кого-то покусать. А Эллиот – полнейший придурок, поэтому он попал под руку», – заключил Том. – Ты мог просто написать мне. Я бы приехал к тебе и поддержал бы тебя. Или по меньшей мере поговорил бы с тобой по телефону. Люди не боксерские груши, чтобы их бить, когда надо выпустить пар, Том. Если ещё раз тебе захочется выбить из кого-нибудь дурь просто так, от нервов, то можешь смело выдергивать меня из университета. Я буду рядом, чтобы довести тебя до ближайшей стены, которую можно пнуть, – отчётливо, произнося каждое слово своего монолога, проговорил Эдд. – Если ты сам не можешь до этого додуматься, – храбро добавил он. «Хорошо, Эдд, я... Больше такого не повторится», – смущённый неожиданным напором Гоулда, Риджуэлл растерял свою напыщенную мрачность. – Ты звучишь, как ребенок, – сказал Эдд. Не будь между ними нескольких сотен метров, Гоулд не смог бы придать своему голосу такую суровую интонацию. Том понял это и заискивающе спросил, нельзя ли ему зайти к Эдду и извиниться как следует. – Неужели ты не понимаешь, что извиняться нужно не передо мной, а перед Эллиотом? – искренне удивился Гоулд и, нахмурившись и бурно жестикулируя в пустоту, продолжил, все больше и больше будоража нервы и распаляясь: – Нужно извиняться перед Колином, который теперь ищет замену ему на концерте. Нужно просить прощения у других участников твоей группы, которым ты доставил столько хлопот и переживаний, у которых забрал спокойный сон. Я ругаю тебя за то, что ты поступил неправильно, а к тому же и не сказал своему парню об этом проступке. Если бы Колин мне не написал, то я бы так и не знал об этой идиотской драке. «Я действительно не хотел этого всего», – в Риджуэлле говорило само раскаяние. – «Потом, когда Эллиота забрали в больницу, я решил, что это моя проблема и проблема группы, а не твоя забота, и поэтому мне ее надо расхлёбывать, а не тебе». – То есть ты решил, что это не мое дело? – с укором уточнил Эдд. – Что я не обязан знать, во что и по какой причине влип мой Томас Риджуэлл? «Я плохо подбираю слова, когда не пишу на бумаге, Гоулд. Ты знаешь, что я не это имел в виду», – почувствовав прилив уверенности в себе от «мой» перед своим именем, Том продолжил пытаться оправдать себя. – «Я хочу все объяснить как следует и иду к тебе, Эдд. Жди», – выпалил он и повесил трубку. Гоулд выдохнул: ему было совестно вот таким образом ругать Тома, пусть тот эту трепку и заслужил. Сейчас начиналась самая сложная стадия плана. Гоулд пытался собрать по закоулкам сознания все оставшиеся ошмётки храбрости, злости, гордости и уверенности – набор, который был просто необходим, чтобы не сдаться всепоглощающему инстинкту, повелевающему простить Тома за все, погладить его по головке, обнять и с миром отпустить на все четыре стороны. Эдд хмуро сидел на подоконнике, смотрел на дверь и ожидал звонка домофона. Риджуэлла не было достаточно долго. Да, ожидание не скрашивало минуты, а растягивало, но времени, проведенного Гоулдом в тишине, должно было с лихвой хватить на то, чтобы Том мог не торопясь одеться, выйти, вернуться за ключами и прогулочным шагом добраться до его дома. Риджуэлл, если быть откровенным, так и не появился: вместо этого он прислал сообщение с просьбой выглянуть на улицу с каким-нибудь биноклем. Бинокля у Эдда, разумеется, не нашлось, поэтому он просто-напросто распахнул окно, высунулся из него чуть не наполовину и заозирался по сторонам. Опустить глаза вниз Гоулд догадался только через несколько секунд поисков чего-то на горизонте. Около входа в подъезд стоял Риджуэлл с гитарой и парочкой свечек, которые ветер с настойчивостью вредного ребенка пытался исподтишка задуть. Тоже увидев Эдда, он заорал: – Гоулд, я люблю тебя, извини за драку! Эта серенада посвящается тебе, – и Том что-то громко запел, со всей силы ударяя по тугим струнам пальцами, не медиатором, хотя на таком расстоянии Эдд, конечно же, не смог разглядеть подобной жертвы. Первые секунды Гоулд едва не вывалился из окна от неожиданности этого хода, затем он покраснел до кончиков ушей и готов был рассмеяться, поражаясь уровню неловкости момента. Что подумают люди вокруг? Когда Том зайдет, Эдд обязательно скажет ему, что «если ты рассчитывал своим замечательным концертом отвлечь меня от серьезного разговора, то у тебя не вышло». То есть Эдд думал, что обязательно скажет, но с каждым новым аккордом фраза эта становилась все более расплывчатой, а под конец Гоулд и вовсе не мог ни о чем думать, кроме как о желании стиснуть Риджуэлла покрепче и целовать его, пока они оба не успокоятся. Эдда распирало от счастья. К сожалению или нет (точно сказать при всем желании не получится), если Том все же преследовал корыстную цель отвлечь Гоулда от разговора ли, от опасных ли знаний или мыслей, то у него определенно получилось. Они одетыми лежали на диванчике Эдда и тесно прижимались друг к другу, чтобы ни один из них не свалился вниз, на пол. Вечером Том решил, что просто лежать и обниматься всю ночь было бы весьма романтично, и хотя Гоулд с тоской подумал об утере удобства в таком способе провести ночь, он согласился. Тени подрагивали и перепрыгивали с места на место в неровном и тусклом свете с улицы. До настоящего рассвета оставалось не меньше часа, но небо где-то на горизонте уже посветлело, и, если приглядеться, можно было различить, как снег хлопьями падал на подоконник, на деревья и дорожки, укрывая все пока сероватым слоем чистейшего холода, который с восходом солнца станет на какое-то время идеально белым. Ринго мрачно лежал в углу и смотрел на Риджуэлла со злостью и испугом. Но Том не обращал на него ровным счётом никакого внимания – он не спал ни секунды, занимаясь гораздо более важными делами. Он безотчетно гладил одной рукой волосы Эдда и смотрел на его трепещущие ресницы, тревожное, живое лицо. Другая рука с нежностью обвивала его плечи. Гоулд поминутно вздрагивал от бушующих кошмаров и тихонько стонал, не в силах вырваться из оков тяжёлого сна. Эдду казалось, что его душат. Глаза Тома постепенно переходили от холодного интереса водянисто-голубого до страстного обожания черного. – Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Тебе не стоит просыпаться, если мы можем быть здесь, вместе, – с улыбкой шептал Том на ухо Гоулду. – Я люблю тебя.