Глаза Правды

«Вы же вставите эту часть в интервью, да? Это проходит цензуру? Что ж, я постараюсь не очень сильно затягивать с развязкой, но, понимаете, это сложно описать в двух словах, хоть и немногое осталось в памяти из, ну, всего... Всего, что произошло. Или не совсем произошло, мне трудно судить. В моих же интересах поскорее покончить с рассказом, потому что, сами видите, чемодан при мне, даже Ринго здесь. Ринго, скажи привет», – Эдд Гоулд осторожно рассмеялся и поднял переноску повыше. Кот немного испуганно мяукнул. Одет Эдд был по-дорожному, удобно и без изяществ – слегка коротковатые джинсы, явно из детского отдела, растянутый свитер крупной вязки. Из-под носков виднелись бинты с розоватыми подтёками, а на левой руке красовался гипс с подписью Мэтта и парочкой нарисованных уже Гоулдом звёздочек и планет. На правой руке подживали порезы, а на лице чуть поблескивали лейкопластыри с динозаврами, скрывавшие глубокие и не очень раны на щеках, бровях, лбу. «Хорошо, пожалуй, мне стоит начать рассказывать прямо сейчас, пока такси до аэропорта еще не прибыло сюда. Все таксисты такие нетерпеливые... Итак, я пройдусь по основному. Происходило все это в понедельник, примерно через неделю после серенады Тома». *** Гоулд уставился на пришедшее от Риджуэлла сообщение. Лорел, которая теперь официально сидела рядом с ним и Мэттом, с неподдельным интересом заглядывала ему через плечо с одной стороны, а Харгривз – с другой. Эти двое любопытных сплетников точно нашли друг друга, и Гоулд даже самую малость ревновал, глядя, как каждую перемену они прячутся по укромным уголкам и начисто забывают поболтать с ним. Но это ничего. Рано или поздно им надоест хихикать в одиночестве, и они будут болтать вместе с ним, втроём. И Эдд не собирался показывать Лорел и Мэтту, что ему хоть немного нравится следить за их соревнованиями по придумыванию забавных историй, которые они время от времени проводят, да и слушать их настоящие истории тоже – Эдд не любил напрашиваться в чужие диалоги. Но Харгривз уж точно знал, что и в какой степени Гоулду нравится, поэтому рано или поздно они снова станут трио. В данный момент это действительно не так важно, просто чепуха, потому что ровно минуту назад Том просил приехать как можно скорее, ничего не объяснив, и не добавлял ни слова к уже доставленному сообщению. Учебный день был в разгаре, но Риджуэлл, очевидно, забыл или проигнорировал этот факт. И если уж он настолько категоричен, то, должно быть, это нечто важное и срочное. Эдд заволновался, причем тревога его усилилась еще и от мыслей о том, что ему придется сбежать с уроков. – Ты пойдешь к нему, да? – неодобрительно спросил Мэтт. С каждым новым днём, отмеченным очередным событием из серии «Эдд встречается с Томом и тем самым отравляет свое существование», мнение Харгривза о Риджуэлле снижалось на одну единицу и грозило перейти в категорию отрицательных чисел. Мэтт был уверен, что Том кардинально изменился в лучшую сторону всего лишь на пару дней, побыл лапочкой, заполучил Эдда и теперь постепенно возвращался в изначальное состояние. Ладно, не совсем в изначальное. Раньше он был ужасным эгоистом, которому дела не было ни до чего в мире, кроме гитары, а теперь он превращался в ужасного эгоиста и собственника, которому дела не было ни до чего в мире, кроме гитары и Эдда. И вот это уже странно. А его доброта и вежливость – так, обёртка на пару дней. Подумаешь. Лорел сложила руки на парте, удобно устроила на них голову и теперь несколько сонно наблюдала за диалогом, как за кино, которое ей нравится, но с каждым новым показом по телевизору постепенно начинает надоедать. – Что поделаешь, если я ему нужен. Я ведь сказал, что буду рядом, если понадоблюсь, обещал – значит, я и буду. Не могу ведь я теперь просто отказать ему. – Почему, Эдди? – скорчив несчастную мину, прошептал Харгривз. – Я же вижу, что тебе не нравится прогуливать уроки ради таких пустяков. Посмотри, он даже не объясняет, в чем дело, потому что боится, что ты не захочешь сбегать ему за кофе или откажешься пожалеть его после очередной несправедливо нанесенной ему обиды. Пойми, снова окажется, что Тому просто скучно, – глядя на упрямое личико Гоулда, Мэтт понял, что уговоры здесь бессильны и решил прибегнуть к хитрости. – Давай так. Если ты останешься тут, то после занятий мы с тобой пойдем праздновать победу в любой ресторан, хоть в лучший в Лондоне, – Лорел многозначительно приоткрыла один глаз, и Мэтт, уловив намек, спешно добавил: – Да, и Лорел тоже пригласим, если она захочет. А еще мы с ней выполним по одному твоему желанию. И фильм для пятничной ночёвки выберешь ты, я согласен даже на «Назад в будущее». Все, что ты должен сделать – написать Томасу Риджуэллу: «извини, мне так жаль, но никак не получится приехать, у меня гора долгов, серьезно». Видишь, проще простого. Эдд в растерянности переводил взгляд с переписки с Томом на выжидающего Мэтта. Харгривз сделал свой лучший ход, открыв все карты, и теперь кидал на Гоулда ободряющие взгляды и ждал вердикта. Невооружённым глазом было видно, как сильно Эдда терзало искушение остаться. Том нравился ему, безумно нравился. И Гоулд не понимал, почему ему не хочется проводить больше времени с ним теперь, когда они встречаются. Пожалуй, правильно будет сказать, что Тома стало слишком много, как бывает и с друзьями, и, оказывается, с любовниками. Риджуэлл был везде. Он был в сообщениях, он звонил по сотне раз на дню, он гулял с Гоулдом вечерами, водил его на аттракционы и к берегам Темзы, он встречал Эдда после занятий и доводил прямиком до дома, не понимая, что Гоулд хотел заскочить в магазин за продуктами или побыть с Мэттом. Но хуже того, Том был в мыслях Эдда. Он был там и днем, и ночью, мешал сосредоточиться на делах или сне и давил безмолвным присутствием. Можно было подумать, скоро это присутствие станет еще более очевидным, и Риджуэлл начнет допытываться до Гоулда по мысленной связи. Тому всегда было необходимо внимание. Эдд был с Риджуэллом всего две полных недели и уже так устал. Передохнуть от его требовательности один день не повредило бы, да тем более на таких искусительно-выгодных условиях... Но в конце концов Гоулд лишь стыдливо отвёл взгляд, поднял руку и дрожащим голосом окликнул: – Мистер Пангборн? Мне нехорошо, я могу сходить к медсестре, пожалуйста? Мужчина лет сорока, совсем еще не старый, с чувством юмора и непосредственностью подростка, которого большинство учеников просто обожало и который всегда здоровался со всеми студентами по именам, сегодня находился в какой-то полудрёме. Он вяло обернулся на голос. – Да, да, иди, Генри, заодно можешь принести мне аспирина. Что-то у меня сегодня голова разболелась, – и он снова вернулся к своей неразборчивой писанине. – Пока, Генри, – Мэтт лишь усмехнулся оговорке Пангборна, хотя Эдда пробрала дрожь от этого мертвого голоса. – Вечером все равно приходи, будем есть в ресторане. Можешь подумать над фильмом для ночёвки, но на «Назад в будущее» теперь даже не надейся, меня от него уже тошнит. И никакие желания мы с Лори исполнять не будем, правда ведь? – Харгривз легонько хлопнул Лорел по спине, она открыла глаза, подняла голову с парты и сердито сказала: – И не собиралась, – и она улеглась обратно. Эдд сгреб вещи с парты к себе в портфель, сунул его в руки Мэтту – все равно вечером они еще увидятся, с собой глупо носить лишние тяжести – и побежал между рядами к выходу. Его проводили слегка удивлённые глаза Эдуардо, но потом тот лишь вновь обернулся к окну и продолжил скучать. Эдд больше не был его делом. После того как Эдд чуть не попался из-за излишне любопытной уборщицы в гардеробной, допытывавшейся, куда это ученик собрался посреди пары, когда все остальные учатся, оставшаяся часть побега показалась лёгкой. Гоулд ненавидел врать другим, но с Томом ему приходилось меньше обращать внимание на разного рода упрёки совести, поэтому щемящее чувство вины в груди, вызванное образом обманутой уборщицы, Эдд сумел слегка подавить, дойдя до автобусной остановки. Все подталкивало Гоулда к тому, чтобы вернуться назад: шел ледяной дождь (именно ледяной, а не холодный – маленькие острые льдинки сыпались с неба, приходилось жмуриться и прятать лицо в ткани шарфа), пронизывающий ветер никуда не делся и дул прямо в лицо, а автобус пришлось ждать минут семь вместо обычных трёх. Но неудачное стечение обстоятельств лишь подстёгивало упрямость, и Гоулд еще увереннее продвигался к Тому, заставляя себя верить, что это действительно важно. Подобная упертость проявляется особенно сильно, когда родители уговаривают своего ребенка выпить чашку чая, а тот им назло мечтает о кофе. Может быть, он не понимает, что и выпил бы чаю, если бы не давление родителей, но сейчас, когда они просят об этом, – нет, ни за что на свете. Вот и Эдд, не будь все против него, остался бы в уютной аудитории вместе с Мэттом и Лорел, предпочтя их Риджуэллу, но со всеми их отговорами и неодобрением неправильная встреча с Томом становилась особенно заманчивой. И лучше бы она была важной, чтобы можно было утереть носы всем, кто считает, что Тому просто нравится терять его, Эдда, время. Гоулд с горем пополам добрался до студии, где репетировала группа с Томом. За последнюю неделю Эдд посещал их настолько часто, что все уже воспринимали его как нечто само собой разумеющееся. Кто-то из двух братьев-барабанщиков вчера заявил, что он будто знаком с «миничирлидером» всю жизнь и не представляет, как их группа существовала еще месяц назад. Надо сказать, Эдда приняли гораздо теплее, чем Риджуэлла. Тот после инцидента с Эллиотом держался ото всех в стороне, заучивал приготовленные к концерту табы и аккорды и не высовывался. Эдду же махали, когда он заявлялся к ним по просьбе Тома, интересовались его делами, Колин, присутствовавший на каждой репетиции, болтал с ним, а Риджуэлл, еще не поздоровавшись, лишь мученически морщился и тоскливо смотрел в окошко. Гоулд, стоило ему заметить этот взгляд, откладывал все приветственные любезности на потом и бросался к Тому. Тот позволял отвести себя на лестничный пролет, в раздевалку или же в уборную и получал от Эдда тихий приветственный поцелуй. Улыбался. Потом рассказывал, зачем он пригласил Гоулда в его обеденный перерыв или же после занятий. В этот раз было немного по-другому. Во-первых, Том позвал Эдда прямо во время пар, во-вторых, сегодня он не пассивно глядел на тучи за стеклом, а сразу накинулся на Гоулда. Не успел Эдд ответить на приветствия Колина и остальных, как Том чуть ли не с разбега крепко обнял его, ничего не стесняясь, на глазах у всех. Эдд вспыхнул: ему было стыдно, ведь мало ли кто может о чем подумать. Он с трудом вывернулся из объятий, запыхавшись, а шея, за которую держал его Риджуэлл, раскраснелась и болела. Наверняка будет синяк. – Я тоже рад тебя видеть, Том, – Гоулд криво улыбнулся, стараясь держаться так, будто ничего не случилось, а на него не смотрело человек пять. – Привет. Ты пока выходи в коридор, расскажешь там, как у тебя дела, зачем писал. Я сейчас буду, только поздороваюсь с ребятами. Риджуэллу явно не хотелось уходить. Судя по выражению его лица, единственное, чего ему хотелось, – скромной компании Эдда, а никак не ее лишения. Он просто не мог ждать момента, чтобы рассказать о чем-то невероятно важном. Но Гоулд быстро учился и сумел освоить давящий и одновременно умоляющий взгляд, которым Том сам так часто одаривал его. Риджуэлл вздохнул и вышел. – Ух ты, это было неловко, – нервно рассмеялся Колин. Другие поддержали его. – Это точно. А что с ним сегодня? – все еще достаточно выбитый из колеи, поинтересовался Эдд. Нужно было поскорее сгладить инцидент, некомфортный в первую очередь для Гоулда, и уже потом идти к Тому. – По-моему, я его обидел, – сознался Колин. Он не выглядел особенно расстроенным по этому поводу. – Том хотел позвать тебя, чтобы ты послушал его куплет во время перерыва на ланч, а я сказал ему, что нельзя тратить чужое время по пустякам, да еще и так откровенно. И он назло тут же написал тебе. Потом забрал мой телефон, чтобы я не смог предупредить тебя, а твой номер наизусть я не помню. Эдд не сразу осознал слова Колина. Мэтт был прав: Том действительно не позвал его за чем-то важным. Он написал ему даже не потому, что соскучился, а просто для того, чтобы насолить Колину, показать, что он может вертеть Эддом так и сяк. Просто глупая подлость. – Ясно, – сказал Гоулд, и тень пробежала по его лицу, когда он отвернулся и пошел прочь из комнаты. – Я поговорю с ним. – Извини! – крикнул Редмэйн ему вслед. Но Колин не был ни в чем виноват. Том поймал Эдда, как только тот вышел в коридор и дверь захлопнулась за ним, и на Гоулда обрушилось столько мелких поцелуев, что рассудок его слегка помутился, а все мысли растворились. Их отношения странно скакали туда и сюда по нескольку раз на дню, из жара болезненно бросало в холод, и это было не романтично, не страстно, а лишь болезненно и неверно. Только что Том болтал о любви на века, и вот он дуется из-за неправильной интонации или неосторожно брошенного взгляда. Только что Эдд тонул в голубых глазах Риджуэлла и был готов посвятить им всю свою жизнь, но вдруг Том совершает очередную оплошность, чужие уговоры берут верх, и Гоулда захлёстывает волна совестливости и желания как можно скорее все разорвать, сбежать, встать на путь праведный. А потом колесо делает новый оборот, и Эдд с аппетитом хрустит искусительно вкусным яблоком. Том ведь был дьяволом, пусть и весьма капризным. Гоулд крепче прижал к себе Риджуэлла. Неважно, что он хотел сказать, неважно, какие обиды ему еще придется проглотить, неважно, что говорили Руби Хилл и Мэтт Харгривз насчёт Мартина... Насчёт Тома... Неважно. Том здесь, и его шершавые щеки, и его жёсткие волосы, и его черные голубые глаза тоже, а все остальное может гореть ярким пламенем. *** – Пусти меня! – злобно ревел Том, барабаня во входную дверь. Он перепил, это было очевидно, но от этого Эдду не становилось легче. Вечером пятницы Гоулд решил никуда не идти, остаться дома и немного повторить учебный материал. Учитывая все сложности отношений с Риджуэллом, Эдд не был уверен, что в последнее время хоть немного заботится об университете. Не стоит утаивать и то, что Гоулд хотел провести немного времени в одиночестве, с тех пор как все свои свободные минуты Эдд дарил Тому. Естественно ведь иметь пару часов только для себя. И вот Риджуэлл, очевидно, не смог найти лучшего применения освободившемуся вечеру, чем пропить его. Гоулд мог это понять. Такое поведение простительно, ему всего лишь не стоило оставлять Тома в одиночестве и тишине. Ответственные и справедливые родители не винят трехлетнего ребенка в том, что он съел те конфеты, которые ему было нельзя, и подавился. Родители винят себя в том, что оставили конфеты на столе. Эдда потряхивало, как при высокой температуре, он запустил руки себе в волосы, крепко сжав пальцы у самых корней, дабы хоть сколько-нибудь привести себя в чувство, спиной прижался к входной двери. Он крепко зажмурился, заскулил от отчаяния и медленно сполз на пол по шершавой поверхности металла. Пускать Тома внутрь было нельзя, ведь тогда он разворотит всю квартиру и разберет Эдда по кусочкам, но ведь кто-то наверняка уже услышал крики и вызвал полицию. В таком случае нельзя и оставлять Тома снаружи. Риджуэллу не нужны неприятности, полицейским не нужны лишние синяки, а соседям не нужен шум и тревоги. Столько разных людей недовольны из-за Эдда сейчас или будут в ближайшем будущем, что пара его собственных царапин не идут ни в какое сравнение. «Если я люблю Тома», – думал Эдд, – «я должен впустить его. Если он любит меня, то не сделает ничего плохого. Покричит, поругается, но не ударит. Он любит меня, хотя бы как друга, хотя бы как постоянного собеседника. А я люблю его». «Если я люблю Тома», – мысленно повторял Эдд снова и снова, пока медленно поднимался с пола и решался на очередную глупость. Удары в дверь не затихали, глухие вопли Тома настойчиво врывались вихрем в уши Эдда, и от них было никуда не деться, нигде не скрыться. Непослушными руками он медленно открывал защёлку за защёлкой, и вот, наконец закончив, Гоулд приоткрыл дверь, надеясь осторожно выглянуть в коридор. Однако очередной пинок, который послал Риджуэлл уже открытой двери, заставил ее со всей силы распахнуться и болезненно стукнуть Эдда по руке. Гоулд почувствовал, как по плечу разливается жар, и поморщился от тупой гудящей боли, наполнившей всю его левую руку, но постарался не выдать этого ощущения. Том не виноват. Том, надменный, праведно разгневанный и слегка покачивающийся, переступил порог квартиры, запнувшись и чуть не упав на пол. Ситуация показалась бы Эдду слегка комичной, если бы происходила без его участия, может, он бы даже посмеялся от того, как неуклюже-горделиво передвигался Том. Совсем немножко, по-дружески. Но сейчас Гоулду было не до смеха. По инерции дверь прошлась по размашистой дуге, с сухим треском стукнулась о стену и захлопнулась – пружина встала на место. Эдд вздрогнул и шагнул назад. Обнаружив, что еще есть много места за спиной, Гоулд спешно отскочил далеко за радиус, где Том мог бы достать его кулаком без лишних шагов и, следовательно, без вероятности зацепиться обо что-нибудь и упасть. – Ты... Оставил меня. Не хотел впускать, – медленно, стараясь не путать слова, сказал Риджуэлл спокойно. Эдд знал это натянутое, дрожащее спокойствие-струнку, знал, что за ним последует «бум», взрыв, извержение, лавина, да что угодно массово летальное. – Ты пугаешь меня, Том, – тихонько сказал Эдд. Он попытался надавить на жалость, предпринял последнюю отчаянную попытку образумить Риджуэлла, но эти слова лишь сработали как спусковой механизм с заранее снятым предохранителем. – Ах, я пугаю маленькое несчастное облачко, вы посмотрите на него! Да Эдди-бой сейчас расплачется! – Том театрально взмахнул руками, будто взывая к воображаемой аудитории. – Стань ты хоть чуточку менее жалким, малой, а то мне стыдно показываться с тобой на людях! – Пожалуйста, – блекло прошептал Эдд одними губами. Взгляд его застыл: с неизбежным финалом он мог только смириться. Гоулд больше не верил, что он хоть сколько-нибудь дорог Риджуэллу. Как он вообще мог подумать о такой глупости? Неизбежный финал был и у Марты. Его нельзя было проследить, предугадать заранее, но она была обречена на принятие нужного решения. Марта была обречена на прыжок с высокого утеса, как и Эдд, но уже со своего. Гоулд надтреснуто всхлипнул. Струнка терпения Риджуэлла лопнула, и он с каким-то очередным оскорбительным восклицанием ринулся на единственного человека, который когда-либо по-настоящему любил его. Неважно, кем они друг другу приходились и как были взаимосвязаны, факт оставался фактом: Томас Риджуэлл со всей возможной ненавистью оборвал единственную ниточку, крепко оплетавшую его и державшую над пропастью, тонкую-претонкую ниточку, не дававшую опуститься ниже плинтуса и умереть, как дворняга, в подворотне. Все вокруг Эдда прогнулось и разбилось на отдельные кадры и пиксели. Вот летит тарелка со странным гудящим звуком, удивительно четко Гоулд увидел, как она качнулась вправо и влево, прежде чем разбиться о стену. Том, его глаза чернее ночи, из них сочится какая-то склизкая гадость, он замахивается, бьёт, замахивается, бьёт. Эдд лежит на диване, на полу, под опрокинутым столиком и кипой разорванных, смятых рисунков. Краем глаза, прежде чем удариться о мягкую стенку дивана по милости Тома, Гоулд увидел Ринго, застрявшего в текстуре окна, и услышал его паническое мяуканье с той стороны стекла. Кот точно был там, с ним точно что-то было не так, потому что потом, утром, дома у Мэтта Эдд вспоминал, как сильно ему хотелось просто остановить весь хаос на пару секунд и помочь Ринго. Но что именно было с котом, Гоулд не запомнил, да это было и к лучшему. Когда Эдд бросил на кота второй взгляд, он уже был в относительном порядке и испуганно шипел, забившись в угол подоконника. Мир «пролагивал» – слово не самое литературное, но наиболее подходящее. Эдда бил Том, и все крутилось и вертелось не только перед глазами Гоулда, который неумело уворачивался, падал и катался по полу, но и по-настоящему. Вот бетонная и очень крепкая несущая стена прогнулась вовнутрь, словно резина, вот пара листочков из кипы, что смахнули в пылу борьбы, зависла в воздухе, вот неправильно отбрасываемая Риджуэллом тень тихо кашлянула, будто устав от криков хозяина. Эдд мог бы объяснить все это, если бы захотел. Он мог списать все на обман зрения, галлюцинации, многочисленные удары головой и сотрясение мозга. Но желание помочь Ринго в беде было слишком реальным, чтобы его игнорировать. И Гоулд впервые намеренно ударил Риджуэлла в ответ, вложив в удар все силы, что у него оставались. Стол затрещал под весом опрокинувшегося на него Риджуэлла, но все же выдержал. Том скатился на пол. Пока он медленно отходил от потрясения и боли и пытался подняться, Эдд носился по комнате, то ища глазами ключи, то ботинок, откинутый куда-то в пылу сражения, то телефон, который тоже мог пригодиться – полезная же штука. К тому времени как Риджуэлл был на ногах, Эдд, в пижаме, теплых ботинках, надетых на босу ногу, пальто, шарфе набекрень и с вяло вырывающимся Ринго в руках, стоял на выходе и дёргал ручку замка. Наконец сообразив, что нужно отпереть «вон ту механическую защёлку справа», Эдд все же выскочил на лестничную площадку и быстро закрыл за собой дверь на все замки. Теперь Том наверняка должен будет восстановить силы и проспаться, а потому ни полиция не страшна Риджуэллу, ни Риджуэлл полиции. Затем Гоулд попытался спрятать Ринго в складках одежды, между своей домашней футболкой и пальто, чтобы кот не замёрз, но тот все пытался вывернуться, а потому Эдд оставил эти глупости, перехватил кота поудобнее, вдохнул, выдохнул, заставив себя сосредоточиться на приятных мыслях: на том, что скоро он будет далеко-далеко отсюда, у Харгривза или еще дальше, на том, что Риджуэлл заперт в квартире и ничего не сможет сделать, если только не откроет каждый из замков (а у него явно не хватит на это ловкости, раз уж он даже на ногах стоит еле-еле). Итак, Гоулд зашагал по направлению к дому Харгривзов, несколько потрёпанный, дезориентированный и уже превкушающий неприятный разговор. Эдд все еще не мог поверить, что Том посмел ударить его. Это просто нечестно – терпеть все на свете, а потом не видеть и капли нерешительности или сожаления. В голове клубком змей ворочались мысли, блики от фонарей на окнах притворялись монстрами, а потом вновь обращались в простое отражение света, откуда-то дул свежий бриз, такой бодрящий, будто стоишь на утёсе ранним утром, пока никого нет, и даже чувствовался запах соли и йода, каким пропитаны океаны и моря. Эдд отважно старался не обращать на это внимание – Гоулд прекрасно понимал, насколько ненормально все вокруг, в том числе он сам, но все же не мог избавиться от желания просто поплыть по течению и не цепляться за здравомыслие. Кому он вообще нужен? Почему бы не закончить мучения, если он больше ни на что не годен? Погруженный в омут печальных раздумий, Эдд незаметно для себя оказался у ворот в жилище Мэтта и в нерешительности замер, только сейчас сообразив, что время далеко не раннее. Не хотелось ставить всех на ноги в три часа ночи ради ерунды. Гоулд, так и не определившись, нужно ли ему трезвонить и ломиться внутрь, пошел в обход вокруг темного здания. Свет внутри не то чтобы совсем не горел: сквозь окна виделось слабое мерцание настенных лампочек в коридорах, тусклый свет ночника проникал сквозь плотную ткань штор в комнате Мэтта. Эдд мог бы проторчать на холодной улице всю ночь, пытаясь решиться на что-либо, но Ринго начинало не нравиться его времяпрепровождение в одной и той же неудобной позе в руках хозяина, и он царапался, еще не всерьез, но с намеком. Гоулд неловко левой рукой выудил мобильник из правого кармана пальто и открыл список контактов. Ничего не оставалось, кроме как набрать Мэтту. Не идти же обратно к себе в квартиру, где его ждут безумие, страх и Том. Гудки пошли – хороший знак. «Алло, Эдди? Что случилось?» – заспанно спросил Харгривз. – Можно я переночую у тебя, Мэтт? – спросил Эдд, стыдливо и все еще испуганно оглянувшись по сторонам. Но та паника, странные звуки и образы, накрывшие Гоулда, когда Том вероломно напал на него, уже отступили. Эдд с удивлением заметил, что все это время сердце у него колотилось как бешеное, и только сейчас оно замедлило свой бег. «Конечно, ночуй, но почему ты звонишь сейчас? Ты в порядке?» – голос Харгривза тревожно дрогнул. – Теперь, наверное, да. Да. Но прямо сейчас я стою у ворот твоего дома, так что было бы здорово, если бы кто-нибудь спустился ко мне. «Тогда я сейчас тебя впущу, но ты задолжаешь мне объяснения. Я даже начинаю привыкать к тому, что ты влипаешь во всевозможные переделки. Что с тобой приключилось на этот раз?» – Эдд почувствовал усталую улыбку так явственно, словно увидел ее. Мэтт зашуршал на том конце, видимо, отыскивая тапки или носки, чтобы было не так холодно идти по каменной плитке. – Том. Он напился и выгнал меня из студии, если без драматических подробностей. «А если с ними?» – поинтересовался Харгривз. В динамике глухо затрещало из-за помех. Видимо, Мэтт спускался по лестнице, и связь была не очень хорошей. – Опять последствия бессонницы проявились, только намного сильнее, чем раньше. Сейчас немного отпустило, но... Мне и правда стоит обратиться к врачу. Ты был прав, Мэтт. Запишусь сегодня днём, а завтра, в воскресенье, пойду, – Эдд поудобнее перехватил кота. «Последствиями бессонницы» они с Мэттом стали называть галлюцинации Гоулда и прочие странности. Смысла это не имело ровным счётом никакого, так как всем уже давно стало понятно, что дело не в них, но обоим так было спокойнее: Эдд таким образом преуменьшал размер своих проблем и с чистой совестью игнорировал просьбы Харгривза что-то с ними сделать, а Мэтт просто чуть меньше волновался за друга. Само слово «галлюцинации» звучало страшно, ненормально, неправильно. Галлюцинации бывают только у больных людей. А «последствия бессонницы» – проблемы на уровне кругов под глазами и, пожалуй, излишней зевоты. Это ни капельки не страшно. «Если ты решил послушать мой совет относительно здоровья, то все действительно серьезно». – Мне не хочется об этом думать, Мэтт, особенно сейчас. Давай поговорим обо всём утром. Входная дверь с еле уловимым скрипом растворилась, на гравийную дорожку выскользнул Харгривз. Был он только в шортах, футболке и тапочках, поэтому он быстро добежал до ворот, открыл их и только тогда посмотрел на прибывшего полуночного гостя. – Боже, – вырвалось у Мэтта. – И ты говоришь, что все в порядке? Да ты весь побит, Эдди. Вот это здоровые отношения, вот это я понимаю, – Харгривз без лишних вопросов забрал Ринго, подтолкнул Гоулда в сторону здания и сам затрусил к теплу. Уже провожая Эдда на второй этаж, он ворчал и проклинал Риджуэлла, да и самого Эдда заодно, причем совершенно не стесняясь в выражениях. Мэтт, судя по всему, и правда привыкал к неприятным для всех приключениям Гоулда и постепенно становился несколько организованнее в плане оказания первой помощи: аптечка уже лежала не на своем прежнем месте где-то в закромах дома, а прямо в шкафу гостевой комнаты, на полке. Эдд заметил, что и с йодом, перекисью и ватными дисками Харгривз стал управляться чуть более умело. Прошло не больше пятнадцати минут с того момента, как Гоулд зашёл в дом, а каждое из его новых боевых ранений было заботливо подлечено, чистый комплект постельного белья лежал на кровати (Ринго пытался опрокинуть его на пол, впрочем, безуспешно), а Эдд вымыл руки, снял верхнюю одежду и снова был в пижаме, босой. Харгривз неохотно распределил содержимое аптечки по прежним местам, небрежно кинул ее обратно на полку и размашисто плюхнулся на кровать рядом со скромно сидящим Эддом. – Итак, – Мэтт на секунду отвернулся и зевнул, прикрыв рот рукой, – я знаю, что должен прочитать тебе всякие нотации, но сейчас чёртовы три часа ночи. Ложись спать, а утром разберемся со всеми нужными вещами. Как тебе? – Звучит как план, – улыбнулся Гоулд. Он с энтузиазмом вытолкнул Мэтта с кровати и принялся расстилать простыню, а Ринго цеплялся когтями за ткань и всячески старался помешать этому варварскому, на его авторитетный взгляд, действу. – Это и есть план, Эдди, причем отменный, попрошу заметить. Добрых снов. А я пойду к себе. Постарайся без моего надзора прожить хотя бы остаток ночи без происшествий. Ринго, тебе тоже спокойной ночи. Следи за хозяином, – Харгривз напоследок провел рукой по спинке кота и удалился. Эдд вздохнул и щелкнул выключателем. Он никогда особенно не боялся темноты, но эту ночь можно было по праву считать крайне неудачной. К счастью, начавших мерещиться монстров отогнала навалившаяся усталость. Гоулд осторожно, чтобы не запнуться о Ринго, добрался до кровати, завернулся в одеяло и подоткнул все края, чтобы даже локоть не выглядывал. Кот тут же перестал узнавать спрятанную под тканью часть хозяина (от носков до шеи), и стоило теперь Эдду пошевелить ногой или рукой, как Ринго вгрызался зубками в пятку или ладонь. Плотное одеяло принимало весь удар на себя, а потому от подобной охоты Эдд лишь почувствовал себя в безопасности и уюте. В других обстоятельствах можно было бы употребить всем известное «как дома», но, яснее ясного, сейчас оно было не эквивалентом, а противоположностью спокойствия, раз уж дома был Том. От этих мыслей Эдд лишь улыбнулся – если постараться, мог бы выйти отменный каламбур, – и соскользнул в вязкую, долгую дремоту без снов. *** «Гоулд, ответь». «Прости, я правда не хотел». «Эдд, нам нужно поговорить». – Эдди, прекрати смотреть в телефон, что ты там такого увидел? У тебя сейчас чай остынет, – Мэтт отхлебнул из своей чашки и покосился на ту, о которую уже несколько минут Гоулд просто грел руки. Эдд машинально сделал глоток, потом все же отложил мобильник и положил голову на стол, намеренно звучно стукнувшись лбом о дерево. Он измотанно промычал нечто невразумительное. – Не выспался? – достаточно участливо, но с извечной толикой издёвки поинтересовался Харгривз. – Выспался. Просто Том пишет, – не поднимая головы, пожаловался Эдд. – Боже, само его имя теперь раздражает. Том как политика или погода: тема настолько однообразная, заезженная и переоцененная, что просто уши режет. Серьезно, я не хотел говорить тебе очевидного, Эдди, но, боюсь, придется, раз до тебя никак не доходит. Смотри, единственный выход – бросить Риджуэлла. Путь болезненный, я знаю, но иначе эта ваша дурацкая связь разрушит тебе жизнь. И я ведь говорил, что ничего хорошего их этого не выйдет, а ты мне: «реакционное мышление», «современное общество без стереотипов»... Какие тут стереотипы, когда Том ведёт себя, как идиот, – сварливо бубнил Мэтт. «Где ты, Гоулд?» – высветилось на экране. Эдд на секунду отвернулся, перестав слушать Мэтта, чтобы прочесть сообщение, и тот закатил глаза. – Ты вообще меня слушаешь? – Да, естественно, – немедленно и абсолютно автоматически откликнулся Гоулд, скользя глазами по «Ты в порядке? Я ничего тебе не сделал?» от Риджуэлла. Наконец Эдд перевернул телефон экраном вниз, чтобы не было искушения снова отвлечься. Обратив взгляд на сидящего рядом Харгривза, Эдд всем телом ощутил волны раздражения и желания сделать как лучше, исходящие от Мэтта, и состроил виноватое лицо. То есть Гоулд и в самом деле чувствовал себя виноватым, просто еще и использовал это в своих целях. – Мэтт, сейчас он просто волнуется. – Вчера он не так сильно о тебе волновался, – Харгривз услышал звук очередного уведомления. – Что он пишет-то? – «Я знаю, что ты читаешь. Эдд, где мне тебя найти?» – отчётливо зачитал Гоулд. Он помедлил секунду-другую и так же сосредоточенно и невыразительно процитировал следующее: «Где ты, черт тебя дери?» – Это ненормально, – подытожил Харгривз. – И я предлагаю тебе заблокировать его номер и пожить у меня. Утром будем вместе ходить на пары, а ночью смотреть фильмы. И Риджуэлл за пару недель гарантированно отстанет. – Альтернативный план: я оставляю все как есть, потому что он всего лишь боится, что мог навредить мне. В этом нет ничего дурного, – Эдд только начинал распаляться, но Мэтт к тому времени был готов рвать и метать. – Уму непостижимо, что я должен объяснять тебе нечто настолько очевидное, Эдд! Такое чувство, что Риджуэлл забрал твои мозги и накачал освободившийся череп упрямостью. Том изводит тебя, бьёт, использует, навязчиво пишет, морально подавляет и не приносит ничего кроме проблем. И ты все равно отказываешься признать то, что тебе не нравится так жить. Я не понимаю, в чем причина. Может быть, у тебя не хватает сил отказать ему и ты его боишься, может, ты лжешь самому себе, а может, ты просто смирился со всей этой ерундой, но у тебя есть лучший друг, который просто желает тебе счастья и готов помочь, так почему, бестолочь ты эдакая, ты просто не согласишься со мной хоть раз?! – Харгривз стукнул рукой по столу, чашка бряцнула. Эдд смотрел в пол. Мэтт выдохнул. Он высказал все, что копилось в нем неделями, и теперь чувствовал только опустошение. – Я и сам... – голос Гоулда дрогнул, но не сорвался. – Понятия не имею. Извини, Мэтт. Ты прав, как всегда. Мне действительно лучше остаться у тебя. Оба разом вздохнули. – Прости. Мир? – Мир. – Можно тебя обнять? – спросил Харгривз и робко улыбнулся. – Можно, – Эдд поднял свои зелёные глаза и улыбнулся в ответ. – Но номер Тома я пока не буду блокировать. – Пока что и так сойдёт, – бросил Мэтт, вышел из-за стола и стиснул Гоулда покрепче. *** Временно переехав, Эдд был недоволен категоричностью Мэтта. Но в конце концов во многом из давно вошедшего в рутину произошли некоторые изменения, некоторые были весьма положительными. Теперь Гоулд дважды неделю ходил к неврологу лечить сон и, по настоянию Харгривза, один раз к психологу. Эдд в психологов не верил, но все же начал предложенный курс лечения... От чего-то. Вероятно, главная проблема заключалась в том, что Эдд не видел проблемы. По крайней мере той, что касалась Риджуэлла и его самого. Но зато проблема со сном была более или менее решена: теперь на прикроватной тумбочке у кровати Эдда всегда стояла коробочка снотворного, баночка успокоительного и графин с водой. Вторая стояла почти нетронутой, потому что таблетки мешали думать, и от них шумело в голове. Помимо этого, Мэтт сумел убедить Гоулда в том, что нужно хотя бы какое-то время делать обиженный вид и сократить количество контактов с Риджуэллом, но оборона постоянно проседала, хотя даже так давала свои плоды. Теперь Гоулд шел в университет и из него с Мэттом, который взглядом пытался не подпускать людей с именем Том Риджуэлл на расстояние меньше десяти метров, но отныне по утрам Том заранее садился на покрытых ледяной корочкой ступеньках у входа в здание и молча подолгу смотрел на прохожих и, соответственно, на Эдда, когда он приходил. Тот не мог заставить себя выглядеть абсолютно недружелюбно и всегда приветственно взмахивал рукой, пускай и небрежно. Том с готовностью махал или слегка улыбался в ответ, а через пару минут поднимался и уходил восвояси. Если Риджуэлла отпускали с репетиции раньше, он с автобусной остановки направлялся прямиком к Гоулду на перехват, чтобы сопроводить его по пути к дому Харгривзов, несмотря на все гневные гримасы Мэтта. В такие дни Харгривз пресекал все попытки Тома завести беседу, и в итоге они молчали. Эдд находил это молчание весьма комфортным, и ему казалось, что последних лет и вовсе не было, а они идут в свой общий домик с газоном, красным «Жигули» Торда или его родителей и, естественно, самим Ларссоном, у которого нет и никогда не было водительских прав. Правда, ностальгия пробирала уже не так сильно, как прежде. Их дом представлялся чем-то размыто-уютным, чего достичь было более невозможно, и Эдд смог отречься от этого времени, как от уже рассказанной учителю наизусть выученной поэмы. Больше не пригодится. Поэтому если Риджуэлл таким образом пытался все наладить, то действия, извинения и изменения подошли бы больше, чем простые уловки. Эдд все еще ездил на репетиции Тома, правда, сейчас не в учебное время, а вечером, да и то раз через два, потому что Риджуэлл очень просил.  – Так продолжаться больше не может, – сказал Том однажды после того, как они сели на лестничной площадке здания. Сверху приглушённо раздавались звуки пения, смеха и басов – группа разогревалась. – Ты отвечаешь через раз, ты пропадаешь часами с Харгривзом и черт знает где еще, ты холоден, ты не желаешь целовать меня, ты больше меня не любишь. Подумаешь, я выпил. С кем не бывает. У тебя синяки почти сошли на нет, так на что ты все еще обижаешься? Эдд поджал ноги к себе, обнял их руками и устроил подбородок на коленях. Он молчал, глядя вниз, в конец лестничного пролета. – Я об этом и толкую, Гоулд! Ты молчишь, снова молчишь! – Том злобно пнул ступеньку. Эдд подумал, что понимает ее чувства. То, что случилось секундой позже, Гоулд воспринять не успел. Вот Риджуэлл сидит рядом и лишь укоризненно смотрит на него, а вот он стоит за его спиной – и, скривившись от ненависти, с усилием толкает его вниз, вниз по ступенькам. Эдд был столь ошеломлён, столь огорошен неожиданным перемещением Риджуэлла, что даже не попытался удержать равновесие. Бетонная ступенька ускользнула из-под пальцев, верх и низ стремительно менялись местами, так, что уследить за ними, как и понять местоположение в пространстве, было невозможно. Уже чуть позже Эдд сообразил сжаться в комочек, защищая голову, шею и конечности. И вот он у подножия. Гоулд лежал внизу и думал, насколько плохо он выглядит сейчас. Он чувствовал, что на ладони распорота кожа, а правая щека наливается жаром, не считая еще и того, что все тело болело. Но переломов вроде не было – могло быть хуже. К боли он привык, честно говоря. «Вот тебе и “синяки почти сошли на нет”», – оторопело подумал он. Эдд посмотрел вверх. Том возвышался над ним пару секунд черной тенью, холодно и отстраненно наслаждаясь проделанной работой, а потом словно пришел в себя. – Эдд?.. – позвал он и на дрожащих ногах бросился вниз. – Ты... Ты в порядке? Что... Как?.. Эдд поморщился и сел. Потёр голову. Серьезно посмотрел на Риджуэлла. – Не трогай меня, – когда Риджуэлл попытался помочь ему встать, Эдд отпихнул его. – Уходи. –  Эдд подавил дрожь в голосе, спрятал панику в глазах. Это точно была грань, самая-пресамая последняя из череды, поэтому нужно было хотя бы раз показаться храбрым. Он действительно больше не любил Тома. Он был испуган до полусмерти, но злость и усталость пересиливали остальные чувства. – Но я лишь хочу помочь тебе, охламон, – Риджуэлл предпринял попытку успокоить его одним из тех самых милых литературных обзывательств, но тщетно. – Ты сам же столкнул меня! – Мы оба знаем, что это неправда, Эдд. Ты просто потерял равновесие и упал, я и пальцем тебя не трогал, – успокаивающе говорил Том. Он показал на стекающую по сжатой в кулак руке струйку крови, разбавленную плазмой и полупрозрачную. – Можно мне посмотреть? – Нет! – Эдд быстро прижал руку к себе. Он обернулся по сторонам, как кролик, убегающий от сразу нескольких собак и выбирающий дорогу, и шумно побежал вниз. Страшная тень Тома осталась наверху, пристально следя за Гоулдом. Эдд на подсознательном уровне чувствовал его спокойный, внимательный взгляд, и от этого лишь ускорялся, перепрыгивал ступеньки, не обращая внимание на боль в ногах и в груди. Даже на выходе Гоулд и не подумал притормозить, хотя следовало бы: он на полном ходу влетел в чье-то тело, даже не удосужился извиниться и побежал дальше, к автобусной остановке. Колин Редмэйн недоуменно оглянулся ему вслед. Он достал телефон и настрочил сообщение, а потом как ни в чем не бывало пошел внутрь руководить процессом и разнимать драки, если таковые возникнут. На лестнице Колин встретил Тома, поздоровался, но в ответ дождался лишь мрачного взгляда и молчания. Риджуэлл просто отвернулся и зашёл в помещение. Что это с ними обоими? Эдд понял, что приехал к себе домой, а не к Мэтту, только тогда, когда оказался около входной двери. Всё-таки подсознание – странная вещь. Ноги просто несут тебя туда, где хочется оказаться больше всего. Можно думать о своем, можно слушать музыку, можно глядеть по сторонам, а параллельно вы будете шагать к любимому кафе, самой укромной лавочке в парке или просто-напросто домой, если этот самый дом вообще есть. Несколько пар ключей на простом кольце без брелков звякнули друг о друга, когда Гоулд доставал их из кармана. Он не заходил к себе с тех пор, как убежал от Тома. После той злополучной ночи сюда заезжал только Мэтт, чтобы взять кое-какие вещи для Ринго и его хозяина. Внутри будто бы разорвалась миниатюрная граната или по меньшей мере прошел небольшой смерч: все было перевёрнутым, заброшенным, пыльным. Заходя, Эдд по привычке наклонился, чтобы погладить встречающего его кота, но никого не было, и рука неловко зависла в воздухе. Гоулд снял верхнюю одежду, поставил в прежнее положение диван, улёгся на него и уставился в потолок. Ничего не хотелось, кроме как покоя. Эдд снова очень устал. Около часу (или даже двух, сложно сказать) Гоулд провёл в полудреме, пытаясь заставить себя встать и не находя на это сил. Ему нужно было сделать много всего, да хоть сократить до разумных пределов ужасное количество беспорядка и анархии в квартире. Но Эдд знал, что, если он пошевелится, мышцы отзовутся болью, а мысли вернутся к Тому. Усилием воли он сел. От продолжительного нахождения в одном и том же положении закружилась голова. Эдд помассировал пальцами виски. Включил на телефоне какую-то давным-давно установленную мелодию, потянулся, поставил кипятиться чайник, и стало легче. Монотонная работа успокаивала и позволяла не обращать внимание на уведомления от сообщений. Ставя на место мебель, убирая раскиданные осколки, бумагу, вытирая пыль, Гоулд даже не интересовался, кто это ему строчит. Не хотелось отвечать Тому, если это был он. Но то был Мэттью Харгривз, спрашивал, что заказать на ужин, а еще беспокоился, куда Эдд запропастился. Одно-единственное сообщение из «Инстант Мессенджера» пришло не от Харгривза – это написал Колин, причем на час раньше, чем Мэтт. Гоулд закончил с уборкой, когда уже точно была пора возвращаться к Мэтту – около восьми вечера. Стараясь глядеть в ноги, но все равно испуганно оглядываясь по сторонам, Эдд быстрым шагом двигался по тротуару, прижимаясь ближе к домам. Все время ему казалось, что снова Том бросится на него из темноты пустых голодных переулков, причинит боль, убьет по кусочкам. Том был незаметным в тенях, потому что он сам был тенью. Однако всем известно, что тень – вещь бесплотная, поэтому Эдд сумел добраться до дома четы Харгривзов в целости и сохранности, а внутри бояться было как-то глупо, особенно когда на втором этаже Мэтт радостно распевает «Take on me», довольная заселением Гоулда домработница уютно суетится в прихожей, а с кухни доносится очень аппетитный запах барбекю. Честно признаться, изначально у Эдда не было намерений отужинать, но, оказавшись внутри, он все же переменил свое мнение. Правда, Гоулд решил, что стоит сначала поздороваться с Мэттом, потом переодеться и вымыть руки, потом заглянуть в ноутбук на пару минут, а уже потом приступать к трапезе. – Привет, – Эдд заглянул в дверной проем, ведущий в комнату Харгривза, и помахал. Рука отозвалась фантомной болью, оставшейся от падения. – Вечерочка, Эдди, – тут же откликнулся Мэттью и поднял глаза на выглядывающее личико друга. – Все хорошо? Тебя не было довольно долго, – Харгривз пригляделся внимательнее, но Гоулда целиком не было видно, а вся видневшаяся его часть казалась соответствующей норме. – Да, разумеется, все нормально. Просто по привычке заехал к себе и решил расставить все на свои места, и за несколько часов успело стемнеть, прежде чем я закончил с уборкой. – Тогда ужин внизу, – Эдд прошел проверку, и Мэтт вернулся к своим делам, – я уже поел, – добавил он чуть погодя. Гоулд лишь кивнул и ушел к себе. Заглянув в «Инстант Мессенджер» на ноутбуке, Эдд не увидел ничего интересного, кроме, пожалуй, «Привет, ты сегодня так спешил, что я не успел тебя даже разглядеть как следует. Все путём?» от Колина. Гоулд не сразу понял, о чем тот говорил. Осознание пришло неожиданно через минуту-другую: Эдд так сосредоточился на том, чтобы удрать от Риджуэлла, что Редмэйн мог попасться ему на пути и остаться незамеченным. «Привет, Колин. Думаю, все было бы неплохо, если бы Том не столкнул меня с лестницы», – написав это, Гоулд улыбнулся экрану. Оптимизма ему явно не хватало. Ответ пришел тут же, слегка задев своей пунктуальностью: сам Эдд довольно задержался с ответом. «Ой, это плохо. Том ведь сделал это случайно, да? И, надеюсь, ты ездил в больницу? Что вообще произошло?», – Редмэйн так и источал волны беспокойства. Колин позвонил на мобильник. И Эдд не сдержал натиск собеседника, рассказав всю историю почти от начала и до самого конца, правда, с некоторыми поправками и отступлениями. «Эдд, слушай, я очень хочу помочь. Поэтому, пожалуйста, я хочу, чтобы ты...» – голос заглушили помехи. – Колин? – Гоулд поднял мобильник повыше, но связь не появилась, и звонок сам по себе прервался. Тогда Эдд вновь вернулся к ноутбуку, и увидел, что выскочило окошко, сообщающее об ошибке. Еще одно, и еще, и еще... Так до тех пор, пока весь экран не был заполнен ими. Эдд испуганно отошёл чуть дальше, очевидно, опасаясь, что ноутбук может взорваться. – Мэтт? – громко позвал он, уже стоя у двери и глядя, как экран принялся мигать и рябить, а динамики – тихонько шипеть. – Мэтт! – Да? – отозвался тот из своей комнаты. – Иди скорее сюда! – видимо, голос Эдда был изрядно пропитан паникой, потому что Харгривз без лишних вопросов в несколько широких шагов оказался рядом. Он посмотрел на комнату, не увидел ничего необычного, затем вопросительно взглянул на Эдда. Экран отображал список чатов. – Ноутбук, кажется, глючил, – оторопело пробормотал Гоулд. – Уже перестал, ложная тревога. – Уверен, что все в порядке? – настороженно произнес Харгривз, но, поверив энергичным кивкам Гоулда, все же не стал заострять внимание на происшествии. – Ладно... Если точно все хорошо, то я пойду. И да, не забудь принять сегодняшнюю таблетку. Если что, зови, как всегда. Оставшись в одиночестве, Эдд бросился к ноутбуку, полностью проигнорировав слова Мэтта об успокоительном. Все было на месте, как раньше, за исключением одной-единственной маленькой детали. Беседы с Колином больше не было. Эдд проверил телефон – и там обстояла та же картина, даже записанный контакт Редмэйна был стёрт. Гоулд чертыхнулся от бессилия. Он понятия не имел, что происходит и почему именно с ним. В голову не лезло ни одного рационального объяснения полумистической ерунде вокруг. Когда в памяти всплыла книга о Марте и Мартине и начали выстраиваться глобальные теории заговора, где Том – это главный злодей и аллюзия на Мартина, который подстроил смерть Руби и сводит его с ума ради забавы, Эдд решил, что с него хватит. Лучше не думать, принять все так, как оно есть, и лечь спать. Мысли о еде нагоняли тошноту, поэтому Гоулд просто накормил Ринго, расчесал его шерстку, принял душ и закрылся у себя. Две таблетки снотворного, то есть на одну больше положенного, – и от переживаний, испуга, бреда и проблем Эдда спасает глубокий сон. *** – Тебе не становится лучше. Возможно, дело не в бессоннице, – заметил Мэтт, когда они вдвоем шли по коридору университета, а Эдд украдкой оглядывался на проходящих мимо людей. Гоулду казалось, что глаза большинства неодобрительно провожают его, словно хотят сказать, какой он псих, но стесняются приходящих на ум выражений. Глаза высматривали его фигурку изо всех углов, отовсюду: именно они выделялись на чужих телах. В последние дни все резко стало гораздо хуже. Колин Редмэйн не отвечал, его не было на репетициях – он просто исчез с лица земли. Даже навестив его младшего брата, Эдд не получил ответов, потому что, как оказалось, домой Колин не возвращался довольно давно. Как следствие этого неприятного обстоятельства, у Гоулда резко поднялся общий уровень тревожности, и все покатилось под откос. Харгривз видел затравленный взгляд Эдда и понимал, что ему плохо, но не знал, как помочь, что еще нужно сделать. – Может быть, и не в ней. От таблеток я стал спать достаточно, – равнодушно согласился Эдд и в очередной раз вскользь бросил взгляд за спину. – Смотри прямо, Эдди, что бы тебе там ни виделось, ты это надумал, – Мэтт положил Гоулду руку на плечо, и так обоим стало поспокойнее на душе. Эдд усилием воли заставил себя отвести взгляд от очередного подозрительного человека. – Послушать тебя, так я просто последний сумасшедший, – усмехнулся Гоулд. – Конечно, были и побезумнее тебя, Эдди, но и у тебя уже неплохо так сдвинулась крыша. Не знаю, куда там смотрят твои врачи, у тебя стало порядочно галлюцинаций за эти недели, особенно после той стычки с Томом. И если бы я не знал тебя, как свои пять пальцев, я бы начал опасаться за здоровье окружающих, – Мэтт говорил относительно жизнерадостным тоном, но он явственно переживал за здоровье Гоулда. – Но психолог же помогает, правда? Ты ведь лечишься? – уточнил он не в первый и не в последний раз. – Я лечусь, Мэтт. Все будет хорошо, у меня нет ничего серьезного, – Эдд постарался сказать это как можно более уверенно. Незнакомый ему человек, проходя мимо, усмехнулся его словам. Гоулд сглотнул ком в горле, но храбриться не перестал. Он должен был достойно выдержать один день крайнего напряжения, затем еще один, день за днём, до самых зимних праздников. Тогда уж он отдохнёт от чужих назойливых глаз, уедет на пару дней из города, это точно пойдет на пользу. Только бы не сорваться раньше времени, не сойти с ума, не попасться в лапы Тома. Затеряться в толпе от его неугомонной персоны еще на день, на часик, хоть всего на пару минут. Эдд знал, что он рядом постоянно, и Риджуэлл в его голове хотел извиниться, зацеловать, а потом жестокосердно ударить в спину. Пока что Том караулил его перед и после занятий, писал, но дальше этого не заходил. Но Эдд, зная упрямость бывшего друга-возлюбленного, предчувствовал, что дальше будет больше. Теперь лестницы стали его злейшими врагами, и нужно было очень крепко держаться за перила и ступать как можно осторожнее, чтобы не случилось ничего неожиданного и можно было без лишних падений добраться наверх. Сегодня Мэтт предупредил Гоулда, что устраивает вечеринку, и это был дурной знак. Подобных празднеств у Харгривза дома не было достаточно долго, насколько Эдд мог помнить. Буквально выбежав из университета ровно в минуту окончания занятий, Гоулд мысленно уже строил баррикады и даже напевал про себя джазовые мотивы прямиком из начала века, но на пути им с Мэттом снова попался Том. Они условились, что не будут выказывать никаких признаков уделяемого Риджуэллу внимания: и Харгривз, и Эдд привыкли, что Риджуэлл по большей части просто тоскливо-задумчиво наблюдает издалека, надеясь, что Гоулд останется в одиночестве и примет наконец его оправдания. Причем это было совершено напрасно и неоправданно, так как после сравнительно неприятного падения по всему лестничному пролету Эдд и слышать ни о чем не желал. Мэтта отвлекли первые гости, и Эдд остался позади один, согласившись запереть калитку. Закончив возиться с промерзшим замком, он почувствовал присутствие Тома, его шумное дыхание и шуршание куртки. Мэтт рассмеялся где-то у дверей дома, и его приятели подхватили этот слегка визгливый нервный смех. – Как гиены, правда? – Том локтями опёрся о железные прутья забора. Эдд, пусть и находился по другую сторону, не чувствовал себя в безопасности. – Я приду еще сегодня ночью на вечеринку, потанцуешь со мной? – Сомневаюсь, что Мэтт пустит тебя внутрь, ты же больше не числишься в списке его приятелей. Да и в моем списке тоже, – Эдд скрестил руки на груди. – Ты списываешь меня со счетов за то, чего я не делал? Еще недавно мы с тобой были неразлучны, а теперь ты уже не просто обижаешься, но еще и прячешься от меня. Сам ведь знаешь, тебе вечно видятся миражи, так может, подумаешь головой и поймёшь, что я тут ни при чем, а, Гоулд? Или ты окончательно поехал? – Том прижался лицом к забору, чтобы Эдд был ближе, но Гоулд оставался вне досягаемости. – Я знаю, что это точно был ты, Том, и даже не пытайся переубедить меня. Ты был реален, – сказал Эдд, не давая и тени сомнения упасть на его прочную крепость уверенности. Именно она подсказала ему кое-какую важную деталь. – Постой-ка... Я говорил о галлюцинациях только Мэтту. С тобой я ничего подобного не обсуждал. – Ну, слушай, по тебе несложно судить. Погляди в зеркало: у тебя все мысли на лбу написаны, – быстро нашелся Риджуэлл. Но Эдд успел заметить пробежавшую по его лицу растерянность. Этой легкой ряби было достаточно, чтобы окончательно расколоть все хранимые Томом тайны. Замечательно, теперь официально было доказано, что Риджуэлл играет роль главного злодея в никем не проплаченном импровизационном фильме. Хлоп-хлоп, Эдд заслужил печеньку. – Не верю ни единому слову, Том, снова мне врешь. Ты знаешь о моих галлюцинациях, о моих кошмарах и наверняка понимаешь их значение, так объясни мне. Зачем тебе вся эта игра? Что происходит? Риджуэлл устало вздохнул. Кажется, печенька за догадливость все же была несколько преждевременной. – Не понимаю, почему ты у меня такой любопытный – правда ведь не стоит твоих усилий и нервов. Я ведь, типа, люблю тебя и все такое, и мне не хочется, чтобы ты расстраивался или, еще хуже, сделал что-нибудь опрометчивое. Давай-ка забудем об этой ерунде, нам и так предстоит много чего интересного. Ночь длинная, Эдд. Ты меня еще собственноручно пропустишь через эти ворота, и мы наконец помиримся. – А если не пропущу? – Тогда я сам открою, не вижу проблемы. Гоулд сделал еще несколько шагов по направлению к дому. – Единственный, кто здесь не в себе и бредит, – это ты, Том. Я не вызывал полицию, когда ты бил меня, я всегда жалел тебя и все прощал... – Именно поэтому мы снова можем быть вместе! Прости меня еще раз, Эдд, и все будет хорошо, – перебил Риджуэлл и сжал прутья забора так крепко, что костяшки его побелели. – Больше я не дам повода на расставание, клянусь, мы всегда будем вместе. –...но в этот раз ты переходишь всякие границы. Ты очень жуткий. Если ничего не хочешь мне рассказать, уходи. Говори все, что знаешь, или оставь меня в покое, Том. Риджуэлл грустно улыбнулся. – И все же я воздержусь. Может быть, когда мы снова сойдёмся, я что-нибудь и проясню для тебя, чтобы ты сам понял, что лучше просто не обращать на глюки внимание. Ты должен любить меня, кем бы я ни выглядел, потому что все твои иллюзии не несут в себе и толики смысла. Еще увидимся, Гоулд, – Мэтт, который уже был внутри, окликнул Эдда, тот обернулся на голос, а когда вновь посмотрел за забор, на улицу, никого не было. Гоулд передернул плечами от неясного ужаса, волной подступившего со стороны тёмной пустоты на месте Риджуэлла, и пошел к дому, обхватив себя руками. Вечеринка начиналась, и Харгривз уже постепенно выключал яркие люстры, оставляя за собой лишь полутьму настенных светильников. Люди подтягивались, и Мэтту приходилось время от времени группками запускать их. Эдд не стал долго ждать и, ни с кем не здороваясь, глядя в пол, прошел наверх, вымыл руки в ванной, затем закрылся в своей комнате и только там стало чуть полегче. Гоулд сбросил ботинки (сегодня не стоило оставлять их в коридоре – мало ли, кто-то может перепутать и унести с собой), оставил на полу куртку и занялся соскучившимся по нему Ринго. Затем перекусил оставленными с утра бутербродом и колой. Напиток был комнатной температуры, уже почти не газированным, потому Эдд так и не смог заставить себя его допить. Жидкий, чуть теплый сахар – ужас. Но бутерброд был еще ничего, так что не было особенно веских причин снова спускаться и брать себе еду. Голод почти не беспокоил, в отличие от зазвучавшей приглушенной музыки за дверью. Эдд попробовал почитать, однако как ни старался, сосредоточиться не сумел и, включив собственную музыку погромче, сел на подоконник и принялся рисовать. Время летело быстро, или, может быть, гости Харгривза решили уйти пораньше: когда Гоулд отвлекся от альбома, человек двадцать или даже больше покинуло первый этаж и направилось в сторону улицы всей своей веселой, шумной толпой. Возможно, они и не собирались заканчивать с празднеством вообще или с выпивкой в частности, а просто переносили тусовку в другое место. Никто, кроме непосредственно наблюдающим за воротами Эддом, не уделил особого внимания на то, что пока все выходили, внутрь скользнул Том. Его окликнули, очевидно, приняв за одного из приглашенных, он что-то беззвучно ответил. Эдд, успокоенный рисованием, всколыхнулся было, но тут же вспомнил, что сам дом наверняка заперт, да и его комната тоже. Мэтт вряд ли куда-то ушел, и абсолютно нечего тут бояться. Риджуэлл его никак не достанет. Риджуэлл, подергав ручку на входе, видимо, подумал примерно об этом же. Том, пораскинув мозгами, направился от парадного крыльца, где, как предполагалось ранее, он в лучшем варианте мог остаться на ночь и караулить на морозе двери до рассвета, а к окнам. Эдд пронаблюдал, как Риджуэлл пошарил у подоконника в поисках чего-то, затем, недовольный, вновь проследовал к дорожке, и уже там он, нагнувшись, подобрал средних размеров камешек. Именно такими камнями – небольшими, которые при желании можно без особых усилий поднять с земли и уместить на ладони, – по краю была выложена вся гравийная тропа. Эдд, смекнув, что затевает Риджуэлл, распахнул собственное окно и высунулся с высоты второго этажа. – Том, стой! Не надо! – Ты ведь не хочешь открывать мне, Гоулд, или я ошибся? – насмешливо каркнул он трескучим басом. Это был не его голос, но тональность и тембр заботили сейчас Гоулда меньше всего. Том, распрямившись во весь рост – их лица разделяло метра два, не больше – оскалил зубы. Но и эта нечеловеческая, страшная ухмылка не ужаснула Эдда так, как ужасали глаза. Они затягивали своей омерзительностью так стремительно, как не могли затянуть глаза самой распрекрасной девушки; в его глазах хотелось утопиться. Вся гнусная правда мира была заключена в этих влажно поблескивающих угольках: несправедливость, страх, порочность, смерть. Они звали к себе. Эдд отшатнулся подальше. Нет, то, что он видит, не может существовать в реальности, которую он вполне достаточно наблюдал вокруг себя всю жизнь. Он, должно быть, умер и попал в ад. Но когда он умудрился умереть?.. Боже, так вот о какой правде говорил Том тогда, у ворот. «Сегодня предстоит еще много интересного», так ведь? Внизу смачно разбилось окно, и звон осколков не только не привел Эдда в чувство, но и усилил панику. Хотелось бежать, но куда и зачем? Единственная здравая мысль мелькнула яркой звёздочкой среди мутного потока прочих: Мэтт! Лишь Мэтт может спасти его, лишь он всегда знает, как поступить, лишь так Эдд спасётся от топота ног по первому этажу. До Харгривза нужно как-то добраться, однако любой шум, в том числе и ключа в замке, может стать губительным, и Том – это страшное чудовище в его личине – по звуку отыщет его дверь. Гоулд знает это место как свои пять пальцев, Риджуэлл же здесь чуть ли не впервые, поэтому преимущество явно на стороне Эдда, нужно лишь использовать его с умом. Но хитроумные планы явно обходили его голову стороной во время опасности. Гоулд пошел ва-банк: он молниеносно схватил ключи, рывком разблокировал замок, чуть ли не пинком распахнул дверь и ринулся по коридору к комнате Харгривза. Том, судя по восторженному воплю снизу, сориентировался. Ринго вздрогнул всем своим мохнатым тельцем от громоподобного треска и вслед за хозяином бросился наутёк – впрочем, как бы ни было стыдно это признать, в этот раз Эдд и думать забыл о питомце. У него были проблемы поважнее, и приступ эгоизма, случившийся с ним в такой из ряда вон выходящей ситуации, вполне объясним. Эгоизм, напомню, заложен в самой человеской натуре и является природным залогом выживания – в приемлемых объемах, разумеется. Дверь в комнату Мэтта была открыта настежь. Внутри тихонько что-то шумело, звук был чем-то средним между шипением и шуршанием, не скажешь точно. Первым, что заметил Гоулд, была рука, покоящаяся на спинке кресла, и Эдду не понравилась ее расслабленность. Харгривз не мог лежать настолько спокойно, если в доме бьются окна и бегают монстры-маньяки. Но было не до размышлений, так что Гоулд без всяческих заминок подскочил к креслу. – Мэтт? Мэтт не спал, как Эдд предположил, еще будучи на пороге. Глаза его были открыты, во всяком случае. Пару секунд Гоулд тряс его за плечо, недоумевая, почему Харгривз не откликается, а потом до него дошло. Наркотики, как невовремя. Не то чтобы Эдд был не против их использования в любое другое время, но именно сейчас он проклинал и себя за то, что не проследил, не отговорил от дурацкой вечеринки, не прочитал сотню нотаций, и Мэтта за то, что не смог расстаться с этой грязной частью своей жизни, и Тома просто за все, и весь остальной мир. Однако никакие проклятия, ни одно ругательство в мире не могло отменить того, что Харгривз лежит в кресле с остекленевшим взглядом и глядит в белый шум, отображающийся на экране телевизора перед ним. Глядит так, словно в мире нет вещи интереснее. Зрачки его расширены, рубашка измята, одна рука безжизненно свисает с кресла, а другая – удерживает покосившийся стакан с вином. Красная жидкость понемногу проливается на пол, и брызги разлетаются узким кольцом от каждой новой капли. А вот и Том. Он расслабленно облокотился о дверной косяк – дьявол во плоти. – Ты так испуган, потому что больше не любишь меня? Не хочешь меня видеть? Это пройдет. Собственно говоря, не то чтобы мне было интересно, я не нуждаюсь в твоем ответе. Идём, будем танцевать. Эдд молчал, отступая к креслу и стараясь загородить собой беззащитное тело Мэтта. Хотя что он мог сделать? Да и не Харгривз был нужен Риджуэллу. – Просто потанцуем, и ты уйдешь? – опасливо поинтересовался Эдд. – Ба, так ты согласен? – Не отвечай вопросом на вопрос. Прежде скажи, чего ты хочешь. Том загадочно улыбнулся. Сначала Эдду казалось, что переход Риджуэлла от самого любимого в мире человека до главного кошмара был слишком резок в его сознании, но потом все оказалось более или менее закономерным. Все эти дурные предчувствия, неодобрение Мэтта, странности, предупреждение Руби – все началось еще давно, до того, как Эдд и Том сошлись. Пожалуй, переломным моментом было утро, когда Гоулд проснулся у Риджуэлла после клуба. Именно оно все перекосило, перелопатило, сломало. И Том, точнее, бледное, злобное, брошенное предметом его неестественного садистского обожания существо, стоящее в комнате прямо сейчас – последствие того дня. – Эдд, ты не в том положении, чтобы задавать вопросы. Иди за мной, – Риджуэлл указал вниз. – Я уже настроил проигрыватель и свет. И даже диван расчистил. Эдд как в полусне прошел пару шагов в сторону лестницы. Сама мысль, что к нему будет прикасаться человек с настолько отталкивающими, противными глазами, с такой грязной душой, вызывала отвращение. Из уголков глазниц Тома, словно услышав мысли Эдда, заструились тонкие полоски черной вязкой жижи. Что это вообще такое? Дёготь? Риджуэлл и не думал стирать рукой или кончиком одежды грязные полосы, он будто и не заметил их. – Да пошевеливайся уже, Гоулд! – Том звучно топнул ногой; кажется, паркет треснул. Эдд окончательно остановился. За доли секунды он успел представить все, что Риджуэлл с ним сделает внизу или прямо здесь, если ничего не предпринять, а потому Гоулд бросился к единственному варианту – наверх. Через черный ход, через чердак, а там – через слуховое окно – Эдд, запыхавшись, выбрался на крышу. Дул холодный ветер, и облака под его сильной рукой стремительно проносились мимо. При этом ветра явно было недостаточно для такой скорости, но все же они неслись как в последний раз. Гоулд по пути запер чердак и окошко, и ритмичный глухой стук, автоматический, безжизненный, лишающий надежды, отчётливо доносился до Эдда даже через сколько препятствий. – Не глупи, – голос Риджуэлла внезапно раздался в голове так же четко, как если бы Томас сам стоял совсем рядом. Черные омуты мельтешили перед глазами, и Гоулд ни на чём не мог сосредоточиться, он зажмурился и все равно не мог избавиться от этого пристального внимания. Никуда не скрыться. Все кончено. – Ты ничего не добьешься, выйдя на крышу, просто потратишь мое и свое время и замёрзнешь. Ты сам согласился быть со мной, так держи слово. – Нет... Нет, все не так, – Эдд закрыл еще уши и согнулся на пронизывающем холоде, сжался в комочек. – Я сошел с ума. Тебя нет, Том, тебя нет на крыше, тебя нет. Я не могу больше жить, оглядываясь на тебя, я хочу умереть. – Ты и так почти умер, Гоулд. А если не спустишься ко мне, умрёшь окончательно, причем медленно и мучительно. Давай же, выше нос. Никому это не нужно. Я обещаю, что позабочусь о тебе, что мы всегда будем вместе и счастливо проведем остаток твоих дней в этом уютном месте. – Я ненавижу это место! Я ненавижу тебя, Том Риджуэлл! – и с этими словами Эдд вновь распрямился и, будто зная всю жизнь, что нужно делать, разбежался по мере возможностей по пологой кровле и прыгнул. Странно думать, что прыжок с двухэтажного дома может привести к смерти, однако даже у невысоких морских утёсов бывают подводные камни, которые прибой точит годами, а то и веками. И эти камни – не что иное, как железный забор с острыми наконечниками. Один из них точнехонько проткнул шею Эдда, и по прутьям на замерзшую землю заструились горячие потоки крови, а само тело так и осталось висеть на искореженной шее с раздробленными костями, всё еще агонизируя. И Марта была повержена. *** «И... Потом я проснулся в больнице, как неожиданно. Не сразу, конечно, но вот, оклемался вроде. Первое время я совсем не мог разобрать, что происходило на самом деле, а что – нет, слишком уж реальными были сны, и, думаю, такая проблема бывает у многих любителей поспать, особенно у тех, кто более или менее имеет в себе творческое начало. Может быть, проблема эта проявляется не в таком масштабе, как у меня, но все же. В общем-то я мог бы написать настоящий рассказ по этому поводу, да только с грамотностью у меня не очень, к тому же многих бы разочаровала концовка. В итоге ведь окажется, что большая часть страниц – просто бредовый сон, который я переживал, лёжа под капельницей. Но нельзя сказать, что рассказ бы вышел полностью бесполезный, потому что лично я сделал для себя кое-какие ценные выводы. И теперь начинаю жизнь заново, во Флориде. Умудрился зачислиться в тамошний университет, и наверное, там мне будет намного лучше. Другой климат, другие люди, другие реалии. Тем более, не так уж я и много времени пропустил – во сне же время идёт по-другому, я и пролежал в общей сумме всего-то недели две или три с учётом реабилитации. Нагонять мне придется не так уж много материала. А насчёт того, почему я решил уехать... Понимаете, слишком много всего накопилось, еще и вы опубликуете свою статью, так мне же вовсе житья не станет. Мэтт сможет понять мое решение. А Том Риджуэлл уже никак к этому не отнесется. Он умер в результате несчастного случая несколько дней назад – не прошел отбор в рок-группу, сильно перепил и во сне захлебнулся собственной рвотой. Может быть, вы слышали. Не самая приятная смерть, но я не могу заставить себя скорбеть так, как я скорбел бы до аварии. Я мог бы убедить себя, что вся эта история не имеет ничего общего с Томом в реальности, но он даже не навестил меня за все это время. Не хочу снова наступать на те же грабли. Поэтому равнодушие в моем случае – лучший вариант, и я сохраняю хладнокровие», – Эдд задумался, вспоминая, что он еще мог забыть рассказать. – «Что насчёт Колина Редмэйна, то его никогда не существовало, Руби Хилл погибла в автокатастрофе, тогда как я смог выжить и, как видите, нахожусь прямо перед вами. А книгу о Марте и Мартине я сжёг, потому что она того заслужила. Вот и все действующие лица моей скромной истории, да и, собственно, ее конец. Как говорится, спасибо, что пригласили сюда и потратили свое время, а я пошел, и так уже задержался. Таксист наверняка заставит доплачивать за ожидание, ужас-то какой...» И Гоулд, подхватив переноску с котом, взявшись за ручку чемодана, кивнул присутствующим и, не оглядываясь, скрылся в туманной прохладе Лондона. Больше его здесь никогда не увидят.