Чертовщина

Фенечка

      «Я в Мияги»       Ханамаки споткнулся и едва не врезался в столб от неожиданности. Только жесткая рука друга уберегла его от шишки.       – Что там у тебя? – приподнял бровь Матсукава. Ивайзуми и Ойкава тоже заинтересованно на него обернулись.       Телефон пошел по рукам, каждый счел своим долгом прочесть вслух три слова сообщения от не добавленного в контакты номера.       – Ошибся, может, кто? – навскидку предположил Ойкава.       Сказать по правде интереса сообщение вызвало бы больше, не потей они уже который день в спортивном лагере. Золотая неделя вроде бы подходила к концу, но тренеры и не думали сбавлять обороты, так что третьегодки мечтали только о том, как бы поскорее все это закончилось.       – Нет, – мотнул головой Ханамаки, прекрасно зная и кому принадлежит этот номер, и какого черта он отправил сообщение. Впервые за четыре года, к слову.       Матсукава пихнул его плечом и вопросительно вздернул бровь, как всегда обходясь без слов. Маки на это только мотнул головой и, подумав, пожал плечами.       Ойкава и Ивайзуми ушли вперед, вяло переругиваясь о том, чья очередь первым идти в душ, а Ханамаки притормозил за углом, в тени здания, и все сверлил взглядом злополучный номер, который, несмотря на уйму прошедшего времени, так и не стерся из памяти.       – Ты можешь проигнорировать сообщение, – Маки подпрыгнул, услышав, что за спиной все еще стоит Матсукава, скрестив руки и глядя в сторону. – Он ведь не в курсе, пользуешься ты до сих пор этой сим-картой или сменил на новую.       – Так-то оно так, – Ханамаки со вздохом прислонился к стене и потер ногой голень, цепляя на лодыжке заметно потрепанную старую фенечку с потертой бусинкой волейбольного мяча. – Так-то оно так, – повторил он снова и вскинул на друга настороженный взгляд, – но я хочу с ним повидаться.       – Потребовать объяснений? Набить морду? Или продолжить встречаться? – фыркнул Матсукава, прислоняясь рядом, плечом к плечу.       – Не знаю, – Ханамаки криво ухмыльнулся. – Мы же были детьми. Всего-то второй год средней школы, ну какие тогда могли быть серьезные отношения? Два раза подержаться за руки, три раза чмокнуться в щечку.       – И ты решил, дай-ка попробую снова, только на этот раз с языком и проникновением? – вовсю веселился Матсукава, но взгляд оставался серьезным и обеспокоенным.       – Он первый написал, – защищаясь, вскинулся Ханамаки, суя под нос другу в доказательство телефон с погасшей подсветкой.       В этот же момент экранчик ожил, аппарат завибрировал и выдал новое сообщение, которое Матсукава успел прочитать до Маки.       – Собираешься улизнуть?       Ханамаки, погруженный в чтение сообщения, только невнимательно качнул головой. Тот же номер писал:       «Спортивный парк Соджо Карасуно. Жду через час у главного входа»       Ханамаки с досадой цыкнул, встречаться с Карасуно ему как раз таки очень не хотелось. Но… он вскинул глаза на внимательно изучавшего его выражение лица Матсукаву и открыл было рот, когда тот его перебил.       – Прикрою, можешь не просить. Только обещай, что не будешь сопли, как четыре года назад распускать и в подушку мне рыдать, когда он опять уедет.       – Ну, я же уже не маленький! – возмутился Ханамаки и улыбнулся. – Спасибо, ты настоящий друг.       – Смотри не проболтайся Ойкаве, а то ведь увяжется следом. Ну и, – Матсукава замялся, отведя глаза в сторону, но фыркнул, тряхнул отросшей челкой и открыто посмотрел на Маки, – познакомь нас потом, что ли. Если все сложится удачно.       – Не вопрос.       Воодушевленно вскинув кулак, Ханамаки помчался принимать душ. До спортивного парка Соджо сорок минут скорым шагом, а ведь нужно еще незаметно исчезнуть с закрытой территории собственной школы, да так, чтоб не попасться на глаза ни тренерам, ни сокомандникам. Он проскочил мимо до сих пор переругивающихся Ойкавы и Ивайзуми, показал язык на их возмущенный вопль и, сбросив одежду, нырнул под душ. Шарик фенечки стукнулся о косточку, напоминая о себе, и Маки с неожиданной ясностью понял, что дико соскучился по этой зубоскалящей мелочи.       Боже.       Он прислонился головой к стене, пережидая головокружение от острого спазма в груди, к горлу подкатил комок. Маки сглотнул, слизнул с верхней губы выступившую испарину и снова подставился под упругие струи.       Интересно, он сильно изменился? Сам Маки остался таким же, каким был четыре года назад, разве что вытянулся, перестриг на иной лад челку да обзавелся подростковой нескладностью, от которой, несмотря на дикие тренировки, никак не удавалось избавиться.       Переодевшись в чистые шорты и футболку и сунув подмышку рубашку, Ханамаки с независимым видом вышел из общей комнаты, заговорщицки подмигнул мокрому Матсукаве, шедшему из душа, и крадучись покинул здание, а потом и территорию школы. До встречи оставалось полчаса, так что Ханамаки, повязав мешающуюся рубашку на пояс, припустил в сторону спортивного парка.       Душный вечерний воздух мигом облапил все тело, покрывая его липкой пленкой пота. Маки вытер лицо воротником футболки, пока переминался с ноги на ногу на перекрестке в ожидании нужного сигнала светофора и, как только загорелся зеленый, подпрыгнув, бросился бежать дальше. В груди с каждым жадным вдохом разгоралось забытое за четыре года чувство, Ханамаки сглатывал пересохшим горлом, смахивал с ресниц пот и никак не мог прекратить улыбаться, хоть и понимал – нет ни единой причины для такого поведения.       Тогда, четыре года назад они расстались совсем не друзьями. Вышла дурацкая, совсем некрасивая история первой мальчишеской любви. Маки до того случая и не подозревал, что желание держаться за руки с мальчиком, поправлять его челку, целовать горячую от смущения щеку – не то, что можно испытывать к кому-то, кроме девочек. Девочки, к слову, у Ханамаки ничего, кроме равнодушия и опасения до сих пор не вызывали. Совсем не то, что он.       Они познакомились в Чибе, в спортивном лагере, который устроили владельцы большого пансионата для ребятишек средней школы. Родители тогда находились в состоянии перманентных разборок, и были только счастливы сплавить мешающееся дитя подальше от намечающегося развода.       Того мальчишку, который первым подошел к Ханамаки, первым протянул руку, улыбаясь криво, но искренне, первым, кто наступил на его сердце, да так и остался на нем стоять несмотря на разразившийся скандал в пансионате звали…       – Тетсу, – держась одной рукой за ворота и переведя сорванное дыхание, негромко позвал Ханамаки.       …звали Куроо Тетсуро.       Куроо, подпиравший спиной одну из стеклянных входных дверей и без интереса копавшийся в телефоне, вскинул голову на зов и напряженно застыл, словно не веря своим глазам.       Он изменился, подумал Маки, отпуская ворота и делая первый шаг на территорию Соджо, как же он изменился! Рост, длина волос, взгляд, осанка. Куроо сунул телефон в карман и широким шагом двинулся в его сторону, да так быстро, словно боялся передумать. Или того, что Ханамаки сейчас сбежит.       – Такахиро, – голос изменился тоже, совсем перестав быть мальчишеским, ничего знакомого в нем не осталось, кроме интонации.       Жесткое недоверчивое выражение лица сменилось прежней кривоватой искренней улыбкой. Куроо протянул руку, осторожно касаясь горячего плеча. Ханамаки вздрогнул, кожа тут же покрылась мурашками. Куроо от неожиданности отдернул руку, рукав клубной куртки сполз, открывая покрытое игровыми синяками предплечье, и в свете мигнувшего и загоревшегося фонаря матово блеснула стертая почти до пластиковой основы бусина с фенечки, точной копии той, что сейчас болталась на щиколотке самого Ханамаки.       Ханамаки уставился на нее во все глаза, пока Куроо не спрятал ее под рукавом, и смущенно прочистил горло.       – Кхм, ну, привет, что ли.       – Я думал, ты давно сменил номер, – осторожно произнес Куроо, продолжая стоять на расстоянии вытянутой руки и не делая попыток шагнуть ближе.       Маки неопределенно повел головой, не вслушиваясь в слова, наслаждаясь незнакомым голосом и повзрослевшим лицом.       – Думал, ты не придешь. У меня через час поезд. Вообще, я написал на удачу, даже не надеялся, что все так сложится.       На этих словах Ханамаки вынырнул из созерцательного транса и более осмысленно посмотрел на Куроо.       – Так, это как? – насторожено спросил он.       Куроо, решившись, шагнул ближе и тронул все еще горячую от спешки руку.       – Так хорошо, – он снова растянул губы в улыбке, делая последний шаг, вставая совсем вплотную, без шанса на побег, – так удачно. Так здорово. Так…       Ханамаки прикрыл веки, лишь бы не видеть отражение обуревающих его чувств в янтарных глазах напротив и прислонился лбом к чужому плечу.       – Я думал, ты меня возненавидел, – вдруг глухо произнес он, и Куроо осекся. – Я скучал. Взрослые такие ублюдки, скажи. Я так скучал, думал, помру. Почему ты не написал раньше?       – Ты сам мне не писал, – Куроо поднял тяжелую руку и опустил ее на шею Ханамаки, вторая крепче сжала ладонь. – Я думал, это ты меня ненавидишь. Взрослые… – он зло фыркнул, потревожив высохшие от бега в полном беспорядке персиковые прядки, – взрослые городили такую дичь, а ты не писал, так что волей-неволей пришлось им поверить.       – Что мол, испорченные детишки из Мияги только тем и занимаются, что совращают, а потом смеются над маленькими недотрогами из Токио? – передразнил голос одного из воспитателей Ханамаки.       – Что для детей нашего возраста, это не более чем блажь, и все скоро пройдет, – таким же мерзким голосом передразнил другого воспитателя Куроо.       Они оба рассмеялись, зло, горько, цепляясь друг за друга до боли в пальцах, пока Куроо не прервался и не сказал то, от чего сердце, замерев на секунду, сорвалось вскачь.       – Ничего не прошло, – глядя в небо, произнес он, сглотнул, отодвинул от плеча чужое лицо и, глядя в глаза, повторил: – Ничего так и не прошло.       – Взрослые всегда лгут, – кивнул Ханамаки, заворожено следя за отблесками фонаря в глазах напротив.       Куроо бросил настороженный взгляд по сторонам и, убедившись, что никого поблизости нет, тронул губами приоткрытые губы Ханамаки.       – Я хочу продолжить. С того места, на котором мы остановились.       Ханамаки облизал губы и наморщил лоб. Помнится, прежде чем их прервали в подсобке воспитатели, Куроо сказал ему нечто такое, от чего щеки даже сейчас, по прошествии четырех лет, затапливает румянцем. Но сейчас явно не тот момент, чтобы отступать, Ханамаки кивнул сам себе – он задолжал Куроо ответное признание.       – Тетсу, – Ханамаки освободил ладонь и обвил руками шею парня, – как и тогда, сейчас ты мне тоже дико нравишься, и я согласен с тобой встречаться. Вот.       Он перевел дух, сам себе рассмеялся от глуповатости прозвучавшего признания и, решив его подкрепить, подался вперед, целуя далеко не так целомудренно, как когда-то давно. Куроо со стоном подался ближе, вцепился руками в футболку на спине и вдавил Ханамаки в себя, отвечая на долгожданный поцелуй.       – Такахиро, ты мне дико нравишься. Давай встречаться и целоваться? Только, чур, взаправду, как взрослые!       – Напиши, как доедешь, – Ханамаки сжал спрятанную под скомканной рубашкой ладонь.       Куроо усмехнулся, пряча за улыбкой разочарование от слишком быстро пролетевшей встречи.       – Напишу, – пообещал он, глядя на кусающего губы Ханамаки, тот, похоже, тоже был расстроен скорым расставанием. – Через два месяца, – Куроо поймал взгляд загоревшихся надеждой глаз и смог улыбнуться уже без горечи, – на летних каникулах, я смогу приехать еще раз.       – Это будет здорово! – искренне выдохнул Ханамаки. С сожалением покосился на губы, но мужественно устоял: слишком много народу на перроне, чтобы устраивать шоу. – Буду ждать.       Куроо запрыгнул в синкансен – в окнах вагона мелькала такая же волейбольная форма, как и у него – подсел к блондинистому пацаненку и шепнул тому пару слов. Сосед вскинул голову и пронзительно уставился на наблюдавшего за ними Ханамаки. Тому даже стало не по себе от такого пристального внимания, но он собрал все мужество в кулак, открыто ухмыльнулся на такой интерес, помахал обоим ладонью и отошел подальше, за очерченную желтую линию.       Синкансен тронулся. Вместе с ним, похоже, тронулся и лед на его подзамерзшем за четыре года сердце. Завибрировал телефон входящим сообщением.       Ханамаки нажал на конвертик и громко прыснул от содержания, распугав каких-то припозднившихся прохожих.       «Отличный вышел взрослый поцелуй. Не терпится повторить»       Пальцы запорхали по сенсорным кнопкам, и в будущем бесконечная история переписки пополнилась четвертым сообщением:       «Обязательно повторим»