Педофил-романтик

Чимина ломает, трясёт и выворачивает наизнанку, он чувствует как содрагается каждый орган, как лёгкие умоляю его остановится, дать им хоть минуту передышки, но он упрямо игнорирует прозьбу и бежит сломя голову по скольким дорогам Сеула. Вчера выпал первый снег, мелкий, в перемешку с холодными каплями дождями. Город не видел солнца целый день и лишь под вечер просочились ускользающие за горизонтом лучи, уносящие вместе с собой едва ощутимое тепло. Холодный ветер атаковал неожиданно, голое горло нещадно жжёт, как будто внутри прорастают ледяные иглы заполняющие все пустое пространство атакуя лёгкие. Но Чимину все равно. Плевать на пульсирующую в голове боль, на содранный верхний слой кожи на ладони при столкновении с асфальтом. Он упрямо бежит в назначенном направлении. В голове будто джипиэс карта с мигающей точкой, куда нужно добраться и построенный маршрут. Вот только Чимин не уверен, что ему делать дальше, как только он достигнет нужного места. Аэропорт встречает его теплом и шумом сотни проходящих мимо людей. Он никогда никуда не летал, не знает куда нужно пойти и где купить билет, сколько он будет стоить и вообще... Он медленно закрывает глаза, останавливая на мгновенье дрожь тела и в бегущей строчке в голове, что горит красным светом считывает единственный ко всему этому ключик «Флорида». Сон не идёт уже который час, проклятая стрелка повелевающая минутами движется катастрофически медленно. Как же оно мать твою движется медленно. Во сне время течёт быстрее и чем больше я сплю тем скорее я отсюда уеду. Осталось четыре дня до завершения проекта, но даже во время его создания я думаю о Чимине. Я не могу увидеть его лицо, ту улыбку с которой он говорит мне «доброе утро», когда звонит, обнять мягкое тёплое тельце и погладить румяные щёки. Хосок говорит, что он лучше стал питаться и мне не терпится посмотреть на его припухлые похожие на персик щёчки. В момент упоминания о нем сердце снова бешено забилось и все было бы хорошо, теперь для меня это обычная реакция, когда даже в голове я вспоминаю его образ или произношу имя, но сердце больно щемит и страшно стучит отдавая болью в груди и чувство, что что-то не так, сильно колотит по голове. Большая стрелка указывает на семь утра. И если у меня только начинается новый день, то в Сеуле он идет к завершению. Сердце продолжает отбивать ненормальный ритм и рука сама тянется к телефону набирая последний звонивший вчера номер. — Хосок? — Да? — голос то-ли сонный, то-ли нервный, но однозначно настораживающий. Я откидываю одеяло и принимаю вертикальное положение. — Хосок, скажи мне, что все в порядке. — О чем ты? — слышно, как голос дрожит. По ту сторону слышны копошения. Слышно, как Хосок прочищает горло, как тяжело вздыхает от чего моя челюсть поскрипывает от напряжения, но я сохраняя спокойствие. — Ам, все хорошо. День дивно прошёл, я все ещё на работе, а... — Где Чимин? — проходит пять секунд молчания и что-то во мне ломается. Так отчётливо слышится треск, после которого каждый последующий и ритмичный стук отдаётся эхом. — Дома. — Хосока я знаю давно и очень хорошо, а потому знаю, что врать он не умеет, а уж скрывать свои чувства тем более, от того неуверенность в голосе и волнение чувствуется сразу. Надо дышать. Вдох-выдох. Вдох-выдох. — Кхм, эм... Юн, я перезвоню позже, здесь клиенты... — Хосок стой! Хосок!? Вызов сброшен. Душу не покидает жуткое чувство паники. Я набираю выученный наизусть номер Чимина. Гудки. Один-два...десять. Ещё одна попытка. Он может спать, быть в душе, забыть дома телефон и уйти в магазин за раменом или Бог знает что ещё! Все в порядке! «Абонент не отвечает или...» Выползая из кровати я иду на кухню по пути снова набираю лучшего друга, но и тот не берет трубку. Осушив залпом стакан с водой я с характерным стуком ставлю его на стол. Теперь можно паниковать. «Начинается посадка на рейс Сеул-Флорида...». Шепелявый голос девушки в микрофон оповещает о посадке от чего Чимин дёргается и резко встает. Ноги пошатываются, словно он стоит не на плотном полу из камня, а где-то на облаке, достаточно мягком, чтобы сделать один шаг и провалиться. Он идёт за толпой хаотично пробегая глазами по впереди идущим людям. Многие плетутся с большими чемоданами, сумками, возможно летя в отпуск, а у Чимина даже нет с собой телефона. Тот не помнит, где оставил, возможно дома, а может выпал из кармана пока бежал, но искать уже поздно. Большие глазки застилает пелена слез. Он думает о Юнги, о том, что тот возможно звонил и не один раз, волнуется. Что он ему скажет, как объяснит все это..? Как найдёт во Флориде и сможет ли вообще попросить помощи? Ведь на английском он не умеет говорить свободно, а изученного в школе материала мало. Уже усевшись на свое место в хвосте он поджимает к груди колени и длинными рукавами толстовки закрывает глаза, активно растирая слезы по щекам в надежде, что они последние, но те все продолжают литься водопадом. Чимин смотрит на взлетную полосу, что исчезает с каждой секундой, а на её место приходят пушистые облака. Быстро набирающий скорость самолет разрезает небесную гладь, в то время как Чимин кусая кончик большого пальца молясь о том, чтобы спокойно долететь, чтобы без всяких приступов и отчаянных зовов на весь салон самолёта, о просьбе немедленно найти ему Юнги. Ему страшно, мозг даже не успевает обрабатывать информацию, он отчаянно шепчет имя того, к кому так хочет попасть в объятья.

***

Всё действительно было хорошо, он спокойно зачеркивал в календаре прошедшии дни, писал и звонил, слышал любимый ворчливый голос по ту сторону, хихикал в кулак, когда Юнги жаловался на жару, которую на дух не переносит. В какой-то момент Чимин осознал, что все это из-за него, из-за него Юнги там страдает, горбатится, переступает через свои принципы, разрывается чтобы уложиться в срок и получить деньги. Он отчаянно хотел забрать его оттуда, привезти в родную прохладную квартиру. «Не нужны деньги, не нужно лечение, только Юнги, пожалуйста...» Весь день ходя по комнате он шептал будто в бреду срочную потребность, ругал себя и в конечном итоге не выдержал. Не зная как, но зная зачем он рванул в аэропорт никому ничего не сказав. Он считал, что так правильно, так нужно, нужно забрать, сейчас, немедленно. Утренние пробки никогда меня так сильнее не бесили. Сейчас бы открыть дверь такси и побежать, обогнать каждую машину, впрочем меня ничего не останавливает. Заплатив таксисту я бросился вперёд по тротуару, такому горячему, что тепло ощущается сквозь подошву ботинок, он будто плавится, как и мои лёгкие к слову, которые не испытывали подобной нагрузки уже несколько лет. До аэропорта ещё три квартала, но из-за пробки я бы добрался туда только через час, а то и больше, а ждать нельзя. Решение настолько внезапное, что я даже не объяснился заказчику почему отсутствую и работа стоит, но как-то даже в голове не появилась мысль, что я здесь по работе. В первые минуты показалось, что я как обычно, в Суеле за привычным рабочим местом и до Чимина рукой подать, но вид за окном говорит о том, что он за тысячи километров от меня. Лететь обратно почти четырнадцать часов. Что может случиться за эти четырнадцать часов? Да все что угодно! Вплоть до... Жуткие мысли рассеиваются подобно туману, когда я в врезаюсь в толпу прохожих только вышедших из самолёта в зал прибытия. Аэропорт! — Извините. Здравствуйте, мне нужен билет до Сеула, желательно прямым рейсом, сейчас! — девушка за стойкой обеспокоенно косит на меня глаза, но дав ей знак, что со мной все в порядке, она продолжает свою работу. Ноги сейчас так и подкосятся, уже чувствую, как мышцы содрагаются, горят, но хуже всего сердцу, которое бьётся так, что аж по ребрам попадает от нехватки кислорода после бега, но и от слов о том, что ближайших рейсов нет, следующий вылет только вечером. Это слишком поздно! Голова медленно падает на стойку, с характерным звуком, в ушах стоит гулкий шум. Что же делать? Ну почему ты так внезапно исчез Чимин-а? Что произошло? А что если уже поздно? Что если Чимин пропадает уже несколько дней, а я узнал об этом только сегодня? Слышу, как меня окликает девушка спрашивая о самочувствии, но я ничего не ответив медленно разворачиваюсь к дверям, где толпятся люди. Только что прилетел самолёт из Сеула, возможно у многих отпуск и они решили провести его здесь, кто-то во Флориде по работе так же как и я, а кто-то просто здесь без смысла и цели. Один, отбившийся от толпы, кружится в центре зала прилёта и не знает куда идти. Такой...золотисто-рыжий! Я хлопаю глазами, да бы убрать влагу с глаз, но не получается, тогда я подношу к глазам рукава рубашки и тру и без того покрасневшие глаза. Рыжая макушка прямо по курсу, но ноги такие слабые, что сдвинуться нет сил. Я могу ошибаться, мне может мерещится! Мальчишка отчаянно что-то высматривает крутя головой, в больших глазах такая паника и отчаяние и вот он смотрит на меня. Смотрит и в ту же секунду заливается слезами, одна за другой они катятся подобно каплям дождя по стеклу. Маленькие ладошки ложатся на щёчки, покрасневшие за мгновенье, трёт глазки и всхлипнув одними губами шепчет моё имя. Я почти падаю, но сжав кулаки бегу навстречу к этому чуду. Он ревёт навзрыд но несётся через весь аэропорт и разбегу запрыгивает на меня обхватив всеми конечностями, мышцы которых держутся на полном издыхании. Я крепко придерживаю его одной рукой за спину, другой держу голову, крепко хватаюсь за густые волосы и зарываюсь в них лицом. Как же ты вкусно пахнешь. Боже как же я скучал! Как долго не мог уснуть ночью без этого тёплого и родного аромата рядом. Как же хочется об этом сказать, но истерику никто не останавливал. И казалось бы я, взрослый человек, который всегда был сдержан и закрывал все что касалось эмоций, но страх за Чимина прорвало все мои границы и принципы. — К-как же я испугался... — хрипло шепчу я между всхлипами, целую невпопад, пытаясь найти зарывшиеся в мою шею личико. — Ю-ю-юнги-и... — Маленький мой, Господи что ты здесь делаешь? Почему ты ничего не сказал, почему сбежал? —молчит, сильнее цепляется за шею, а после следует влажный поцелуй, и ещё один. Горячие губы тянутся выше, касаются моих влажных щёк, а после на них ложатся такие же горячие ручки и притянув голову ближе, целует. — Мини. — он отчаянно касается моих губ, иногда не попадает, но у меня нет даже сил ответить. Я прижимаюсь ближе и замираю, крепко держа в таких нуждающихся сейчас объятиях солнце.