Работа над ошибками

      Директор издательского дома «Уайтвинг пресс» Габриэль снова внимательно посмотрел на соискателя, сидевшего перед ним. Конечно, редактор – это всегда хорошо, но штат уже полон. Издательство было солидное, и отлично укомплектовано работниками: в «Уайтвинг пресс» издавали современную прозу, в том числе фантастику и фэнтези, детективы, детскую литературу, периодически переиздавали что-то из классики и даже имели свой популярный литературный журнал, где публиковалась информация о книжных новинках, критика и прочие новости их маленького творческого мира.       Но этот А. З. Фелль специализируется на научной и исторической литературе, какая нелегкая принесла его сюда?       – Мистер Фелль, понимаете, это немного не ваша сфера…       – Ничего, я всегда готов учиться чему-то новому! – Фелль улыбнулся словно застенчивый мальчишка, и в этот момент ему действительно нельзя было дать больше двадцати пяти.       Странная у него была внешность – милый, учтивый, с короткими белыми волосами и доверчивыми умными глазами. Ну щенок какой-то, честное слово. Но когда Габриэль что-то у него спросил по поводу редактуры, сразу нахмурился, посерьезнел и стал выглядеть на все сорок с лишним, даже на лбу появились морщины. Истина была, как всегда, где-то посередине. Глава издательства еще раз просмотрел резюме, повнимательнее, надеясь понять, в чем же все-таки дело.       – А почему вы ушли с предыдущего места работы? – прямо спросил он, пристально наблюдая за реакцией соискателя.       Сам ушел или уволили? Будет ли ругать прошлое начальство?       – По собственному желанию, – улыбка Фелля застыла, но больше ничем он своих эмоций не выдал. – У нас сменилось руководство, и мы немного не сошлись во взглядах.       Габриэль покосился на распечатку – он, разумеется, знал это издательство, довольно престижное место, и начальник там правда сменился... на начальницу. Она решила, что знает все лучше всех, и сделала упор на женские романы. Да, это отлично продается, но Габриэль прекрасно понимал редактора – он бы тоже отказался работать с таким материалом. Но ему это и не светило – Вельзевул очень твердо очертила круг литературы, которая будет публиковаться в издательстве ее трижды бывшего мужа. Или она, или «проклятая бульварщина идиотов-графоманов», а терять ведущего критика и первоклассного корректора (и, кто знает – может, свою четвертую жену!) Габриэль не собирался.       Он уже открыл рот, чтобы, несмотря на прекрасные отзывы и резюме, отказать, но тут его взгляд упал на экран компьютера со свернутым вордовским файлом. Господи, ему же еще править это, потому что кто еще возьмется за… Габриэль посмотрел на собеседника и вдруг улыбнулся.       – Мистер Фелль, я возьму вас на испытательный срок. И эти две недели вы посвятите одному из наших ведущих писателей, мистеру Энтони Кроули, который как раз заканчивает свою книгу, а восьмую главу его романа нужно отредактировать для следующего выпуска журнала. Вот и попробуете себя в жанре фэнтези.       – Спасибо, мистер Уайтвинг! Я вас не подведу! – расцвел тот, а издатель на миг ощутил укол совести. Но зато соискатель, вероятно, сам откажется от своей должности, и он, Габриэль, немного посетует, что все так сложилось, и спокойно будет работать дальше.       – Что ты з-зделал? Отдал его на раз-зтерз-зание нашему Кроули?       Габриэль отставил телефон немного в сторону и слегка поморщился. Когда Вельзевул находилась в игривом настроении или злилась, у нее возникал какой-то странный дефект речи, из-за которого все свистящие начинали звенеть и жужжать, словно рой мух. Именно за это и за взрывной мерзкий характер ее еще в университете прозвали Вельзевул, как мифического Повелителя мух. Вельзевул, надо отдать ей должное, прозвище приняла с гордостью и даже взяла за творческий псевдоним. Сама она не писала и, как выражалась, не давала писать другим, являясь одним из лучших критиков страны. Ее скупая похвала ценилась на вес золота, но горе тому, кто получал от нее разгромный отзыв! Хуже было только ее невнимание. Габриэль до сих пор млел, вспоминая, как на каком-то приеме к ним (о, они тогда были еще женаты, как раз во второй раз) подошел один самоуверенный автор и спросил, читала ли она его последнюю книгу, а Вельзевул, смерив его презрительным взглядом, холодно бросила – «Читала». И все. И никакого продолжения. Ваша книга, господин автор, недостойна даже критики.       – Ну, дорогая, у меня совершенно нет времени на то, чтобы вычитывать новую главу Энтони… вот если бы ты взялась…       – Ты же з-знаешь, я ненавиж-ж-жу править тексты Кроули, – заметил смартфон жужжащим голосом. Габриэль ясно представил, как Вельзевул сидит сейчас за своим рабочим столом, закинув на него ноги в щеголеватых ботиночках со шнурками, и потягивает уже пятую кружку кофе за утро. Телефон зажала левым плечом, левой же рукой, судя по звукам, щелкает мышкой, потому что в правой наверняка зажат карандаш, который она вечно грызет. – И вообще, если мне нравится корректура, это не з-значит, что я корректор!       – Конечно, это всего лишь значит, что ты любишь унижать людей, – примирительно произнес Габриэль, радуясь, что собеседница не может увидеть его улыбку, – указывая на их ошибки.       – Кончай лыбиться, придурок, – зато может почувствовать. Все-таки сколько лет знакомы. – На самом деле, даже если бы случился Апокалипсис и мне бы вдруг захотелось тебе помочь, я бы не смогла – я пишу рецензии для нового номера, забыл? Этот месяц оказался богат на новинки, сам понимаешь – скоро Хэллоуин. Какое счастье, что Кроули проебал все сроки с романом, я бы задралась писать еще и для него. Только Энтони не говори, пусть, тварь такая, поторопится.       – Вот сама и скажи ему, – Габриэль вздохнул и с чистой совестью закрыл файл с писаниной Энтони. Теперь это не его головная боль.       – Шутишь? Я ему говорила. И ты ему говорил. А теперь ему еще этот твой новенький скажет, как его?       – Фелль, – издатель сверился с бумагами, выискивая имя соискателя. – Альберт Фелль.       – «Белый»?       – Ага. И сам он весь такой… белый. Блондин, пиджачок так и сияет вместе с глазами и улыбкой.       – Думаешь, он понравится Кроули?       Габриэль резко помрачнел.       – Вельзи, я надеюсь, за две недели испытательного срока они так и не встретятся. Твой Энтони – это просто… просто… – он задумался, пытаясь сначала подобрать аналог слова «бабник» для человека, который увлекается мужчинами, а потом – для бисексуала, каковым являлся Энтони Дж. Кроули.       Или точнее, каковым «сукаблятьоказался» Кроули, если цитировать такого мастера слова как Вельзевул, потому что писатель пригласил на свидание сначала ее, потом Габриэля. Потом, правда, долго смеялся, объяснив, что с работодателями и, тем более, критиками не спит. Это, видите ли, неспортивно. Поэтому они просто славно поужинали втроем. Зато ко всем сотрудникам (особенно к тем, кого выделяли ему в редакторы), Кроули поприставать уже успел. Змей-искуситель, как называли его все, кто хоть раз встречался с писателем лично – он буквально гипнотизировал каждым словом и жестом. В нем мог бы умереть актер, поскольку Энтони выбрал литературное поприще, но Кроули этого не допустил и всячески являл миру свой сценический талант. В общем, в нем было сконцентрировано все, что бесило людей, одновременно влюбляя без памяти: безответственный, забывчивый, отпускающий сальные шуточки и зачастую развязный любитель алкоголя, очаровывающий всех и каждого бесконечным остроумием и бьющей через край энергией, горящий своим делом. Вельзевул, проговорив с ним ровно минуту, отошла, чтобы подышать, и, успокоившись, заявила тогда-уже-бывшему-мужу, что вышла бы за Кроули замуж и убила бы в первую же брачную ночь. Возможно, прямо откусив голову, как положено приличной самке богомола. Габриэль попытался напомнить, что ему-то она голову не откусывала, на что получил веское «нечего откусывать». Но Кроули действительно был талантлив. Он писал сразу несколько удивительно популярных серий, что казалось Габриэлю невозможным; он отдавался своим придуманным мирам до капли. Иногда на него нападало вдохновение, и Энтони не выходил из дома сутками, так что к нему приходилось приезжать, чтобы просто проверить, ел ли он хотя бы на этой неделе. Вельзевул насмешливо говорила, что это только усиливает сходство со змеей, поскольку Кроули либо голодал в творческом запое, либо наедался и падал на диван, чтобы проспать пару дней после. Друзей у Энтони с таким характером не было – только знакомые, с которыми он мог повеселиться, и люди, которые его терпят (все они, в основном, и работали в издательстве Габриэля).       При этом никто не мог бы сказать, что Кроули плохой человек. Безалаберный, нагловатый, не умеющий держать язык за зубами – да, но уж точно не плохой. Одним словом, творческая натура.       И этой творческой натуре необходимо было сообщить, что у нее появился новый редактор.       – Ты меня вообще слушаешь? – прозвучал в трубке раздраженный голос Вельзевул. Габриэль, спохватившись, вынырнул из своих мыслей и выпрямился на стуле.       – Извини, задумался. Что ты сказала?       – Я говорю, он не мой, а твой! – сердито повторила женщина, со стуком поставив кружку на стол. – Это ты с ним подписал договор.       – Скажи еще, что это была плохая идея.       Вельзевул обиженно засопела: она бы с удовольствием сказала это, но не могла – тиражи разлетались мгновенно, а Кроули был любимчиком публики. Вместо этого она уточнила:       – Ты действительно не хочешь брать в штат этого парня? Знаешь же, лишние руки всегда пригодятся.       – Я не планирую переходить на исторические романы, как и открывать в журнале научную рубрику, – отмахнулся Габриэль. – Куда я его дену? На ставку корректора или пусть с Уриэль ведет сайт? А может, пусть занимается рекламой и пиаром в штате Михаэль? Они, конечно, не против помощи, но к этому нужны определенные способности, сама понимаешь. С другой стороны, – воодушевленно добавил он, – когда закончится испытательный срок, этот Фелль сам поймет, что взялся не за свой жанр. А если вдруг он найдет в себе силы вычитывать подобные тексты, то я найду, чем его занять. Все в выигрыше.       – Особенно Кроули, у которого на две недели новая игрушка, – Вельзевул хмыкнула и покачала головой. – Между прочим, он сейчас не в лучшем расположении духа, у него творческий кризис. Поэтому новому редактору ебать он будет исключительно мозги, зато от души и с удовольствием. А, еще и тебе за компанию. Этакий тройничок.       – Как будто тебе не будет, – заворчал Габриэль, очень отчетливо представляющий себе открывшиеся перспективы.       – А я не извращенка, я телефон отключу, – женщина, фыркнув, повесила трубку, наградив трижды бывшего мужа блаженной тишиной. Подобное прекрасное отсутствие звуков он еще не скоро услышит.       Издатель открыл почту, собираясь малодушно предупредить Кроули о новом назначении дистанционно, но потом сообразил, что Энтони может попросту не проверять ящик в ближайшую неделю. Вздохнув, он нашел нужное имя в списке контактов и нажал на вызов.       Кроули с трудом продрал глаза и уставился на настойчиво гудящий смартфон, мелодия входящего вызова которого противно ввинчивалась через уши прямо в мозг. Посмотрел на часы и поморщился – полдень, какого черта каким-то жаворонкам надо от него в такую рань? Согласно стереотипным представлениям о творческой личности, Энтони действительно вел преимущественно ночной образ жизни – так ему лучше писалось, в тишине и спокойствии. Но эта ночь, как и прошлые пять, совершенно не способствовали процессу. Кроули чах над клавиатурой, вымучивал строчки и тут же их стирал, глушил кофе вперемешку с алкоголем, и ожидаемо маялся бессонницей до утра. Забывшись где-то около семи, он просыпался ближе к вечеру – и снова страдал в обнимку с ноутбуком. Он ненавидел это состояние. Технически, он мог писать – руки на месте, клавиатура на месте, мозги – хотя многие и сомневались – тоже на месте. Однако слова отказывались складываться во фразы, а если что-то и получалось, Энтони был абсолютно не доволен результатом. Ужасно. Ему просто не нравилось то, что появлялось на белой странице ворда, если вообще что-то появлялось. Шутки не смешили, грустные моменты не вызывали слезу, а если он начинал перечитывать то, что уже было написано, хотелось либо удалить все к чертовой матери, либо никогда больше ничего не писать, потому что раньше было лучше, и впредь так не получится.       Короче, у Энтони наступил, как сообщила директору издательства Вельзевул, творческий кризис.       Ну, или, если банально – он выдохся.       Проблема состояла в том, что в подобной усталости не было ничего плохого – всего лишь обычная часть писательского процесса, нельзя же вечно находиться в литературной горячке. Иногда необходимо передохнуть, чтобы набраться сил. Но с Кроули это не прокатывало – ему нужно было сдать книгу, и ему капали на мозги все, кому не лень. Включая его самого, потому что кто еще сможет так извести себя, как не сам автор.       Телефон затих, оборвав звонок на середине мелодии, и Кроули с облегчением снова уткнулся в подушку. Однако через пару секунд зловредная техника опять перешла в наступление на бедный усталый мозг, и писатель, глухо зашипев сквозь зубы, со злостью вдавил пальцем стекло экрана у зеленой кнопки ответа:       – Какого хрена? – хрипло рявкнул он, даже не поняв, кто на том конце линии.       – Мистер Кроули? – прозвучал мягкий доброжелательный голос Габриэля, который уже перед звонком смиренно попросил Небеса о терпении.       – С-с-сука, – от души протянул Энтони и повторил, убирая спутанные рыжие волосы с лица. – Какого хрена тебе еще надо? Я уже выслал главу.       – Вот я по поводу новой главы, – миролюбиво проговорил издатель, натренированный годами семейной жизни с Вельзевул.       – Ты что, уже ее вычитал? – обалдел Кроули, подслеповато прищурился на бьющее в окно солнце и чихнул, после чего принялся шарить рукой по тумбочке в поисках очков. Зрение у него было в полном порядке, однако он предпочитал прятать глаза за темными стеклами. Тут было сразу несколько факторов: нелюбовь к яркому свету, стремление сделать образ загадочным, потребность спрятать круги под глазами, припухшие веки или красные сосуды на белках и, в конце концов, проклятый световой чихательный рефлекс, заставляющий чихать, когда яркие солнечные лучи слишком раздражали сетчатку глаза.       – Будь здоров, – привычно отреагировал Габриэль и пояснил. – Нет, не вычитал и не буду.       – Чего? – Кроули нашел очки и нацепил на нос, после чего запустил пятерню в волосы, тщетно пытаясь расчесать.       – Ты отменяешь публикацию? Какого ху… – он закашлялся и заозирался в поисках воды. Таковая нашлась, но только в лейке, впрочем, перебирать не хотелось.       – В смысле, я нашел тебе нового редактора и уже скинул главу на флешке. Редактор посмотрит и вышлет тебе правки. Думаю, сегодня же напишет тебе на почту и представится, будь добр, проверяй ее. И…       – И для этого ты меня разбудил? – Кроули застонал и чуть не подавился водой, снова закашлявшись. Потом приложил лейку к голове, но пластмасса оказалась противной комнатной температуры. Голова болела то ли от недосыпа, то ли от избытка алкоголя, то ли от передозировки кофеина. Но скорее всего – от всего вместе и от надоедливого издателя.       – Да, Энтони, – Габриэль отбросил формальности и вздохнул. – Надеюсь, вы сработаетесь.       – Ага, ты так каждый раз говоришь, но что-то все твои редакторы какие-то некоммуникабельные, – пробормотал Энтони, мозг которого еще не включился, но язык уже чудесным образом выговаривал длинные и сложные слова. Этот язык в принципе творил чудеса.       – Может, потому что причина не в них? – укоризненно вопросил издатель в пространство. Кроули сложным образом изогнул бровь, зевнул, потянулся и случайно, не удержав равновесие, упал обратно спиной на диван.       – А в ком? Они у тебя не… не с-с-стрессоустойчивые, – поделился он, разглядывая потолок. – И некоммуникабельные, да. И договариваться не умеют. И вот новый редактор, могу поспорить, тоже.       Тоже, поскольку они все хоть и разные, а ты один, подумал Габриэль, но вслух озвучивать не стал – бесполезно. Вместо этого он напомнил:       – Ты помнишь, что новую книгу… – Кроули помнил и потому опять громко и выразительно застонал, – …нужно было сдать еще три недели назад?       Стон оборвался.       – Значит, уже можно не торопиться, значит, уже не надо, – дежурно фыркнул писатель, давно глухой к разного рода дэдлайнам.       – Надо, Энтони, надо, – Габриэль поджал губы, мысленно считая до десяти, – завтра надо, в крайнем случае – послезавтра.       – Да иди ты! – взвыл Кроули, досадуя не столько на издателя, сколько на себя, а точнее – на свою музу.       – Сроку – неделя, – отрезал Габриэль и торопливо отключился, успев услышать лишь фирменное Кроулевское шипение. Достучаться до совести Энтони не представлялось возможным, до здравого смысла – тем более, а как еще донести до творческого сознания писателя, что анонсированный продукт нужен, причем нужен в оговоренный срок, издатель не знал. Сам он ничего не писал, будучи в литературе полным дубом, как его именовала Вельзевул. Но она же, в целом, была довольна, считая, что не умеешь – не берись, и ее неоднократно бывший муж хотя бы признает, что писать не умеет, в отличие от множества бездарей, на которых ей надо строчить критику.       Кроули мрачно уставился на смартфон, словно пытаясь прожечь в нем дыру, после чего положил на пол и продолжил смотреть в потолок. Чего уж, теперь не уснуть. Может, позвонить Вельзевул и нажаловаться на ее мужика? Хоть она повеселится. Да ну, она наверняка тоже будет напоминать про книгу. Чисто из вредности. Еще и новый редактор… Писатель сел на диване, где уснул сегодня под утро, и оглядел гостиную. Он ненавидел новых редакторов. Нет, не всех редакторов, а только новых, хотя прекрасно понимал, что любой редактор сначала новый, а потом уже, где-то через пару проектов, привычный и свой. Некоторые начинали править стиль, пусть даже не нарочно, а пытаясь сделать предложения более читаемыми, и это моментально выводило Кроули из себя. Исправления ошибок, которые он допускал намеренно для усиления эффекта, перестановка слов, дробление предложений, придирки по мелочам… он правда пытался быть с ними любезен, особенно если они были ему симпатичны, но терпения хватало ненадолго – они просто не чувствовали его текст так, как чувствовал он. А уж когда дело доходило до логики и сюжетных дыр… Для Кроули текст был… живым? Как мягкая и податливая глина, из которой он мог вылепить все, что хотел. Или прекрасная мелодия, которую он чувствовал на кончиках пальцев, когда печатал. А каждый новый редактор фальшивил! Энтони пытался объяснять, что он хочет, ругаться, отказываться, спорить и жаловаться – но ничего не помогало. Тогда он начал приставать, и это внезапно возымело действие.       Нет, попадались адекватные люди, было дело. Но тут что-то переклинивало, и уже они не желали работать с писателем, аргументируя это усталостью от его вечных капризов и споров по поводу каждого слова. Поэтому обычно все сводилось к тому, что часть текста дочитывали Габриэль или Вельзевул. Первый педантично исправлял все ошибки и, не вдаваясь в подробности, не лез в стилистику и логику, после чего Кроули просто менял обратно то, что ему не нравилось, и текст шел в печать. С Вельзевул было интереснее – она моментально находила любые слабости сюжета и логические нестыковки, и ругаться с ней до хрипоты было даже чертовски приятно, но критик терпеть не могла заниматься редактурой. И терпеть не могла заниматься ею с Кроули. Все-таки она была именно критиком до мозга костей, и привыкла описывать уже готовый продукт, а не раз за разом читать одно и то же, пытаясь понять, а как же лучше. Она сюжетные дыры должна была находить, а не способствовать их исправлению. И, конечно, будучи редактором автора, Вельзевул уже не могла писать обзор на произведение, а сказать ей хотелось многое, очень многое!       Кроули широко зевнул, поднялся с дивана и побрел на кухню варить кофе. Соцсети сами себя не просмотрят, а Энтони отличался тем, что лично вел все свои странички и общался с фанатами. Может, сфоткать что-то для Инстаграма? Писатель брезгливо высунул язык и натурально зашипел в тон испаряющимся со дна поставленной на огонь турки капелькам воды. Фотография должна отражать рабочий процесс – что-то вдохновенное, воздушно-прекрасное, как зефир в чашке шоколада. Фанатам вовсе не обязательно знать, что он лежит на полу, закинув ноги на диван, и в тоске грызет угол ноутбука, поскольку концовка книги не ложится, хоть убей. Кроули задумчиво потер подбородок, но отказался от этой мысли – все герои нужны были для дальнейшего развития сюжетных линий, и смерть кого бы то ни было не вписывалась в ближайшие две части. Кстати, насчет смертей… Энтони вернулся за телефоном и набрал номер.       – Чего тебе? – поинтересовался Хастур вместо приветствия.       – А тебе чего? – парировал Кроули. Если Хастур не послал его сразу и не сбросил звонок, значит, он не спит и не занят.       – Это же ты мне позвонил, – опешил собеседник, и Энтони удивленно округлил глаза, словно играл для невидимой публики.       – Да ты что? Никогда бы не подумал, что это так работает!       – Кроули, кончай цирк. Чего тебе?       – Да ничего, просто так… хшшш!       – Ты чего?       – Это не я, это кофе убежал! Хшшш… а вот теперь это я, – Энтони снял с огня турку, брезгливо понюхал и вылил содержимое. Зажав смартфон плечом, раздраженно принялся смывать остатки кофе, чтобы сварить свежий. – Доброе, блин, утро.       – Вот именно, утро, а ты уже связно изъясняешься, – хмыкнул Хастур. Его распорядок дня для Кроули так и оставался загадкой, хотя он готов был поклясться, что автор популярных ужастиков и детективных триллеров тоже предпочитает ночь. Во всяком случае, так было как-то спокойнее считать, чем думать, что идеи подобных книг рождаются в этой лохматой седой голове ясным днем.       – Я всегда изъясняюсь связно, даже после бутылки виски, забыл? – Энтони стряхнул капли воды и снова принялся колдовать с кофе. – Ты проспорил мне двадцать долларов, заявив, что я не смогу произнести три скороговорки, если у тебя на глазах выпью бутылку…       – С тобой невозможно спорить, – проворчал Хастур, который делал это регулярно и теперь являлся носителем таких мелких знаний о Кроули, как умение садиться на шпагат, доставание мыском до затылка, угадывание песен группы Queen в обратной прокрутке и даже пресловутое завязывание языком в узел веточки вишни.       – Ваще нереально, – не без гордости согласился Энтони и пожаловался. – Меня наш сатрап разбудил, напомнил про книгу. Вот думаю, может, позвонить Вельзевул и пожаловаться ей на ее мужика?       – Они в разводе, забыл?       – Ой как будто это отменяет тот факт, что он ее мужик, – Кроули закатил глаза и чуть не остался без кофе снова, но вовремя спохватился и снял турку с плиты. – Пусть снова выйдет за него замуж, хоть займет Гэба на время.       – А книгу все равно придется выпускать, – педантично напомнил Хастур, и Энтони скривился, но с достоинством принял этот удар, даже не расплескав кофе, пока переливал его в чашку.       – Знаю.       – Что, совсем не идет? – в голосе Хастура даже прозвучала тень сочувствия. Все-таки, писатель писателя поймет лучше, чем тиран-издатель. – Это потому, что у тебя в книге расчлененки нет.       – Да ну тебя, – Кроули вздохнул и осторожно отпил глоток, – какая расчлененка, они в космическом корабле летят.       – И вот на корабле пробудилось древнее зло…       – Это научная фантастика, а не мистика! – Энтони даже засмеялся, представив себе древнее зло, зарождающееся где-то в машинном отделении.       – …из ближайшей черной дыры! Ну, или устрой восстание машин, что у тебя там, андроидов и компьютеров мало? Роботы обрели разум и начали всех крошить.       – Это банально! – Кроули в красках представил услышанное и мечтательно вздохнул. – Я бы написал, как капитан узнает, что на его корабле кто-то из команды или пассажиров – киборг, и пытается выяснить, кто. Но это уже было.       – И этот киборг постепенно убивает членов команды? А в итоге оказывается, что киборг – сам капитан, просто у него раздвоение личности и ложная память, так что в итоге он совершает ритуальное харакири световым мечом? И так и блуждает в космосе корабль-призрак…       Энтони завис, потом отставил телефон в сторону, посмотрел на него, поморгал и только после этого снова прижал к уху.       – Вот тебе и древнее зло из черной дыры. Хастур, переходи на научную фантастику, что ли, какая тебе разница, какой антураж?       – Сам решу, что мне писать, я-то свой последний роман уже давно закончил и отдал Лигуру.       – И что он? – заинтересовался Кроули, вспоминая темнокожего серьезного редактора.       – Пока читает и что-то себе там правит, но уже сказал мне, что теперь навсегда исключит из своего рациона капусту, – в голосе Хастура определенно слышалось самодовольство. Энтони впечатлился. Если даже Лигура проняло…       – Кстати, – припомнил он, снова берясь за кофе, – мне Гэб не только из-за книги звонил. Сказал, что нашел мне нового редактора.       – Новую жертву, – язвительно поправил его собеседник. Кроули поморщился. Большая часть редакторов ему правда нравились, и в целом к людям он относился неплохо, но… но не когда они тянулись грязными лапками к его прекрасному тексту.       – Я надеюсь, мы сработаемся, – героически произнес Энтони.       – Браво. Почти искренне. Почти. Вы уже познакомились?       – Куда там. Он мне напишет, Габриэль велел проверять почту.       – Это мужчина?       – Не знаю, – Кроули даже растерялся. – Гэб меня разбудил, я и сообразить ничего не успел, не спросил, мужчина, женщина, как зовут, откуда он вообще такой взялся…       – Ага, наша звезда сразу начала качать права.       – Отстань, – буркнул Энтони, коря себя за невнимательность. Из-за проклятого творческого кризиса он последнее время совсем разбит и рассеян. Но перезванивать издателю и уточнять такую ерунду совершенно не хотелось. Да какая разница, в конце концов.       – Ну расскажешь потом, – фыркнул тем временем смартфон. – Надеюсь, это снова какая-нибудь юная восторженная практикантка, которая краснеет от твоих описаний откровенных сцен. Это весело.       Кроули скривился. Юные восторженные практикантки ему, разумеется, весьма и весьма нравились, но не как редакторы, толку от которых было меньше, чем от Энтони сейчас в роли писателя. Еще хуже были влюбленные фанатки или даже фанаты, которых несколько раз подсылал к нему Габриэль – они с удовольствием зачитывались новыми главами, особенно теми-самыми-сценами, а дальше – о ужас! – начинали давать советы, основываясь на своих бурных фантазиях. В таких случаях Кроули пасовал, прекрасно понимая, что никакие средства не помогут – ни заявления, что у него есть девушка или что он гей (или, наоборот, убежденный натурал), ни прямое предложение встречаться, ни-че-го. И даже если ему было лестно внимание, все равно свои книги хотелось схватить в охапку и шипеть на этих не поддающихся контролю редакторов. В таких случаях Энтони звонил Вельзевул и жаловался, что ее муж/бывший муж/будущий муж опять из благих намерений выстлал бедному Кроули дорогу прямиком в ад, сделай что-нибудь с этим, а то его, Энтони, внизу встретят как родного. Вельзевул всегда долго смеялась, а потом все же обещала избавить несчастного от очередного горе-редактора, а писатель с чистой совестью приглашал девушку (ну или парня) на свидание, если человек ему нравился, и уматывал за город прятаться, если нет.       – Я тебе в красках расскажу, а если у нас все срастется – еще и покажу, поделюсь опытом, – пообещал он Хастуру. – Или нет, у тебя Лигур ревнивый, а?       – Опять? Сколько раз тебе повторять, что…       Что «что», Кроули слушать не стал и отключился, залпом допил кофе и вернулся в гостиную, где уселся на диван и открыл ноутбук. Итак… Твиттер, Фейсбук, Инстаграм… писатель окунулся в интернет-сообщество, привычно выстраивая свой медийный образ. В целом своих фанатов он, конечно, любил и охотно отвечал на их комментарии. Несмотря на принадлежность к литературному миру, а не к киноиндустрии или чему-то подобному, где в центре внимания находился человек, у Энтони имелся свой фан-клуб, который любил его так же, как и созданных им персонажей. Он как раз сделал репост одной художницы, изобразившей его в образе чернокрылого падшего ангела, подписав какую-то шутку, когда вспомнил, что Габриэль велел ему следить за почтой, поскольку ему для знакомства должен был написать этот (или эта) новый редактор. Мейл действительно обнаружился среди вороха других, тоже требующих внимания, и Кроули немного времени потратил, чтобы прибраться в ящике. Он бы с удовольствием удалил большую часть, не читая, но приходилось открывать каждое сообщение, чтобы проверить, не то ли это самое письмо счастья. Искомое нашлось довольно быстро и пестрело всякими «уважаемый мистер Кроули», «по распоряжению издателя», «приятно познакомиться», «надеюсь на плодотворное сотрудничество», «уже располагаю вашей новой главой», «ожидаю вашей книги» и прочая, прочая. В конце шло скромное «с наилучшими пожеланиями, А. З. Фелль». Лицо Энтони перекосило. Он прикрыл глаза, вдохнул-выдохнул и напомнил себе, что этот Фелль вовсе не виноват, что упомянул книгу – наверняка хотел как лучше, а сказал ему, разумеется, Габриэль. Который тоже хотел, как лучше. Чтоб их всех. Вот Вельзевул никогда не хочет, как лучше, она сразу делает, как надо. А Фелль не виноват. Не ви-но-ват. Но настроение уже сползло в глубокий минус. Кроули еще несколько раз пробежался глазами по ровным строчкам и вынужден был признать, что письмо абсолютно… безлично. Оно было полно обычных канцелярских штампов, словно сошедших со страниц учебника, безукоризненно вежливо и полностью лишено намеков на пол, возраст и характер своего составителя. Энтони посмотрел на мейл отправителя – те же a.z.fell, мимо.       – Какая скукота, – отчетливо произнес он вслух, продолжая сверлить взглядом экран ноутбука. Интересно, как зовут этого редактора? Анна, Амелия? Алекс, Арчи? А может, Адам? Кроули улыбнулся этой мысли и задумчиво потер нос. Что ж вы так скучны, мистер или миссис Фелль? Или мисс? Как же, интересно, зовут тебя…       В голове Энтони что-то перещелкнуло, и он решил немного пошалить. Можно, конечно, написать стандартное «дорогой сэр или мадам», но… есть такое замечательное имя, как раз на «а» – Энджел, Ангел. И если некто Фелль не пожелал ему представиться нормально, будет ангелом. Ухмыляясь своей выходке и смакуя месть, Кроули принялся набирать ответный текст:       «Ангел мой! Разумеется, я счастлив нашему знакомству и надеюсь, что мы сможем свести его как можно ближе. Габриэль мне много рассказывал о вас, и я заверил его, что мы с вами все сделаем в лучшем виде. С нетерпением жду ваших правок касательно своей новой главы и от всей души посылаю вас нахуй по поводу своей последней книги, которую я сдам только тогда, когда буду полностью уверен, что она готова, а не когда это надо трижды проклятому издателю. С любовью, Энтони». Палец Кроули завис над мышкой, но затем решительно нажал на «отправить». Письмо улетело. Может, этот Фелль и стал жертвой творческого кризиса обиженного на издателя писателя, но тут уже ничего не поделать. Во всем виноват Габриэль, чтоб он там кофе подавился на своем рабочем месте. Кстати, «трижды проклятый» не только хорошо звучит, но и точно соответствует истине – ведь именно столько раз Вельзевул была его женой.       Энтони пошарил рукой под журнальным столиком и достал початую бутылку чудом не выдохшегося шампанского. Неплохое начало дня. Перелил в бокал и легонько чокнулся с экраном ноутбука.       – Тринадцатое сентября, пятница – прекрасная дата. За начало нашего сотрудничества, ангел.