Огонь.

      Я ночевал в больнице, рядом с изолятором. Ларри только под утро пришёл в себя и, когда я открыл глаза, то увидел его, стоящего за стеклянной стеной и прижимающий руку к ней. Я заметив, как сильно натянулись прозрачные трубочки, поспешил встать с дивана и тоже, как и он, прижался к стеклу. Моя ладонь находилась на уровне его ладони, я чувствовал тепло. Он улыбнулся. Словно камень упал с плеч, давая немного успокоиться. Мне захотелось войти к нему и рассказать о… О чём? О том, что я чуть с ума не сошёл, пока он находился в отключке? Или о том, что мне сказал главный врач Нокфелла?.. Я не мог ему ничего рассказать, так как из-за прочной, стеклянной стены не было ничего слышно, а я не знал, что сказать ему. Капельница чуть не упала, когда он резко дёрнул правой рукой.        — Можешь с ним поговорить, если хочешь. Я разрешаю. Только костюм не забудь надеть, — мистер Брейк как всегда тих и неуловим. Я повернулся к нему лицом, встретившись с его. Его глаза всегда находятся в полузакрытом состоянии и я несколько раз думал о том, как он видит. Милая, официальная улыбка… Он указал на дверь с проходом, а в одной руке он держал этот костюм «космонавта».       Через несколько минут я уже ворвался к Ларри. На его лице всё ещё играла улыбка, а карие глаза светились. Он развёл руки в стороны, желая пообниматься. Я хотел было кинуться в его объятия, но, только сделав шаг вперёд, остановился. Я не должен его обнимать. Его организм сейчас слаб, поэтому я не могу… Он вопросительного посмотрел на меня, медленно опустив руки, на что я отрицательно покачал головой. Не должен.        — Ну, привет, что ли, — он помахал мне рукой. Я выдохнул. Капля холодного пота медленно прокатилась по виску, капая на одежду.        — Привет… Как твоё самочувствие?        — Нормально. Вроде. Мистер Брейк сказал, что… — эти слова были для меня как в замедленной съёмке. Мне не хотелось слышать продолжение, так как боялся услышать то, что он может сказать.        — Заткнись.       Я перебил его, на что он удивлённо выгнул левую бровь и замолчал, остановившись на «что». Он обязательно спросит меня, что не так, а я на ходу придумаю отмазку, которая меня не спасёт. Но он не станет меня допрашивать, капать мне на мозги — он просто пожмёт плечами, сделает вид, что ничего не было и спокойно переведёт тему. Я знаю все эти фишки и ходы, но не знаю, в каком направлении он поведёт дальше. Предугадать — сложно.        — Мы так и будем молчать?       Его голос, словно шелест ветра, тихий, спокойный, мягкий, бархатный. Можно подбирать тысячи, а может даже, миллионы характеристик и не найти полного, завершающего. Вдруг, я заметил, как в его руке появилась какая-то толстая тетрадь, в довольно «помятом» состоянии. Коричневая, в некоторых местах рваная, обложка и толстые страницы, как у дневника. Видимо, эту вещичку время очень хорошо потрепало. Заметив, куда направлен мой взгляд, он протянул руку вперёд, давая мне возможность увидеть, что это за тетрадь. Он держал её и как будто не хотел отпускать, чего-то боясь. Добрая, лучезарная улыбка не сползала с лица, играя на его губах и образуя ямочки на щеках. Мне показалось, что он закусил внутреннюю сторону щеки. Он что-то скрывает, но что? Тем временем я взял в руки эту огромную тетрадь. На ощупь, как старый лист бумаги, который несколько раз опустили в чашку с заваркой, просушили и скомкали. Ну у меня и ассоциации... «Брат». Это что, описание моей жизни? Хм... Подозрительно взглянув на Ларри, я аккуратно, кончиками пальцев, перевернул страницу...       Это то, что я боюсь больше всего. Это то, что я ненавижу. Фотографии. Яркие, красочные, серые, весёлые — плевать какие они, какие эмоции у этих людей, что запечатлены на бумаге. Меня это абсолютно не интересует. Главное то, что, меня это раздражает. Раздражает тогда, когда на фотографии есть я. И сейчас я стоял, держа в руках огромный, старый альбом с моими фотографиями. На первой странице красовался я: мои ноги были согнуты в коленях, губы сжимали сигарету, а голова была повёрнута. В руках была какая-то железная банка, надёжно обтянутая красной изолентой.. Я вспомнил этот день. Тот день, когда Ларри впервые увидел моё лицо. Тот день, когда банка с жидким аммиаком пропала неизвестно куда, а на следующее утро отец принёс дохлого Гизмо. Тот день, когда та самая фраза, которую я только сейчас заметил, была озвучена: «Знаешь, Ларри, как-бы ты ни старался привлечь моё внимание к себе, я никогда не стану для тебя больше, чем просто левым человеком. А теперь отьебись от меня и доёбывайся к кому-нибудь другому». На тот момент мне было одиннадцать лет. Пиздец.        — Что это? — спросил я, переворачивая страницу и впиваясь взглядом в ещё одну фотографию. Там уже я был не один. Я спал, упираясь затылком и спиной о дерево, а рядом со мной спала Меган, положив голову на плечо, и держа меня за руку. Слева от меня расположился Трэвис, который тоже, как и я, мирно сопел.        — Я фотографировал тебя, когда удавалось это сделать. Хотел сохранить воспоминания о тебе, которых было очень мало.        — Ты реально ебанутый, — на это он только развёл руками.       Мы сидели и разглядывали фотографии. На них либо я всегда отворачивал голову, либо стоял спиной, либо погружался в сон. Что самое обидное, так это то, что я даже не замечал, как на меня направлена камера фотоаппарата и не слышал щелчка. Довольно странно... Мистер Брейк успел вытолкать меня за двери, но потом, смирившись с моим нахальством, всё же разрешил, хотя понимал, что это запрещено. Я помню его лицо, когда сказал, что мне надо к брату. Ведь он привык к тому, что я никогда не появлялся в больнице или, если появлялся, то крайне редко. А сейчас я изволил наглость, просить его об ещё одном визите. Что ж, я начинаю прогрессировать. Мачеха тоже удивилась, увидя нас наконец-то вместе и поэтому решила побыстренькому умотаться отсюда, на прощанье одарив нас одной из своих дурацких улыбок, которые заставят даже мёртвого в гробу перевернуться, не то, что меня.       Уже вечер. За это время я успел прокатиться на своём внедорожнике до Эшли, проведать её, потом отправился к Трэвису, дабы выведать у него, куда он дел мои деньги. В конечном итоге я поехал обратно в больницу. Вот и весь день. А ведь раньше я просирал все дни, сидя в домике на дереве, в окружении бардака, в темноте, портя своё зрение и включив для фона телек, занимался своими обыденными паскудными вещами. Ничего нового.       Мой телефон начал вибрировать. Оторвавшись от разглядывания ещё одной фотки, я засунул руку в карман. Не смотря на Ларри, я понял, что тот начал беспокоиться, а губы, некогда расплывшееся в улыбке, теперь превратились в тонкую линию. Мне не часто звонили, так как мой круг общения состоял только из Эшли, Меган и самого себя. Трэвиса я не причасляю к этому: я даже не знаю, кем мы являемся друг другу. Вроде как и друзья и враги, а с другой стороны... Недопарень, передруг — только так я могу представить его. Пф. Трэвис...        — Чего хотел?        — У нас проблемы, Фишер. Не могу говорить, но коротко: помнишь то серое, вонючее здание, которое ты хотел поджечь?... — он говорил шёпотом. Я приподнялся, напрягая уши. Его голос был странным. Что-то случилось, — Отправляйся туда и не медли. Прихвати биту или какое-нибудь холодное оружие... Ах, да, не забудь про обезболивающее. Срочно... Тейлор ранен... Я долго не продержусь... Скорее... Знаете, у кого больше всего проблем? У Бога. Я лишь один из тех, кто исправляет их.