Корзина нарциссов

Когда-нибудь он перестанет переводить. Когда-нибудь заговорит сам. Когда-нибудь сделает всё так, как и должно быть. Когда-нибудь, когда это позволят кошки. Но радовать Джея они не умеют. Однажды он просто лопнет, разорвётся, что угодно! Как воздушные шарики не выдерживают слишком большое количество воздуха, так и Джей. Слишком много воздуха, слишком много цветов, слишком много чувства. Вайнберг может откашлять каждый нарцисс, сплести хоть тысячу корзинок, но какой толк, если цветы в любом случае вырастут снова? Какой толк, если всегда останется это чувство, такое лёгкое и делающее существование таким тяжёлым? Этот злосчастный куст растет по часам прямо перед Джеем, впивается в его глаза тонкими и колкими веточками. Но Вайнберг не спешит срезать их, предпочитая срывать по листочку. Легко ли догадаться о кусте, видя перед собой листочек? Где растёт этот куст, какой он и насколько огромен? Примерно так же, как и додуматься до происхождения всех этих корзинок с цветами, и почему это дело не вянет. Джои, близкий и недостижимый. Джей изо дня в день смотрел в спину курьера с очередной корзиной, а через пару часов уже на вопрошающие сообщения Первого. Цветы никогда не станут голосом, максимум — намеком. И уж тем более не станут говорить за Вайнберга. Они есть его часть, да ещё и бессмысленная. Оболочка для чувства, которая не так и нужна. Которая не стоит того, чтобы с ней бороться. Джей да, поднялся на ноги. Однако, зачем, если он лишь стоит и не решается сделать ни шага? Он сидит здесь, у того же окна, с тем же видом, в том же доме. Что сегодня, что вчера, что пару дней назад — и Джей, и всё, что его окружает, одни и те же. Не меняется, но будет ли? Будет, изменится. Потому что обязано. Внутри Вайнберга снова что-то ёкнуло. Ёкнуло особенно, совсем иначе. Это не кошки, заталкивающие внутрь и запирающие там же, заставляющие жить по своим правилам. Это нечто кошкам противоположное. Отныне они мертвы. Они не были убиты, отнюдь, их не забирало время. Всё намного проще: их никогда не было. Был и есть только Джей. Они никогда ничего не запрещали, не запирали, не останавливали. Только Джей, никто другой. Теперь он может идти. Пальцы бегло стучали по клавиатуре, набирая такие решительные для Вайнберга слова. Вот он вмиг и «выздоровел», прекратив наконец все эти глупые байки, в которые и Джордисон никогда не верил.

Тогда в два возле площади, чтобы без дождей?

Джей взглянул на себя — уже пропало это испуганное лицо, замылось усталостью и нежеланием более терпеть. Он сделал достаточно, чтобы прекратить всё здесь и сейчас. Любой перекус поможет чувствовать себя лучше, особенно персиковый йогурт со стаканом молока. Особенно тогда, когда этот самый стакан решает не разбиваться. Вайнберг без спешки накинул на плечи ветровку, на всякий случай чуть прокашлялся и подправил волосы, снова ужасно глубоко вдыхая. Кошек с ростками нет, они не помешают. Но, с другой стороны, Джей теперь совершенно один, полностью сам на себе. Они не помешают, но и не спасут. Тихий лязг ключей, лёгкий скрип входной двери и прохладный ветер с надвигающимися тучами. Что-то пищали мелкие птички на тротуаре, испуганно отпрыгивая от ботинок Вайнберга. Его шаги всё ускорялись, пока тот не перешёл на бег, и приходилось птичкам уже улетать куда подальше. Губы растянулись в улыбке, которой обладают только самые малые дети и Джей, а фигура Первого приближалась и приближалась. Приблизилась настолько, что угодила в бесстыдные объятья Вайнберга. И сам Джои, хоть и не ожидал этого, никак не хотел отстранить парня. Джордисон днями и ночами решал эту загадку человечества о цветах. И, будучи человеком неглупым, временами встречал догадку: Джей. Довольно банально и наполовину невозможно. Но где-то в глубине барабанщик всем сердцем надеялся на это. —Да, — улыбнулся Вайнберг, отшагнув от Джои. Что там ударники, весь город чувствовал эту отвратительную неловкость. А мы здесь не для того, чтобы смущённо опускать глаза. —Я, в общем… Ну, тогда, когда ты приехал, прилетел то есть, ну! Там эти корзинки, понимаешь, и… Мысли просто лились нескончаемым потоком тугих узелков, распутывать которые — безбожное занятие. Для Джордисона бестолковое. Он, не желая мучить Джея глаголами, спокойно протянул ему руку. После, заметив непонимание в глазах, коснулся его пальцев и вовсе притянул ладонь к себе. Вайнберг лишился способности думать. Взгляд бегал от рук до Джои и обратно, в голове проносились треск стекла, гул аэропорта, чириканье птичек. Кисти сжали руки Первого, новый ком остановил дыхание. Что-то внутри аккуратно покалывало лёгкие. Дорожка усыпалась цветами и совсем мелкими цветочками, крохотными лепестками, белыми и желтоватыми. Хотя дышать было уже не больно, это оставалось трудным, а руки так и сжимали Джои, не позволяя Джею упасть. Последний лепесток, медленно плавая по ветру, опустился на землю. Никогда он не поднимется вновь. Джей опустел, нет, не так; освободился. Стал невесомым и таким свободным. Он наконец дышал, счастливо смотря прямо в глаза Джордисона и решаясь обнять его снова. Так, чтобы никакая неловкость не смела ничего нарушить. Есть только Джои и Джей, никого больше. Рождённые друг для друга и не знающие никого роднее.