2 апреля
Если бы дням нужно было ставить оценку от одного до десяти, то сегодняшний точно получил бы от меня минус тысячу. Каждый вздох, каждый шаг, каждый кивок головы и каждое сказанное слово — бессмысленный набор действий, который никак не спасал от нескончаемого горя, накрывшего меня с головой. Я не осознавал, что буду делать дальше. Слёзы не облегчали боль. Они просто стали моим спутником, который не отпускал ни на миг. Мир стал серым, безжизненным, и даже солнце светило не так ярко, как обычно… А может, мне просто казалось… Священник закончил читать заунывную речь о том, что ждёт душу умершей, и присвоил ей новое буддийское имя, которое, по глупым и старомодным повериям, поможет не тревожить её, когда упоминают имя, носимое при жизни. Пфф, бред какой-то! Хиёри нет, она умерла, и ей абсолютно всё равно, что мы тут делаем, как её называем и сильно ли горюем. Подняв взгляд к массивной гранитной плите, установленной в изголовье могилы, я всмотрелся в глаза, навсегда застывшие на маленькой фотографии. Я так привык к ней, её смеху, этим ямочкам на щеках и пляшущим во взгляде искоркам, что перестал замечать их красоту. Теперь же я всё бы отдал за то, чтобы снова увидеть улыбку Хиёри. Век человека недолог, по крайней мере, по меркам Бога. Я знал, что рано или поздно это случится. Хиёри не могла жить вечно, но почему-то её гибель всегда казалась мне чем-то далеким, почти недостижимым. Я был уверен, что она вырастет и сможет воплотить в жизнь свои мечты, будет учиться чему-то новому, путешествовать, делать открытия… Возможно, однажды она стала бы невестой, а потом и женой. У неё могли быть дети и даже внуки, которых она растила бы в любви и заботе, помогая им стать достойными членами общества, а состарившись, покинула бы этот мир счастливой, осознавая, что смогла осуществить все свои желания и задумки. Теперь это всё было неважным и ненужным. Её жизнь оборвалась, по сути, так и не успев начаться. Первыми покидать траурную церемонию стали дальние родственники и знакомые родителей. Вскоре к ним присоединились и остальные, оставив возле свежевскопанной могилы лишь четверых: её маму и папу, меня и Юкинэ (правда, нас двоих остальные видеть не могли). Оперевшись на плечо мужа, Саюри* тихо плакала, наблюдая, как солнечные лучи скользят по охапкам возложенных на могилу цветов. — Такамаса**, я не верю, что стою сейчас здесь. Как такое могло произойти? Как наша милая Хиёри решилась спрыгнуть с крыши? — она вытерла слёзы тыльной стороной руки, тихо шмыгнув носом. — Она наверняка этого не хотела, — ответил отец Хиёри, прислонившись щекой к макушке жены. — Мы воспитывали наших детей в любви и заботе, мы всегда учили их тому, что жизнь священна и ценна, что это дар Богов, и не в наших правах отнимать её, даже у себя самих. Я чувствовал непреодолимую боль, исходящую от них. Мы с Юкинэ, потерявшие близкого друга, и то были убиты горем, а они утратили часть семьи, свою любимую дочь, которая была радостью и опорой. Смерть Хиёри стала пугающей и внезапной для всех нас. Ничего не предвещало беды в тот день. Мы с Юкинэ нашли работёнку по уничтожению аякаши в северной части Токио и, попрощавшись со всеми, в самую рань отправились в путь. Нам предстояла сложная борьба. Огромный монстр размером с трёхэтажный дом не хотел покидать улицу даже днём, заражая скверными мыслями спешащих по своим делам японцев. Я уж думал: не справимся и придётся звать подмогу, но Юкинэ тогда был невероятно быстр и смел. Спустя пару часов мы наконец разделались с духом и в приподнятом настроении поспешили домой, чтобы рассказать всем, как здорово мы сработались (и поклянчить у Дайкоку немного вкусного). Вечер уже клонился к закату, когда я вспомнил, что Хиёри обещала зайти и проверить домашнее задание у моего оболтуса. Юкинэ был только рад, что она не появлялась, потому что в учении он продвинулся несильно и понимал, что ему предстоит трёпка, а вот я переживал, нутром чувствуя, что случилось что-то страшное. Вечером я предложил Юкинэ прогуляться до дома Ики, чтобы спросить, как дела, и заодно передать свежеиспечённые печеньки с имбирём (точнее то, что от них осталось после нашего нашествия на кухню). Мы шли по вечерней улице, смеялись, строили планы на выходные и мечтали о том, как обзаведёмся храмом, где у каждого будет своя комната. До парадного входа оставалось метров сто, когда я заметил, что на подъездной дорожке припарковано слишком много машин. Первая мысль — день рождения. У Хиёри он был летом, поэтому этот вариант отпадал, но, может, у её папы или мамы? Почувствовав возможную наживу в виде вкусностей, я заторопился внутрь, предвкушая отличное времяпровождение. Юкинэ же не разделял моей радости: возможно, чувствовал неладное, поэтому зашёл в дом с осторожностью. Ещё на пороге моё сердце начало стучать сильней обычного. В доме стояла гнетущая тишина, одинокий светильник тускло поблёскивал в самом конце коридора, неспособный разогнать вечерний мрак, а на столике возле зеркала были аккуратной стопочкой сложены задрапированные в чёрную бумагу и ткань предметы, напоминавшие подарки. Траурные подарки. На несколько секунд я застыл, но справившись со ступором, кинулся в сторону гостиной. Всем своим нутром я надеялся, что ошибаюсь. В конце концов, у Ики было много родственников, в том числе старая бабушка, которую я никогда не видел. Но почему-то эти мысли не утешали. Моей прыти хватило ненадолго, и перед самым порогом гостиной я остановился, смахнув выступивший на лбу пот. Не хватало духа зайти внутрь. Ноги будто приросли к полу. Я готов был простоять так вечно, пребывая в неведении, но Юкинэ, обогнав меня, смело протопал вперёд. Прошла всего минута, и сердце страшно кольнуло, заставив согнуться пополам и сжать футболку на груди. По венам растеклось чёрное густое горе, которое жгло всё тело, словно огнём. Я знал, что это значит. Мне не нужно было проходить вглубь комнаты — чувств Юкинэ, которые передались мне, хватило, чтобы понять: я её потерял. Вспоминать этот момент было ужасно тяжело. Мой малец тогда проплакал всю ночь, а вот я первые сутки просто не верил в происходящее. Осознание пришло позже, когда я по привычке набрал номер Хиёри утром, а ответом мне была лишь тишина… Как будто сердце разрезают, пряча одну из его половин в глубины ада, чтобы нельзя было достать. И хочется выть, кричать, злиться, убить кого-нибудь — всё что угодно, лишь бы не чувствовать этого горя. Спустя двое суток меня стали посещать мысли о перерождении. Отец был жив и здоров, а значит, судьба маленького Ябоку была вполне себе перспективной. Но Юкинэ, чувствуя неладное, не отходил от меня ни на шаг. Сначала это жутко бесило, а потом разум взял верх: если Бог несчастий переродится, то, скорее всего, отец сделает всё, чтобы он таким и остался: забирающим жизни у бессчётного числа людей. Нельзя было этого допустить. Я должен жить и приносить добро в мир, ради Хиёри. Постояв ещё несколько минут, Такамаса напомнил жене, что все собравшиеся уже, наверно, ждут их дома, и заставлять ждать — некрасиво. Напоследок печально глянув на гранитный памятник, Саюри скользнула по мне глазами и, развернувшись, направилась в сторону припаркованных у ворот машин.15 апреля
— Ято, хватит валяться, к тебе тут кое-кто пришёл, — крикнул Юкинэ с лестницы. Мне было всё равно, что там за гость и какого чёрта ему от меня нужно, поэтому я остался лежать на кровати. На Токио опускались сумерки. Я даже не удосужился встать и включить свет. Просто размышлял в темноте о том, как сейчас над нами кружит сотня призраков, которые только и ждут, чтобы вонзиться зубами в невинные души и осквернить мысли ничего не замечающих японцев, но… Да-да, повторюсь, мне было всё равно. Хотелось лежать вот так вечно, лишь бы только все отстали… На лестнице послышались тяжёлые шаги, которые эхом отскакивали от перекрытий храма. Я понимал, что это ко мне, но по-детски надеялся: авось пронесёт. Но дверь внезапно распахнулась, впустив свет коридора и запах свежеиспечённой выпечки, а воздух пронзил знакомый громогласный голос: — Ну и вонь тут! Ято, ты бы хоть иногда проветривал помещение! Резко открыв глаза, я не сразу поверил, что слышу это. Серьёзно? Акаджи? Мой давнишний знакомый? — Ты чего здесь делаешь? — спросил я, лениво поднявшись и сев в позу лотоса. — Вот так ты встречаешь старых друзей? Я думал, ты будешь рад. На пороге стоял высокий паренёк, на вид лет двадцати, с гривой густых волос цвета красного дерева. Одет он был довольно просто, но при этом — со вкусом. Если бы не моё теперешнее состояние, я бы позавидовал тому, как красиво его белоснежная футболка облегает накаченный торс, но сейчас меня это не заботило. Прежде чем ответить на вопрос, я сделал глубокий вдох, заставляя себя хотя бы прикинуться счастливым. — Я… Прости. Конечно, здорово, что ты зашёл. Давно не виделись! — Да уж, давненько! Год миновал, а ты всё такой же разгильдяй! — Ты не прав, Акаджи, просто много чего произошло и… Друг с размаху сел рядом и, по-свойски запустив руку в стоявшую возле меня миску с орешками, проговорил: — Да знаю я про твои достижения! Слухи-то ходят, Ябоку! — Не называй меня так. Я — Ято. Сколько раз говорить?! Закатив глаза, Акаджи закинул ещё один орешек в рот и коварно мне улыбнулся. — Ох, посмотрите, какие мы нежные! Поди не был бы так груб со мной, коль знал, какие новости я тебе принёс! Я не понимал, что там за новости, но знал, что ему нужно унести свою тощую задницу подальше от этого храма. Настроения общаться у меня не было, а уж слушать его подколы — подавно. — Прости, сегодня я не слишком расположен для сплетен. Может, расскажешь потом… Через пару… месяцев, например? Я надеялся, что он уловил мой тон и догадается, что посетителям я сейчас не рад. Но что в нашем мире стоит надежда? Акаджи не собирался уходить и, даже наоборот, поудобней устроился, облокотившись спиной на большую красную подушку, подаренную когда-то Хиёри. — И даже если речь пойдёт о твоей погибшей подружке? М? Мои руки, кажется, были быстрей мыслей, поэтому, сам того не ожидая, я схватил незваного гостя за грудки и с шипением произнёс: — Да что ты можешь знать о ней? Ты её и не видел вблизи ни разу! Подняв вверх обе руки, как бы давая понять, что сдаётся, Акаджи ещё раз улыбнулся и как ни в чем не бывало продолжил: — Да, ты лишь показывал мне ваши совместные фотографии из парка. Но память у меня, знаешь ли, отменная, хотя не буду спорить: могу ошибаться. — Ошибаться в чём? — спросил я со злобой, выпуская его футболку из рук. — В том, что у неё теперь другой хозяин… Точнее, не так. У неё теперь есть хозяин, — произнёс он с нажимом на предпоследнее слово. Я не сразу понял, о чём он говорит. Хозяин? — Если ты имеешь в виду, что видел Хиёри у какого-то Бога, то это маловероятно. После её… После того, как всё случилось, мы с Юкинэ облазили весь Токио, но не нашли следов её души. Она пошла дальше… не стала оставаться в этом мире. Я сел на татами и, опустив голову вниз, посмотрел на свои руки. Разговоры об этом вгоняли в ещё большую тоску. Мои душевные раны только начали потихоньку затягиваться, а тут их снова будто рвали тупым ножом. — Не буду утверждать, но, Ято, я видел её! Вчера заходил к Валааму за одной услугой, и, клянусь, она наливала мне чай, пока мы беседовали! — Валааму? — спросил я с подозрением. — Что тебе понадобилось от Бога Алчности? Иметь дело с этим жадиной — себе дороже! Акаджи почесал макушку, взлохматив гриву рыжих волос, и, смущённо улыбнувшись, ответил: — Да, но у этого скряги куча артефактов, которые могут защитить деревню с моими почитателями от надвигающейся засухи. Я знал, что моего друга создали жители родом из одной деревушки. Он, так же как и я, был рождён из желания людей, потому что жилось им туго. Деревня находилась в центре густого леса и постоянно страдала то от засухи, то, наоборот, от потопов. Да и всякие вредители были не редкостью, что сказывалось на урожаях. Люди голодали, болели, умирали. И в один прекрасный день старейшины вырезали лик нового Бога из древесины красного дерева, после чего стали ему поклоняться. Так и появился Акаджи***. — Ято, я знаю, что могу ошибаться, и заранее прошу прощения, если это так, но… тебе решать, идти к Валааму или нет, — Акаджи встал, собираясь уходить. — Даже если твоя подружка там — поход к нему тебе мало что даст, но… хотя бы будешь знать, что с ней всё в порядке. Хоромы у этого божка будь здоров, поэтому и орудия его, наверно, живут припеваючи. Я не знал, что на это ответить, но был готов хоть сейчас сорваться с места в погоне за надеждой ещё хоть раз увидеть её лицо. Правда, что-то меня останавливало. Наверно, страх… Но перед чем? Сердце так сильно сжала печаль, что стало нечем дышать. Надо успокоиться и поговорить с остальными. Они помогут. Я тоже поднялся с пола, решив проводить друга до дверей. Я так и не понял, что мне принёс его визит: радость или огорчение, но в любом случае он хотя бы заставил меня встать с кровати. — Спасибо, что пришёл, друг! Был рад увидеть тебя! — произнёс я на пороге, смотря в спину удаляющемуся гостю. Тот лишь махнул рукой, показывая, что услышал мои слова, и скрылся в ночи.