Отрицала

— Доброе утро, — я придвигаюсь к Артему, глаза которого бегают по какому-то тексту в заметках, но он не реагирует, продолжая плавать где-то вдали от меня. Ежедневно одно и то же. Париж встречает меня приевшимся видом на Эйфелеву башню, теплыми солнечными утрами, громкой мелодией брусчатых улиц, шумом пробудившихся ресторанчиков, хлюпаньем безмятежной Сены, прохладный воздух пробирается сквозь приоткрытую балконную дверь, нежными пальцами стягивает с меня одеяло и призраком растворяется в комнате, пока постояльцы за стеной громко спорят на каком-то неизвестном мне языке. От внезапного порыва ветра мольберт на балконе слегка пошатывается, и свежая картина синих крыш падает на плитку, отбиваясь эхом в ушах. — Почему так громко, — Артем раздражительно вздрагивает и встает с кровати, хватая с маленького столика пачку сигарет. Краем глаза я наблюдаю, как он, все еще с нескрываемым раздражением, поднимает мою картину, закатывает глаза, возвращает холст на место и закуривает, выпуская клубы дыма в морозный воздух. Эта картина до боли знакомая, но в ней больше ярких красок, больше души. Его спина покрывается мурашками, левая рука мертвой хваткой сцепляется с металлическим ограждением балкона, но дыхание все такое же монотонное, сухое, лишь иногда перебивающееся случайным кашлем. Кажется, что за месяц изменилось все вокруг нас, изменились мы. Я с утра до вечера рисую, выплескивая на тканевые холсты все свои эмоции, о которых больше не говорю вслух, а Артем молча пишет музыку, трек за треком, превращаясь в закинутый после стихийного бедствия город, в пустошь. Мы почти не разговариваем, лишь иногда переговариваемся мимолетными бытовыми фразами, или сталкиваемся взглядами на узкой кухне, как будто абсолютно чужие друг другу люди. Тогда он опускает голову в телефон, а я отворачиваюсь к совершенно не волнующему меня чайнику, пряча за стиснутыми зубами миллионы несказанных слов. От этой тишины так болит под ребрами, ноет где-то внизу живота, царапает горло, жжет глаза. Коротких кивков, мимолетных улыбок, нежного секса уже недостаточно, но мы оба молчим, а может и кричим: я — рисуя пейзажи уже ненавистного города, он — добавляя в заметки все новые слова. Я не знаю, есть ли смысл спрашивать, разлюбил ли он меня. Сначала мне нужно ответить на то, люблю ли я его? Каждую ночь, когда я прикрываю уставшие от неопределенности и подкожной боли веки, он тихо отвечает на эти вопрос, и, наверное, только это еле слышное «я тебя люблю» возвращает мне силы и желание быть тут, с ним. И это утро не было бы исключением, если бы не громкий звонок на мой телефон. — Да? — Я раскидываюсь на кровати морской звездой, отвечая на звонок с неизвестного номера. Вроде, мне должно быть страшно брать трубку от незнакомцев даже после замены симкарты, но в этот раз привычного страха совсем нет, и я без и секунды сомнения подношу телефон к уху. — Здравствуй, Лина, это Слава, — я слышу знакомый голос парня из самолета и почему-то улыбаюсь, протирая свободной ладонью глаза. — Слава? Привет, — меня настигает дивное чувство эйфории, наверное, от того, что я первый раз за месяц слышу задор в чьем-то голосе. — Ты еще в Париже? — Парень абсолютно не спешит, его тон робкий, он делает короткие паузы между словами, словно прощупывает неизвестную ему почву, — Если да, то может прогуляемся сегодня? — он прерывается, и я вспоминаю его поджатые в смущении губы. — Хорошо, только скажи, куда мне подойти. Парень называет мне улицу и говорит, как можно быстрее туда добраться, пока я в спешке поправляю кровать и ищу Артема. Но как только я вижу его безучастное выражение лица, желание сказать ему о своих планах, чтобы позже не было недомолвок, улетучивается сразу же, и я лишь спрашиваю отвлеченный вопрос о новом треке, уже седьмым по счету, написанным здесь. — Поговорил с Федей только что, — парень не спешит отрываться от экрана ноутбука, — я ему недавно скинул материал, — Артем все же отвлекается и аккуратно притягивает меня к себе за талию, усаживая на колени, — приедем в Питер, запишу новый альбом… — его рука блуждает по моему бедру, он покрывает поцелуями мою шею, плечо, аккуратно стягивает лямку шелковой майки, оставляет алый след чуть ниже ключицы, но буквально через секунду возвращается к ноутбуку, словно совершенно другой человек. От таких внезапных прикосновений моя душа плавится, но не от того, что я люблю, когда он так делает, а от тоскливой боли, пронзающей меня насквозь. От того, что я ловлю себя на мысли, что мне не выжить без этих пальцев, без этих глаз, они, словно моя самая пагубная привычка. Но с каждым днем прикосновения металла колец все более фригидные, апатичные, взгляд лазурных глаз все более скептичный, отрешенный, задумчивый. Между нами как будто восстает кирпичная стена, и кажется, что разрушить этот камень совершенно невозможно. — Ты куда-то собираешься? — Парень провожает меня взглядом к шкафу в спальне и поднимает левую бровь в ожидании ответа. — Схожу на выставку, тут недалеко, — я смотрю в доверчивые глаза и вру, своими руками добавляя на стену кирпичей. Я быстро привожу себя в порядок, все еще с опаской поглядывая в зеркало. Нет, сейчас на меня от туда не смотрит худое, вдоль и в поперек иссеченное шрамами и разноцветными синяками чудовище, но я вижу кое-что даже страшнее этого, кое-что, лишенное права быть собой даже наедине со своими «я». Макияж исправляет припухшее лицо, распущенные волосы скрывают след чуть ниже ключицы, а незаменимая кофта с длинными рукавами прячет десятки выцветших партаков. Все, как и должно быть. — Не задерживайся, вечером поужинаем, — Артем бережно целует меня у выхода и захлопывает дверь номера, оставаясь за ней совершенно одним. И может, я хочу постучать в дверь и сказать, что к черту эту «выставку», но неумолимое желание почувствовать жизнь тянет мою руку, чтобы остановить такси, и я еду по нужному мне адресу. — Привет, — Славик помогает мне выйти из машины и показывает пальцем на скейт-парк, — нам туда. — Скейт-парк? — Я замечаю скейт в руке парня и улыбаюсь. — Именно, — он ждет, пока я перейду дорогу и проезжает белые полосы, — умеешь кататься? — Может быть, — я смотрю на свою обувь, оценивая степень своей готовности к такому виду времяпровождения. Парень здоровается со своими друзьями, представляя меня каждому по отдельности. Их внешний вид, шутки и манеры словно возвращают меня меня на несколько лет назад, когда я днями и ночами зависала в питерских подъездах с такими же ребятами, испепеляя легкие травой, а слизистые белым порошком. Тогда я практически жила в таких местах, только в России нашими «скейт-парками» скорее были ступеньки у торговых центров или памятников. Но никому из нашей или чужих компаний не было дела до пафосных названий, дорогих кед и качественных досок — мы приходили туда при луне, взрывали бланты и катались с красными глазами, не замечая ни ступенек, ни памятников. Мы сидели на холодном бетоне в тонких порванных джинсах, падали, ломали руки и ноги, смеялись, слушали, пели и записывали там же музыку до самого рассвета или пока какие-нибудь толстые полицейские не появлялись на горизонте по вызову бабульки с пятого этажа. — Можно я… — я протягиваю руку, чтобы взять скейт. — Конечно, — Славик завязывает волосы в хвост и передает мне доску. Сначала я неуверенно делаю несколько кругов, но былые воспоминания достоличной жизни охватывают меня с головой, и ноги в сговоре с телом машинально делают олли, кикфлипы и слайды. Мною движет неимоверно острое ощущение свободы, скорости, самообладания и легкости — все то, чего мне так давно не хватало, что, к сожалению, успело за несколько лет притупиться. Распущенные волосы щекочут лицо, и я в движении заправляю их за уши, непослушные солнечные лучи иногда ослепляют глаза, от чего я больно падаю, счесывая неприкрытое из-за прореза в джинсах колено. — Очень болит? — Русоволосый парень забирает у меня скейт и осматривает мое колено, — Классная татуировка. — Спасибо, совсем нет, — я прячу шрамы на запястьях за рукавами кофты, отвлекая все внимание скейтера на свое колено. — Уверена, что не надо обработать? — Парень собирается уйти кататься, в последний раз окидывая меня взглядом. — Да, — я закалываю надоедливые волосы заколкой. Я смотрю, как трое ребят делают профессиональные трюки и смеются своим удачам и неудачам, с особым вниманием стараясь не упустить ни одного движения Славы. Мой взгляд как будто приклеился к худому парню с каре в широком черном худи с английскими буквами «og». Я ловлю себя на мысли, что до нашей встречи в самолете я его уже где-то видела, но совсем не могу вспомнить где и при каких обстоятельствах. — Парни предлагают пойти взять что-нибудь перекусить, не хочешь? — От моих попыток вспомнить меня отвлекает запыхавшийся голос Славика. — Я не голодна, у тебя случайно нет сигареты? — Есть, — парень протягивает мне пачку и зажигалку и наблюдает за моими движениями. Время в скейт-парке пролетает неумолимо быстро, к улицам Парижа подступает вечер, и парни предлагают просто пройтись. Мы идем по людным улицам, обсуждая то, как они все тут оказались, что привело их в Париж и почему именно этот город. Оказалось, что все ребята занимаются музыкой, пишут биты западным рэперам и живут в Париже уже очень давно, лишь время от времени посещая родину по делам. — Ты не замерзла? — Славик протягивает мне свое худи и я с удовольствием натягиваю его на себя под его одобрительным взглядом. Снова узкие переулки, прохладный ветер, яркие звезды, терпкий запах черного шоколада, излюбленного парижанами кофе и бесконечные разговоры о теориях заговоров и артхаусных кинокартинах. Редко так бывает, когда ты находишь себе людей «по душе» с вашей самой первой встречи, и наверняка знаешь, что это «твой» тип людей, абсолютно не имея представления о историях друг друга. Вы знакомы буквально пять часов, но это совершенно не мешает вам петь песни на широких перекрестках, устраивать соревнования по армреслингу на столиках уже закрытых кафе, играть в «Города» на французском и даже курить косяки на лавочке в богом забытом парке. — Если дама не курит, мы можем упустить этот момент, — один из парней плюхнулся на лавочку, прокручивая между пальцами желтую зажигалку. Пять пар глаз уставились на меня, и я еле выжимаю из себя до ужаса стеснительное «курю», чем вызываю заливистый смех у парней. По кругу пошли две самокрутки и я, растворяясь в пьянящей симфонии веселящего растения, падаю на лавочку возле Славика, позволяя ему придержать меня за плечи. — Как давно ты куришь? — Короткостриженный парень, кажется, его зовут Ваня, отбирает у меня косяк и вдыхает дым, откашливаясь. — Ну… — я начинаю считать года на пальцах, но цифры в моей голове никак не формируются в одну логичную цепочку, — давно, — я слышу тихий смешок Славика у левого уха и сама улыбаюсь. Что-то в парне, сидящим слева от меня, есть. Он какой-то совершенно простой, простой во всем: в словах, в манерах, в стиле одежды, в выражении своих эмоций. С ним, хоть мы и пообщались всего ничего, никогда не бывает скучно, не заканчиваются темы для обсуждений, он веселый, коммуникабельный, отзывчивый и жизнерадостный, каких мало. Во время даже самого короткого разговора с ним, сегодня, я отвлекалась от гложущих меня мыслей, от заледенелого номера гостиницы и от вечно всплывающего в голове взгляда синих глаз, полного пустоты и безучастности. Я вспоминаю об Артеме и его просьбе не задерживаться на «выставке» и вздрагиваю, с опаской пробегая взглядом по развеселых парнях, во всю вовлеченных в чей-то клип на Ютубе. Моя рука тянется к телефону на беззвучном и после лишь одного сообщения с текстом «Набери, когда освободишься, я тебе обещал ужин :)» на сердце как будто опускается тяжелый пресс, готовый вот-вот его раздавить. Я совсем забыла. Забыла о том, где я, с кем я, почему я тут. — Все хорошо? — Славик дергает меня за рукав кофты. — Я… ты можешь поймать со мной машину, мне пора? — Я встаю с лавочки, и парень поднимается со мной. — Я скоро вернусь, — Славик салютует парням и направляется ко мне. Парни проводят меня активными криками о том, что нам нужно будет еще как-нибудь обязательно пересечься, и я прошу Славика найти выход из парка как можно быстрее. — Куда ты так спешишь? — Он с недоумением останавливается посреди грунтовой дорожки, встряхивая меня за плечи. — Я такая дура, ты не представляешь, — я, сама того не замечая, падаю в объятия к парню, тихо хныкая, скорее всего, рассказывая ему в особых деталях, что произошло. Что за привычка доверять всем подряд в любое время суток? Эта привычка меня губит, но я продолжаю входить в одно и то же болото раз за разом, надеясь, что выйду от туда сухой и невредимой. — Успокойся, — он поднимает мою голову за подбородок, и теперь я смотрю прямо в карие глаза, наполненные какой-то искренней добротой и участием: эмоциями, абсолютно противоположными эмоциям во взгляде Артема, — Артем должен понимать, что только он виноват в том, что ты сегодня не пришла к нему вовремя, — карие глаза продолжают смотреть прямиком в душу, заглядывать, раздевать ее догола, — ничего плохого не случится, если ты задержишься еще на несколько минут… — Что ты имеешь в виду? — я почти успеваю договорить фразу, как парень из самолета целует меня, и я поддаюсь ему на первых парах, даже углубляя этот до ужаса неправильный, но такой необходимый сейчас поцелуй. Но, придя в себя, я мигом отстраняюсь от парня, стягиваю с себя черное худи, почти что бросаю им в него и направляюсь искать выход из этого чертового парка, пока темная туча эмоциональной и физической измены повисла над моей головой, готовясь взорваться и упасть на меня холодным дождем. — Это все абсолютно неправильно, — я смахиваю со щек слезы и сажусь в первое же такси. Водитель с недоумением смотрит на меня, и я называю ему название гостиницы, дабы поскорее отвлечь француза от себя. Как мне сейчас появиться на пороге номера в таком виде? Время давно перевалило за полночь, мои глаза красные от травы, колено разбитое из-за езды на скейте, губы пылают из-за поцелуя с малознакомым парнем. Как объяснить ему почему я не пришла, не перезвонила, не отписала, почему не была на «выставке», почему сосуды в глазах полопались, почему на ноге засохли коричневые капли крови, почему я плачу? Сказать что-то вроде «ты и сам все понимаешь»? Да, он поймет все, как только я постучу в дверь, он услышит запах чужого одеколона, как только я ступлю на порог, увидит мои глаза и губы, как только я начну что-то говорить. А может, нужно просто промолчать? Промолчать, как мы делаем это уже месяц, придти, раздеться, лечь в кровать, сделать вид, как будто ничего не случилось? Ни один из вариантов сейчас не кажется правильным, вообще ничего сейчас не кажется правильным: ни трясущиеся руки, ни спокойная музыка внутри автомобиля, ни яркие фонари за окном, ни спутанные мысли. Я выхожу из такси, не нахожу ни одной сигареты в карманах, в последний раз думаю, как поступить дальше и захожу в гостиницу, встречаясь с улыбчивым персоналом и парой постояльцев. В лифте я снова плачу, как будто это моя последняя возможность, но как только металлические двери отпираются и я ступаю на красный ковер коридора, все эмоции машинально сползают с лица. Я неуверенно стучу в белую дверь и сразу же слышу тихий щелчок, как будто Артем все время сидел под дверью и ждал хотя бы малейшего шороха за ней. — Привет, — я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с абсолютно пустыми, как стекла глазами и на секунду замираю, не решаясь переступить низкий деревянный порог, — ты будешь заходить? — Он пропускает меня внутрь и закрывает дверь. — Артем… — я снимаю кроссовки, отбрасываю их куда-то в шкаф и медленно подхожу к парню. Он не двигается. От него пахнет сигаретами и гелем для душа. Его зрачки широкие и мне не нужно и секунды, чтобы понять, что он делал несколько часов назад. От него веет расслаблением и отчужденностью, как будто ему совершенно не хочется знать, где я была и что случилось. А мне не хочется объяснять. — Как прошла выставка? — Он скрещивает руки на груди и смотрит, словно выедает во мне дыру лишь одним взглядом. От этого взгляда и тона мне больно до звездочек в замыленных глазах. Лучше бы он молчал, лучше бы ничего не говорил, лучше бы просто смотрел с тем уже привычным осуждением и недоверием. — Как прошла выставка? — Он повторяет вопрос и подходит ближе. — Я не была ни на какой выставке, — от страха у меня сдавливает горло и я отхожу дальше, прижимаясь к холодной стене в прихожей номера. — Да? Как неожиданно, — Артем ухмыляется, вглядывается в мои глаза и отворачивается в сторону двери, — а где же ты была? — Он подходит еще ближе и теперь расстояние между нами катастрофически мало. — Виделась со знакомым, — я пытаюсь отвернуться от него, но он резко ловит мой подбородок холодными пальцами и продолжает глубоко дышать, выдыхая горячий воздух в мои губы. — С тем из самолета? — Артем, мы взрослые люди… — я снова пытаюсь увернуться, но безуспешно. — Да, мы взрослые люди, именно поэтому ты врешь мне, пока я тебя целую, именно поэтому бежишь к незнакомому уебку, позволяешь ему накурить себя… кстати, от тебя воняет его дешевыми духами, — он отпускает мой подбородок и я ударяюсь головой об стену, — именно поэтому твои губы сухие и опухшие, да, все потому, что ты взрослая девочка, — он тихо смеется, и от этого смеха мои ноги становятся ватными, тело перестает слушаться и все раны начинают неумолимо пылать в предсмертной агонии, — ну-ну, не шипи, я знаю, как тебе больно… но, видишь ли, а этом мире боль чувствуешь не только ты. Он почти не моргает. В прихожей почти темно, только тени предметов от лунного света играют в прятки. Все это напоминает мне Москву, холодные зимние ночи взаперти с перебитыми ребрами. Зачем я сбежала за тысячи километров? Разве есть какая-то разница? — Я сделала это все только потому, что ты молчишь. Ты все время молчишь, не разговариваешь со мной, используешь меня, когда тебе нужно кого-то выебать, — я набираюсь смелости и говорю ему все, что сидит у меня глубоко в сердце, плевать на последствия, — тебе нет дела до меня за пределами этой кровати уже на протяжении месяца, почему ты тогда так себя сейчас ведешь? — Слезы стекают по моим щекам, и он смахивает их, все еще не скрывая усмешки, — Тебе смешно? Ты ничем не лучше Голубина, мне нужно было бежать от вас обоих, — грубая реплика как-то неконтролировано срывается с моих губ и я не успеваю поймать ее. — Какая же ты дура, ты пиздец какая дура, — Артем бьет кулаком стену с правой стороны от меня и от звона в ушах я падаю на пол, закрывая руками лицо, — ты абсолютно не понимаешь, какую хуйню ты творишь, — он поднимает меня с пола, слишком сильно замыкая руку на плече. Синяки, синяки, синяки. Снова боль, снова синяки, писк в ушах, паника. То, от чего он меня спасал, то, от чего клялся защитить: все вернулось от него же. Сейчас его пальцы сжимают мое горло, его слова терзают мою душу, тут, в пустом для меня городе, среди незнакомцев, среди синих крыш и праздничных салютов. — Тебе не надоело? — Артем проводит кончиком носа по моей щеке, — Не надоело быть шлюхой, грязным мусором, тебе не хочется порой выбросить саму себя? Нахуя ты создаешь себе и всем вокруг ебаные проблемы? Тебе по приколу, чтобы все страдали? Это садизм или мазохизм? Что это, блять? — Он еще сильнее сжимает мое горло и я чувствую, что вот-вот и воздух закончиться, вот-вот и меня не будет, — Прийди в себя, Ракитина, перестань играться в игры, неужели ты не устала лепить себе неприятности? Неужели твой глупый мозг… — я не выдерживаю и бью его по лицу что есть силы. Артем отходит назад, потирая левую щеку и ухмыляясь. Идиот. — Нет, это ты прийди в себя, это ты перестань играться со мной в игры, — я вытираю слезы и смотрю прямо ему в глаза, — это ты вызвался меня спасать, я не просила и я нихуя тебе за это не должна. Я виновата лишь в том, что полюбила такого человека, как ты, когда все вокруг говорили «беги». Мне снова говорили «беги», а я снова верила, потому что иногда в твоих глазах, как мне казалось, я тоже видела любовь, — я собрала волосы в хвост, все еще не разрывая зрительного контакта с шатеном, — но я ошибалась. Мне надоело быть слабой в глазах таких, как ты, надоело ложиться под вас, надоело вам доверять. Я не хочу больше. Не хочу больше видеть ни этого, — я указываю пальцем на белый порошок на столике, — ни этого, — моя рука пробегается по неприкрытым шрамам и свежим отметинам от пальцев шатена, — ты мертв для меня, Шатохин, а я мертва для тебя. Я снова обуваю кроссовки под внимательным взглядом широких зрачков и открываю дверь номера. — Ну и куда ты пойдешь? К новому знакомому? — Слышу тихий смешок, и изо всех сил пытаюсь не обернуться. — Мне хотя бы есть, куда идти.