Война

Жизнь Хенджуна превратилась в сущий ад. Каждый день тянулся неимоверно долго. Юноше казалось, что он не сможет это вынести. Жизнь в постоянном страхе, страхе по отношению к другому человеку. Что может быть хуже этого? Каждый день, Хенджун делал одно и то же: вставал, как и все на рассвете, но в отличие от остальных пленных, в том числе и Донпе с Соеном, он проводил все свое свободное от работы, время с американцем. Мужчине не нравилось, что Джун общался с Донпе и Соеном, и приказал ему больше с ними не общаться. Разумеется, Донпе был безумно зол и обижен на судьбу, что так поступила с другом, но он был бессилен. Хенджун все так же выполнял обязанности в лагере, но во время приема пищи и во время сна, мужчина звал его к себе. Джуну был так противно от всего этого. Быть игрушкой в чьих-то руках, это ведь так неправильно. Жестокость жизни не позволяла ему спокойно вздохнуть. Единственная возможная здесь поддержка от своих друзей - Донпе и малыша Соена - он отныне был лишен. Что ему вообще теперь остается сделать? Все время терпеть боль и издевательства над собой? А хватит ли его на это? Единственное, что хоть как-то успокаивало юношу, были мысли о Ехане. Как только он прикрывал глаза, он тут же вспоминал Ехана. Его широкую улыбку, которая всегда дарила Хенджуну столько тепла и света, его тёплые, заботливые руки, которыми он крепко обнимал Сона, согревая его своим теплом. Его родной голос, который был для Хенджуна исцеляющим. Когда Джун порой задумывался о том, как вскоре их наконец спасут солдаты, его сердце приятно сжималось, ведь именно тогда он сможет увидеть возлюбленного. Как только наступила ночь, для Хенджуна начинались самые сложные моменты за весь день. Хенджун заходил в комнату Джона и с дикой болью в сердце, ждал его приказов. Американец радовался приобретению новой игрушки, и пускай порой, Хенджун и пытался дать отпор; пытался, к примеру, освободиться из крепких рук командира. Но это всегда выгядело жалко и глупо со стороны. Джона это всегда забавляло. - Раздевайся, - строгим тоном произнес мужчина, окидывая бедного юношу презрительным взглядом. Американец сидел на кровати, пока Хенджун этим временем, стоял напротив него, дрожа всем телом. Сон дико боялся и дрожал, но приказ выполнил. Дрожащими руками он снял с себя все кроме нижнего белья. Мужчина на это лишь громко засмеялся. - Все снимай! Не в первый же раз, - все так же громко и властно произнес он, и Хенджун выполнил и этот приказ. А ведь для Джуна такое действительно всегда было как в первый раз. Эти унижения и ощущения, которые бы он не смог сравнить ни с чем другим - все это происходило так часто, что по началу хоть и забывалось, но совсем не надолго. - Теперь, подойди сюда, - Хенджуну было дико стыдно, он хотел прикрыть пах руками, но Джон больно ударил его по рукам, не позволяя ему сделать этого. - Встань на четвереньки. Живо! Хотя... Зачем, я это тебе говорю?. - Джон надавил на плечо Хенджуна, заставляя его встать на четвереньки. - Щенок! - мужчина грубо взял его за волосы и со всей силы, оттянул их назад. Хенджун тихо застонал от боли, пытаясь убрать руку американца, но как и в любое другое время, когда Джун пытался защититься - у него ничего не вышло. - А ты все никак не бросаешь попыток? А зря... - мужчина достал плеть из шкафа и продолжил - Знаешь ведь, что я тебя накажу. Тебе всего мало? Любишь, когда тебя бьют, да? - солдат встал на ноги и со всей силы ударил Джуна по спине. Звук плети казалось был громче стона юноши. Тело Хенджуна выглядило костляво, что было неудивительно, ведь мужчина часто морил его голодом в качестве наказания. Джон не жалел сил на Хенджуна. Наказывая его, он с каждым разом все повышал степень жестокости. Тело Хенджуна же с каждым разом все больше слабело, а на коже сияли синяки и кровоподтеки. После наказаний, мужчина брал обессиленного юношу в кровать и крепко обнимал его, шепча ему на ухо слова любви на родном, английском языке. Поведение солдата было непонятным и безрассудным, но у Джуна уже просто не оставалось сил на мысли об этом. Он, уставший и помятный, сразу же проваливался в сон, пытаясь хотя бы в нем найти спасение. Однажды у американца полностью поехала крыша. Мужчина не раз оставлял порезы лезвием или бритвой на теле юноши и проводил над его телом различные неприятные эксперименты, но в этот раз его фантазия выдала ему новую идею. Во время очередной ночи пыток, мужчина взял зажженную свечу и стал держать ее над телом юноши. Каждый раз, когда раскаленный воск капал на тело Джуна, дико обжигая егл, и без того ослабевшее тело; он кричал, больше не тая боль в себе. В эту ночь, мужчина использовал три свечки, каждая раскаленная капля которых, капала на тело Хенджуна. И, это похоже стало последней каплей для Джуна, отличавшегося сильной выносливостью, как физической, так и психологической... Однажды, во время рабочего дня, когда Хенджун, как и все работал в отделе, ему стало не по себе. Джун краем глаза заметил, как на него смотрит Донпе, а обернувшись увидел в глазах друга слезы. Донпе было очень больно за друга. У Хенджуна сжалось сердце. Как же он по ним скучает. Он так сильно хотел подойти к нему и обнять, но надзиратель окинул его строгим взглядом, что означало лишь одно - ему нельзя этого делать. Хенджун продолжил работу, но руки его не слушались. Они дрожали, и все падало. Внезапно, все тело юноши словно окунули в кислоту, настолько оно горело и дрожало. Это заметили не сразу. Хенджун уже не помнил, как к нему подбежал испуганный Донпе и как вокруг него собрались другие работники. Он просто потерял сознание... * * * Хенджун приоткрыл свои глаза, не видя перед собой ничего. Перед глазами была только беспросветная тьма. Он услышал чьи-то голоса, которые разговаривали на английском языке и снова закрыл глаза от дикой головной боли. Спустя пару минут он снова открыл глаза, на этот раз видел все, хоть и очень мутно. - Он проснулся, - сказал кто-то с сильным акцентом. - Доктор Голдберг. - Отлично, - сказал врач. Им оказался. Джозеф Голдберг, тот самый мужчина, который покормил Соена в столовой несколькими днями ранее. Но Хенджун его не узнал. Джозеф был глав.врачом местного военного госпиталя при лагере, он был очень уважаемым человеком здесь. Именно из-за этого Джон не осмеливался грубо отвечать ему. Ведь был он с ним на равных. Джозеф работал в различных госпиталях с самого начала Корейской войны. Он родился в Российской империи, в еврейской семье, которая иммигрировала в Соединённые Штаты Америки ещё во времена Октябрьской революции. Голдберг был очень добрым человеком; он искренне сострадал всем. Джозеф видел, как тяжело им было, и как особенно тяжело приходится маленьким детям, которые не способны даже просто обслуживать себя, как взрослые. Он обожал детей и старался всячески помогать им. Он кормил их нормальной едой, а не той непонятной похлёбкой, которую давали пленным; а когда у него было время, играл с ними, читал им сказки, пел колыбельные. Дети его тоже очень любили. Для отвыкших от хорошего обращения к себе детей, забота Джозефа была единственной причиной не угаснуть полностью. К Соену Джозеф проникся теплыми и, какими-то, отцовскими чувствами. Бедный ребенок был очень напуган и растерян. Из-за каждой его ошибки или неповиновения, его, как и других детей, наказывали битьём по рукам. Каждый раз, навещая Соена, Джозеф, грустно вздыхая, открывал баночку с кремом и осторожно мазал им ручки малыша. Этот крем был одновременно и лечебной мазью, и обычным увлажняющим кремом, поэтому он не особо горел при нанесении. - И за что же ты так страдаешь, малыш? - грустно говорил Голдберг чуть ли не каждый раз, когда мальчик показывал ему новые раны на своих маленьких ручках. У Джозефа каждый раз болезненно сжималось сердце. Поначалу Соен сильно плакал от боли, а Джозеф его успокаивал, шепча ему слова утешения, и обнимал его. Малыш уже привык к этому, и слез больше не было. Он просто подбегал к Джозефу, зная, что он его успокоит и поймет. Джозеф был очень рад тому, что ребенок доверяет ему. Многие его коллеги смотрели на него с осуждением, а некоторые даже с жалостью, другие же считали его чудаком, но его это совершенно не заботило. - Тебе повезло, что ты не слишком сильно ударился головой... - задумчиво произнес Джозеф. Хенджун отчаянно пытался прийти в себя окончательно. Голова все еще кружилась, а сильная головная боль заглушала боль в теле. - Я должен осмотреть твое тело. Ты так долго не приходил в себя... - Голдберг подошел к нему. Хенджун все еще продолжал неподвижно лежать, лишь лишь изредка моргая. Он понял общий смысл слов врача, но он не хотел показывать кому-то свое изуродованное тело, пусть и тому, кто хотел помочь ему. Стоило врачу откинуть одеяло и начать расстегивать пуговицы на его рубашке Хенджуна, как Хенджун отдернулся и дрожащими руками убрал его руки. Джозеф удивился такому поведению парня. - Все хорошо. Я знаю, что ты меня не понимаешь. Но знай, я не причиню тебе вреда. Хорошо? Не бойся меня, - Джозеф говорил тихо и четко проговаривал каждое слово. Он тепло улыбался Хенджуну, а его голос был ласковым и дружелюбным. - Ты можешь мне довериться. Я должен осмотреть тебя, - продолжил он, и Хенджун, постепенно приходя в себя, перестал так сильно его бояться. Он и сам не понимал, что на него нашло. Он кивнул Джозефу, на что тот одарил его теплой улыбкой. Когда Джозеф увидел в каком состоянии было тело Хенджуна, ему стало не по себе. Ему стало очень жаль юношу. Он не понимал как это произошло и что с ним случилось, но он очень хотел и должен был помочь ему. Хенджун закрыл лицо от страха на реакцию врача. Ему было стыдно за свое тело, пусть он сам и не был виноват в этом. Джозеф начал аккуратно обрабатывать раны Хенджуна и краем глаза заметил, что больной даже не вздрагивает от неприятных ощущений, которые он сейчас, должно быть, испытывает. Судя по всему, его тело настолько привыкло к боли, что уже потеряло чувствительность к ней. - Я обещаю, что помогу тебе всем, чем смогу, - закончив с ранами, произнес Джозеф, мягко сжимая руки Хенджуна в своих. Он думал, что кореец его не понимает. Но Хенджун все понимал. Он улыбнулся Джозефу в ответ. Когда доктор встал и направился к двери, Хенджун тихо прошептал "Спасибо" на английском языке. И это было первое слово, произнесенное им на этом языке и сказанное с нескрываемой искренностью в голосе. Джозеф, услышав его, обернулся и снова улыбнулся ему. После этого, он покинул палату и пошел по своим делам. Его ждали другие пациенты.