Ремиссия

Они провожают деда все вместе. Джотаро не хочет ехать в аэропорт, не хочет видеть ещё одно слюнявое семейное воссоединение — рассоединение, если уж на то пошло, но он не может оставить маму и Джоске. Он всё чаще замечает, как они похожи, и что-то грызет его изнутри. Впрочем, что-то грызет его постоянно: с ним это далеко не впервые. И если Джоске справился, то и он справится. Со всем. Может, и со своим отцом тоже: он никогда не будет страшнее его кошмаров. Слава богу, они почти исчезли. Мама больше не плачет, не звонит бабушке. Когда бабушка звонит ей сама и пытается заговорить о завещании, мама либо переводит тему, либо притворяется очень занятой. Она объясняет Джотаро, что больше не хочет говорить об этом, не хочет ссориться. У неё прекрасная семья, и она любит каждого по-своему. Теперь, когда Джотаро изредка упоминает какую-нибудь семейную причуду, Джоске говорит: «какие же вы забавные», и отказывается уточнять, кого имеет в виду: Джостаров или Куджо. Но он всё чаще называет деда «отцом», когда они говорят по телефону. В последнее время дед жалуется, что в перспективе ему не на кого оставить компанию. Сын — медик, внук — биолог, дочь и слышать не хочет о бизнесе. Втроем они шутят, что ему стоит взять в семью нового Джостара. Они шутят. Вот уже несколько месяцев никто не плачет и не страдает бессонницей. Это похоже на счастье. — Ты можешь объяснить, что случилось? — спрашивает Джотаро лежа на диване, когда от большой радости Джоске наматывает десятый круг по своей квартире. — Саичи сказал, что начало ему очень нравит... Нет, даже сказал, что это гениально! Кое-где, конечно, надо будет подкорректировать, но мы друг друга будто с полуслова понимаем, а ещё он принес мне одну раритетную монографию, и, похоже, первую главу я допишу быстрее, чем рассчитывал, так что... Джотаро не может понять, откуда у Джоске столько восторгов от встречи с научным руководителем, который ещё и заставлял его работать вместо себя. Джотаро недовольно кряхтит, чтобы Джоске понял. — Ой, да брось! — Он подходит к дивану, садится на корточки и щиплет Джотаро за щеку. — Ревновать не к кому. Саичи мне в отцы годится. — Осторожнее со словами. — Джотаро легонько бьет его по руке. — Вот и говорю: брось. Хотя... со мной в докторантуре учатся пара стариканов. И они, считай, мои однокурсники. Однокурсники. Джотаро всё думал, как ему сказать, и надо ли. Но раз уж Джоске заговорил об этом... — Если что, теперь ты — мой однокурсник, — бурчит он. Джоске моргает. — Не понял. — Я сказал маме, что пропадаю у однокурсника. Не у девушки. — О... — Он моргает снова. И ещё. А потом до него доходит. — О. Ты... молодец? Наверное. И... что она сказала? — Что она не понимает этого, и ей нужно время. Но она «всё равно любит меня, несмотря ни на что». — Эх. Моя сказала примерно то же самое, — Джоске усмехается и странно шмыгает носом. — Правда, перед этим изрядно поорала. — Почему? — Застукала с... Да неважно. — Он отворачивается и пытается встать с корточек, но запинается и задевает пакет с покупками. — Ай-яй-яй! Черт, твой пода... — Он зажимает рот рукой. — Что? — Блин, хотел потом вручить. Просто я на радостях пошел по магазинам и увидел... Ну, у меня кое-что есть для тебя. Хотя я не уверен, что тебе понравится. — Он раскорячивается на полу, вытаскивает из пакета круглую коробку, и протягивает её Джотаро. Он садится, открывает её. Внутри что-то из ткани. Это фуражка. Той же модели, как и та, что на нем сейчас. — Она белая. — Ага. Ну, когда мы ужинали все вместе, ты был в белом, и... Кажется, я вообще никогда не видел тебя в светлой одежде. А тебе очень идет. И я подумал: может, тебе не помешает что-то.... — он разводит руками, — не черное. — Тогда... спасибо. Джотаро морщится. Надо будет тоже присмотреть что-нибудь для Джоске. Подарки, блин. Он не умеет их дарить, не умеет принимать. Какая разница, черное или белое. Ему нравилось так одеваться. Белое постоянно пачкается, носить нужно аккуратно. Знать, что контролируешь себя. Но эту фуражку выбрали для него. Джотаро кладет её на колени, ощупывает: ткань приятная, прочная, легкая; с обшивкой золотого цвета. Он снимает свою черную фуражку, кладет рядом, чтобы сравнить. Белая не так уж плоха, хоть и носить не с чем. Если не считать халатов в университетской лаборатории, в последний раз он надевал белое на том ужине. Джотаро отцепляет от своей фуражки буддийский знак руки, знак Абхая-мудра. «Без страха». Он носил его, даже когда боялся. Что самое странное... на белом знак смотрится лучше. Джоске сидит рядом, следит за его реакцией, а потом снова роется в пакете. Он кладет себе на колени длинную коробку. Оттуда он достает галстук с темным фиолетовым отливом, почти черный, и подносит к своей шее, чтобы Джотаро рассмотрел получше. Вот этот галстук ему нравится. Старая добрая классика. — Себе тоже прикупил, — говорит Джоске. — Отец сказал, мне больше однотонные галстуки идут. Вот я и решил попробовать что-то новое. Что-то новое. Джотаро не совсем понимает, зачем это, но он из любопытства примеряет белую фуражку. Снова это нелепое чувство. Он всего лишь заменил вещь — пускай и ту, которая всегда была с ним, — но будто совершил над собой непомерное усилие. Отказался от старого, привычного. — Почему-то с ней ты выглядишь взрослее, — говорит Джоске. — Спокойнее. Нет. Это Джоске делал его спокойнее. Джотаро ухмыляется, снимает фуражку. Наверное, пока он не готов носить её. До лучших времен. Изредка ему всё ещё снится снежная пустыня, и пески белые, как лилии, но он всегда находит среди них оазис.