*****
Рождество, как водится, праздник семейный. Мистеру Кинни сказочно повезло — у него целых две семьи. — Брайан, — Джоан Кинни вещает на том конце провода, в голосе — смесь святого материнства и праведного укора. Произнесено только имя, и больше ничего. Как будто так и надо. — Да? — Сын не остается в долгу, подхватывая молчание презрительным скепсисом и предвкушая очередную проповедь. — С Рождеством тебя. — Интонация не меняется. Небольшая пауза, а дальше, — как проведешь праздники? — Как обычно, — сын даже не собирается ничего объяснять. Его тошнит. Хочется вывалить на мамулю весь свой план по скользящему графику, как он собирается оторваться в эти дни, но Брайан сдерживается: это ничего не принесет кроме раздражения и горечи. Игра уже давно не стоит свеч. — Ты мне никогда не звонишь. — Упреки — постоянная сопровождающая их разговоров. — Даже не поздравляешь. Ты вообще собирался это сделать? Что бы ты не думал, мы — одна семья, и как бы ты не отгораживался от меня, я тебя люблю, Брайан. Пусть ты… — Мне надо идти. Не могу говорить, клиент пришел, — Брайан не дожидается завершения фразы и нажимает отбой, чуть не разбивая телефон о стену. Как она любит упиваться своей ролью! Он встает из-за стола, но следующий звонок заставляет его вновь скривиться. Вторая семья это такой же праздник, как и Рождество, только он круглогодично с тобой. — Брайан, мы не будет отмечать Новый Год в Питтсе, — Линдси очевидно бежит по лестнице, стуча каблучками, — мы уезжаем в Европу. Так что с наступающим тебя, милый. И, да, Мелани передает тебе привет. Почему-то перед мысленным взором мистера Кинни всплывает образ красивой брюнетки со средним пальцем, поднятым вверх. — И ей того же, — он садится на подоконник, наблюдая внизу на заснеженной улице куда-то вечно спешащих людей. — Жалко, что мы все не соберемся вместе, — слышно, как она переводит дыхание, — ты же не будешь скучать, Брайан? — Думаешь, мне нужны все вы, чтобы зажечь? — Человеческой наивности все-таки нет предела. — За меня не беспокойся, — он отворачивается от окна, собираясь заканчивать разговор. — Оторвись, пока есть возможность. С Рождеством. — Тебе желать такого не буду, — Линдс смеется, и Брайан чувствует, как она увлечена предстоящей поездкой. — Ты и так умеешь это делать. С Рождеством, Брайан. Кинни слышит звук отключенного звонка и с тошнотой перебирает в уме, кто еще может позвонить, чтобы поздравить. Хорошо все-таки, что Линдс уезжает. От нее надо отдохнуть. А так как они с Мелани две свободные девицы, у которых еще нет детей, но есть желание на отрыв, то он сам готов оплатить им поездку хоть в Тринидад и Тобаго. Он опять смотрит через стекло на улицу, наблюдая густые хлопья снега, и на какое-то время погружается в созерцание. Он досконально знает, что будет делать в это Рождество, как впрочем и во все другие праздники.*****
— Эммет, — Брайан слышит имя, выходя в коридор, и видит вздыхающего Боба с телефоном у уха, по лицу которого видно, что тот добровольно несет тяжкое бремя. — Тебе не идет эта безвкусная рубашка. Надень лучше тот пастельный свитер, который я тебе подарил, — он делает паузу, возведя глаза к потолку и очевидно выслушивая протест приятеля. — Я лучше знаю! Ты в нем просто душка, — опять молчание, а затем, — какой еще поп для Барби! Ты же не в клуб собрался, а на приличное свидание. Когда оно у тебя было в последний раз? Когда ты в первую очередь в рот вилку с едой отправлял, а не член? — У меня в этом свитере такой вид, будто я и член вилкой беру, — Эммет повышает голос на том конце, и Кинни все прекрасно слышит. — Боб, — Брайан предупреждающе смотрит. — Заканчивай. — Минутку, — тот шепчет боссу, а затем прижимает трубку крепче к уху. — Надо было все-таки пойти с тобой на двойное свидание. Это была хорошая идея, — он недовольно поджимает губы. — Ты бы тогда не жаловался, что все тебя бросают. Не веди себя как доступная шлюха, иначе… Тут Каллахан слышит гудки, понимая, что его строгий босс прервал разговор. — У него провалится очередное свидание, — Боб кладет бесполезную трубку на место. — Ты не представляешь, как он каждый раз расстраивается. — Свитер поможет, — Кинни переводит взгляд на часы: успеет ли до клиента позвонить ближайшему траху с целью выпить с ним чашечку чая. Он сегодня буквально затрахался на работе. А как известно, клин клином вышибают. — Я сделал всё, что ты просил, — Боб пытливо смотрит на шефа. — И ты мне обещал короткий предпраздничный рабочий день. — Не все шишки развесил по дому? — Мне Эммет помог: я собирал елку, а он колол дрова для камина, — Боб протягивает руку с листком, на котором выведены несколько номеров телефона. — Ебать вы дуэт, — Кинни берет стикер. — Можешь идти. Завтра… — Завтра канун Рождества, — Боба как будто сметает ураган Катрина. — Так что увидимся в январе. Он подхватывает свое пальто, каким-то чудом уже успев натянуть на себя шарф и шапку. — С Рождеством тебя, Брайан, — он порывисто обнимает босса. — И хочу тебе пожелать.. — Боб, — Кинни предупреждающе смотрит. — Тебе никогда не казалось, что Рождество это праздник любви? Когда вокруг все такое, — тут Каллахан на секунду задумывается, подбирая прилагательное, — такое воодущевляющее и.. Кинни разворачивает его к двери и буквально захлопывает ее перед его носом. — Надеюсь, ты хорошо проведешь эти праздники! — Из коридора слышатся энтузиазм и стук обуви по паркету, а затем приезжает лифт и увозит радостного Боба. А Брайан, посмотрев на часы и осознав, что вполне успеет до встречи выпить даже две чашки чая, звонит по быстрому набору, которых у него — на любые случаи жизни.*****
Вавилон, как и любой ночной клуб, тоже отмечает Рождество для тех, кому некуда податься. Точнее для тех, кто не хочет банально провести время, чувствуя себя скучными обывателями. Тематика может быть самая различная, начиная от Санта-Клаусов в стрингах и заканчивая эльфами в перьях. В этом году — и то, и другое. — Не думай, что это произвело на меня впечатление. Брайан слышит знакомый голос и не собирается поворачивать голову, залпом выпивая шот. Он разгорячен, алкоголь струится по венам, от жары рубашка расстегнута практически на все пуговицы. Он уже сбросил первое напряжение десять минут назад в задних комнатах, но прекрасно знает, что за эту ночь захочет ещё бесчисленное количество раз. Это как бурлящая в жилах раскаленная лава, не требующая впрочем никаких стимуляторов, но он всё равно подбрасывает топливо, щелкая бармену повторить. — Твоей карьере топа конец, когда все узнают, что ты дал какому-то малолетке. — Для достоверности можешь предъявить этого малолетку публике, чтобы тебе поверили. Хотя вряд ли. Я таких даже на завтрак не ем, — Кинни усмехается, убирая со лба вспотевшие волосы. Он откровенно стебется: та его выходка стоила того, чтобы увидеть уязвленного Брендона. И он не собирается останавливаться. — Хотя, может все гораздо банальнее, и тебе это просто приснилось? Я, конечно, рад, что моя задница номер один в твоих фантазиях, но, Брендон, наведи справки, что такое галлюцинация. Там и до шизофрении недалеко, - он опрокидывает второй шот, со стуком ставя стакан на стойку. А галлюцинация не заставляет себя ждать, появляясь как по волшебству среди разгоряченной толпы клабберов. — Брайан.. Тот поворачивается, удивленно наблюдая светловолосого пацана, каким-то чудом проникшего в клуб. У него совсем не по Новогоднему какой-то растерянный взгляд, глаза горят, на щеках пылает отчаяный румянец. — Я хотел тебя увидеть, — парень облизывает губы в лихорадочном движении. — Я.. я не знаю, что мне делать. Я хотел тебя увидеть еще раз. Брайан на такое возможно лишь снисходительно ухмыльнулся бы, но видит, что у пацана глаза на мокром месте — странная реакция на прошедший секс. Он не ожидает, но паренек делает несколько шагов вперед, резко прижимается вплотную и, подняв глаза, пронзительно на него смотрит. — Задница моя понравилась? — Брайан пытается заткнуть смущение цинизмом — только слез ему не хватало, но в голубых глазах видит лишь вспыхнувшее недоумение. — Нет, вот это, — парень встает на носки и, потянув Брайана за шею, прижимается губами, оттягивая ворот рубашки и цепляясь так, как будто это его последний поцелуй. — Я не знаю, что со мной, — губы отчаянно шепчут, — это не проходит. Я хочу… я хочу остаться. — Это пройдет, — Брайан с трудом высвобождается из цепкой юношеской хватки. Твою мать, он не заказывал на Рождество детский сад с носовыми платками. Кинни одной рукой достает купюру, чтобы заплатить за выпивку, и почему-то хочет сбежать. За ним, конечно, бегали парни, но, в основном, интерес был шкурным — повторить секс, получить деловой бонус, зная его статус. Все привычно и в пределах зоны комфорта. Но вот обрушившаяся, как он понимает, юношеская влюбленность со всеми присущими ей максимализмом, горячностью и эгоизмом выбивает из колеи. Брайан пытается сказать что-то еще. Слова, которые заставят его почувствовать привычную опору и вернут в привычную повседневность. Влюбленность — вещь по сути тоже обычная. Она яркая, поглощает и захватывает тебя целиком, все вокруг перестает существовать, и ты видишь только свой объект вожделения в лучах своего же обожания. Но исчезает она так же быстро, как и вспыхивает. Это похоже на бенгальский огонь, на который ты завороженно смотришь всего пару минут, а потом разочарованно выдыхаешь, выбрасывая обгоревшую палочку на снег, недоумевая и даже посмеиваясь над тем, что это все было. И Брайану такое не нужно нахуй. — Я тебя хотел, — Кинни прекрасно понимает, что сначала хотел просто подъебнуть Брендона, но сейчас он может сделать этот реверанс. — Ты меня тоже. — В мозгу начинают мелькать воспоминания жаркого секса, ударяя снопом искр в пах, и он нехотя признает, что тогда, в ту ночь раздражался все больше и больше, чувствуя, что Брендон там совершенно лишний. Он думал, что уже забыл об этом, удивляясь тому, что воспоминания никуда не стерлись, а горят яркой картинкой, высвечивая детали. — Но не придумывай ничего. Это был просто секс. И я не трахаюсь дважды. Одного раза достаточно. Он окончательно высвобождается из объятий пацана и, встав с барного стула и слегка коснувшись на прощание рукой худого плеча в качестве ободряющего жеста, разворачивается в сторону задних комнат, где-то на задворках своего сознания понимая, что к «достаточно» это не было и близко. — Оно того не стоит. — Брендон, наблюдавший всю эту сцену, тянет парня к себе и по-свойски обнимает сзади, пытаясь развернуть. А тот как будто не видит его, а лишь смотрит вслед удаляющейся фигуре, закусив губу, и слезы отчаянья текут по щекам. Почему так? Откуда такая нежная жестокость? Которая совсем не помогает, а лишь добавляет садистской боли, выворачивая наизнанку. — Его задница — не самое лучшее, что стоит попробовать, — голос Брендона звучит как будто из другого мира. — Не парься, ты в пассиве высший пилотаж, — он понимает все по-своему и залезает парню под одежду, оглаживая кожу и чувствуя, как она горит. — Тебе ведь это больше нравится. Я помню, как ты этого хотел. Он сжимает ему пах, утыкаясь в макушку. — Кинни — идиот и выпендрежник, — он раздраженно разворачивает парня лицом к себе, не чувствуя никакой реакции. — И я трахаюсь лучше, — он берет его лицо в ладони и заставляет посмотреть на себя. — Когда увидел тебя там на улице в первый раз, то сразу понял, что хочу тебя. Ты — точно не для одного раза, — он медленно проводит большим пальцем по щеке, задерживая взгляд на губах формы лука купидона. — Тебя хочется растлевать. Брендон сам не знает, почему этот пацан так на него действует. Пресловутая привлекательность невинности? Он вдруг осознает, что тоже не забыл. Что стоило этому блондинчику снова появиться, как член разрывает ширинку, и ему опять хочется отыметь его. Сначала в этот охуенный рот, а затем и в задницу. Поставить раком, распластав как морскую звезду, и, схватив светлые волосы в кулак, выебать до смерти. Правда, пока Брендон не решил до чьей именно. — Не знаю, какое впечатление ты производишь на других парней, видящих тебя впервые, — Брендон сжимает его ягодицы, — но лично я хочу послать всех нахуй, а тебя — на мой. Он уже хочет впиться тому в губы, не узнавая себя и чувствуя, как внутри начинает разгораться звериный огонь, но парень вдруг содрогается, и, как будто очнувшись от какого-то сна, оглядывается по сторонам, а затем поднимает глаза на Брендона. — Отпусти меня, — парень закусывает губу и пытается высвободиться, но тот держит крепко. — Брендон! — Ты что, запал на него? Думаешь, он какой-то особенный? — Брендон злится. — Ему ничего не нужно, кроме траха, так что расстанься с иллюзиями, — он больно сжимает парня за предплечье, но тот каким-то чудом вырывается, зашипев от боли, а затем поворачивает голову в сторону, куда ушел Брайан. — Мне.. мне надо попрощаться, — он как-то обреченно смотрит в том направлении, уже догадываясь, на что собирается подписаться. — Времени совсем не осталось. А затем, сделав несколько медленных шагов к выходу и даже не посмотрев на Брендона, срывается и убегает, и Брендон уже не видит его, скрывшегося в неизменной праздничной толпе.*****
— Джас, — Милли стоит на крыше высотного дома и смотрит на мальчика, сидящего рядом с карнизом. Тот согнул ноги, обняв себя за колени, и смотрит перед собой. — Джас, ты поступаешь глупо, и сам это знаешь, — она повторяет, пытаясь не злиться, но гадкое чувство, что он уже все решил, желчью подкатывает к горлу. Ей все надоело. Надоело находиться здесь, надоело видеть, как Джастин тянет время. Она хочет отправиться дальше и вместе с ним, но что-то подсказывает ей, что как прежде уже не будет. Злость клокочет внутри, и Милли готова надавать Джасу по щекам за то, что он вознамерился лишить ее привычных вещей — она не собирается так просто его отпускать. — Ты же видела, я пытался, — Джастин упорно не смотрит на нее, но она чувствует, как его голос дрожит. — Несколько раз пытался. Не получилось, — последняя фраза тонет в отчаянном шепоте, и он утыкается лбом в ладони. — Ты совершаешь ошибку. — Пальцы сами собой сжимаются в кулаки, а на глазах слезы. — Я остаюсь, — он глухо отвечает, и сквозь страх, все-таки страх, Милли слышит решимость. — Это глупо. — Почему? — Ты не понимаешь, насколько это ничтожно? Всего одна какая-то убогая земная жизнь. Сколько? Семьдесят? Восемьдесят? Да даже сотня! Это ничего не стоит. — Стоит, — Джастин поднимает голову чуть вверх и смотрит на яркие цвета, сияющие в ночи и сплетающиеся в совершенно определенный узор (*). — Милли, — тут он переводит взгляд на подругу и смотрит ей прямо в глаза. — Я остаюсь. Прости. — Убери ее, — она с ненавистью сверлит взглядом голограмму и так сильно впивается ногтями в кожу, что они оставили бы следы, если бы могли. Но ее существующий план не настолько плотный для подобных вещей. — Секс? — Она кривит губы, подходя ближе и садясь рядом. — Эта «наркомания» пройдет. Да, здесь все ощущения гораздо ярче, но ты же не глупый, наивный ребенок? — Она делает медленный вдох, чтобы успокоиться, но это не помогает. — Ты не принадлежишь этому месту, Джас, и мало что про него знаешь. — Она в раздражении закрывает глаза. Джастин устало утыкает лицо в колени. Она действительно думает, что он так наивен? Ему совсем не хочется объяснять, что дело совсем в другом. Он не ребенок в кондитерской, дорвавшийся до сладкого, пусть поначалу так и было. Но она никогда не понимала подобных вещей, и ее не стоит винить. — Эта эйфория пройдет. — Она испепеляет взглядом изображение. — И ты.. ты уверен, что нужен? — Милли, пожалуйста. — Тебе может не достаться даже это, — ее голос безжалостен, — и ты еще много чего не знаешь. Ты ничего не приобретаешь, а сможешь потерять то, о чем сейчас не имеешь ни малейшего представления. Это жестоко, но она должна попробовать. — Джастин, нам пора. Мы не можем здесь больше находится. Прекрати всё. Не трать силы на это измерение. Молчание служит ответом, и она понимает, что уже ничего не изменит. Какой же он все-таки упрямый. И глупый! Здесь. Почему это всегда происходит здесь? Она ненавидит это место. — Я думала, Альфред будет последним. — Милли обреченно смотрит перед собой, пытаясь смириться с происходящим. — Как он, кстати? — лицо парня озаряет улыбка, стирающая следы тяжелых мыслей, и он озорно смотрит на подругу. — Жрет пончики, жена пытается посадить на диету, — она наблюдает, как Джастин смеется, и пытается запомнить этот момент. — Джастин, мы ведь можем гораздо больше. На что ты всё меняешь? — Обещаешь навещать меня? — Он придвигается ближе и обнимает ее, игнорируя последнюю реплику и вопрос, и его голос звучит так обыденно, как будто речь идет об обычном совместном ужине на следующий уикенд. — Ты же знаешь, сколько требуется сил, чтобы люди тебя увидели. — Горечь подкатывает к горлу, так что приходится справляться еще и с этим. Горькое, сладкое, слезы, запахи. Как же это всё утомляет. Она смотрит перед собой, и что-то сжимается и болит внутри — еще один кошмарный бонус — и она хочет уйти на более легкий план, где нет всего этого ужаса. — Ну, звякни там колокольчиком. Милли слышит ответ, но шутка получается с привкусом горчицы. — Мне пора, время на исходе. — Милли отстраняется и с усилием поднимается. — Я надеюсь, ты нашел, что искал. — Я не искал. — Джастин на мгновение опускает взгляд и делает вдох, понимая, что ему страшно. Понимая, что ему никто не поможет. Он сам сделал свой выбор, и со всем ему придется справляться одному. Но других путей нет. А точнее все они вдруг сошлись в один единственный, и в какую бы сторону он не пошел, он как в лабиринте все время приходит в одно и то же место. А все остальное вдруг перестало иметь значение. Милли права, ему никто ничего не обещал, и возможно у него ничего не получится. Но лучше попробовать, чем струсить. Желание никуда не уходит. Оно не гасится ни страхом, ни неизвестностью, а лишь с каждым днем разгорается все сильнее и сильнее, и лучше сгореть, чем задыхаться. Лучше дотла. И пусть один. — Джас, — Милли хочет, чтобы он посмотрел на нее. — Прощай. Она пытается этого не делать, но все же мажет глазами яркую картину, все еще висящую рядом с ними, и если бы взгляд мог воспламенять, то кое-кто бы сейчас в нагло распахнутой белой рубашке уже давно бы горел в аду. — Я тебя люблю. — Джастин смотрит на подругу, и от него не укрывается этот взгляд. — Я знаю. Ей никогда не удавались эмоции, и она никогда не понимала, из-за чего многих так влечет в эту, кажущуюся копошащимся в земле навозным жуком жизнь. Но это и к лучшему. Она ни за что не променяет свое время на такую ничтожность. Милли делает несколько шагов в сторону, и, обернувшись, кивает на прощанье. Трудно что-то прочесть в ее глазах. Она сдерживает и обиду, и непонимание. И то, что это Джастин. Джастин, с которым она была столько времени вместе. Милли не оборачивается, когда уходит. Просто нет сил. Она не понимает, как можно добровольно пойти на такое. Но он сам сделал свой выбор. А Джастин тоже встает, и яркая голограмма рассыпается, оставляя в морозном воздухе бесконечное множество тлеющих искр. Он подходит к парапету и смотрит вниз на ночные огни совсем небольшого города. Внезапно мысль от том, что он остался совершенно один, пронзает тело, и его сводит судорога от этого осознания и ночного холода. Зябко дергая плечами, он обнимает себя руками, еще совсем не зная, что скоро ему предстоит ощутить гораздо более сильные эмоции. Но уже поздно что-либо менять. Это конечная остановка.