***
Nocturne in B flat minor, Op. 9 no. 1 Frédéric Chopin
Кисточка с пока незапятнанным ворсом чуть подрагивает в руке Намджуна. Лёгкое апноэ для большей сосредоточенности, и кончик уверенно окрашивается небесно-голубым. Первый мазок по чистому, нетронутому холсту и ещё несколько плавных, мягких, в такт с первыми звуками ноктюрна си-бемоль минор Шопена, играющего в колонках. Любимый ноктюрн Намджуна, со временем ставший своеобразным саундтреком к их встречам. Краска идеально ложится на бледную кожу. Пара часов работы — и спина Юнги становится новым произведением искусства. Намджун замирает, чуть отойдя, и Юнги тут же вздрагивает от легкого шевеления воздуха. — Что-то не так? — Он растирает обнаженные плечи и оглядывается, чувствуя, как художник прожигает взглядом каждый сантиметр его кожи. — Почему остановился? — Любуюсь. У тебя просто идеальная кожа, это правда, ты идеальная модель для бодиарта. Не могу перестать любоваться. Юнги ухмыляется: — Сможешь. Лет через десять, когда я начну стареть и моя осанка превратится в горб от офисной работы. Намджун смешно фыркает. Он действительно считает, что нет лучшего холста, чем изящная спина Юнги, будто выточенная из мрамора, с тонкой алебастровой кожей, просвечивающими голубоватыми венами. Всё это заставляет Намджуна испытывать чувство, будто перед ним какое-то неземное существо. Но это только в те моменты, когда он не ругается матом через слово, не курит и просто сидит, обнаженный и молчаливый, в его студии, благодушно и за достойную плату предоставляя в пользование своё тело. Исключительно для творческих целей, конечно. В остальное время Юнги достаточно приземленный, что расстреливает в пух и прах все ассоциации с неземным. Так что, пока есть возможность… Намджун вздыхает. Сквозь незашторенные окна студии свет бросает на бледную кожу Юнги блики и создаёт резкие тени острых лопаток и чуть выступающих рёбер. Это вызывает внутри настоящий эстетический бум и желание коснуться такой нежной, но острой красоты. Юнги всё-таки оглядывается назад, и теперь также его профиль очерчен ярким светом, касаясь мягкой формы губ, носа, бросая пятно света на карюю радужку глаз и пушистые ресницы. Картина на его спине ещё не закончена, но Намджуна уже тянет запечатлеть этот кадр и выложить в свой профиль в Инстаграме, как бекстейдж. Иногда желание поделиться с миром красотой Юнги его переполняет, а иногда он настолько жаден, что некоторые их сессии он фотографирует для себя и любуется исключительно сам. Недавно Юнги снова осветлил волосы. Пепельно-белый, подсвеченный солнцем, ассоциируется у Намджуна с нимбом над головой. А может, Юнги и правда кто-то вроде ангела? Парень не может быть настолько нежным, он не может казаться настолько хрупким, утонченным, почти прозрачным. По крайней мере, Намджун впервые сталкивается с таким. И он почти готов поверить в неземное происхождение Мина, но, видимо, когда-то давно Юнги работал разрушителем мифов, потому что…: — Курить хочется прям пиздец, мы скоро закончим? Намджун правда почти поверил. — Скоро. Еще пара штрихов. Когда рисунок закончен, Юнги замирает, походя на мраморную статую, от которой снова невозможно оторвать взгляд. Намджун достаёт камеру и делает несколько снимков для своего профиля и пару штук, незаметно от задумавшегося о чем-то Мина, с переднего ракурса, для личной коллекции.***
Юнги листает ленту в Инстаграме уже второй час подряд, читает комментарии о том, какой RM талантливый художник, какой у него интересный и необычный подход и стиль. Как-то Юнги спросил у него, что значит «RM». Ким тогда улыбнулся и ответил, что это Росс и Марден*, его любимые художники, и в честь них он рисует под этим псевдонимом.«кто тот парень, на котором рисует RM?»
Этого Намджун своим подписчикам никогда не скажет. Юнги просил сохранить в тайне свою личность, так что в профиле Намджуна подписчики видят его только со спины. На самом деле, быть холстом для такого талантливого художника, как Намджун, — очень интересно и в какой-то степени даже приносит удовольствие. Юнги часто читает комментарии в Инстаграме и многие восхищаются не только работами Кима, но и самим «холстом», и это так… Так льстит, что если бы Юнги не был такой меркантильной сволочью, то работал бы у Намджуна бесплатно. Просто ради удовольствия. Юнги частенько вспоминает тот вечер, когда их познакомил общий друг, Чон Хосок. Полгода назад. Домашняя вечеринка. Юнги наутро обнаружил себя полуголым, лежащим на груди у друга-художника Хосока, имя которого ноющий мозг наотрез отказался вспоминать. Парень с первого взгляда и даже несмотря на дичайшее похмелье покорил его своими пухлыми надутыми во сне губами, сильными руками, обвивающими его за талию, широкой грудью, на которой он так удобно проспал всю ночь, и милой хмурой складкой меж бровей, в которую Юнги сразу и ткнул пальцем. Парень тут же проснулся. И когда он, с этой своей смущенной улыбкой и потрясающей хрипотцой в голосе, выдал смущенное: — Привет, пупсик? А тебя как звать? Юнги был покорён. Так и познакомились. По крайней мере, для Юнги это знакомство началось именно утром, так как воспоминания о самой вечеринке стёрлись подчистую. Они провалялись на кровати Джуна до самого обеда, и Юнги не смог отказать ему стать моделью для бодиарта, когда тот попросил. Намджун хороший. Добрый, милый, а еще очень заботливый. Он всегда старается, чтобы в студии было тепло и чисто, и приносит с собой кофе и сэндвичи, если работы предстоит больше, чем на два часа. Юнги словил стрелу купидона ещё в первый день знакомства, а окончательно понял, что влюбился, спустя пару недель. Проблема только в том, что Намджун на ''светлой стороне силы''. Не праздного любопытства ради, конечно же, но он уточнил у Хосока этот момент. Спросить у самого Намджуна было странно как минимум. Как максимум — Ким бы его деликатно, но послал. По результатам опроса Юнги тогда же и понял, что в пролёте: у Кима длительные отношения с бывшей однокурсницей, у них всё прекрасно, и когда-то они даже вели совместный инстаграм. По меркам Юнги — почти что поженились. Суть в том, что Юнги — он да, он в пролёте. И это немного огорчало. Иногда. Спустя полчаса серфинга по хэштегам, Юнги выключил телефон и откинулся на подушку, пытаясь заснуть. В двенадцать ночи Намджун занимает почти все его мысли, и это как-то всё-таки странно.***
В студии прохладно. Намджун ещё не успел привезти обогреватель, за что уже раз сто извинился, а Юнги столько же раз отмахнулся. За окном уже темно, и атмосфера в помещении немного гнетущая, или просто кое-кто в последнее время слишком мало спит и его, в принципе, угнетает всё, что попадается на глаза. Кроме Кима. Он на данный момент — единственное лекарство от осенней хандры, а их встречи — лучшие часы жизни. О чем он Киму, конечно же, не говорит. Для Юнги теперь каждое прикосновение кисточки с прохладной краской к коже, мягкое и шелковистое, — как наркотик. Руки сами покрываются мурашками, сердце бьется сильнее и живее, а дыхание наоборот становится реже. Всего несколько минут, в самом начале сессии, и в эти моменты Юнги чувствует себя действительно чем-то хрупким и нежным. Намджун так заставляет его чувствовать. В такие моменты не хочется ничего, особенно ругаться и даже курить. Хотя Юнги почти всегда хочет и того, и другого. Но с Намджуном хочется просто застыть и продлить этот момент в вечности. К сожалению, всё в мире имеет свойство заканчиваться, и думать об этом совсем не хочется. Намджун приходит через минут десять, тут же начинает копошиться, включает принесённый с собой обогреватель и всучивает в руки Юнги плед с обеспокоенным: — Не хочу, чтобы ты заболел. Юнги не неженка, но такая забота приятна. — Что на сегодня задумал? — интересуется он, медленно раздеваясь догола и оборачиваясь в плед. Юнги своей наготы не стесняется, Намджуна это тем более не смущает. Плед до странного пахнет самим Намджуном, и Юнги приходит к выводу, что художник притащил его прямо из дома. — Увидишь, — загадочно, как и всегда, отвечает Джун и начинает приготовления. В итоге, получается что-то из репертуара в обычном стиле RM — пятна и линии, создающие абстрактные рисунки и несущие в себе какой-то неизвестный Юнги смысл. О сути рисунка он всегда узнаёт из описаний под фото в его профиле. Намджун откладывает кисточку, делает несколько снимков и устало вздыхает. — Ты сегодня выглядишь неважно… — замечает Юнги, кутаясь по шею в этот восхитительно пахнущий плед. Намджун и правда выглядит усталым, да и почти не говорил, пока рисовал. — Да. — Ким вздохнул и присел на кушетку рядом с Мином, зарываясь пальцами в собственные волосы и затем медленно растирая лицо руками. — Плохо сплю в последнее время. — Почему? — Много… мыслей. — Каких? — Тебе правда интересно? — Юнги молча кивает. — Хорошо, я просто думаю… Много думаю. Обо всём. И ни о чём, в то же время. Просто… — устало вздыхает он. — Так глупо всё получается… Юнги, как можно незаметнее и непринужденнее, перебирается за спину Намджуна и аккуратно, спрашивающе, опускает ладони на его плечи. Не получив явного отказа, он с легким нажимом начинает массировать уставшие мышцы, чувствует под пальцами, как сильные твердые мускулы постепенно размягчаются, отчего и Намджун, с лёгким вздохом, заметно расслабляется. — Я сделал кое-что. И мне кажется, что я поступил неправильно, вот и думаю много об этом, но, с какой стороны ни глянь, всё из-за меня. Голос Намджуна такой… сломленный. Тихий. Юнги не знает, что ответить ему, но продолжает нехитрый массаж, пока не чувствует, как Джун начинает клевать носом. Кушетка слишком узкая, чтобы вместить обоих, так что Юнги решает уложить Кима на нее, а сам садится рядом на коленки на пол и рука как-то сама тянется пригладить чуть взъерошенные, русые волосы художника и провести пальцами по взмокшему нахмуренному лбу. — Мы расстались, — тихо бормочет Намджун. — Из-за меня. Я это предложил. Не могу больше делать вид, что всё хорошо, потому что у нас давно всё не хорошо, и я надеюсь, она это тоже понимала. Но… я должен был, наверное, как-то побороться за нас? Хотя бы попробовать. Пальцы Юнги на секунду дрогнули, а дыхание замерло. — Это благородно, я думаю, — слишком серьёзно для своего обычного поведения бормочет Юнги, заставляя Намджуна нахмуриться. Собственные чувства заставляют Юнги внутренне ликовать от случившегося, и он понимает, что это неправильно. Намджуну сейчас плохо, вот что важно. — Вам обоим от этого должно стать только легче. — Ты так считаешь? — Такая жизнь. Нужно не держаться за старое, если оно надоело, и идти вперед. О, черт, прости, я не хотел назвать ее старой! Я в том смысле, что отношения! Отношения старые, они ведь могут надоесть? Ха-ах, блять… — Юнги смущенно чешет затылок и поджимает порозовевшие губы. — Я не мастер утешений. Извини, Джун. — Ничего, — как ни странно, усмехается Ким. — Я тебя понял, и ты прав, наверное. Просто, она этого не говорила прямо, но это задело её, я видел. — Ты слишком много думаешь, Джуни. ''Отпусти-и и забу-у-удь'', знаешь такую песню? — Нет. Юнги ухмыляется краешком губ и продолжает неосознанно перебирать меж пальцев волосы Намджуна, и слишком поздно ловит на себе чужой задумчивый взгляд. В момент сердце, кажется, скакнуло прямо к горлу. От Намджуна одуряюще вкусно пахнет кофе, красками и чем-то смородиновым, это Юнги осознает где-то на периферии. — Что ты на меня так смотришь, м?.. — робко спрашивает он. Этот взгляд слишком тяжелый, таким взглядом Намджун еще никогда на него не смотрел. Всё происходит в доли секунды — сильная рука опускается на затылок и тянет на себя, и Юнги ошарашенно подается вперед, чтобы в следующую секунду его губы накрыли упругие и горячие. Юнги обычно не закрывает глаза, когда целуется, но Намджун — да, и его трепещущие ресницы теперь Юнги будут сниться. В не самых невинных снах, скорее всего. — Что ты… — Юнги сначала замирает, но потом пытается отстраниться. — Эй, ты что делаешь? Намджун всё ещё выглядит усталым, измученным, но улыбается одурманено, отвечая односложное: — Целую. — Это я понял. Но… — Пожалуйста, — тихо просит Намджун, так, что у Юнги внутри снова всё замирает. — Пожалуйста, скажи, что не злишься на меня за это? Я просто… Я не могу больше. Я не могу так больше, я… Ты мне нравишься. Боже, я сказал это. Я действительно это сделал! Господи… Юнги кажется, что на его лбу теперь появятся новые морщины, настолько он удивлен. Намджун, видимо, оценив его ошарашенное молчание как ответ «что за херню ты сейчас несешь, нормально же всё было, чего ты начинаешь-то?!», тут же тушуется и замолкает, поджав губы: — Прости. Прости, я не должен был, без твоего разрешения я не… — Да чтоб тебя, Ким Намджун… — почти рычит Юнги, прежде чем самому прижаться к его губам и завлечь в глубокий, тягучий поцелуй. Намджун тут же тянет его на себя за талию, и плед почти соскальзывает с голого тела Юнги. Он вплетается пальцами в волосы Кима, мягко и по очереди целует его губы, то покусывая и оттягивая зубами нижнюю, то мягко обхватывая верхнюю и втягивая так, что через несколько пролетевших кометой минут у обоих губы становятся красными, припухшими и влажными от слюны. Намджун дышит часто и дрожаще, как и Юнги, они смотрят друг на друга так, как будто впервые видят. — Что… это было? И Юнги показывает ему снова. Так продолжается до того момента, пока оба не понимают, что уже достаточно поздно и у них остается два выхода — пойти дальше или не торопить события. Намджун смотрит выжидающе. Юнги… Юнги в ответ опускает взгляд и чуть отстраняется. — Я понимаю, — бормочет Намджун, но обиженным, вроде, не выглядит. Юнги тянет уголок губ вверх, смущенный собственной робостью. Столько времени он думал о Намджуне, столько ждал, но сейчас… Сейчас он не чувствует, что правда готов. — Всё в порядке, ладно? Мы можем не торопиться. Намджун кивает и улыбается ярко, слишком открыто. Как будто Юнги кто-то особенный для него, а не просто парень, который дает пользоваться своим телом, чтобы Намджун писал на нем картины. Телом, которое Ким Намджун успел изучить до мельчайшей детали, рисуя на нем вот уже полгода как.***
Неприятности зачастую приходят тогда, когда их меньше всего ждешь. В один ни чем не примечательный вечер, спустя около недели после их поцелуя, Юнги идет своим обычным путем домой с занятий. Один из плюсов наушников-затычек — это почти полная изоляция от внешних звуков, так что Юнги наслаждается музыкой, включив почти на полную громкость, и думает о том, что завтра он хочет сделать с Намджуном следующий шаг в их отношениях. Пока Намджун не настаивает ни на чем, но Юнги ловит на себе его голодные взгляды и это льстит, он не может не признаться себе. И сейчас Юнги чувствует, что готов. На улице прохладно, даже морозно, Юнги кутается в шарф плотнее и сует руки в карманы кожанки, но шаг не ускоряет, потому что гулять после занятий любит, это освежает. В одном из проулков между домами, где обычно проходит его путь, не горят несколько фонарей. Плохое предчувствие. Это не делает улицу полностью темной, но странное движение у одного из подъездов заставляет насторожиться. Но он идет дальше. Проходит мимо таинственной угрозы почти бегом и сильно ссутулившись, чтобы не привлекать внимания, и ему почти удается это сделать. Пока некто не хватает его за локоть и тянет назад. Юнги испуганно пялится на парня, стриженого, выше его на две головы и что-то говорящего, он не слышит, что именно, из-за громкой музыки. Парень кричит и отпихивает его так, что Юнги валится назад на землю и больно бьется копчиком. Он тут же сдергивает с себя наушники. — Какого хрена, придурок?! Громила мерзко хохочет и свисит кому-то в сторону того самого темного подъезда: — Эй, гляньте, у нас тут представитель голубой расы нарисовался! Поганая насмешка природы! Юнги только зло пялится в ответ и наконец берет себя в руки, чтобы подняться с земли. Он подходит вплотную к парню, хватает за грудки и шипит почти в самое лицо: — Слышишь, ты… Но новый сильный толчок в живот заставляет упасть снова на землю. — Тебя вежливости научить, мерзкий уродец? — усмехается парень. — Посмотрите, какой слабенький, даже на ногах не держится. Педик. — Откуда инфа, выблядок? — шипит Юнги, щурясь из-за ободранных до крови ладоней, на которые упал. — Думаешь, все, кто красит волосы, педики? Что за отсталость? Юнги морщится, когда на джинсы ему прилетает плевок. Потом ещё один, от кого-от из дружков засранца. У одного из них кусок трубы в руке, которым он машет туда-сюда. Юнги сглатывает, бросив на нее взгляд. Быть избитым не хочется совсем, а именно это его ожидает, если быстро отсюда не умотать. — Ребят, что вам надо, а? Деньги? Телефон? Да забирайте. Я просто шел домой. — А можешь не дойти, — снова плюет в его сторону главарь хулиганов. — Да и от такой мрази даже брать ничего не хочется. Такие, как ты, не должны вообще на улицу выходить и позориться. Кто-то из свиты резко бьет Юнги в живот, и его скручивает пополам. От этой боли хочется выблевать наружу собственные органы. — Отродье. Бейте его, пацаны! Юнги еще никогда не чувствовал себя настолько беспомощным, и еще никогда столько боли не наполняло его тело, как в этот злополучный вечер. Телефон оставили, даже кошелек не тронули. Пока Юнги шкребет ногтями асфальт, пытаясь абстрагироваться от боли, парни пару раз бьют ногами в живот и по спине, на бедро опускается несколько ударов той самой трубой, а по джинсам и куртке скатываются плевки и капли начавшегося дождя. Наверное, только дождь и заставил парней уйти восвояси, напоследок выкрикнув, кажется, «сдохни, педик мразотный!» или что-то типа того. Юнги не совсем разобрал — мозг, как и тело, работать отказывается, и в голове набатом бьет только «больно, больно, больно…» Он прижимает ноги к груди и дышит. Просто пытается дышать. В конце концов, он понимает, что лежать на земле дальше нельзя, дождь становится сильнее, и он промок до нитки. Он поднимается. Получается только с третьего раза, когда руки и тело привыкли к боли. В голове каша, до дома еще минут тридцать быстрым шагом, но ему сейчас о быстрых шагах только мечтать… Но отсюда всего пять минут до студии. В таком состоянии — все десять, но как-никак ближе. Подхватив с земли сумку и перекинув через плечо, Юнги медленно ковыляет в сторону студии, чувствуя, как от боли буквально хочется заплакать. И он позволяет себе плакать. Дождь смоет. Дорога длится почти вечность, и всё это время Юнги думает, что готов упасть от усталости. Но когда за ним защелкивается замок, он чувствует себя наконец в блаженной безопасности. Это всё слишком быстро произошло, думает он, сползая по стене на пол и утыкаясь лбом в собственные коленки. Он весь мокрый, на лице раны, и всё тело как одна большая боль. На улице он все время оглядывался по сторонам, ему мерещилось, что те ублюдки всё-таки решили пойти за ним и добить или ещё что-то сделать, отобрать-таки телефон с кошельком или что похуже… Сейчас это всё кажется нереальным, как будто произошло не с ним. Только болезненность в животе и там, где ноги огрела труба, возвращают чувство реальности. Это так резко контрастирует со спокойствием знакомой студии, в которой пахнет красками и растворителем, сухими досками и немного пылью, что всхлип вырывается из груди сам по себе, и горячие слёзы облегчения текут по щекам, Юнги не пытается остановить их. Он даёт себе время, чтобы смириться со случившимся, но в конце концов поднимается с пола и стаскивает всю мокрую одежду, оставляя её прямо на полу. Она вся в грязи и плевках, и даже касаться её теперь противно. Юнги замечает на кушетке плед. Намджунов потрясающе пахнущий плед. Он подбирается к софе и хватает плед, оборачивается в него и падает на кушетку, и чувствует себя настолько измотанным, что нет сил даже осмотреть себя. Хочется спать. Очень, очень сильно. Сон — лучшее лекарство, как говорила бабушка, хотя он вряд ли способен излечить возможно сломанные ребра и отбитые органы. Юнги не думает об опасности. О том, что может, например, не проснуться, если его повреждения достаточно сильные. Он засыпает, укутавшись в плед по самый нос и подмяв под голову маленькую подушку.***
— Юнги… Эй, ты слышишь? Чей-то негромкий, но очень обеспокоенный голос вырывает его из сна, и снова приходит боль. Юнги стонет и, открыв глаза, смотрит на размытое лицо перед собой. Ему требуется пару секунд чтобы сфокусировать и понять, что это Намджун. — Джун? — хрипит он. — Ты чего тут дела… — Это я должен спросить! — взвинчивается он. — Что с тобой, почему ты здесь? Почему у тебя лицо в крови, что произошло? Юнги снова стонет от головной боли. Слишком шумно, слишком ярко вокруг, уже день. Сколько он спал? — Сколько сейчас?.. — Полдень, — со вздохом отвечает Ким. — Я купил несколько новых красок и новый мольберт и хотел занести в студию, а тут ты! Так что случилось с тобой? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно собраться. А горло саднит, голова слишком тяжелая, и кажется, у него жар. — Намджун, мне плохо… — бормочет он. — Мне так охренительно плохо… И отключается до того, как резко побледневший от страха Намджун зовет его и судорожно рыщет по карманам телефон, чтобы вызвать скорую.***
В этот раз он просыпается и уже чувствует себя не так плохо. То есть, боль всё такая же сильная и дышать тяжело, но он чувствует себя… трезвее. — Проснулся наконец-то, — облегченно вздыхают рядом. — Я уже думал о госпитализации. Они всё ещё в студии, это Юнги узнает по запаху. Он медленно открывает глаза, оглядывается и замечает Намджуна, сидящего рядом на стуле. И он всё ещё закутан в плед, хоть и чувствует, что на нем теперь есть одежда. Эта мысль отрезвляет больше всего. — Ты, блять… Ты, что, одел меня?! — Ну, да, а что ещё оставалось. Купил пару вещей в магазине внизу. И ещё я вызвал врача, он осмотрел тебя. Сказал, переломов быть не должно, хоть и стоит проверить это в больнице. Удары были достаточно сильные, и тебе потребуется пара недель, чтобы восстановиться. И похоже, что ты простудился. Но черт возьми, что с тобой произошло? Намджун выглядит таким обеспокоенным, что Юнги это кажется даже немного забавным. — Чего ты смеешься? Как в таком состоянии ты вообще можешь улыбаться, ты же… — Остынь, мамуля, я жив, — отмахивается Мин. — Просто меня побила шпана, пока я шел домой. — Что? — Назвали педиком. И как они вообще догадались? — хмыкает Юнги и тут же морщится от боли на лице. — У них радар что ли на таких, как я? — Господи, Юнги… — Я просто шел домой. Так я им сказал. В итоге… не дошел. Намджун выглядит так, как будто вот-вот заплачет. Его губа дрожит, он закусывает ее и подскакивает со стула, хватая со стола рядом пакет с чем-то звенящим, и быстрым движением утирает глаза, но Юнги всё равно замечает это. — Тут лекарства от простуды, — сдавленно бормочет он, — мази, обезболивающее, я купил всё, что сказал врач. — Спасибо. — Просто не могу поверить, что это случилось с тобой… Ты должен был позвонить мне вчера сразу! — Хорошо, всё-таки, что твоя студия была так близко. Спасла мне жизнь. Намджун хмуро кивает и снова садится на стул, нервно сглатывая и пялясь на свои руки. — Можно… воды? — просит Юнги, чтобы как-то отвлечь его, и Ким с взволнованным «конечно!» тут же подает ему бутылку из пакета. Юнги чувствует, что пустыня Сахара в его горле наконец утихает после нескольких глотков. — Спасибо. И спасибо, что… позаботился обо мне. Я бы и сам конечно мог. — Не ври, ты даже двигаться еле можешь, — горько усмехается художник. — Я отвезу тебя домой. О, и ещё, твои вещи, они эм… Что это за гадость на них? — Забей. Я просто постираю потом, сложи их в пакет, если не трудно. Намджуну не трудно, он тут же поднимается и, откопав где-то мусорный пакет, складывает туда до сих пор невысохшие и испачканные вещи Юнги. Он терпеливо ждет, когда парень поднимется, с кряхтением и сдавленными стонами обуется и укутается снова в плед. Намджун, пока Юнги спал, попытался оттереть его лицо от крови, но оно всё равно выглядит ужасно. И его тело… его прекрасное чистое тело и кожа, они… Намджун действительно чувствует, как его глаза наполняются слезами. — Ну, эй, Джун, ты чего нюни распустил? Намджун только мотает головой и молча берет его за руку: вся ладонь покрыта ссадинами, наверное, Юнги упал на нее. Он мягко дует на его раскрытую ладонь и затем, совершенно неожиданно для Мина, целует, покрывает легкими поцелуями всю ладонь, пальцы, прикладывает ее к своей щеке и прикрывает глаза, хмурясь так сильно, как никогда раньше. — Я убью тех, кто сделал это с тобой. — Намджун… — Эти ублюдки получат своё, не волнуйся. Я обещаю. Пошли. Больше Ким ничего не говорит до самого подъезда Мина. Они молча едут в машине Намджуна, и Юнги тщетно старается не думать о том, что Ким его одевал, обрабатывал раны, целовал эти раны. Это так странно и непривычно, но… приятно. Он не будет врать себе. — Приехали, — Юнги указывает на нужный подъезд, Намджун останавливает машину. Пару секунд Юнги не решается двигаться, но выйти придется. Как ни странно, у своего дома он чувствует себя не так защищенно, как в студии. — Ну, я пойду. — Если что-то понадобится, обязательно позвони мне, хорошо? — Ладно. Юнги поднимается на лифте на свой этаж, не в силах не думать о том, какими мягкими и теплыми, утешающими были те поцелуи, от которых сейчас немного покалывает ладонь.***
— И кто же тебе нравится? — шепотом спрашивает Юнги почти на самое ухо. Он даже не заметил, как наклонился, чтобы чувствовать его еще ближе. — Кто? Губы у Намджуна и правда красивые, а сейчас они немного красные оттого, что он их кусает и мнет от волнения. Юнги прижимается к его паху и потирается, Намджун несдержанно шипит. — Кто же смог покорить тебя, м? — продолжал шептать Юнги, а пальцы сами перенеслись на чужую шею, касались горячей кожи и чувствовали пульс. Его щека так близко. И до губ всего пара сантиметров. Юнги невольно облизывает свои пересохшие губы и сглатывает. — Кто?.. — шепчет и, прикрыв глаза, касается теплой сухой щеки губами. — Юнги… — Ты мне нравишься, — перебивает он, почти не прерывая поцелуя. — Давно нравишься… Щека, скула, мочка уха покрываются легкими поцелуями, а Намджун снова не отталкивает. И у Юнги срывает тормоза. Последние преграды пали, причин останавливаться больше нет, и так хочется, и тело так тянется к нему. Сильные плечи под пальцами возбуждают еще больше, а от осознания того, что их тела разделяет всего лишь Намджунова водолазка да тонкий плед Мина, о… Это слишком незначительная преграда для них обоих. Юнги распахивает глаза, когда ощущает во сне фантомное прикосновение упругих влажных губ к своему члену и прохладные длинные пальцы, сжимающие его зад. Сердце колотится в груди, а в голове всё ещё лицо Намджуна и его глаза, темные, глядящие на него страстно и желанно. И в животе море порхающих бабочек.***
Спустя минут десять Намджун возвращается с двумя большими кофе из Старбакса на первом этаже, протягивает один Юнги и из второго отпивает сам. Он подсаживается на кушетку к Юнги и, как бы невзначай, садится так близко, что их руки и коленки соприкасаются. — Лучше? — тихо спрашивает он. — Мгм, — кивает Юнги. И правда лучше, он немного согревается. И не может не заметить, что Намджун пялится. — Что? — Ничего. — Его кадык дергается, и слышно, как он сглатывает. Румянец заливает щеки, нервно закушены губы — весь его вид такой до ужаса милый и смущенный, что Юнги забывает и про холод, и про недопитый кофе. И очень кстати вспоминает тот сон двухнедельной давности, от которого проснулся посреди ночи и несколько часов не мог успокоиться. — Можно тебя поцеловать? — вдруг выпаливает Намджун, так резко, что Юнги шарахается от испуга. — Что? — переспрашивает. Намджун от этого краснеет пуще прежнего. — Поцеловать тебя. Можно? Он опускает глаза в пол. Наверное, Намджун самый стеснительный парень на свете, который не стесняясь называет его идеальным и самым совершенным. — А я что, похож на Мону Лизу? — ухмыляется Юнги. — Ну… не совсем, вроде? — Намджун удивлен вопросом. Юнги закатывает глаза и тяжело вздыхает. — А что? — Тогда зачем спрашиваешь? И не дожидаясь, встает на колени, абсолютно забывая про собственную наготу, теперь даже неприкрытую резко съехавшим с плеч пледом, и, отложив на столик свой кофе, прижимается губами к чужим, искусанным и горячим, сохранившим горечь крепкого двойного Американо. Намджун теплый, такой теплый, и обхватив ладонями его лицо, Юнги понимает, насколько сам он холоден. — Ты даже целуешься идеально… — пьяно шепчет Ким прямо в его губы, глядя потемневшим взглядом из-под ресниц, так похожим на тот, что был во сне. Теперь и его стакан оказывается на столике, а сам Ким ложится на кушетку, увлекая Юнги за собой, накрывает его и себя упавшим пледом и целует, долго, тягуче и горячо, гладя ладонями по острым плечам и чуть выступающим ребрам. Это обескураживает и моментально заставляет разгорячиться, потому что такое с Юнги впервые. Они целуются долго, пока за окном окончательно темнеет и появляются первые звезды. Отражение этих звезд Юнги видит в довольном, сытом взгляде напротив, а теплые руки художника — как ночь, окутывающая в себя всё живое. И это всё живое в Юнги сейчас сосредоточено на том, какие пухлые губы у Намджуна, и как точно они подходят его собственным.***
— Я хочу кое-что попробовать, — загадочно говорит Намджун спустя неделю после того вечера. Как бы ни было это тяжело признавать, у Юнги не получалось подтолкнуть его к следующему шагу. Намджун как будто закрылся после того злополучного дня, когда его избили. Возможно, думал Юнги, избитый он выглядел жалко и мерзко, и Намджун, глядя на него такого, перестал испытывать что-либо, кроме жалости. Думать об этом было больно, но заговорить Юнги не решался. — Звучит как реплика Эдварда из «Сумерек», — хмыкает он в ответ, развалившись на кушетке и обмотавшись пледом как в кокон. Этот плед претендовал на роль единственной его одежды, он был слишком хорош и слишком вкусно пах Намджуном. — Ты же не вампир?! — Нет. — Намджун смущенно улыбается и протягивает ему сложенные десять минут назад его собственные вещи. — Одевайся. — Что? Зачем? — У меня есть один проект, называется «Обнажая душу». — И? — Мне нужно, чтобы ты оделся. — А потом ты меня разденешь? — Да. — Супер. Юнги забирает у него вещи и ничуть не смущаясь начинает одеваться, игнорируя то, как беззастенчиво на него пялится художник. — Нравится вид? — О, прости… — Намджун тут же отворачивается, потупившись и закусив губу. Юнги показалось, или он и правда улыбается? — Да ничего, смотри, если охота. Мы делали вещи и похуже. — Целовать тебя — это не ''похуже'', а самое прекрасное, что я вообще в жизни делал, и… — Ты так в этом уверен? — Абсолютно. — Тогда я поцелую тебя еще раз. Юнги не особо думает, когда что-то хочет сделать. Это его слабая черта, которая не раз приносила ему проблемы, но она же иногда дарит ему самые прекрасные моменты в жизни. Юнги подлетает к нему, едва натянув боксеры, и, запрыгнув на него, схватившись за шею и обвив лодыжками талию, прижался губами к его губам, напористо целуя и врываясь языком в чужой рот. — М-м, подо…подожди, что ты делаешь?.. Юнги отрывается на секунду, обжигая его губы горячим дыханием. В его глазах Намджун видит так много того, что он чувствует уже давно. Почти с первой встречи тогда у Хосока. — Обнажаю душу, Намджун, вот что я делаю.