***
Эрагон тяжело привалился к каменной стене коридора, прерывисто дыша. Три десятка защитных заклинаний вытягивали из него энергию со страшной скоростью уже не один час. Эрагон судорожно пытался остановить их действие, но спасительные слова в голове страшно путались, отказываясь складываться в предложения. Сознание будто бы заволокло туманом. По счастливой случайности привычное предложение внезапно всплыло в памяти. Получилось. Ему удалось остановиться. Черт побери, знал же, что находясь на физическом пределе магией пользоваться небезопасно, но только секунду спустя, он понял, до какой страшной грани чуть было не дошёл. Голова кружилась, а от резко навалившейся страшной усталости, усиливающейся с каждой секундой, глаза слипались все сильнее. Эрагон чувствовал нечто подобное только однажды. Всадник тряхнул головой, в надежде прогнать мутную пелену, дурманящую рассудок. Снова не рассчитал силы.На неожиданное резкое движение тело отозвалось страшной головной болью. Чёрт, да лучше бы он, как и в тот раз потерял сознание! Резервная магическая защита, гениально! Эрагон утёр рукавом заметно вспотевшее лицо. И зачем, спрашивается, удерживать столь радикальные меры несколько часов, прекрасно понимая, сколько жизненной силы на это придется израсходовать? И ведь он знал же, что и ему, и Рону чье-то присутствие померещилось, но нет! Мало потратить впустую столько времени, так ещё и не снять заклинания, которые, в прямом смысле слова, чуть его не убили! Откуда вообще взялось это резкое беспокойство, когда неделю назад Эрагону на эту внезапную панику было просто-напросто плевать? Тогда, быть может, он и спускался в лабораторию, а после проверял целостность основных магических щитов, но не более. Не из-за того ли, что неделю назад абсолютно каждый житель замка мог спокойно постоять за себя? Но ведь не могло же одно лишь присутствие шестерых учеников в замке заставить Эрагона настолько сильно беспокоиться о каждой мелочи, ежеминутно нарушая старые планы, чтобы просто убедиться, что их жизни ничего не угрожает? Да каким образом появление учеников заставило его делать то, о чем раньше он даже и подумать не мог? И как всё докатилось до ежедневных проверок безопасности, даже после которых Эрагон продолжал бдительно следить за каждым изменением на острове, не замечая, как срываются планы со скоростью света, а сил постепенно становится все меньше и меньше. Но, как Всадник ни старался, беспокойные мысли будто бы прилипли к нему мертвым грузом и постоянно таскались по пятам, не давая спокойно вздохнуть. Эрагон чувствовал, как они постепенно переплетались с привычными обязанностями, порождая очередные ошибки и бесчисленные просчёты, а вместе с ними — нарушенный график и ворох несделаной работы. Всего четыре дня, а он уже не вывозит. Чёрт возьми, почему собственная халатность в очередной раз умудрилась всё испортить? Эрагон откинул голову назад, чувствуя, как искусанная в кровь нижняя губа слабо пульсирует, руки снова непроизвольно сжимаются в кулаки, а к горлу подкатывает внезапная ярость. Первый попавшийся под руку обломок, валявшийся на полу со времён строительства коридора, с громким стуком разбился о противоположную стену. Рука сжалась на очередном камне. Стоп! Это уже слишком! Эрагон привалился к стене, пытаясь успокоиться, безуспешно стараясь игнорировать то громкое эхо, каким отозвался в пустынном коридоре этот глухой удар о стену. Каждый удар сердца отдавался в висках давящей болью. Едва слышно скрипнула дверь. До Эрагона медленно начало доходить, что в этом крыле он живёт не один больше половины недели. На секунду его сердце замерло, прежде чем внезапно будто бы провалиться куда-то вниз. Почти машинально закусив губу, Всадник лихорадочно старался вытравить из себя ту часть эмоций проявление которых для него было чем-то непозволительно непристойным, совершенно не замечая, как тот безудержный гнев сменился убийственным чувством вины за него. Да почему именно сейчас? Эхо приближающихся быстрых и уверенных шагов эхом отдалось в коридоре. Эрагон сжал в кулаке край рубахи, почти физически ощущая её обжигающий взгляд на собственной щеке. Поднять глаза на неё Всадник не решался, прекрасно зная, что с ним будет, если он заметит в её взгляде хоть намёк на жалость. — Прости. Ты не должна была это видеть. — Эрагон, ты выпил? От неожиданности Всадник едва ли не поперхнулся. — Что? Не лучшего, оказывается, ты обо мне мнения, — усмехнувшись пробормотал он, искренне удивляясь тому, насколько непривычной стала для него обыкновенная улыбка. — Думаешь, я стал бы пить в одиночку? Арья уже, кажется, машинально коснулась лба пальцами, а ее темные брови мгновенно сошлись на переносице. — Что случилось? — голос подруги звучал обеспокоено. Чего только стоило Всаднику прикусить язык, раз за разом напоминая себе никого в свои проблемы впутывать, но забытая томно-сладкая эйфория, от одной лишь мысли, о том, сколько искреннего волнения за него прозвучало в ее голосе, считанные секунды затопила здравий смысл велящий не забывать, что сердце, должно быть, видит заботу в малейшем проявлении вежливости. — Эрагон, обычно ты ведёшь себя совсем иначе и… — Да. Этого больше не повторится. — Что?..— теперь удивление Арьи перемешалось с непониманием. На мгновение Эрагону показалось, что ей едва удалось стряхнуть с языка невполне пристойное ругательство. — Разве за это нужно извиняться? Всадник озадаченно нахмурился, изумившись не вопросу, на который себе уже давно ответил утвердительно, а тому неожиданному искреннему беспокойству в ее взгляде. Эрагон был уверен, она понимала все, кроме его точки зрения. — Быть может я что-то не до конца понимаю, но — Арья на секунду замялась, подбирая слова. Признавать свою неосведомленность было для нее чем-то из ряда вон выходящим — не далее, чем пару часов назад ты говорил, что все прекрасно, но сейчас я в этом неуверенна. Эрагон, мне кажется, ты не договариваешь слишком многое. В подобном состоянии я тебя вижу впервые. Вряд ли на это нет причины. Он снова промолчал, глотая слова, будто сами подобравшиеся к горлу. Арья и так за эти дни сделала более, чем достаточно. — Я не знаю, как было до нашего прибытия на остров, но я ни разу не замечала, чтобы ты хоть раз занимался чем-то кроме собственных обязанностей. План будущего замка, бесчисленные свитки заклинаний, само строительство, которое надо каким либо образом совмещать с обязанностями наставника… Ты все проверил на десятки раз, но до сих пор не уверен в их правильности. Причём скрываешь этот факт ты настолько сильно, что авторы большей части чертежей и знать об этом не знают, — Она замолчала, стараясь правильно подобрать слова. Эрагон понял: если Арья сказала бы прямо, то правда действительно могла бы показаться пугающей. — не представляю, как тебе удалось скрыть это от всех остальных, ведь это, должно быть, продолжается не один год… Сложно представить, насколько ты много делаешь с самого прибытия учеников, которые вряд ли поймут и половину труда, о чем и я, и Сапфира говорили много раз. — Эрагон, не молчи, я не хочу тебя пытать. Может мои слова излишни, но я не знаю, как помочь иначе. Если тебе неприятно, то давай закроем эту тему. Эрагон нахмурился, облокотившись спиной о каменную стену. Сидя на неприятно прохладном полу, однако этот холод и в сравнение не шёл с пламенем, с каждой секундой все сильнее разгоравшимся в его груди. Сожаление? Стыд? Вина? То чувство, что он всеми силами старался игнорировать? Все смешалось воедино, не давая мыслить здраво. В голове просто не осталось места строгому расчету. — Я сам не знаю. Все… Слишком быстро происходит, — Всадник поднял глаза, стараясь сфокусировать взгляд на подруге. Голова страшно гудела, но давящая пульсация в висках никак не могла прогнать то гнетущее беспокойство, поселившееся в сознании после встречи с Роном. Странное предчувствие усиливалось, как в голове всплыла туманная ассоциация, но кроме того, что вся эта чертовщина ничего хорошего не принесёт, вспомнить не мог. Но защитить от чего бы то ни было учеников он был обязан. И плевать, что все это, должно быть, очередной плод его воображения. Один раз из сотни эта тревога может оказаться взаправдашней, а на такой риск без подготовки, тем более, с ответственностью за всех жителей острова на плечах, он пойти не был готов. — Ученики, обязанности… Нет смысла тебе все это говорить, ты ведь по себе знаешь. Я должен… Эрагон выдохнул. Заканчивать фразу он не стал. Та часть разума, что все ещё старалась рассуждать здраво, упорно приказывала не свешивать на неё свои заботы, а то, чего хотела остальная часть сознания, Всадник упорно старался выбросить из головы. Он на секунду закрыл глаза, прогоняя с языка последнюю фразу, которую решался сказать, пожалуй, только Сапфире. — Я не могу о них не думать. Задумавшись, Эрагон не услышал, как с тихим шорохом Арья села рядом. — Знаешь, лучше бы я все-таки напился. На секунду Всаднику показалось, будто рука подруги потянулась к его щеке, но тут же остановилась. — Да, ты прав. — Арья коснулась руки Эрагона с какой-то непривычной нежностью и сжала ее, — Было бы легче, да и понятнее к тому же. Но ты и сам знаешь, что эти попытки сбежать от действительности сделают только хуже. Не нужно повторять моих ошибок. — она едва заметно пожала плечами, но ничего больше в ней не изменилось, можно было подумать, что говорила она не о своих старых переживаниях, а о какой-то забытой истории, легко и спокойно, —Сначала у всех сдают нервы, это вполне естественно. Нужно просто понять, как с этим справляться правильно. Эрагон вздрогнул от неожиданного прикосновения. Никогда прохладная ладонь не обжигала его так сильно. Черт, знала бы Арья, каких усилий стоило Всаднику заставить себя сидеть почти неподвижно, когда с каждым ее движением непреодолимое желание хоть как-то ответить на нежность едва ли сжигало его, заставляя сердце биться быстрее, а свободной рукой судорожно сминать полы одежды, стараясь не дать воли тем чувствам, что должны были навсегда остаться в прошлом. Он тихо сказал что-то утвердительное, уже не заботясь о том, насколько связанной вышла фраза. Арья была одной из тех немногих, с кем Эрагон мог говорить спокойно и открыто, не простраивая сложных логичных цепочек из витиеватых фраз, прекрасно зная, что она поймёт и без этого. Всадник и сам удивлялся, не понимая, как одного лишь ее присутствия хватило, чтобы буря в душе начала стихать, уступая место такой привычной раздражающей усталости и свинцовой тяжести во всем теле, однако и то, и другое, пожалуй, было куда более желанным, чем навязчивый соблазн разорвать себя изнутри за все ошибки, допущенные за вечер. Было ли дело в ее решительном голосе, почему-то звучащем так заботливо и успокаивающе, а может в тех ласковых, пусть и немного резких прикосновениях к руке, которых Эрагон никогда в жизни не ощущал. Он и правда отдал бы многое в обмен на это тихое умиротворение, на спокойную размеренную беседу, в которой не было ни учеников, ни обязанностей, ни ответственности.***
— Уже глубокая ночь, — Арья мягко отстранилась. — Сомневаюсь, что сегодняшний день будет легче вчерашнего. Нам обоим нужен отдых. Всадник разочарованно выдохнул. Всему хорошему суждено заканчиваться. — Да, конечно. Ты иди, я за тобой— он дождался, пока подруга, и правда, последует его совету, пусть и бросив на него пару обеспокоенных взглядов из-за плеча. Эрагон прекрасно знал, насколько сильно устал, из-за чего встать ровно не выйдет — подведут либо ноги, будто бы налившиеся свинцом, либо голова, болью в которой отдавалось едва ли не каждое движение. Быть может это в глубине души шевельнулась гордость — ему не хотелось, чтобы хоть кто-то видел его в этом состоянии. Он знал, что на пределе, на физическом уж точно. Слишком много жизненных сил ушло на его беспричинное ночное шатание и беспечное обращение с магией. Эрагон поднялся, опираясь на стену, стиснув зубы и игнорируя едва ли не полную потерю координации. Сидеть почти неподвижно было проще — перед глазами ничего не плыло при каждом движении, а конечности худо—бедно слушались. Всадник нахмурился, стараясь не думать о том, как в этом состоянии возможно разобраться с четко запланированной работой. Он не мог допустить, чтобы гора отложенной работы выросла за ночь еще на четыре свитка. Его рука сжалась на камне, выпирающем из стены чуть больше остальных. Он поднялся, заметно пошатнувшись. — С тобой точно все в порядке? Все таки обернулась. Черт. И снова раздались приближающиеся быстрые шаги. Все такие же уверенные, но почему-то ему казалось, что увиденное встревожило подругу ещё сильнее. — Да, конечно. — Эрагон натянуто улыбнулся, отводя глаза, — Я немного устал, не беспокойся. Горло будто бы изнутри обожгло странным стыдом за самого себя. Черт, да что не так с этой гордостью? Арья нахмурилась чуть сильнее, явно стараясь связать все увиденное за ночь в логическую цепочку. Всадник грубо одёрнул себя, едва осознав, что искренне желает ей неудачи. — Немного? — Голос подруги прозвучал несколько тише обычного, ее будто осенило. — И как я сразу не догадалась… — Арья подошла к нему, тихо, уверенно, так близко, что не смотреть ей в глаза было фактически невозможно. Всадник, казалось, моргнул на секунду, как почувствовал, что подруга осторожно коснулась его щеки и провела рукой чуть ниже, к шее. — Эрагон, ты вообще спишь? — Да, конечно Ответ вышел каким-то слишком ровным, безжизненным. Думал он совсем не об этом, всеми силами стараясь сдержать волну приятной дрожи по всему телу. Всадник даже поблагодарил усталость за то, что тело реагировало на ее движения как-то слабо, запоздало. Он прекрасно понимал, что не будь он настолько измотан — вряд ли смог бы держаться ровно, не думая о том, кто стоит к нему до неприличия близко, и точно не вынес бы этого странного, нежного прикосновения. — Ты говоришь это, чтобы успокоить меня. Вопрос подруги прозвучал скорее, как утверждение. — Да, — ответил он, прекрасно зная, что Арье это понятно и без слов. И снова грудь обожгло чувство вины. И зачем он только попробовал соврать? Эрагон ведь прекрасно знал, что она его читает с легкостью. Не потому что сильно хочет, не потому что пользуется магией, нет, просто потому что хорошо его знает. — Сколько? — Простой вопрос, будничный тон. Обычно в таких ситуациях не говорят настолько спокойно, но именно это и нужно было Всаднику, просто, тихо, без драмы, без скандала. — Почти одиннадцать суток. Ответ сорвался с губ раньше, чем Эрагон подумал о последствиях. Так глупо… Стоило подруге только спросить, так он сразу и выложил все, что менее часа назад так яро надеялся от неё скрыть. Почувствовав, как рука подруги едва заметно дрогнула, но больше в ней ничего не изменилось. — И ты воспользовался магией. — Продолжила она. — Арья, я знал, чем рискую — Эрагон отстранился, стараясь не показать, насколько ему не этого не хотелось. Он предполагал, каким будет следующий вопрос, — И сделал это потому что, встретив Рона, почувствовал что-то… Опасное. Ты знаешь, что игнорировать предчувствия — чистой воды самоубийство. Из всех жизней, за которые я несу ответственность, я готов пожертвовать только своей. «И то не имею права до тех пор, пока не перестану быть единственным Всадником, способным передать знания Ордена следующему поколению.» — Пронеслось в голове следом — Ты все сделал правильно, — Арья снова на секунду замолчала, явно подбирая слова, — но я ведь говорю с тобой не только про эту ночь… Зачем доводить себя до полуобморочного состояния? Эрагон пожал плечами. Он ни разу не говорил этого вслух. — Я должен делать гораздо больше, чем сейчас. Я не хочу тормозить возведение крепости, но и ученикам помогать я обязан. Особенно тем, которые в нашем мире новички… Если потребуется, то быть рядом постоянно. И не забрасывать основную часть работы, которая никуда не делать. Да, я знаю, что невозможно, но не отступлю.— Он снова посмотрел ей в глаза, на этот раз твёрдо, серьезно, стараясь отбросить усталость как можно дальше и показать серьезность своих намерений, что эти слова не были для него пустым звуком. И что будь Всадник сколько угодно запутан, отступать он не собирался. — Только находясь на пределе я знаю, что делаю все возможное. — Разве твои прямые обязанности заключаются в том, чтобы постоянно следить за каждым их шагом и разрешать им делать все, что вздумается? — Знаешь, Джинни, Рон, Гарри, Гермиона… Они… — Знаю, — в голосе Арья сверкнула сталь, которая ни разу за разговор в нем так и не появилась, — просто ученики. — Им сложно, они из другого мира. Они не знают наших порядков, правил, с ними нужно… Просто понять. — Нет. Нужно прекратить носиться за ними, словно за детьми и перестать оправдывать каждый их проступок. А что делать дальше, учиться на ошибках или продолжать эти ошибки совершать — их воля. — А ты не думала, что из-за этого они тебя и боятся? — Эрагон скрестил руки на груди, но спорить с подругой не хотелось, да и, как показывала практика, было занятием фактически бесполезным. — Такой вид страха называется уважением. — Вряд ли кто-то из них будет думать о уважении, если что-нибудь случится. Боюсь, как бы они не начали всё скрывать от тебя… — Я не думаю, что стану той, с кем они будут делиться секретами, даже если захочу, — спокойно пожала плечами Арья, — ты, наверное понимаешь, что я этого не хочу. И тебе того же советую. Ты ведь привязываешься к живым существам куда быстрее и сильнее меня… Эрагон, ты понимаешь, что это для нас любые привязанности к ученикам могут обернуться наисерьезнейшей катастрофой? — Понимаю, — выдохнул он, чувствуя, как недовольство понемногу начинало стихать. —Я должен сделать так, чтобы они стали достойными Всадниками, пусть для этого мне придётся тратить уйму времени на занятия в неформальной обстановке. Если кто-то из них захочет узнать больше — я постараюсь дать им больше. Все равно, насколько сильно я привяжусь к ним. Помогать им — моя обязанность. — Ты лично перед ними ничем не обязан. — Обязан Орден. — Это разные вещи. — Возразила Арья, — Как я вижу, ты и о всех общих целях и планах Всадников думаешь точно так же, как будто ты и Орден — одно и то же. Да, ты стоишь во главе этой организации, но это не означает, что большая часть работы должна быть на тебе и что весь труд подчиненных должен находиться под твоим строгим контролем. Никто ведь не знает, что каждый свиток, каждый чертёж и заклинание ты перепроверил лично, поправил, потратив время и силы впустую. Эрагон улыбнулся. Он, как сейчас помнил, что пятнадцать лет назад она, Арья, неоднократно подвергала себя опасностям, руководствуясь одним лишь чувством долга. — Я не считаю, что ты можешь пренебрегать обязанностями Главы Ордена, — все тем же холодным тоном продолжила подруга, явно догадавшись, что у него на уме, — Но ты должен знать, что в действительности требуется от тебя. И трезво оценивать свои возможности. Потому что если посчитать количество работы, которую ты выполняешь один (что меня тревожит), срок, в который по плану должно завершиться строительство и время, отведённое на уроки, то выходит примерно по двадцать восемь часов непрерывной работы в сутки. Неудивительно, что ты не успеваешь. Эрагон едва не лишился дара речи. Черт, услышать настолько внушительное число из чужих уст было куда ошеломительнее, чем просто прокрутить его в голове. Минус четыре часа в сутки. Да уж, может он и правда немного поторопился, не потратив времени на корректировку графика. Как минимум убрать этот «минус» нужно было точно. Всадник не думал, что все окажется настолько просто и плачевно одновременно. Он даже пропустил мимо ушей одну из фраз Арья, но сути это не поменяло: — Из этого следует, что я, как второй и последний полноправный член Ордена, а следовательно, заместитель его главы, требую немедленного оглашения своих обязанностей, к исполнению которых приступлю с сегодняшнего утра. — Она на секунду остановилась, должно быть, удивившись обескураженному лицу Эрагона. Если уж ты твёрдо решил, что из-за непредвиденных обстоятельств план строительства измениться не должен, ровно как и качество обучения Всадников… Основной удар придётся на время, которое придётся потратить. — И тут Арья улыбнулась. — Если равномерно распределить нагрузку на двоих, то все должно получиться. Черт! Все мысли смешались, превратившись в сущую бессмыслицу, из которой невозможно было вычленить и одного связного словосочетания, стоило Эрагону взглянуть на неё. Быть может потому, что возразить и правда было нечего, а может потому что возражать ему и не хотелось. Пусть Всадник и отказывался признаться в этом себе, но за это предложение он был ей очень благодарен. Не потому, что (как Эрагон старался для себя это оправдать) времени одному не хватит физически, а потому что рядом с Арьей было спокойнее, не приходилось лезть из кожи вон, чтобы доказать себе, что он чего-то стоит. Он кивнул, стараясь как можно быстрее выбросить из головы ее образ. Невозможно. Интересно, знала ли она, как сильно отвлекает ее улыбка… Такая тёплая, искренняя… И слишком уж редкая, чтобы к ней привыкнуть. Всадник и сам не заметил, как ее прощание утонуло в водовороте коротких фраз, сказанных им почти на автомате, не задумываясь. Опомнившись лишь тогда, когда увидел, что фигура Арьи скрылась за дверью, он осознал, что мог бы сказать что-то получше обычного «спокойной ночи». Упершись глазами в дверь ее комнаты, Эрагон выдохнул. Несказанным из того, что он хотел бы, чтобы Арья услышала. — Спасибо, — тихо прошептал он, зная, что она не услышит, но все равно стараясь вложить в короткое слово хоть толику той благодарности, которую испытывал. В последний раз оглянувшись на дверь, он направился в сторону своей комнаты, улыбаясь от того, что впервые за одиннадцать дней тянут его туда не свитки.***
Звук отдаляющихся шагов постепенно смешивался с шумом начинающегося дождя за окном, пока не растворился в нем окончательно. На улице светлело, однако это было почти незаметно — небо было целиком закрыто тучами.