Необратимые

Лунный свет прикасается к гладкой поверхности колонн, скользит по ним и проливается на камни прилегающей к замку галереи. Лес столетних дубов, окружающий территорию поместья, шумит, оберегая стены и окна от сильных потоков ветра. Гермиона осматривается, отмечая про себя, что ночь гораздо более «к лицу» этому месту: и саду, белеющему цветками роз, и колоннаде, и даже устрашающего вида воротам необычайной высоты, почти соприкасающимся с той стороны с ветвями деревьев. Тот факт, что поиски камня, необходимого для зелья, могут продлиться еще пять сотен лет, мешает Гермионе вполне насладиться воцарившейся тут и там готикой. Она не ощущает от темноты суеверного ужаса, уже нет; но не испытывает также ни малейшего желания провести здесь столько времени. Замок не спит ни секунды. Гуляя снаружи, Гермиона прислушивается, пытаясь понять, насколько острый у нее теперь слух, – и иногда различает пару слов с первого этажа. Обычно это голос Людовика, остальные привыкли вести себя чуть тише. Знакомство с мирной общиной вампиров убедило Грейнджер в том, что они не скрывают истинных намерений и действительно обходятся без охоты на живых. Но только община располагается так близко к Лондону, вампиры-одиночки давно не пробирались в цивилизованные города. Однако если слухи, рассказанные Ритой, – правда, значит, что-то поменялось во взгляде дикарей на жизнь. А раз смельчаков, укусивших волшебников, не поймали, это может сделать их наглее. С другой стороны, вожак не всегда может отвечать за каждого своего вампира, постоянная слежка невозможна. Тем более очевидно, что не все здесь обожают друг друга. Если гражданская война, о которой не хочется говорить Элмерсу, все-таки зарождается, то общину нельзя списывать со счетов. Особенно учитывая эти странности: вампира, по словам Риты, видели в разных кабаках веселящимся бок о бок с людьми, которых на следующий день находили мёртвыми. Какой-никакой, временный, но самоконтроль у нападающего развит. Возвращаясь в замок, Гермиона обдумывает мысль о противостоянии самых влиятельных вампиров общины. Рассматривает это с разных сторон, сомневается… Но это кажется важным, и пока она не собирается спорить сама с собой. По пути в комнату Грейнджер полностью осознает, что даже за стенами замка не была одна. Дора мило улыбается ей в гостиной, выходящей окнами как раз на ту галерею, где прохаживалась Гермиона. Очередной стакан крови дарит ей несколько секунд избавления – от всех сомнений, догадок, подозрений. Она закрывает глаза, позволяя себе практически отдохнуть – или как минимум подкопить энергии еще на три часа своей бессонной новой жизни. Но эйфорию прерывает доносящийся до ушей странный звук. Стряхнув остатки блаженного состояния, Гермиона теперь четко слышит: кто-то разъяренно рычит, затем следуют беспокойный окрик и шаги. Она выглядывает за дверь, и мимо нее по коридору необыкновенно быстро проносятся Драко и Петра: первый – с волшебной палочкой и склянкой в руке, вторая – с какими-то тряпками. Большая скорость для них так естественна, что кажется, они не идут, не бегут, а скользят по воздуху. – Что происходит? Драко оборачивается, но слишком торопится, чтобы объяснять, поэтому Гермиона решает просто последовать за ним и Петрой. Через пару поворотов они оказываются у комнаты, в которой уже собралось несколько обитателей замка; в центре, на большом диване, сидит, скорчившись, ищейка Джереми Моро. Джереми держат за руки и ноги, голова его опущена, а плечи напряжены так, словно он вот-вот всех вокруг раскидает. – Что с ним? – тихо спрашивает Гермиона, но ей снова никто не отвечает. Петра скручивает тряпки, а Драко пропитывает их зельем. Джереми поднимают голову, чтобы заставить его прикусить зубами мокрые жгуты, а Малфой взмахом палочки завязывает их у него на затылке. В это мгновение Гермиона видит, что происходит с очаровательным молодым вампиром. Его глаза совсем черные, тьма залила даже белки; тонкие губы открывают острые клыки, и Джереми шипит, возобновляя попытки вырваться, двигается по-звериному и смотрит на всех присутствующих мстительным, обезумевшим взглядом. Носком ботинка он добирается то до одного, то до другого, и вокруг слышатся ругательства. Сначала Грейнджер не может отвести взгляд от этого зрелища, а потом начинает озираться по сторонам, сама не до конца понимая, что чувствует. Рядом с ней в дверном проеме стоит Эмиль. Гермиона смотрит на него какое-то время, прежде чем слышит, как он негромко, с легкой насмешкой в голосе говорит: – Не так давно обсуждали приступы, с которыми вынуждены жить вампиры, если им запрещено охотиться… И вот вам живой и актуальный пример пароксизма. После этого Грейнджер понимает, что страшно испугана. Все вокруг начинает казаться каким-то нереальным, туманным и нечетким. Вампиры ждут, пока зелье подействует на Джереми, и кто-то еще достает волшебную палочку, чтобы атаковать, если ему удастся выскочить. Драко, услышав разговор, оборачивается. Гермиона выглядит так, словно вот-вот рухнет на пол. – Грейнджер… Эй, Грейнджер! Она видит то, как Малфой подходит к ней из глубины комнаты, и свои дрожащие пальцы, которые он обхватывает бледной рукой. – Пошли. Шагай! Он тащит ее прочь. После первого поворота Гермиона зачем-то пытается вырваться, но хватка у Драко железная. Только открыв дверь ее комнаты и усадив Грейнджер на кровать, он отпускает пальцы и тут же берет ее за плечи, чтобы настойчиво приказать: – Сиди здесь, не выходи. У него это пройдет. Слышишь меня? Вместо ответа Гермиона облокачивается на трясущиеся колени и закрывает лицо руками. Малфой уходит. Она не знает, сколько проходит времени. В один момент шум стихает, и дом погружается в какую-то сверхъестественную тишину. Часы бьют, но Гермиона не считает. «Я такая же, – думает она. – Я такая же». Потом наконец решает встать, устало сверяется с часами, которые говорят ей, что приближается очередной «прием пищи», и подходит к зеркалу. Оно подсвечивается и начинает отражать Гермиону. Выглядит ужасно. Грейнджер скользит взглядом по копне взлохмаченных волос, впавшим темным глазам, практически белым губам. Очевидно – мертвец. И вряд ли воскреснет завтра или послезавтра. Но ее больше не тянет плакать, и руки не трясутся. Она утомилась и опустошена. На комоде Гермиона вдруг замечает прямоугольную черную косметичку, которой еще вчера тут не было. Открывает и методично достает оттуда вещь за вещью – целый боевой набор, великодушно принесенный, вероятно, Петрой. Еще раз покосившись на свое печальное отражение, она неуверенно красит губы светлой помадой, а затем несколько раз, буквально с экспериментальной хладнокровностью, проводит кисточкой туши по ресницам. Лицо в отражении лишь немного оживает, но Гермионе и не хочется большего: она пока не готова обманывать ни себя, ни других, рисуя себе розовые щеки. Перед тем как отвернуться от зеркала и не подходить к нему ближайшие сутки, она быстро скрепляет едва расчесанные волосы на затылке.

* * *

Несколько часов подряд в этот день Грейнджер проводит в библиотеке – больше рассматривая множество корешков и обложек, чем что-либо читая. Здесь чуть светлее, чем в остальных комнатах, и это несколько успокаивает Гермиону – пусть не совсем комфортно глазам. Она даже находит каталоги, разбираясь в том, как расположены на первый взгляд беспорядочно расставленные книги. Только один раз приходится выйти – чтобы выпить смесь. Встретив на лестнице Драко с другим вампиром и поймав внимательный взгляд, она делает знак, что все в порядке. Гермионе немного стыдно перед Малфоем за свою слабость, хоть умом она и понимает, что смущаться глупо. Просто хочет быть сильной, как всегда, хочет, чтобы ее считали неуязвимой. На своем посту Грейнджер так срослась с этой ролью, что любое отклонение кажется катастрофой. Когда глаза совсем раздражаются и их начинает щипать, Гермиона покидает библиотеку и бездумно плетется по замку. Идет по лестницам, рассматривает двери, потолки, но в конце концов почему-то оказывается именно там, где увидела сегодня худшую сторону «мирной» вампирской жизни. Она заглядывает с опаской, но потом расслабляется: Джереми лежит на диване, уже без тряпок во рту, вполне умиротворенный, а рядом на стуле сидит Петра, с ровной осанкой, как верный солдат. – Привет, – неуверенно выдавливает Гермиона. Петра оборачивается и смотрит на нее без капли злости, уставшими от переживаний глазами. – Привет. Когда Гермиона проходит в комнату, Джереми, чтобы ей не было неловко стоять, чуть двигается и слабым голосом говорит: – Садись в ногах, если уместишься. – Как ты? – спрашивает она, приняв его приглашение. – Ну, такое... – Эти зелья сильно ослабляют вампирский организм, – объясняет Петра. – На время, конечно, – но все равно приятного мало. Джереми что-то согласно мычит. Глаза у него крепко закрыты. – Он что, уснул? – удивляется Гермиона. – Можно сказать и так. По сути, это единственный случай, когда мы «спим». Опять же – спасибо зельеварам. Неловкое молчание длится совсем недолго: сейчас Гермионе слишком хочется знать что-то более интересное, чем подробности интрижек с этими самыми зельеварами. – Дрейвн говорил, Джереми – ищейка. Петра кивает. – Он может отличать вашу магию от магии дикарей? – продолжает Грейнджер. – А еще чувствует, когда кто-то превращается? Насколько далеко? – Ну, тот дом, в котором мы вас нашли, примерно на границе его способностей. – Значит, Джереми знает, сколько людей укусили в Лондоне и окрестностях? – Только тех, кого превратили, а не убили. – У вас есть точное число, и вы знаете, что все это сделали дикие? Петра буквально сверлит Грейнджер взглядом, но та молча ждет ответа. – К чему ты ведешь, Гермиона? – спрашивает Петра, впервые называя ее по имени. – Ты знаешь. Зачем лишний раз проговаривать мысли вслух? В ее голове копаются, это чувствуется. Гермиона борется с неприятными ощущениями и чем-то вроде инстинкта защиты личной жизни, позволяя вампирше разглядеть те наметки, гипотезы, которые она построила во время ночной прогулки. Грейнджер осознает весь риск: ее подозрения насчет главных вампиров общины, в особенности, конечно, вечно недовольного Эмиля, могут сразу после этой беседы доложить вожаку. – Что ж, – наконец отзывается Петра, – лично я думаю, ты права. Гермиона от неожиданности моргает. – Насчет внутреннего недовольства. Тут многие – сами за себя, причем довольно давно. – Ты считаешь, община замешана в этих нападениях? Однако Петра мягко отвечает: – Я этого не говорила, – и встает, чтобы привести в порядок комнату после утреннего происшествия. В основном она двигается с обычной скоростью, но когда замечает, что штора неплотно закрывает окно и яркий солнечный свет дотянулся несколькими лучами до пола, растворяется в воздухе и тут же оказывается в другой половине комнаты, чтобы все исправить. Петра делает это без малейшей претенциозности, как самый естественный, обыкновенный жест. Гермиона, восхитившись этим, переводит взгляд на спящего вампира. В нем мало что осталось от звериного: чернеют длинные мальчишечьи ресницы, губы сомкнуты в полуулыбке, все тело расслаблено. – Со мной тоже это случится, да? – Да. Но мы будем рядом. Петра рассматривает книги на полке и берет одну в руки, чтобы полистать. – Спасибо, – искренне произносит Гермиона. Петра кивает. – При встрече с человеком вампир выглядит так же? – В принципе да. – Как Элмерсу удается сохранять самообладание? Петра возвращается, снова садится на стул и пожимает худыми плечами под шифоновой кофточкой. – Столетия тренировок. У Людовика тоже получается выбираться в мир без критических последствий. – А Эмиль? – Вроде тоже, – вспоминает Петра. – Он что-то говорил, но я ни разу не была свидетелем. Вампирша сцепляет пальцы в замок, поднимает руки и медленно, с удовольствием потягивается. – Не хочешь прогуляться? – предлагает Гермиона. – Я бы посидела с Джереми. Только скажи, как действовать, если… вдруг что. – Да нет, спасибо. Он скоро очнется, и тогда я буду свободна и спокойна. И Петра еле заметно улыбается, глядя ей в глаза. – Ладно, – несмело улыбается Гермиона в ответ. – Я тогда пойду. Буду неподалеку. Дождавшись ее тихого «угу», Грейнджер уходит.