* * *
Несколько последующих дней пропитаны напряжением и неопределенностью. Это касается всего. И общины в целом, потому что каждый из вампиров, судя по всему, готов к моментальной атаке и при этом не рад необходимости быть таким «готовым». И связей вампиров с Отделом магических популяций, потому что Броук, хоть и обращается в новом письме к Гермионе с прямой просьбой решить, можно ли теперь обеим сторонам доверять друг другу, выразительно намекает на явное недовольство и воинственный настрой остальных сотрудников. Это касается и отношений Гермионы с Драко. Четыре дня они только косятся друг на друга при встрече и здороваются, если без этого не обойтись. При этом ни тот ни другая не стремится избегать и игнорировать, но оба задаются вопросом: «Что теперь?» – и не находят на него ответа. Гермиона видит, что Петра спокойно принимает от Драко быстрый поцелуй в щеку и не отходит, если он касается ее плеча. Это внушает уверенность, что мир не разрушился – всего лишь покачнулся, но он вполне имеет на это право; мир качается, по сути, с вечера в заброшенном поместье… или всегда качался. Драко в свою очередь прекрасно понимает, что творится вокруг, поэтому свои неизвестно откуда взявшиеся, восставшие и взорвавшиеся эмоции закапывает поглубже, и пока это неплохо получается. Грейнджер не требует серьезных разговоров и точек над «i», а значит, их мнения совпадают. – Ну что, теперь пробежка будет официально-принудительной? Бодрый голос Доры прямо на ухо заставляет Гермиону резко обернуться. С интересом смотрят и другие, оставшиеся после собрания в комнате с длинным столом. – Идем сейчас, пока темно и небо ясное, – добавляет Дора уже более деловым тоном. Пару секунд Гермиона медлит, невольно оглянувшись по сторонам, словно ожидая, что кто-то запретит вылазку. – С вами можно? – интересуется Драко, делая шаг в сторону от Петры и, кажется, отпуская ее руку. Решительность, как верный пес, возвращается в кончики пальцев, потому что очевидно: настало время и приближается неизбежность, когда придется использовать все вампирские преимущества, – раз уж кто-то пытается сделать из новой сущности Гермионы ее слабость. Но что-то предательское внутри вздрагивает, когда Малфой делает шаг. Потому что встречаются глаза – редкий случай после того импульсивного поцелуя. Потому что взгляд Драко будто бы говорит: «Я тоже вампир, Грейнджер», и оттого не получается притвориться, что все пройдет как страшный сон, забудется, останется в прошлом. В решительности возникают бреши, как от капли яда, упавшей из наклоненной склянки, – от того настырного предчувствия, что какая-то часть Гермионы, о которой она никогда не подозревала, зачем-то привяжется к этому дому и останется в нем. – Пойду тоже полюбуюсь на звезды, – добавляет Джереми после того, как Элмерс едва заметно кивает ему головой. Вчетвером они проходят по дому до главного выхода, коротко обсуждая новые книги, появившиеся в библиотеке. Гермиона бросает взгляд на Джереми, который заворачивает чуть в сторону, в какую-то каморку, а затем появляется из-за двери с метлой. С нескрываемым удивлением Грейнджер собирается поинтересоваться, часто ли он предпочитает полеты пешим прогулкам, но Дора опережает ее с другим вопросом: – Всегда носишь с собой? Гермиона непроизвольно перехватывает волшебную палочку, которую Дора пытается вытянуть из ее кармана, и зарабатывает этим одобрительное хмыканье. – Я понимаю, что все вы предпочитаете беспалочковую магию. У вас с ней неплохо получается, – отвечает Грейнджер. – Но пока мне так привычнее… и спокойнее. – «У нас» неплохо получается, а не «у вас», – поправляет Дора. – Тебе только надо потренироваться. Впрочем, почему бы не пользоваться тем, что делает нашу магию еще мощнее? – она пожимает плечами и демонстрирует рукоятку своей волшебной палочки, частично вытащив из рукава. – Особенно в нынешних обстоятельствах. Гермиона кивает, отмечая про себя, что у занятий беспалочковой магией надо повысить приоритет: чтобы как минимум быть на равных с соседями по общине. Джереми взлетает сразу же, как они выходят на улицу, и становится ясно: ищейке нужно охранять, и вид сверху ему на руку. Дора обгоняет Гермиону и смотрит на нее с выражением добросовестного и в меру строгого учителя, двигаясь при этом спиной вперед. – Та твоя погоня за диким – результат необдуманных, бессознательных, чисто телесных действий, – принимается объяснять она. – А нужно, чтобы ты контролировала даже малую толику своей силы, быстроты и ловкости. Чтобы ты чувствовала, как работает каждая мышца. Гермиона резко оборачивается, когда Драко, только что стоявший справа, вдруг исчезает, оставляя после себя лишь поток холодного воздуха. И вот он – у ворот. Теперь прохаживается около них, медленно потягиваясь и разминая шею. – Хорошо, – довольно заключает Малфой. – Ты должна знать, какое именно движение делаешь и зачем, – продолжает Дора, бросив на Драко быстрый взгляд. – Пусть мозг и тело действуют как никогда слаженно. Покинув пределы поместья, Драко и Джереми обходятся без подготовки: стартуют, улетая, убегая, пропадают из зоны видимости. Гермиона пытается проследить за ними, и Дора ненадолго замолкает, преподнося это как иллюстрацию к мини-лекции. – Я и не знал, что тебя так заносит на поворотах, – сообщает Джереми, сделавший большой круг и вернувшийся на точку старта. Он сидит на метле почти вальяжно, словно не замечает высоты, опасностей, и страхи, с этим связанные, его, похоже, ни капельки не волнуют. – Провести мастер-класс, Малфой? – Как ты будешь проводить мастер-класс, если сам все время бегаешь вприсядку? – интересуется Драко, лениво замыкая круг и косясь на Джереми снизу вверх. – Не бегаю я вприсядку! Драко и Дора удивительно похоже ухмыляются, а Джереми хмурится, по всей видимости, размышляя, есть ли в этой шутке доля правды. – Старт – чуть ли не самое важное, – говорит Дора. – Чем более ловко ты стартуешь, тем больше вероятности поймать кого-то врасплох или хотя бы не дать форы. От «стартовой позы» мышцы ног напрягаются сами по себе, как будто натренированные. – Чувствуешь? Гермиона кивает, на ее лице появляется любопытство и внезапное воодушевление. – Ни в коем случае не маши руками, когда ты в движении. Великолепно справишься и без этого, а руки пригодятся для другого: чтобы схватиться за что-то или схватить кого-то… – заметив, что Гермиона мгновенно напряглась, Дора добавляет: – …ну, например. – Наперегонки, Грейнджер? Малфой встает рядом, демонстрируя боевую готовность, и Гермиона ловит себя на мысли, что будет жутко зла на себя, если сразу после старта ее угораздит в прямом смысле упасть в грязь лицом или хотя бы споткнуться. Драко даже сейчас пытается самоутвердиться за ее счет, пусть и в более мягкой форме, чем обычно, но сам факт… – «Наперегонки» не входит в планы первой тренировки! – Дора, в жизни не было никакой тренировочной системы… – А теперь будет, Малфой. – Не выдумывай, – кричит сверху Джереми, продолжая неторопливо осматривать окружающую территорию. – Пусть уже бежит. Теоретические основы она точно усвоила. Пара секунд уходит на то, чтобы Дора артистично закатила глаза, затем она сдается: – На третий хлопок. Ладони движутся, как в слегка замедленной съемке, и как только они соприкасаются в третий раз, Гермиона устремляется вперед. Если смотреть на все это не вампирскими, а человеческими глазами, то можно подумать – решающий хлопок сам отправил Малфоя и Грейнджер в полет, как без малейшего промедления действующее заклинание. Воздух идет волнами, резко взвивая пыль и листья, Джереми стартует тоже, все приходит в яростное, опасно мощное движение. Гермиона понимает, что делает, действительно чувствует и осознает одновременно. Тело хотело этого – ритма, скорости, резкости, особой власти над временем и пространством, отсутствия ограничений и ненужных торможений, специфического вакуума, где нет ничего, кроме разгона. Малфой бежит рядом, он чуть впереди, но на мгновение это становится неважным, потому что вся сущность говорит Грейнджер: ты можешь и не такое. Впрочем, когда откуда-то со стороны снова слышатся три хлопка и Малфой по окончании гонки все еще остается впереди, Гермиона несколько раздражена. Драко же останавливается, схватившись за дерево и легко перепрыгнув серый валун. Мышцы на его худом теле напряженно работают, и это не скрыть легкой одеждой. – Если что, я тоже так могу, – внезапно бросает Джереми, ненадолго спустившийся пониже. – Ну, знаешь, если вдруг присматриваешь ловкого вампира… Интонация у Джереми мало напоминает заигрывание, скорее дружескую подколку, так что Гермиона прекращает наблюдение за Малфоем и отвечает, глядя прямо перед собой: – Могу поспорить, я теперь сама себе ловкий вампир. – Хорошая ученица, – хвалит Дора под тихий смех поднимающегося обратно в небо Джереми. Малфой позволяет себе ненадолго сменить самодовольное выражение лица на снисходительное, что выглядит вполне себе как комплимент.* * *
Кто из них виноват в том, что среди дюжины вампиров, собравшихся на рассвете в большой гостиной, они вдруг оказались в соседних креслах? Комната сама двигалась, постепенно смещая всех, подражая качающемуся миру? – Не исключено, – необычайно серьезно отвечает Людовик Элмерсу, но его голос все равно более звучный по сравнению с голосом вожака – тому удается запрятать свои слова в шорохе чужих разговоров даже от вампирских ушей. – Мы изучим. Гермиона вглядывается в лицо Элмерса, но не находит подсказок, о чем может идти речь. Оно такое же сосредоточенное, как и всегда, и на нее вожак не смотрит. – Сорок восемь коржей, точно тебе говорю, – увлеченно втолковывает Дора Джереми, прислонившемуся к стене. – И мно-о-ого крема! – Ни больше ни меньше? – подыгрывает Джереми. – Соорудим это в чей-нибудь юбилей превращения. – Зачем? – спрашивает кто-то из другого круга беседующих. – Ради спортивного интереса, – весомо объясняет Джереми – А почему ради спортивного интереса надо заниматься обязательно кулинарией? Никакого профита никому из присутствующих. Слышатся смешки и веселые комментарии, которые вполне успешно переманивают на себя внимание тех, кто был озабочен напряженной беседой между вожаком и его первым помощником. – Я в жизни не делала тортов! – Дора всплескивает руками, приближаясь к кулинарному скептику. – Ну хочу я попробовать, и именно в таких масштабах. Что за занудство, в конце-то концов! Это бросается Гермионе в глаза: как Эмиль поворачивает голову вслед за Дорой, как непривычная, хоть и едва заметная улыбка скрывается у него в уголках губ. Взмах ее руки – Эмиль прослеживает глазами движение тонкой кисти, словно изучает важный жест актера в моноспектакле, а потом как ни в чем не бывало возвращается к разговору с другим вампиром. Петра подходит к ним с черным стаканом, кивая на какую-то реплику и тихо говоря: – Знаете, это мнение очень распространенное, но я не согласна… Гермиона отрывается от наблюдений, решаясь наконец прервать тишину, которая царит только между ней и Драко. – Всегда они такие? Ведут серьезные разговоры, пока остальным удается хотя бы ненадолго отвлечься. Малфой какое-то время молчит, глядя на двух главных вампиров, потом отвечает почти без сомнений: – Думаю, да. – И добавляет, обернувшись: – Но ты тоже не пытаешься веселиться. – И ты. Малфой усмехается, пожимая плечами: – Иногда удается создать иллюзию. Он отводит глаза, темные, как бездны, проводит ладонью по лбу, словно пытаясь стереть из головы какие-то неуютные мысли. – И все-таки ты кажешься… менее смирившимся, чем остальные. – Не знаю, Грейнджер, может быть. За спиной затихает голос Петры, и Гермиона невольно поворачивает голову, встречаясь с ней взглядом. Петра выглядит беспечно спокойной, умиротворенной, можно даже допустить – счастливой. Только что-то скрытое, какая-то мелочь, не лежащая на поверхности, вызывает неосознанное чувство беспокойства: то ли неестественно прямая осанка, то ли микромимика, то ли что-то другое – но оно как будто ни на кого не направлено, оно словно сидит у Петры внутри, привязанное, в наморднике. Она снова заговаривает с приятелями, не выказав даже капли недовольства, что Драко и Гермиона сидят так близко друг к другу. – Сколько лет Петре? – За двести. В голове у Гермионы что-то не складывается: она уже остановилась на мысли, что рассадка за столом основана на принципе «чем старше вампир, тем ближе он к вожаку», а здесь – очевидное несовпадение. Такой опытный вампир – и прямо напротив нее, совсем «свеженькой»… Она не успевает аккуратно спросить об этом Малфоя, потому что Эмиль вдруг вырывается во всеобщем шуме на передний план со своим внушительным замечанием: – Дрейвн, иногда может только казаться, что делаешь что-то тихо и незаметно, – говорит он. – Это может быть лишь фантазией. Элмерс медленно встает и вежливо указывает на дверь, пропуская Эмиля вперед. – Пойдем. Не будем портить ребятам веселье. Все присутствующие тут же напряженно затихают, провожая их, только через пару минут атмосфера приходит в относительную норму. Людовик проходит мимо, подмигивает Гермионе, нараспев произносит: – Милые бранятся… – и, подхватив со столика стакан крови, тоже удаляется из комнаты. Драко чуть слышно вздыхает. Он тоже – все еще – позволяет себе эту совершенно человеческую привычку.