Необратимые

Обе гостиные этой ночью полны вампиров. Гермиона готова поклясться, что дюжина ее соседей превратилась в толпу: эта иллюзия особенно очевидна в тот момент, когда Грейнджер заходит в комнаты. Слишком много выжидающе, любопытно и предостерегающе сверкающих глаз. – Ты в порядке? Петра появляется рядом, когда Гермиона решает подняться к себе, и чуть обгоняет на лестнице – красивая, прямая, сосредоточенная. – Да, – отвечает Гермиона. Но это неправда. Всеобщая нервозность заразительна. – Никаких новостей? Петра отрицательно качает головой и быстро удаляется – должно быть, за тряпками для успокаивающего зелья: лондонская вылазка не отменяет чьих-то плановых приступов. Остановившись в пролёте, Гермиона задумчиво смотрит на Драко. Он в кругу беседующих, но, очевидно, не сосредоточен на разговоре. Крутит пуговицу на пиджаке, носки кожаных, как для блистательного выхода в свет приобретенных туфель направлены в сторону окон: мысленно он где-то там, за пределами замка. «Ставка двадцать к одному, что Малфой думает об отце», – размышляет Гермиона, и саму ее в который раз обдает холодной волной страха. Не поможет, если они будут просто твердить про себя, что не хотят навредить близким, – не поможет, Людовик прав. Но есть другой выход? Она прокручивает в голове сценарий, как от лица общины Люциусу Малфою говорят, что встреча отменяется и, возможно, не состоится вовсе. Как он в раздражении натягивает оставшиеся нити своей паутины, к которым привязаны те или иные министерские работники. О, Гермиона знает, кто бы это мог быть. В Министерстве не бывает идеально чисто. Подручные старинной семьи придут в движение, не столько натачивая против вампиров осиновые колья, сколько подготавливая для них куда более опасные политические средства. Потом она представляет, что отказывается от идеи самой налаживать сотрудничество с авроратом и Элмерс отправляет к Гарри Людовика (вероятно, его). Как все авроры ощетиниваются против нового, опасного, ничем не доказавшего свою надежность существа в своем окружении. Тогда в «отряде Поттера», как отдел часто называют друзья, назреет еще больше конфликтов, управлять людьми в состоянии почти что войны станет архисложно. Все описанное сплетется и стянется в один клубок нежелательных обстоятельств, он покатится и подтолкнет общину критически близко к грани выживания. Итак, сейчас они на верном пути, но риск собственноручно убить или превратить в вампиров еще двоих никуда не исчезает. – Петра, началось? Вы справляетесь? Гермиона, вздрогнув, замечает, что Драко как-то оказался у подножия лестницы и смотрит наверх, на вернувшуюся к перилам Петру. – Нет, пойдем помогать. И еще кого-нибудь захвати. Малфою не нужно специально просить кого-то пойти с ним: все прекрасно слышали короткий диалог, и доброволец уже идет рядом с Драко, готовый в любой момент набрать такую скорость, что растворится в воздухе. Но он, в отличие от Малфоя, не притормаживает рядом с Гермионой, не заглядывает ей прямо и пронизывающе в глаза, не предпринимает эту беззастенчивую попытку разгадать за секунду, без вопросов и ответов, зачем Грейнджер замерла на середине пути в свою комнату. Как только все трое пропадают за углом, Гермиона крепко зажмуривается и встряхивает опущенными руками, как будто, если выгнать напряжение из кистей, оно пропадет совсем. Все ли она правильно написала Гарри и Стенли? Тон писем, особенно к финалу, выглядел так, как будто она начальница обоих. Хоть бы как-нибудь ускорить ответную реакцию! Но залезать своей вампирской головой в камин, чтобы связаться с ними, – худшая на свете идея, это ясно даже соплохвосту. Раздумывая теперь на эту тему, Гермиона не торопясь идет по коридору к себе, но добраться до собственной комнаты ей, похоже, не судьба. – Это они, – говорит Элмерс. Грейнджер быстро возвращается на первый этаж – как раз в тот момент, когда открывается центральная дверь, впуская свежий воздух и демонстрируя за головами вампиров едва приметные оттенки зарождающегося на небе рассвета. Затем дверь бесшумно и плотно захлопывается. Все молча ждут от маленькой дежурной команды новостей. – Один дикарь пробегал неподалеку, но только подразнил, – рассказывает Джереми, пряча измученные слежкой глаза и очищая взмахом руки грязный подол мантии. Гермиона еще перед вечерними «проводами» поняла, что вампиры оделись так, чтобы лишний раз не раздражать отличиями авроров, – и эта мелочь показалась ей умным решением. – Да, именно подразнил, – кивает Эмиль. Потом, скосившись на Грейнджер, добавляет: – С аврорами все прошло терпимо, мы пока не пересекались, как и запланировали. Кто-то из тех, кто дежурил на западной стороне очерченной зоны, бурчал про «наподдать бы им всем сразу, а то притворились мирными»… Но дальше я не расслышал, надо было делом заниматься. Внешне Гермиона сохраняет максимальное равнодушие к этой шпильке в адрес команды Гарри, но мысленно глубоко вздыхает. Работы предстоит – море. – Завтра отправимся тем же составом, – сообщает Эмиль. – Потом подумаю. Дрейвн Элмерс ради приличия кивает, но едва ли он сильно доволен. Эмиля, впрочем, вряд ли интересует его одобрение. Он знает, как делать свою работу, и прекрасно понимает, что надо совершенствовать тактику. – Отдыхайте, – бросает он. Дежурные расходятся, и сквозь тишину со второго этажа доносятся финальные хрипы переносящего приступ вампира. Это Драко или Петра открыли дверь, чтобы слышать отчет прибывших.

* * *

Пергамент загорается в блюдечке от беспалочкового Инсендио, так что Гермиона радостно сжимает кулаки и тут же тушит пламя еще одним похожим маневром. Она наслаждается своими головокружительными успехами секунду-другую и больше не может. Даже если она за пару суток отработает невербально-беспалочковое, то есть типично вампирское заклинание – это не спасет людей от ее клыков, когда наступит срыв. Ни одно заклинание не спасет. Окончательно смирившись, что не удастся думать ни о чем другом, Гермиона решает разделить свое волнение, чтобы не свихнуться, с тем, кто наверняка поймет. Уже в конце коридора, готовая постучать в дверь Драко, она вдруг передумывает и опускает руку. Смешно, но ей кажется, что если они начнут разговаривать о грядущих встречах, то поругаются. Потому что на одной стороне Гарри, на другой – Люциус, и вероятность, что разговор споткнется о прошлые обиды, очень велика. Хотя до этого они же избегали прямого конфликта? Потому что встречи не были так неминуемо близки и не настолько сильно давили на нервы, которые легко взорвутся сейчас от любого неправильного слова в стиле «ну и ничего страшного, если укусишь» или чего-то подобного этому или даже от простого «он многое натворил» в адрес тех, кто в зоне риска. В ту секунду, когда Гермиона ставит точку в своих мыслях, Драко открывает. – Я тебя уже по шагам узнаю, – говорит он, прислонившись головой к двери и отзеркаливая ее утомленный пристальный взгляд. – Чего топчешься? Вопрос звучит абсолютно беззлобно и даже по-приятельски, но Гермиона качает головой. – Что, так и не зайдешь? – Я вспомнила… что мне надо выпить кровь, чтобы потом поголодать перед тренировкой. Ей ведь и правда нужно, она почти упустила нужный момент. Пить, оказывается, хочется просто невыносимо. – Я угощаю. Гермиона видит эту легкую ироничную улыбку на губах Драко и понимает, что отговариваться дальше будет крайне неловко. Не дожидаясь больше, Малфой берет ее за запястье и аккуратно, почти невесомо втягивает в комнату. Пока он достает из шкафчика кофейную чашку и трансфигурирует ее в непроницаемо черный стакан, Гермиона стоит позади и все-таки спрашивает, раз она тут: – Что ты обо всем этом думаешь? Малфой берет пару секунд на раздумья, остановив руку на ручке кувшина, полного до краев. Потом отвечает: – Я настолько не уверен в завтрашнем дне, что перестал бояться прожить в вампирском теле целую вечность. По-моему, в этом есть находчивый оптимизм, как ты считаешь? – Нет, это звучит так, как будто тебе не за что больше бороться. – А мне есть за что? – Семья. Он хмыкает и принимается разливать зелье, завораживающее в этом процессе своим глубоким опасным цветом и загадочной, не густой и не жидкой, консистенцией. – Послушаем, что скажет отец при встрече. Может, от меня автоматически отреклись, вот и не могут терпеть, чтобы поскорее сообщить эту новость. Гермиона механически делает шаг вперед: ей как никогда сильно хочется прикоснуться к его волосам, по-домашнему небрежным сейчас, погладить Малфоя, как маленького мальчика. Не осмелившись до конца, она касается его плеча, но медленно продвигается к шее, где кончиками пальцев наконец дотрагивается до голой кожи. Все это время Драко хранит гробовое молчание и только чуть поворачивает голову: Грейнджер не может разгадать, что это значит и нравится ли ему – или проявленная нежность в таком разговоре раздражает его, воспринятая как жалость. – И все-таки есть в нашем положении плюсы. Не много, но они есть, – говорит он тихо. В его словах столько потаенного жара, что следующий вопрос Гермиона задает мгновенно охрипшим голосом: – Какие же? Драко поворачивается, поднимает между ними один стакан и медленно идет, заставляя Грейнджер пятиться назад, пока она не чувствует, что наткнулась на край стола. – Давай сначала это пополам. И я покажу. Принимая правила игры, Гермиона делает несколько глотков из стакана, который ей одалживает и вовремя забирает Малфой. Этого совершенно точно недостаточно. Тело напрягается, готовое тут же броситься на поиски недостающей жертвы, дополнительной дозы, но Драко сдерживает ее инстинктивные подергивания. Гермиона с маниакальным вниманием следит, как Малфой быстро выливает в себя вторую половину и тут же приближается вплотную. Поцелуй, в который Драко затягивает ее, не начинается с фазы «попробую и спрошу разрешения» – он такой горячий и страстный с первого же мгновения, что Гермиона не успевает сообразить, да и не хочет, и просто делает ожидаемое Малфоем: переводит всю свою обжигающую горло жажду в движения губ и языка. Руки стягивают одежду и откидывают подальше одну вещь за другой, пока вампирская сущность визжит внутри: надо еще! Гермиона теряет себя в этих острых ощущениях, забывает о времени, месте и вообще обо всем объективно существующем, и кажется, никогда уже о нем не вспомнит. Драко одним движением сажает ее на стол и подхватывает с тумбочки второй стакан. Поднимает его и слегка надавливает на подбородок Гермионы, побуждая открыть рот. Она слушается, так что Малфой наклоняет стакан, принимаясь вливать кровь буквально по несколько капель. Мучительно, ей почти больно. Он держит ее руки своей рукой, как будто связав, и крепко смыкает бедрами ее колени, чтобы не позволить лишних движений. Когда доза становится приемлемой и сигнал об этом наконец добирается до мозга, Гермиона заметно расслабляется, с небывалым энтузиазмом встречая стандартную кровяную эйфорию. Почувствовав это, Драко перемещает свою руку на ее колено, мягко раздвигает ей ноги и медленно, медленно скользит по внутренней стороне бедра вверх. Сознание, кажется, улетучивается с концами. Все это будоражит непозволительно сильно. После такого, наверное, не выживают. Когда Малфой торопливо допивает оставшуюся половину и убирает стакан, Гермиона устраивает свою ладонь на его груди и, не отрываясь от безумного поцелуя, движется все ниже и ниже. Реакцией на это становится весьма лестный, по-человечески уязвимый резкий выдох. Где-то на краю реальности Грейнджер торжествует по поводу установленной власти, но уже определенно ни о чем не думает. Она, опираясь о стол, стягивает с себя оставшееся белье, в полной мере пользуясь подаренной вампиризмом ловкостью. Гермиона со стоном запрокидывает голову, когда Малфой, тоже избавившись от всей одежды, возвращается, вставая идеально близко, и оказывается в ней, вокруг нее, везде… Два удовольствия смешиваются в непревзойденное, доводящее до исступления блаженство. Кажется, из растворившегося сознания выглядывает на секунду бодрая мысль: хорошо, что Драко открыл дверь. Очень хорошо.

* * *

– Мне надо причесаться. В комнате Драко тоже есть волшебное зеркало, но оно спрятано в углу и меньше, чем у Гермионы. – Грейнджер, ты согласна со мной насчет выявленных плюсов? Она оборачивается, так и ожидая его увидеть: до сих пор полуголого, сидящего с самодовольной ухмылкой на столе, к которому она была прижата несколько минут назад. – Думаю, моя солидарность очевидна. – Мерлин, я с тобой как будто на дипломатической встрече… – саркастически замечает Драко. – Можно просто сказать, что тебе было очень хорошо. – Мне было очень хорошо. Все это время Малфой улыбается, а в ответ на последнюю реплику и вовсе тихо смеется. Он спрыгивает со стола и призывает невербальным заклинанием рубашку. – Нет, правда, пойду приведу себя в порядок. Элмерс может в любой момент вызвать на собрание. Драко ловит ее по пути, чтобы оставить на губах долгий, но спокойный поцелуй, и только после этого она выбирается в коридор. Всего нескольких манипуляций у собственного зеркала хватает, чтобы снова выглядеть прилично. Гермиона выходит обратно, потому что не может сидеть в четырех стенах, переполненная противоречивыми, но одинаково сильными эмоциями, и спускается в большую гостиную. Здесь сейчас, по сравнению с ночью, пугающе пусто. Только в кресле сидит Джереми: он прикрыл глаза ладонью и широко расставил ноги, как будто до сих пор пытается восстановить силы. – Привет, – аккуратно здоровается Гермиона. – Привет, – тут же отзывается он, открывая глаза. – Как ты? – Нормально. Все раздумываю о том, как побеседовать с Гарри и наладить взаимодействие. Обещаю тебе, через пару ночей постараюсь облегчить вам ваши вылазки. Джереми меняет положение в кресле, взбадриваясь, его лицо приобретает знакомое мальчишечье выражение, и Гермиона собирается ему улыбнуться. Но слышит вдруг не то, что ожидает: – Да, – говорит он задумчиво. – Я надеюсь, все это время с дежурств нас будет возвращаться столько же, сколько уходит. Грейнджер замирает, внимательно смотрит на Джереми и не видит никаких обвинений. Только – сосредоточенность, проницательность и решительный настрой на борьбу со страхом.