***
Они всегда казались слишком разными. Высокий, худощавый, немного угловатый Энтони Кроули с кривой ухмылкой и черными солнечными очками в любое время и погоду и Азирафаэль, всем своим безобидным и милым видом с неизменной широкой улыбкой показывающий, что он и мухи не обидит. Кроули учился на юридическом, и несомненно, эта профессия ему шла — этакий загадочный адвокат, с неизменной покачивающейся (и безумно сексуальной, неустанно отмечал Азирафаэль) походкой. Он был слегка социофобен и мало с кем общался. Азирафаэль же вечно неловко таскался с кучей учебников, будучи на факультете английской литературы, и болтал без разбора со всеми, кто попадался ему на пути. Кроули был уверен, что этот парень мог заговорить до смерти кого угодно. Они познакомились абсолютно случайно, когда в столовой осталась всего одна порция блинчиков, предназначенная кому-то из них. Ну, точнее, ее взял Энтони и уже шел к дальнему столику в углу с торжественным видом победителя по жизни, но краем глаза заметил вытянувшееся лицо Азирафаэля, грустно взиравшего на опустевшую стойку. Он великодушно предложил разделить порцию, и потом долго втайне вспоминал, как лицо парня расплылось в благодарной и радостной улыбке, настолько искренней, что Кроули становилось плохо от странного сжимающего чувства у себя в животе. С тех пор у них возникла такая традиция — каждый день разделять порцию блинчиков в столовой, попутно болтая и обсуждая всякие мелочи. Так, Энтони быстро узнал, что новый знакомый всегда не прочь поесть чего-нибудь сладкого и даже сам пытался научиться хорошо готовить, но однажды это привело к ужаснейшему погрому на кухне и сгоревшей посуде, поэтому с тех пор он предпочитает что-то более безопасное. Кроули врал сам себе, говоря, что он просто хочет сделать приятное для друга, принося тому разные печенья и кексы в колледж (на самом деле наблюдать за тем, как этот ангел расплывается в смущенной улыбке — наслаждение особо эстетическое). Азирафаэль живо заинтересовался растениями нового друга, который слабо ворчал, когда тот начинал с ними нежничать. Споры по этому поводу итоге зашли в тупик, но ироничные перепалки имели место быть. Благодаря Кроули, собственно, он и перешел на электронные носители — началось все с вопроса по поводу огромных гор книг из библиотеки, и, как оказалось, светловолосый не слишком дружил с техникой. Теперь его ноша сократилась до пары книжек (как бы Энтони его не уговаривал, от любви к печатным страницам просто так не избавишься) и электронной книги в удобном кожаном чехле, который подарил ему Кроули на день рождения. Этакий конфетно-букетный период продолжался бы еще долгое время, если бы, будучи пьяными вдрызг, они не доползли до квартиры Кроули и начали залезать друг другу в штаны. Пара недель неловкого избегания друг друга поставила их отношения в еще более напряженную ситуацию, пока их общие друзья не столкнули их нос к носу. Вообще, если быть честным до конца, то это была Вельзевул; ей так осточертели ежедневные стенания Кроули, что она, захватив с собой не сопротивлявшегося, но не слишком-то и активного в этом вопросе Габриэля, пошла примирять голубков. Так что, если и стоит кому-то говорить «спасибо» за то, что «эти невозможные идиоты наконец-то переспали и перестали играть в драму», то явно её. «Мою личную жизнь бы кто устроил», — ворчала Вельзевул, наблюдая потом за свадебной церемонией. (Она не перестала ворчать даже после предложения, сделанного ей Гейбом).***
Кроули вот уже как десять минут пялился в свою тарелку и ничего не говорил. Азирафаэль, неловко покусывая губы, уже думал, что это было зря. Вот так вот взять и ошарашить мужа, тем более, учитывая, как ему нелегко пришлось с семьёй. Кроули воспитывали мать и дедушка, в то время как у Азирафаэля была полноценная и счастливая семья. И из-за этого у них были существенно разные взгляды на жизнь и семью. Азирафаэль с детства привык считать семьей классический набор из мамы-папы и пары детишек, ну и можно ещё собаку, наверное, или кота. Лишь на момент его мировоззрение споткнулось о факт того, что он не такой как остальные, и немного изменило формулировку. А вот насчёт Кроули он сильно сомневался. Он знал, как ему пришлось несладко, и что ему понадобилось много времени на решающий шаг, благодаря которому на их пальцах красовались ободки, символизировавшие их бесконечную любовь, и благодаря которому они сидели на своей кухне, и ели эту пересоленную пасту. Внезапно в кишащий комок мыслей Азирафаэля прилетела фраза Кроули: — Уже поздно. Давай спать. Нам лучше поговорить об этом завтра. — Кроули и вправду выглядел очень уставшим, и Азирафаэль не мог просто продолжать этот разговор, понимая, что лучше говорить об этом на свежую голову. Лежа в темноте на кровати и пытаясь уснуть, Азирафаэль не мог отделаться от мысли о том, что, если Кроули и не захочет детей, то может, и не надо? Ведь, безусловно, для него важно счастье Энтони. А Кроули в это время стоял в ванной оперевшись двумя руками в раковину, и вглядываясь в своё отражение в зеркале. Его немного жёлтоватые глаза, иногда напоминавшие змеиные, поблёскивали, а рыжая шевелюра растрепалась. Что, если он согласится? Он, разумеется, хотел, чтобы Азирафаэль был счастлив, и если для него это нечто большее, чем простое удобство и удовольствие от тихой семейной жизни, то, наверное, стоит сделать все, чтобы это случилось. Просто нужно решиться, шагнуть вперёд, и, устояв, пойти своей фирменной походкой. Единственное, что давало трещину всему этому плану — «что, если?..». Что, если он будет плохим отцом? Что, если он не будет хорошим примером для ребёнка? Что, если Азирафаэль разочаруется в нём? Что, если их нельзя будет назвать семьей? Открыв кран с холодной водой на полную, Энтони начал тереть лицо, пытаясь освежиться. Нужно заканчивать сеанс самокопаний, и возвращаться к Азирафаэлю. Он там один в спальне, ждёт его. А утром всё разрешится. А может и не утром. Потом, вспоминая этот вечер, Кроули отмечал промелькнувшую ящеркой мысль, что лучше уж никогда.