Wird alles gut

«Alles wird gut. Wird alles gut?»* «Wird alles gut», Eisheilig

      — Дин, звони 911! — скомандовал Джон, находясь на грани срыва, держа на руках маленького Сэмми, упавшего без сознания с лихорадкой.       Изменения в поведении и самочувствии Сэма первым заметил Дин. Его брат перестал играть, всё больше сидел в сторонке или жался к Дину при любом удобном случае, словно в поисках дополнительного тепла, стал меньше есть или вообще иногда отказывался от еды. А потом у него стремительно поднялась температура. Старший, конечно же, сообщил всё отцу, но тот не придал особого внимания состоянию трёхлетнего малыша, думая, что это лишь простая простуда. Только вот Дин очень сильно волновался за своего брата, не поверив отцу, что ничего страшного нет, и находился всё время рядом с Сэмом, став внимательнее присматривать за ним. Джон же просто купил пакет лекарств от простуды, что посоветовали ему в аптеке, и сказал Дину, как их нужно давать. Старший был категорически против этого, считая, что лучше обратиться к доктору, ведь Сэмми не становилось лучше, но возражать отцу он не смел, ведь ему всего семь лет. Оставалось только без вопросов исполнять приказы Джона; за три года со дня смерти мамы он уже привык к этому. Что он может сделать в семь лет? Ответ был очевиден: он ничего не мог сделать, ведь папа старше, папа взрослый и лучше знает. Наверное. Скорее всего. Иногда капля сомнения всё же проникала в его сердце. Но он всё ещё безоговорочно верил своему отцу, всё ещё смотрел на него как на героя. И это детское наивное доверие нельзя разрушить просто так. «Ведь папа же лучше знает, так?»       Скорая приехала за рекордно короткое время, и врачи оперативно доставили всех в больницу, ведь Дин наотрез отказался отпускать ручку Сэма, а Джон не мог оставить детей одних. В больнице врачи в срочном порядке отвезли малыша в операционную, оставив родных за железными дверьми, словно отрезая. Джон места себе не находил, пока врачи были с его сыном и не пускали к нему. Он вспомнил второе ноября три года назад, день, который перевернул их жизнь буквально с ног на голову. Какой-то по-настоящему животный страх рождался в груди мужчины, мешая нормально дышать, завязывался морским узлом вокруг шеи, душа его. Дин старался быть сильным, не плакать и сидеть спокойно, как и сказал ему отец. Но он не мог справиться со всем, что происходит у него внутри. Он не понимал и не мог разобраться с тем, что чувствует. Не находил для этого слов. Он словно был в самой тёмной комнате, без окон и дверей, куда не проникал ни единый лучик света. Он был в полном одиночестве, никого-никого не было рядом, и ребёнок не знал, как выбраться. Он срывающимся голосом звал на помощь, звал папу и маму, звал дядю Бобби, даже Сэмми звал, но никто не отвечал, никто его не слышал. Он был один и не знал, как можно выбраться. Каждый раз, как из дверей выходил кто-то в белом халате, сердце мальчика замирало. «А вдруг это насчёт Сэма?!». И когда очередной врач или медсестра проходили мимо, Дин на секунду выдыхал. Но в следующее мгновение безудержный страх и паника снова накрывали его с головой. Второй раз в жизни ему было до безумия страшно. Этот страх сковывал всё его тело, он не мог пошевелиться, и из-за этого Дин боялся ещё больше.       Отца спрашивать что-либо было бесполезно, Дин понимал это, ведь он бы, как и всегда, ответил, что всё будет в порядке, чтобы не волновать сына. Мальчик знал, что все взрослые так говорят, но это не всегда так бывало, однако они продолжали это повторять или в надежде не беспокоить других, или стараясь успокоить себя, стараясь поверить в это. Это оставалось пока ещё великой тайной для него. Вот только сейчас Дин чувствовал, что это далеко не так. Но что мог сделать маленький мальчик? Сейчас это так его бесило. Дин злился на отца, что тот не слушал его слова, из-за чего Сэмми попал в больницу. И назойливая мысль о том, что это он виноват, никак не хотела покидать детский разум. Он ведь должен оберегать Сэма, но на этот раз он не справился с задачей. Нужно было настоять на своём! Нужно было доставать отца, не давать ему покоя, пока тот не согласился бы с ним. Дин не хотел понимать, что сделать это было невозможно, не с Джоном Винчестером. Дин ни в чём не виноват и никогда не был. Тень сомнения во всеобъемлющей правоте отца омрачила сердце мальчика и теперь останется там надолго, теперь её не смыть даже самым сильным мылом.       Пошёл третий час, как они с отцом сидят у дверей, но новостей о Сэме всё нет. Бело-серые стены больницы не добавляли настроения никому, а наоборот, ещё больше давили, сжимались вокруг, не давая дышать. Туда-сюда сновали различные люди, пациенты и врачи, каждый по своим делам, и никто не обращал внимания на подавленных отца с сыном. В конце концов, это же больница, здесь такое состояние — обычное явление. Почему-то Дин чувствовал, что скоро Джон может сорваться, и его это пугало. Джон ненавидит неизвестность и бездействие, и когда это смешивается и сваливается на него огромным холодным снежным сугробом, он начинает злиться. Мальчик знал, что отец страшен в гневе. Ему заранее стало жаль окружающих. Ведь ещё чуть-чуть, и Джон сможет разложить это здание по кирпичикам. По крайней мере, именно это и представлялось в богатом воображении мальчика. Но вот из дверей выходит ещё один человек в белом халате с выражением озабоченности на лице и направляется прямиком к Джону. Поняв, что это касается их, Дин сразу же напрягся: «Что с Сэмом?».       — Вы Джон Винчестер?       — Да, это я. Что с моим сыном? — Джон сразу перешёл к делу в своей манере, еле сдерживая злость, и глаза его разве что молниями не сверкали.       — Здравствуйте, я доктор Уильямс — лечащий врач вашего сына. Предлагаю немного отойти, — спокойно сказав это, не обратив никакого внимания на гнев собеседника, врач взглянул на Дина. Доктор Уильямс не хотел ещё больше пугать и без того достаточно напуганного семилетнего мальчика, который смотрел на него со страхом, смешанным с надеждой. Как бы долго он не работал, как бы много ему не приходилось сообщать родным и близким пациентов плохие вести, но смотреть в зелёные глаза этого маленького мальчика было невыносимо больно. Он будто запертый в клетке зверёк, с которым ужасно обращались до этого и который вопреки всему всё ещё хранил веру в то, что не все люди плохие, что есть в мире добро и свет.       — Да, конечно, — Джон сразу понял, что имел в виду врач, и был согласен с тем, что лишний раз волновать ребёнка не стоит, но это заставило его ещё больше переживать. Ведь если бы новости были хорошими, их можно было бы сообщить и в присутствии старшего сына. А значит, вести отнюдь не положительные.       — У меня не очень хорошие новости, — подтверждая мысли Джона, начал говорить доктор, будто хотел потянуть время. Каждый раз ему тяжело сообщать такие вести, смотреть в глаза людей, видеть их отчаяние и горе, их слёзы, которые все пытаются подавить в себе. — У вашего сына острый лейкоз, или, как его по-другому называют, рак крови. Ему всего три года, но как раз в этом возрасте пик заболеваемости детским лейкозом. К сожалению, у Сэма это развивалось довольно стремительно и не было вовремя диагностировано, поэтому сейчас, кроме пересадки костного мозга, ничего сделать нельзя. Требуется донор.       Сердце Джона упало, как будто просто сорвалось с нити. По голове словно ударили чем-то тяжёлым, свалили с высоты огромную глыбу. Так и сотрясение заработать не мудрено. Вся злость улетучилась, будто её и не было. Зато на смену ей пришёл шок. Голова его была словно в тумане, а последующие слова врача он слышал как будто сквозь вату.       — Мы ищем донора в нашей базе, но необходимо проверить вас и вашего старшего сына. Кровные родственники имеют большую вероятность совпадения. Эта операция довольно опасная, но другого варианта спасти жизнь Сэма, к сожалению, нет. Если мы найдём полностью подходящего донора, то сведём риск отторжения и осложнений к минимуму.       — Хорошо-хорошо, я понял, — Джон отвечал больше на автомате, не вникая в суть; мысли его вообще находились не здесь.       — Мы запишем вас на анализы, — дождавшись кивка Джона, врач пошёл заполнять документы, посчитав, что благоразумнее будет пока оставить отца в одиночестве.       Старший Винчестер в прострации подошёл обратно к Дину, который всё это время в нетерпении сидел на лавочке и напряжённо смотрел на взрослых, и в голове у него проносились сотни мыслей и догадок, одна хуже другой. Он смотрел разные фильмы и знал, когда врач сообщал плохие новости родственникам.       — Пап, что с Сэмми? — взволнованно спросил мальчик, но его вопрос не был услышан. Джон просто сел на лавочку рядом с сыном и уставился в одну точку, полностью погруженный в себя. Но Дин не собирался сдаваться, поэтому, заметив того доктора, что разговаривал с отцом, возле стойки регистратуры, он набрался смелости и подошёл к нему.       — Доктор Уильямс, — решительно позвал взрослого Дин. Ему помогала мысль, что это всё ради его брата. — Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, что с моим братом?       Хоть Дин и был достаточно высоким для своего возраста, но всё равно ниже доктора, естественно. И чтобы посмотреть прямо в глаза врачу, ему пришлось высоко поднять голову. В свои семь лет мальчик уже прекрасно знал, что зрительный контакт с человеком всегда работает. Так папа говорил однажды, а ещё он по телевизору видел. И дядя Бобби всегда старается смотреть в глаза своему собеседнику, хоть старая кепка этому иногда и мешает.       Взглянув на мальчика и услышав вопрос, доктора Уильямс ощутил порыв соврать. Сказать, что всё будет хорошо и ничего страшного нет. Но, опустив голову и снова взглянув в эти большие зелёные глаза, наполненные решимостью, страхом, сомнением, надеждой, доктор понял, что сказать неправду было бы преступлением. Совесть просто не позволила ему солгать этому ребёнку. Он поражался такому поступку: несмотря на страх, который был очевиден, он решился подойти к незнакомому взрослому человеку (тем более в белом халате) и задать вопрос. Видимо, он очень сильно любит и дорожит своим братом. Это достойно похвалы и уважения.       — Эм… — замялся врач, вспоминая имя мальчика по документам. — Дин, верно?       — Да, сэр.       Изумление доктора возросло ещё больше. Впервые за его двадцатилетнюю практику ребёнок так к нему обратился, да и вообще употребил это слово. Доктору хотелось думать, что это просто хорошее воспитание.       — Дин, твой братик очень болен, и ему требуется серьёзная операция, — доктор Уильямс присел, чтобы быть на одном уровне с ребёнком. Он старался тщательно подбирать слова. — А для операции нужен донор.       — Ему нужно переливание крови?       Изумлению больше не было предела, когда врач увидел, с каким спокойствием был задан вопрос. Немногие дети в его возрасте вообще знают, что такое донор. «Это совершенно точно самый необычный ребёнок, которого я встречал. А встречал я их немало» — пронеслось в голове врача.       — К сожалению, все серьёзнее. Твоему брату необходима пересадка костного мозга.       Ребёнок смотрел в глаза доктора совершенно серьёзно и с полным понимаем дела. Будто ему не семь лет, а все тридцать, и за спиной у него огромный печальный опыт. «Кажется, ты слишком взрослый для своих лет» — подумал Уильямс с сожалением.       — Ты знаешь, что это такое? — решил всё же уточнить врач.       — Я слышал об этом, — выдавил из себя Дин, понимая, что ещё немного, и он не сдержится, заплачет. Его видимое спокойствие очень дорогого стоило.       — Это такое важное вещество в нашем организме, которым заполнены наши кости. Без него мы не можем долго жить. А чем заболел Сэм?       Отвечать Уильямс не хотел, но, когда вопрос был задан прямо, ему пришлось это сделать.       — Рак крови.       — Операция опасна? — про рак всё было яснее ясного даже ему.       Дин бил вопросами будто палкой: чётко и беспощадно.       — Если мы найдём подходящего донора, то практически нет. Но всегда есть риск осложнений.       — Каких?       — Организм твоего брата может отвергнуть новый костный мозг, — продолжать говорить о последствиях не хотелось.       — И он может умереть? — слышать такой вопрос, заданный невозмутимым тоном, от ребёнка было совершенно неожиданно, и доктор потерял дар речи, просто кивнув в знак согласия. Мальчик словно знаком со смертью не понаслышке. Если бы доктор только знал, как близок он был к правде.       — Кто может стать донором?       — У кого совместимость будет выше всех остальных. А лучше максимальная.       — Я могу стать донором?       Казалось, после всего произошедшего Уильямс был готов к такому вопросу. Однако он не мог в очередной раз не поразиться спокойствию и готовности, с которыми этот вопрос был задан.       — Да, можешь, — чуть ли не скрипя зубами, ответил врач. «Не время ребёнку знать о таком, не время ему быть донором! Он же всего лишь ребёнок! Что же с ним такого произошло, что его реакция на такое была совершенно не такой, какой должна быть? Почему его реакция в сотни раз спокойнее, чем у его отца? Почему мне приходится говорить ему всё это?». Сотни «почему» и ни одного «потому что».       — Какие анализы нужно сдать, чтобы подтвердить? — конечно, Дин знал, что нужно будет сдать анализы. Дядя Бобби говорил об этом, когда отец после очередной охоты попал в больницу.       — Я уже записал вас с отцом на них. Скоро вас проводят.       — Хорошо. Спасибо вам большое, — и мальчик уверенно протянул свою небольшую ладонь для рукопожатия с доктором.       Если Уильямс думал, что больше ничему не будет удивляться с этим самым необычным ребёнком, то глубоко ошибался. Этот жест мальчика добил его окончательно. Еле-еле справившись с собой и своими эмоциями, врач ответил на это рукопожатие. Впервые в жизни он пожал руку семилетнему мальчику. Неоднозначные ощущения одолели его.       — Иди к отцу, — сказал на прощание Уильямс и немного ободряюще улыбнулся.       Дин ничего не ответил и просто направился обратно. Почему-то после разговора с доктором он почувствовал облегчение, страх неизвестности отступил на задний план, он наконец нашёл выход из той тёмной комнаты. Возможно, он внутренне знал, что болезнь его братика очень серьёзная. Дин уже не раз ловил себя на том, что они с Сэмом чувствуют друг друга на подсознательном уровне. Но предательские слёзы всё равно навернулись на глаза. Ему было страшно за Сэмми, будто каждая минута была на счету, и, если сейчас ничего не сделать, потом будет поздно. Ему необходимо было что-то делать, как-то действовать, чтобы помочь своему братишке. Понимание, что уже что-то начинают делать, просто это незаметно, пришло чуть позже. Он ведь не один хочет помочь Сэмми; тот доктор, хороший доктор, тоже хочет помочь его брату, Дин уверен в этом.       Под конец разговора Дина с врачом Джон уже очнулся.       — Не нужно было тебе говорить с доктором, — беззлобно — скорее устало — заметил Джон, как только старший сын сел возле него на скамейку. — Что он тебе сказал?       — Правду, — спокойно ответил Дин. Сейчас мальчик не боялся гнева отца, словно он сам стал увереннее, ведь в конце концов его брат был ему важнее. Он не мог сидеть в безызвестности и знал, что был прав.       «Почему он так спокойно реагирует? Что же я с ним сделал? Как до такого дошло?» — самобичевание Джона накрыло его с новой силой. Но сейчас не время предаваться ему.       — Пап, — всё же успокоившись окончательно, тихо позвал Дин через некоторое время, положив голову на плечо, что обычно ему было несвойственно. Старший сын не любил тактильных контактов с кем-либо, и только Сэму это было позволено в любой момент. — Где здесь можно поесть?       — Ты проголодался?       — Да, — ещё тише ответил Дин и опустил голову, будто чувствуя вину за это.       — Да, ты прав, Дин. Нам нужно перекусить, — согласился с ним Джон, чувствуя, что он сам тоже голодный. Они не ели с прошлого вечера, а сейчас уже время близится к обеду. Слишком много было переживаний, поэтому на голод даже не обращали внимания. Сейчас же он вновь заявил о себе характерным звуком, который, впрочем, никто не услышал.       Джон встал и взял сына за руку, направляясь по указателю в буфет. Там что-то можно будет найти, чтобы не идти в магазин и не покидать сыновей в больнице. Благо, буфет всё ещё работал и добродушная буфетчица, заметив такого худого мальчика, не смогла удержаться и накормила «от души» его и отца практически за «спасибо», потому что взять с почти убитых горем людей деньги совесть ей не позволила. А в том, что это было именно так, она была уверена на все сто. За годы работы она научилась определять состояние людей, лишь взглянув на них, да и в таком месте счастливые люди редко бывают. Когда больные выздоравливают и их выписывают, мало кто станет бежать в больничный буфет. Никому и в голову не приходит задерживаться в этом месте чуть дольше, даже на секунду.       Джону было неудобно перед такой доброй женщиной: будто нахлебники, которые пришли, всё поели и ушли, даже не убрав за собой. Хотя они убрали и даже помогли буфетчице убрать другие столы, но чувство было совершенно другое. А Дину было в радость помочь убрать столы, чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей и отблагодарить эту добрую тётю, которая так вкусно готовит. Как выяснилось, её звали Сарой, и они практически сразу нашли общий язык, хоть мальчик и не был особо разговорчив, тем более с незнакомцами.       Видимо, какая-то часть в Дине всё ещё остаётся ребёнком и свято верит, что добра в этом мире больше, как и просто хороших и щедрых людей, которые могут помочь без всякой корыстной цели, только потому, что хотят увидеть улыбку на лице другого, и этого им будет достаточно. Он всё ещё помнит, что сказала ему мама: «Ангелы присматривают за тобой». Как жаль, что его отец в это не верит, ведь практически каждый день он сталкивается с совершенно противоположным. Дин знал, с чем приходится иметь дело папе после того дня. Того самого, когда он вынес маленький свёрток с самым драгоценным внутри. Того самого, когда мамы не стало.       И будь Дин проклят, если допустит, чтобы эта же озлобленность случилось с Сэмми.