***
Помещение для персонала — окрашенные в зеленый стены, как в свежем подъезде, наполовину с побелкой по верхней части. Свет здесь — от энергосберегающей лампочки, а значит, сломаешь нахрен глаза, пока проверишь все соответствия по накладной, но Чимин уже разобрался с шестью листами из девяти, значит, через час сможет уйти на обед. — У нас коробка с браком в каком стеллаже? — громыхая поломанной дверью, спрашивает возникнувший на пороге Хосок. Коморка наполняется гулом торгового зала, Чимин, прикусив колпачок синей ручки, пальцем тычет в сторону стеллажа. Отчеты мелькают перед глазами битые три часа, а надо бы позвонить Чонину и спросить, заходил ли он в магазин. — Ох, спасибо, приятель, — Хосок протискивается внутрь, не задев ни одной коробки, со скрипом открывает железные дверцы, прежде проковырявшись в замочной скважине ключом, и после начинает шелестеть кучей аксессуаров, списанных на брак, при этом удерживает коробку на одном колене. Равновесием там и не пахнет, и Чимин возвращается к листам. Таблицы, мелкий шрифт, свет в половину силы. Позвони Чонину, спроси… что ты хотел спросить? — Ты выпить с нами пойдешь? К Джонни? — Хосок интересуется затылком. — На прошлой неделе он вернулся в город. Помнится, ты как-то был заинтересован. — Джонни — это который сидел? — без энтузиазма уточняет Чимин, не реагируя на все то, что следует после вопроса. — Который сидел за убийство. — Да, причем которое он не совершал. — Но выглядит так, будто он готов его вот-вот совершить. — Так ты идешь? Нужно будет освободить вечер пятницы, думает Чимин. Может, позвонить маме, попросить ее об одолжении? Она точно не откажет. Периодически он оставляет время для себя, стараясь забыть свою настоящую жизнь, иногда получается. Иногда — нет. Совесть услужливо молчит. Но что насчет Чонина? — Что там, этот напыщенный индюк уже ушел? — спрашивает Чимин, переводя тему, и, перепроверив списки, ставит напротив очередного артикула «галочку». — Все еще светит слабоумием и великолепной лысиной, — голос Хосока звучит не то приглушенно, не то с каким-то эхом, которое выходит из-за железного шкафа. — Полчаса объяснял ему, что никакого возврата не будет, что нужно сдавать его кирпич на экспертизу. Так нет же — уперся и стоит названивает во всемирные службы поддержки. — Подсунь ему телефон Намджуна, — Чимин, не отвлекаясь, ставит очередную «галочку». — Хотя в прошлый раз он не был особо счастлив. — Намджун вообще ненавидит, когда мы издеваемся над его клиентами. Не думаю, что в этот раз он не настучит нам по головам. Да где же это гребаное стекло… — Он не по головам стучит, а по коленкам. — Твою ж, — Хосок разражается смехом, потому едва не роняет коробку на пол. Чимин не сдерживает ухмылки. — Из-за этих вечно спешащих идиотов я рискую поломать не только свою психику, но всю подсобку. — И отношения с начальством. — И отношения как таковые… О, вот и оно, нашел. Хосок ставит коробку на место. Со скрипом захлопывает шкаф. Два раза проворачивает ключ в замочной скважине и кладет его наверх. — Ты тут как? Долго еще? — У меня в глазах будто бы вся пыль мира. — Надо попросить настольную лампу у босса. — Попроси сначала стол. Хосок уходит. В подсобке снова становится тихо. Слышна бесперебойная намотка счетчиков. Чимин устало трет глаза. Кажется, он что-то хотел сделать.***
Чимин пребывает в ужасном настроении, когда хлопает входная дверь. Его придавливает усталость, тут же поднимает обязанность, но мотивация падает и раз за разом оставляет после себя тупое онемение. Он закрывает глаза и на короткий миг погружается в черное, из которого доносятся лишь торопливые шаги, скрипит половица у самого подножия лестницы, с запозданием хлопает входная дверь, дважды за половину минуты, а затем шаги неумолимо отдаляются наверх. У него неплохо получалось быть дядей, но он совершенно не представляет, как быть отцом. Чонину было десять, когда его родители вылетели за обочину, и уже целый год тянется эта новая жизнь, за которой Чимин не успевает. Чимину двадцать три, у него есть работа, большой светлый дом по наследству, зеленый участок, хорошие друзья, отзывчивые коллеги и осиротевший племянник, у которого совершенно нет тормозов. Как, черт возьми, и на машине его родителей. Они не могут постоянно думать об этом. Но думают. Не могут постоянно возвращаться в тот день, но… — Чонин, — Чимин поднимается с дивана и устало подходит к лестнице, повышая голос, чтобы его услышали: — Чонин! Разве у тебя нет сегодня дополнительных по астрономии? В ответ — голоса с улицы, потуги соседского пикапа завестись (которую неделю), и ничего по делу. Чимин опускает глаза и трет переносицу. Как будто песок внутри, ни моргнуть, ни зажмуриться. Обещает сам себе, что обязательно купит капли, и выдыхает, как вдруг замечает детские ноги перед собой. — Я отпросился с дополнительных, — Чонин спускается по лестнице, в его руке потертый скейтборд, и Чимин, хоть убейся, не помнит, чтобы видел его ранее. — Откуда у тебя скейт? — он идет следом, подозревая, что эта история не прозвучит правдоподобно. — Друзья одолжили, — Чонин ставит доску на пол. — Что ты так смотришь на меня? Да в порядке я. Кому вообще нужна эта астрономия? Чимин вздыхает в который раз за эти минуты, пальцами заправляет волосы назад и принимает решение. — Ты кататься-то умеешь, гонщик? Чонин тушуется под его взглядом, но дерзости в собственном не сбавляет. — Умею, — слишком резко и самонадеянно. — Я вообще отлично катаюсь. И телефон у меня с собой и заряжен, да, и да, я поел в школе. Чимин не успевает даже ответить, как дверь хлопает снова. Он провожает его взглядом в окно, не подходя слишком близко, и ему становится страшно от того, как воровато Чонин оглядывается по сторонам, а потом срывается на бег. Не побежит же он за ним, чтобы посадить под домашний арест за пропуск какой-то там астрологии, которая и правда вряд ли кому пригодится? И закрывает окно.***
Джонни — вычурная масса в старой куртке с заклепками, в каких ходили лет двадцать назад, в поношенных серых кроссах, ростом выше среднего и диапазоном мышления где-то на пятерку по десятибалльной. У него одноэтажный дом на другом конце города, громкая музыка, куча знакомых, в числе которых оказывается Хосок. Теперь еще и Чимин. — Ты на телку похож, — первое, что говорит Джонни Чимину, возвышаясь над его головой на добрые сантиметров двадцать. — Да ладно, не смотри так на меня, я пошутил! Просто прикольно, ты что-то вроде… земляничного пунша. И Джонни трогает его волосы. Становится смешно. Смеются большой компанией, как и над другими шутками Джонни. Чимин смеется вместе с остальными, пока жестяные банки из-под пива остаются напоминаниями по всем углам. Смешного, на самом деле, мало. Чимин уходит в уборную, закрывает дверь, отрезая себя от гула голосов, и смотрится в зеркало. Розовый цвет все еще держится на его волосах, и Чимин каждый раз обещает себе избавиться от него, особенно после осуждающего взгляда Чонина. Но что-то удерживает, какой-то личный каприз, собственный интерес, желание сделать наперекор, как будто бы именно Чимин — пострадавший в трагедии и оставшийся без присмотра. И теперь ведет себя, как десятилетний пацан. Минута, две. Он умывается холодной водой, подступившая тошнота даже отступает на задний план, а значит — можно веселиться в очень классной компании с очень смешными шутками. Наверное, Чимин упустил какие-то важные изменения за последний год, в себе или в жизни в целом, но отчего-то ему хочется просто-напросто уехать домой. Он обещал не звонить маме и не спрашивать, как там Чонин, а побыть с друзьями (да, с друзьями) полноценный вечер, показать Чонину, что он — не озабоченная мамаша с многочисленными комплексами, а все еще его дядя, который носит дорогую одежду и питается всякой херней. Чихен вообще смеялся над ним, по-доброму, и говорил, что его гейство доносится сквозь стены. Чонин тогда еще спросил, что такое гейство? И Чимин долго и не взаправду ругался с Чихеном, не озвучивая его жене, как они оба только что прокололись. Их в доме-то немного — человек пятнадцать, но шум ото всех поднимается такой, как будто их набилась целая тусовка из американских фильмов про школу и вечеринки у бассейна. — Ты, вроде бы, Чимин? На кухне открыто окно, на столе — куча жестянок, часть из которых уже пуста. Какой-то идиот не потушил сигарету в пепельнице, и из-за этого вся кухня стоит в кумаре. И вся идиллия крутости рабочего класса завершается легким: — Привет. Чимин видит этого чувака впервые. Щурится немного, линзы щиплются. — Привет, — не спешит уходить, но и оставаться-то не особо хочется. Вообще-то он планировал уехать домой, потому что его привычные выходные отличаются программой и лицами на ней. Видимо, придется расстроить Хосока. Или соврать. Да, соврать, в принципе, будет гуманнее. Чувак молчит и как-то слишком пялится. Чимин догадывается, что, в общем-то, он угашен ровно настолько же, насколько Чимин чувствует желание свалить, но из-за усталости не ругается с ним. Что это вообще за чучело? Младший брат Джонни? Приспешник Джонни? Очеловеченная копия Джонни? Джонни — это вообще его настоящее имя? — Нет, — отвечает чувак. — Так его прозвали из-за какой-то очень крутой истории. Честно, я не в теме. Да и не думаю, что она правда крутая и интересная. Я, кстати, Чонгук. — Я вслух спросил? — Чимин морщится, смотрит на то, как чувак опирается на столешницу одной рукой, а его светлая серая футболка у подола облита, наверное, пивом. Или просто водой. Черт его разберешь. — Да, вслух. И снова — пялится. Кажется, до Чимина начинает доходить. Не то, чтобы он был мастером по считыванию намеков, но сейчас ему кажется, что он все знает, что там у этого чувака Чонгука на уме. Невообразимо, Хосок, видимо, размолол всем, что он не встречается с девчонками. Сначала сомнительные «комплименты» от Джонни, теперь его приспешник буквально без слов намекает побыть вдвоем. — Ты что-то еще хотел? Тот кивает: — Да, можно мне твой номер? — Ты педик? — прямо спрашивает Чимин и достает свой мобильник. В телефоне прогружается приложение с такси, но геолокация как-то неумолимо долго соображает. — Подкатываешь ты так себе. — Разве я сделал что-то не так? — тон голоса чувака Чонгука преломляется. Чимин поднимает на него глаза и встречается с темными глазами под хмурым разлетом бровей. Джонни, конечно, строит из себя дохрена крутого, но этот его приспешник… Чимин задерживается взглядом на его губах, что не ускользает от чужого внимания, потому как тот облизывает их, и Чимину становится немного не по себе. Он опускает голову. — Мне не интересно. — А номер? — Семьсот одиннадцать, ноль два. Потом Чимин замолкает. Он вдруг замечает открытое поле ввода нового номера на экране мобильника Чонгука, переводит взгляд на его лицо и встречается с непониманием, ожиданием и какой-то еще хренью, интерпретировать которую тяжело. «711 02…» Чимин даже чувствует себя паршиво, когда приходится объяснить: — Такси, — и машет открытым приложением перед чужим носом. — Номер моей машины.***
Чонин смотрит телевизор уже третий час. Его сериал закончился минут сорок назад, а у него завтра ответственный день — звонила классная, просила прийти подготовленным. Чимин протягивает ему бургер, который взял по пути домой, и говорит: — У тебя завтра контрольная по биологии. Ты же помнишь? Чонин косит на него глаза, но не отвечает. На экране какой-то малоизвестный фильм, но Чимин его, кажется, видел. — Твоя учительница сказала, что у тебя отстойная успеваемость. Просила, чтобы ты подготовился получше. Знаешь, твои оценки все хуже. Боюсь, как бы ты не оказался в худших списках. — Она всем так говорит, — на этот раз Чонин не смотрит на него. — С чем бургер? Здесь есть бекон? — Есть, — он садится рядом. — И если она всем говорит, чтобы они готовились лучше, то это тем более показатель того, чтобы ты поднялся с дивана и сел за уроки. Чонин, я серьезно. Ты рискуешь не закончить среднюю школу, потому что пропускаешь самые азы. Задумайся о будущем. — А может быть такое, что я уже решил, что хочу делать? — И что же? — Хочу убивать людей, чтобы за деньги. На экране автомобильная погоня, перестрелка, шумные спецэффекты так кстати (или нет). На журнальном столике загорается телефон новым сообщением. Чимин переспрашивает: — Повтори? — Убивать людей, дядя, — повторяет Чонин, как для слабоумного, и причем с таким видом, будто бы совершенно точно знает, о чем говорит. — Для этого точно не нужна школа. Чимин бы поспорил. Но его племянник только что на полном серьезе сказал какую-то полную хрень, черт возьми. — Эй, какого! — Чонин вскакивает с дивана, потому что Чимин выключает телек, и в комнате становится неуютно тихо. — Я вообще-то смотрел фильм! — Подумай еще раз над тем, что ты сказал, — Чимин вынимает из пульта батарейки и для надежности выдергивает телевизор из сети. Он сам себе кажется каким-то мелочным, особенно под строгим взглядом Чихена, который навсегда остался в глазах собственного сына. — Быстро пошел в комнату учить биологию. Иначе ты всю следующую неделю будешь под домашним арестом! И я еще не уверен, что только одну! Чонин ожидаемо психует и показательно сбрасывает подушку с дивана. На столике вновь мигает телефон. Чонин топает вверх по лестнице и с грохотом закрывает дверь своей комнаты. Придется снова поправлять фоторамку на стене. Вибрация повторяется снова, и Чимин психует. Он, не зная, что делать, открывает переписку, совершенно новую, и весь рукописный монолог оказывается принадлежащим Чонгуку. Чимин не успевает прочитать сообщения, как экран загорается черным с двумя кнопками выбора. Зеленой и красной. — Откуда у тебя мой номер? — Чимин злится и прислушивается к шороху наверху, но от Чонина — ни звука. — Хосок оказался куда сговорчивее, — голос Чонгука прерывается уличным шумом. Чимин не намерен ломать уши и прислушиваться. — У нас с тобой был разговор еще неделю назад, я уже сказал тебе, что мне не интересно. Ты не понимаешь слов? — Начнем с того, что тогда реально было тупое место и не подходящее время. Выпьешь со мной кофе? — Чонгук, — Чимин устало выдыхает, поднимает с пола подушку и кладет ее обратно на диван. Опускается на него следом и откидывается на спинку. — Мне не до свиданий с тобой. У меня совершенно нет на это времени. К тому же я не встречаюсь с парнями типа Джонни. На том конце зажевано трещит улица и, судя по звуку, хлюпают поломанные наушники, из-за которых приходится жмуриться. Чонгук отвечает не сразу: — Ты же вроде работаешь посменно? Хосок бы точно был любимым пленным в тылу врага — выдавать всю инфу, не сортируя на «можно» и «нельзя», по его части. Черт возьми. — Я, кстати, не типа Джонни, — продолжает Чонгук. — Твой земляничный пунш на голове мне очень понравился. И если ты говоришь, что тебе некогда, потому что ты обременен домашними делами, то я готов тебе с ними помочь. Тогда ты пойдешь со мной выпить кофе? Чимин соображает, рассказал ли Хосок ему про Чонина. Или о каких домашних делах он ведет речь? Не зная точного ответа, Чимин все же решает увести разговор в частичную выдумку: — В гараже заели ворота, они перестали складываться и беспрепятственно выезжать наверх. На кухне протекает труба, а вызов мастера вечно совпадает с днями, когда я на работе. Чимин смотрит на выключенный телевизор. — У меня сломан телек, купить новый я не хочу — этот довольно-таки неплохой, а отдавать его в ремонт совершенно некогда, — теперь уже откровенно врет. — А ты говоришь о свидании. Чонгук молчит. Чимин снова слушает улицу. Слышит даже сигнал машин и голоса прохожих. — Я могу со всем этим помочь, — наконец, отвечает Чонгук. — И причем абсолютно бесплатно. А еще за свой счет напоить тебя кофе. Чимин, серьезно, не сходи с ума, дай мне шанс познакомиться с тобой. Чимин бы совершенно точно ответил нет. Но Чимин, который злится, который растерян и не знает, что делать с Чонином, называет чуваку Чонгуку свой адрес и первый сбрасывает звонок.***
Когда на пороге появляется Чонгук, Чимин кидает взгляд за его спину и видит черный глянцевый байк. И стонет: — Господи, — он не может поверить в происходящее. — Нет, ты не типа Джонни. Чонгук, видимо, не понимает, о чем речь, и выглядит растеряно. Чимин нехотя пропускает его в дом, закрывает дверь и стоит еще некоторое время здесь, не понимая, что делает. И зачем в его с Чонином доме находится еще один парень. — Здесь миленько, — между тем говорит Чонгук, снимая с себя толстовку. — Ты живешь один или с родителями? Все, на чем Чимин акцентирует внимание — это немыслимо тупая татуировка на чужих костяшках. Разве она была раньше? Не то, чтобы она кидается в глаза, но выглядит убого. В его гостиной парень, который дружит с сидевшим Джонни, катается на байке, у которого татушка, словно чернила со школьной парты, и у которого волосы отросли до отметки, когда пора бы уже задуматься об этом, и Чимин деревенеет. Чонгук зависает вместе с ним. — Да, здесь миленько, — Чимин выдыхает и никак не комментирует своевольничество Чонгука, который кидает рюкзак на пол у дивана, где они вчера ругались с Чонином, а на сам диван кидает кофту. — Знакомься — моя сломанная раковина. — Труба? — неуверенно поправляет Чонгук. — Ну, труба. Какая разница. Чонгук на самом деле становится на колени, открывает дверцы под раковиной, отставляет в сторону старые миски и лезет к трубам. Чимин только теперь ощущает какую-то тупую совесть, но старается заткнуть ее противный голос, чтобы не мешала. — Оставлю вас наедине, — Чимин вздыхает. — Если что — я здесь, просто собираюсь приготовить что-нибудь на обед. — Ты умеешь готовить? — голос Чонгука звучит с эхом из-за деревянных стенок. — Нет, — честно говорит Чимин и, открыв в телефоне рецепт, принимается доставать необходимое из шкафов и холодильника. — Я худший повар на этой улице. Поэтому, как правило, беру еду на вынос. — Еда на вынос — это дорого. — Зато вкусно. Уже через двадцать минут Чимин устает возиться с приготовлениями, а Чонгук, который периодически поднимается, то включить воду, то покопаться в своем рюкзаке с инструментами, тоже замолкает. Неловкая тишина. Чимин, безнаказанно кидающий взгляды в сторону мойки, постоянно задерживается взглядом на чужой спине, на чужих бедрах, а когда Чонгук вылезает оттуда, то он позволяет себе посмотреть и на его руки, на лицо. Если тот не видит, конечно же. В голове всплывают цветные картинки с воспоминаниями школьных дней, когда было модным носить кожаные куртки, огромные и устрашающие берцы, ездить на байках, отрываться на вечеринках и заниматься быстрым сексом не у себя дома. Чимин тогда впервые влюбился, впервые поцеловался с парнем, впервые прокатился на байке и не впервые соврал Чихену, что остается на ночь у Хосока. Когда на самом деле познавал на собственной шкуре секс с мужчиной. Чонгук будто бы вылез из его прошлого, напоминанием беззаботного времени, красной нитью, что никогда не порвет связь Чимина с тем миром, к которому всегда желал принадлежать. Миру, где для него есть любовь, где мальчики, которые нравятся, влюблены в тебя в ответ, в мир, где опасность безопасна, где секс действительно приятный, как в порно или книгах, а не то, что всегда с ним было. Чонгук — это островок мира Джонни. Чонгук — это кусочек из прошлого. Чимину будто бы снова восемнадцать. Он может написать Чихену и снова соврать. Через полчаса Чонгук сообщает, что труба больше не протекает. Еще через час он демонстрирует Чимину его гараж с исправными воротами. И, когда наступает время телевизора, Чимин решает признаться, что он рабочий. Чонгук, стоя у широкой плазмы, рассматривает его, потом кивает. — Это хорошая новость. Честно, с телеками я… — договорить он не успевает, потому что хлопает входная дверь. Чимин даже вздрагивает от неожиданности. Время-то сколько?.. Чонин разувается и сверлит взглядом Чонгука. Чимин неизменно интересуется: — Ты прогулял дополнительные? — Зачем мне дополнительные вообще? — кроссовок отказывается сниматься, и Чонин пыхтит сильнее, стараясь от него избавиться. — У тебя гости? Это его байк у нас на дворе? — Ты прогулял дополнительную биологию, по которой у тебя была сегодня контрольная. Действительно, зачем тебе ее посещать, ты ведь написал ее на отлично? Чонин хмыкает: — Этот парень тоже гей? Папа говорил маме, что ты гей. Чимин глотает язык, вспыхивая от стыда. Он даже не хочет видеть лицо Чонгука, лучше бы сразу провалиться сквозь землю. Прямиком в котел и не беспокоиться о чужом мнении. Чонин не дожидается ответа, важно и гордо поднимается по лестнице, громко топая, но не бегом, а нормальным шагом, что бывает крайне редко. Когда хлопает его дверь наверху, Чимин кусает губу. Чонгук молчит, и Чимин даже не знает, здесь ли он. Поворачивается. Чонгук что-то делает у приставки телевизора, полностью погруженный в работу, что на мгновение Чимин готов поверить, будто бы он и правда сломан. На лице Чонгука — крайнее удивление и страница не найдена. Сломан не телевизор, нет. Чимин чувствует потребность объясниться. — Хосок не… — он прощупывает начало, чтобы Чонгук его понял и продолжил за него, но тот лишь прекращает возню и поднимает на Чимина свои черные глаза. — Хосок не говорил, что я живу не один? Чонгук качает головой, и Чимин понимает, что Хосок — отвратительный сводник. Всем было бы лучше, если бы тот же Чонгук (который и неинтересен, конечно же) сначала узнал бы про опекунство. Чимин выдыхает. Он чувствует себя раздавлено и печально. Во-первых, потому что Чонин нагрубил ему, а ответа на это даже не нашлось. Слабоволие или какая-то другая дрянь... Это всегда дается ему с трудом. Во-вторых, Чимин почему-то расстроен этим выражением лица Чонгука. — Это мой племянник, — наконец, решается Чимин. — Я взял над ним опеку год назад, когда его родители погибли. Чонгук, серьезный, кивает, и Чимин физически ощущает его неловкость. Надутое самодовольство перестает гореть и пытаться взять Чимина борьбой, Чонгук вообще кажется резко сбитым с толку и опущенным с небес на землю. Конечно же. Еще бы. — Вот, — закончив и без того не пылкое объяснение, подытоживает Чимин. — Не могу ничего с ним поделать. Такая вот история. — А он языкастый, — наконец, говорит Чонгук. — Всегда был таким? — Чаще всего то были шутки. Я не особо-то имею в его глазах авторитет, не могу быть ни отцом, ни матерью. Дядей быть... получалось… Слушай, извини, что так вышло, по-хорошему, не стоило тебе быть при всем этом спектакле. — Хосок ничего такого не сказал о тебе. Чимин не должен, а чувствует, как горят уши. Не от смущения, а от разочарования. Чонин — это огромная ответственность. Это ребенок. Это ребенок его родного брата. Чимин в отношения и без того не особо-то умел, а с ребенком — подавно. И дело даже не в Чонгуке, нет, Чимин ведь даже не хотел с ним иметь ничего общего. — Слушай, спасибо за… трубу и гараж. Неоценимая помощь, правда. — Да пустяк, — Чонгук натянуто улыбается и начинает собираться. — Я там покрутил антенну, у меня так батя делает, научил вот. Каналов должен больше поймать. Об этой фишке мало кто знает, а в инструкции этого не пишут. Чимин кивает и улыбается тоже, благодарит еще раз, чувствуя невообразимый стыд, и, когда закрывает за ним дверь, поджимает губы и жмурится. Реальность, где Чимину уже не восемнадцать, где он не флиртует с симпатичными парнями, где не теряет голову и где не может написать Чихену, потому что он мертв, отзывается звуком рычащего мотора. И гудит еще долгое время после, даже когда он ложится спать.