Бульварный роман

Она просыпается так же тяжело, как засыпает. Голова налита свинцом, во рту горький привкус. Она ни жива, ни мертва. Она больше не способна мыслить, боль отобрала эту возможность. Боль преследует её везде, она навязчива, к ней невозможно привыкнуть, она слишком сильна. За окном гремит гром, дождь стучит о крыши Лондона, и в этом стуке она слышит похоронный марш. Её мутит, ей плохо, она еле может пошевелиться. Шорох. Ещё шорохи. Кто-то ещё здесь есть. Оно внизу, под кроватью. Она свешивается вниз, и всматривается в подкроватную тьму. Тьма тоже разглядывает её. На этот раз тьма приняла обличье этого существа. Оно в дальнем углу, оно громко дышит. Кажется, даже рыдает. Оно знает, что Элизабет слышит его. Оно смотрит на него в упор из своего угла. Она не хочет видеть его лица. Она знает, кто оно. Но не хочет лишний раз в этом убедиться. Как по заказу, за окном напротив кровати блеснула молния. Свет от неё озарил его лицо. Оно сидит, поджав колени. Его шея сломана в неестественном изгибе. Его зубы длинны и остры, они торчат изо рта. Его глаза черны, в них нет белков. Из его глаз струится такая же черная густая жидкость, должно быть, слёзы. На нём некогда красивое платье, ныне, оно в этой чёрной жидкости. В груди дыра. Рана, и судя по всему, она гниёт. Оно плачет навзрыд. Самое страшное в том, что его черты лица до боли знакомы. Ронни. Это она. — Лиззи… Помоги мне… — едва шепчет оно её голосом. Элизабет падает назад, на пол, но почему-то не ударяется, а летит долгое время, в бездну. Она приземляется удивительно мягко, её будто опускают на землю, обхватив за талию, и кружат в танце. Она видит перед собой Сильвера. Для них играет тихая мелодия из шкатулки. Внезапно, её пронзает резкая боль: она танцует босыми ногами по разбитому стеклу. За ней идёт кровавый след. Она кричит, но её крик эхом отражается в огромном зале. Её никто не слышит. Она закрывает глаза, и открыв, видит уже другую картину. Кладбище. Веронику несут в гробу, к вырытой могиле. Кроме Элизабет никто не пришёл. Она кричит, она просит остановиться. Она не хочет увидеть, как её Ронни навсегда зароют под землю. Но на неё никто не обращает внимание. Под её ногами проваливается земля, и вот, она сама лежит в могиле. Горсти земли летят на неё. Она снова на земле, она снова видит перед собой её труп. Вероника бледна, в её груди рана. Её губы не двигаются, но она напевает: «Месяц над нашею крышею светит, Вечер стоит у двора.» Из её глаз, из её рта, из раны прорастают цветы. Алые маки. «Маленьким птичкам и маленьким детям Спать наступила пора.» Они растут быстро, они оплетают её тело. «Завтра проснёшься и ясное солнце Снова взойдёт над тобой» К концу песни она полностью становится цветами. Они везде. Её больше нет. Цветы оплетают и Элизабет. Она пытается сопротивляться, но вскоре тоже оказывается в цветочном коконе. Цветы исчезают, теперь перед ней стоят Сильвер и Вероника. Они приветливо улыбаются, они рады её видеть. Но что-то не так. Снова гремит гром, снова сверкает молния, и из их ран начинает литься багряная кровь. Их лица перекашивают улыбки, которыми маньяк улыбается своей жертве, истощенной и измученной жертве. Кровь заливает всё, она тонет в ней. Она задыхается, она пытается выплыть, но её всё больше тянет вниз. Она в последний раз вдыхает, и навсегда погружается в море крови. Элизабет Кэррауэй просыпается в своей постели в холодном поту. Выпив стакан воды, она берёт в руки банку со снотворным, всегда стоящим на прикроватной тумбочке, и долго её рассматривает.