Пятнадцатый отряд

       Сельвигг смотрит на свою подчинённую, которая плотно сжала свои красивые губы, прямо в упор ещё секунд десять. Тёмно-синие широкие глаза не отражают ничего. Ни удивления, ни озабоченности, ни вопроса, ни тревоги, ни интереса. Одно такое большое ничего с лёгким оттенком усталости или скуки. Определить конкретней мне не удаётся, капитан моргает и что-то слишком тихо и неразборчиво говорит Астон, одновременно делая свободной рукой приглашающий жест в сторону. Очевидно слова предназначаются только ученице, поскольку не могу разобрать ни одного. Впрочем, я и так не смог бы ничего расслышать. Меня словно обухом топора ударили по затылку. В голове ещё неприятным, непрекращающимся звоном разливается понимание. Оно повисло на одной ноте и явно не спешит уходить. А я настолько поражён, что не могу что-то с этим сделать. Стою, не двигаясь, тупо провожая взглядом удаляющихся капитана и Астон. Правда, вскоре зрение начинает «уплывать», и вот я уже смотрю просто в никуда. На пару минут я перестаю ощущать руки, а затем и всё тело. Во всём этом остаётся лишь один, последний вопрос, вызывающий целую бурю отчаяния и проклятой неуверенности. Я… должен поступить так же? Должен? Это же исправит сделанные ошибки? Точно, иногда правильно вовремя отступить, пока не поздно. Иногда нужно своевременно признавать свою неправоту. Но я… не готов к этому, я больше не уверен в своих действиях. Сделал ли я что-то действительно неправильное, чтобы исправлять всё именно таким образом? Радикальным и бесповоротным. Ведь если отчислиться, то обратно можно и не попасть. Уйти из пятнадцатого отряда сейчас означает уйти и из Делрегайта. Это будет отражено в резюме и повторный вступительный экзамен будет гораздо сложнее первого, а я даже промежуточные не смог сдать. Что меня ждёт при таком раскладе? Если мне смогут найти учителя за дополнительную оплату, будет ли он лучше обучения здесь? Может, родители правда так считают. А может так оно и есть на самом деле. В конце концов я и сам не уверен в том, что все эти странные тренировки правда помогут мне по существу. Ничего толкового пока они не принесли, кроме истощения и непонятных загадок. Но эти тайны не помогут мне в моём деле, я забыл про это. Словно бы забыл, зачем я вообще здесь. Какие цели преследую и к чему стремлюсь. К чему я должен идти. Нужно позаботиться о своём будущем, родители рассчитывают на меня. А я словно огородился от факта прежде всего своей вины. Ведь именно я не сумел сдать экзамен. Именно я фактически сбежал от разбора полётов со своими родителями, которые хотели бы мне помочь.       Виновник во всех в моих бедах один — я, и мне должно понести ответственность. Не убегать от неё, как я, оказывается, делал всё это время, а взглянуть правде в глаза. Какой бы неприятной она не была. Это один из тех моментов, что определяют мою дальнейшую жизнь. Ни вчера, ни завтра, сейчас, моё решение сейчас. И похоже, правда в том, что нахождение здесь ничем не лучше частных уроков и самообразования. Так считают родители, и всё, что я вижу, по факту это подтверждает. Тогда не разумнее ли довериться старшим? Ведь они знают больше меня, наверняка знают, что правильней в этой ситуации. И разве в своём письме они чётко не обозначили свои желания? Разве они не совпадают со словами Астон об отчислении? Да, пожалуй да. Тут в животе что-то неприятно скрутило, а дышать стало настолько трудно, что каждый вдох не удаётся завершить до конца. Я смаргиваю это наваждение, сотканное из размышлений, пытаясь вернуться в реальность и взять себя в руки. Ощущаю себя почему-то заторможенным, а голова стала вообще как гудящий, надутый шар. Но кое-как получается сфокусировать взгляд на происходящем вокруг, а не в сознании. Невысокая Сельвигг встороне, ближе к частоколу, что-то обсуждает с ученицей. Капитан по-прежнему держит одной рукой ворох удочек на плече и по-прежнему спокойна, а вот девушка явно нет. Она выше Орголиссо сантиметров на семь, поэтому её фигура с понуро опущенной головой рядом с капитаном выглядит откровенно нелепой. Руки опущены, плечи подрагивают, иногда она дёргано кивает. Очевидно, девушка плачет, поскольку совсем не поднимает взгляда от земли, а распущенные, мягкие каштановые волосы словно нарочно скрывают выражение овального лица. Но вот Сельвигг закрывает свои усталые глаза и что-то говорит, чуть склонив голову вперёд. Астон поднимает предплечье и рукавом светло-бежевой рубашки утирает лицо. Когда она на мгновение поворачивается в мою сторону, вижу в её серо-розовых глазах ещё стоящие слёзы. Впрочем, на неё смотрю не только я, но и все остальные ученики, потрясённые, а может и вдохновлённые её решением. Я не знаю, что думают остальные. Девушка почти что пробегает мимо нас, не позволяя кому-либо с ней заговорить, взлетает на ступеньки жилого сруба, в котором обитала меньше двух недель, и скрывается в нём. — Тэсс! Малоун! — недовольно рявкает капитан, вяло ища своих офицеров взором.        Она всё стоит на месте, поворачивая лишь голову и шею. Теперь Орголиссо выглядит чуть иначе, ещё более измотанной и немного раздражённой. На её призыв из барака сначала появляется Тэсс, на ходу затягивающая в невысокий хвост свои белые волосы, а затем и неторопливый Малоун.        Рослый и сильный, он выделяется на фоне двух девушек горой, хотя обе вроде как достаточно спортивного телосложения. Он встаёт перед капитаном, засунув руки в карманы серой, запылённой куртки. Тэсс же, покончив с нехитрой причёской, становится рядом и с готовностью смотрит на своё начальство. — Тэсс, — серьёзно обратилась Сельвигг к девушке, — займись документами об отчислении Астон Трагвиен, в двух экземплярах, а также свяжись с восьмым отрядом. Раз они в этом году занимаются учётом личного состава, то это их заботы, а не наши. Иди. — Так точно, — третий офицер разворачивает и идёт исполнять распоряжение.        Офицеры явно не выглядят шибко расстроенными этой новостью. Наверное, здесь это часто случается. — Проводишь её завтра с утра до городка, что за переправой, Малоун, — эти слова звучат менее командным тоном чем те, что были обращены к Тэсс. — Можешь остаться в деревне на ночлег, чтобы не идти обратно по ночному лесу. — Да брось, первый раз что ли, — он шутливо пожимает плечами, всё так же не вынимая рук из карманов, — вернусь на утро. — Да, только вот зверьё сейчас более голодное, чем обычно, — девушка почёсывает свободный рукой лоб, — вепря слышала, когда сюда шли, а сейчас ещё только лето. Хорошо хоть к забору пока не подходят. — О-о, ну там где вепрь, там и медведь. Этого-то мне и не хватало, — добродушно рассмеялся Малоун и прошёлся рукой по коротко стриженным, смоляным волосам, — тогда может и правда переночую где-нибудь. — Как сочтёшь нужным, в конце концов ты знаешь эти места не хуже меня.        На этих словах капитан помахала ладонью и направилась к бараку раскладывать удочки. Офицер пожимает широкими плечами и уходит в сторону горы, может, чтобы собраться для завтрашнего дела. Я же, как-то враз онемев, лишь продолжаю наблюдать за этой однозначно завершившейся сценой, пытаясь осмыслить, что я должен подойти к Орголиссо и сказать вслух те же самые слова, что и Астон. Должен, но… не хватает решимости, не хватает порыва эмоций на такой поступок. Сейчас чувства сковывают и стращают не хуже детских кошмаров, потому что это реальность. Моя реальность. И лучше бы мне не ошибаться ещё раз. А может, во мне говорит обычная трусость? Ох не знаю. В любом случае, не могу заставить себя догнать Орголиссо и попросить вслух об отчислении. Тело не слушается, а голос разума слишком тих и слаб, чтобы сдвинуть меня с места. Я сумел только сглотнуть нервный комок, чувствуя, как болезненно отзывается горло. Мне явно нехорошо, тело как налитое свинцом, а неприятные переживания всё никак не отцепятся от моих лёгких. В попытке утихомирить скрытую панику я поднял застывшее лицо к темнеющему небу. Неспешный день заканчивается, солнце садится. Может, мне нужно время, чтобы успокоиться, взять себя в руки и подумать? Совсем чуть времени, чтобы собраться с силами и уйти из этого отряда. Да, пожалуй именно так и я поступлю. Закрываю глаза и напряжённо выдыхаю. Разве так много прошу?

***

       Как оказалось, достаточно много. С момента ухода Астон прошло ещё целых четыре дня, прежде чем отчислился следующий ученик. Сирил. Я, честно говоря, даже удивлён, что он не сделал этого раньше, учитывая как ему тут не по душе. Молниевик с резкими чертами лица покинул ряды пятнадцатого отряда с нескрываемой радостью, не уставая говорить, как хорошо, что у него появилась более лучшая альтернатива прозябанию в этой глуши. Может, он говорил что-то ещё эдакое, только я не особо вслушивался в его довольные и несколько высокомерные речи. Меня как-то больше занимали свои мысли и рассуждения. И что меня тревожило куда как сильнее: я не мог прийти к внутреннему согласию. Что очень непривычно, поскольку я всегда знал, что правильно, чего хочу. Сейчас я подавлен этой неопределённостью. Рискнуть и остаться? Или же довериться мнению родителей и уйти? Пока выяснилось, что время на подумать мне не особо помогает в моей дилемме. Но я хотя бы перестал так сильно нервничать, эмоции ослабли и отпустили мой разум. С блёклым довольством я отмечаю этот факт лёгким кивком, сидя на крыльце сруба. Уже заканчивается вторая половина дня, а уходить отсюда всё не хочется. На свежем воздухе приятно, а шум ветра, недалеко гуляющего в листьях, по-своему успокаивает. В руках кручу то самое злополучное письмо от родителей. За последние часа два, выпавших совершенно свободными, я перечитывал его от первой и до последней строчки раз двадцать, надеясь, что оно подтолкнёт меня наконец к принятию решения, вырвет из этого тупика. Что ж, как и время, письмо и вложенный в него посыл оказались не всесильными. На первый раз они знатно оглушили меня, наградив днём прострации и целыми днями сомнений, но вот сейчас весь импульс куда-то исчез или же потерял первоначальную силу надо мной. Я не знаю. Закрываю глаза и набираю в грудь воздуха, как если бы хотел закричать. Вместо этого протяжно выдыхаю, открываю веки и взглядом вновь натыкаюсь на лист бумаги. Дурацкое письмо. Дабы не раздражаться лишний раз, я решаю осмотреть двор. Он выглядит непривычно пустым и совсем уж заброшенным. Возле барака никого нет, костёр не разведён, гора молчаливой громадой нависает над всем этим. Сегодня воскресенье, и поэтому офицеры покинули расположение отряда где-то около полудня, направляясь на заслуженный, а может и нет, выходной. Под их бдительным сопровождением ушёл и Сирил, которого потом кто-нибудь, скорее всего Малоун или Джинно, проводят до ближайшего крупного города. Трогательного прощания, как и в случае с Астон, не было. Несколько скомканные пожелания удачи и нелепые мысли вслух о том, чтобы когда-нибудь встретиться ещё раз. Если Астон выглядела расстроенной, но не осмелившейся перечить воле родителей, то Сирил уходил отсюда с явным облегчением. Количество учеников сократилось почти на треть, с семи до пяти.        Возможно, дело только в моём настрое, но сейчас всё вокруг кажется таким безлюдным. Четверо офицеров ушли, двое учеников ушли. Нынешним вечером здесь только шесть человек. Забавно, как мало нужно, чтобы почувствовать себя отстранённым от всего мира. Хотя день прошёл почти нормально, как и прошлое воскресенье. Ни к чему не обязывающая прогулка по лесу, не особо обременительное и не особо результативное сидение у берега озера с удочкой в руках. Затем расслабляющая тренировка во владении холодным оружием, Орголиссо даже расщедрилась на демонстрацию и подробные советы, объяснения, как правильно орудовать различными клинками. Не то чтобы это был очень распространённый вид оружия, в армии и обычных войсках преобладает огнестрельное. Но никогда не знаешь, что окажется у тебя под рукой в критической ситуации. Нужно уметь пользоваться всем. После двух часов спорта последовала скучнейшая лекция о течении магии в живых организмах. Стандартная тема, её все изучали в самом начале обучения, у меня даже высокие оценки по ней. Скучали все мои оставшиеся сотоварищи и не только. Судя по измученному лицу капитана, нудному голосу, она тоже была не в восторге и проводила эту лекцию для галочки. Её вины в этом нет, ей ведь наверняка надо выполнять какой-то план, подавать отчёты. Да, хотел бы я понять, что в голове руководителя, у которого два отчисления за неделю и на подходе ещё два, а может быть и три, если я наконец-таки наберусь храбрости для своего решения. Благоразумный Кирино вот, всё взвесив, передал ответное письмо своим родителям. Как он сказал, ероша короткие тёмно-русые волосы: «Последнее семейное совещание». Если всё будет удачно, то и он покинет это место. Хорошо хоть он не делал из всего этого какой-то демонстрации. Чего нельзя сказать о Ноле. Черноглазая девушка последние два дня особенно остра на язык и всем своим видом показывает раздражение, перемешанное с презрением и недовольством. Казалось бы, это делает её следующим кандидатом на выход, но она ни единым словом не обозначила свои намерения отчислиться. Что выглядит непоследовательно, сбивает с толку. Хотя о чём это я? Сам хорош. Упустил свой шанс отправить ответное письмо домой, как это сделал Кирино, или вообще уйти сегодня, как это сделал Сирил, экономя своё же время. Думал, думал, а продуктивности ноль. Молодец, что говорить, лучше письмо ещё раз прочту, может уже сподоблюсь на что-нибудь. — Долго сидишь.        Эта нескладная фраза, прозвучавшая где-то надо мной, заставила меня вздрогнуть от неожиданности и поднять голову. Я, конечно, сразу узнал несколько безэмоциональный голос Сельвигг, но увидеть её за спиной было странно. Она вновь каким-то образом бесшумно и незаметно подошла ко мне. Правда, вероятно, что я просто глубоко ушёл в свои размышления, чтобы обращать внимание на перемены в окружении.        Я не заметил, что уже потемнело, вечер неумолимо приближался, неся с собой прохладу и забирая последние солнечные лучи. Вполне мог не заметить и её приближение. Под пристальным, сверлящим взглядом тёмно-синих глаз я поспешно встаю на ноги, отряхиваясь от несуществующей грязи. Не пристало сидеть на полу перед начальством, раз уж оно с тобой почему-то заговорило. — Да я вот тут просто размышляю, — отвечаю я, смущённо опустив глаза на доски крыльца.        В голове отчаянно крутятся вопросы по типу: почему она вообще подошла ко мне и завела разговор, что мне стоит говорить вслух, а чего нет, как можно объяснить своё поведение, если она спросит. Раздаётся недовольное сопение, осторожно поднимаю глаза и обомлеваю. Орголиссо, уже чуть наклонив голову, всё смотрит на меня этим тяжёлым взглядом. Создаётся впечатление, что она и не мигала вовсе. Очень странное ощущение. На её лице, обрамлённом выпавшими из пучка тёмными длинными прядями, отражались усталость и раздумье. Затем девушка смаргивает, оценивающе скользит по мне глазами и останавливается на письме, которое я до сих пор держу в правой руке. — Над этим ты так думаешь? — она вопросительно кивнула в сторону листа бумаги. — Да, — мой голос совсем тихий и поникший.        Конечно, для неё очевидны причины моего настроения, а значит, она понимает, о чём я так раздумываю всё это время. Точно, так вот почему она подошла ко мне. В душе вязкое ожидание от того, что капитан мне может сказать. Я уж готовлюсь слушать суждения взрослого о том, что я попусту трачу время здесь, как девушка снова меня удивляет. — Дай-ка глянуть, — и Сельвигг, облокотившись на перила дощатого крыльца, протягивает ко мне ладонью вверх левую руку.        Жест вялый и ленивый, но требующий ответа. Поскольку я ошарашен внезапностью просьбы, то не нахожу ничего лучше, кроме как молча протянуть ей это злополучное письмо. Орголиссо неохотно берёт его, движением кисти переворачивает, чтобы проверить оборотную сторону, потом возвращается к ровным строчкам. Девушка, хмыкнув, шустро пробежала по ним взглядом наискось и сжала левую ладонь в кулак, сминая бумагу. Прежде чем я успел хоть как-то среагировать на это, да даже прежде чем я понял, что происходит, в кулаке капитана вспыхнул огонь, сжирая письмо моих родителей. — Что вы делаете?! — возмущение на краткий миг затмило всё недоумение и взявшийся из ниоткуда испуг.        Я даже и не знал, что оно может быть таким сильным, таким яростным. Как она смеет так поступать? Кто дал ей такое право? Но негодование почти мгновенно улеглось обратно, уступив всем прочим чувствам. Я чуть ли не шагнул вперёд, чтобы хоть как-то попытаться остановить это действо, но понял, что это уже будет бесполезно. Этого не вернуть, не исправить. Мне осталось лишь смотреть с отчаянием и нарастающей паникой на то, как исчезают в небытие чернильные строчки, как белая бумага неумолимо чернеет, рассыпается пеплом под рыжими языками пламени.