Пришло время скинуть бремя Пустой надежды, как лишнюю одежду Люмен — Зубы
Пронзительный писк сканера, считывающего штрих-коды продуктов, слышен даже через орущую в наушниках музыку, и у меня начинает неметь рука от того, как сильно я сжимаю в кармане телефон, пальцем надавливая на кнопку громкости. Громче не становится, но я всеми силами пытаюсь вслушиваться в текст. Что-то из Арии, а может, сольное, и, хоть я ни разу не слышал эту песню ранее, я сосредоточенно повторяю за Кипеловым, едва заметно шевеля губами: — Враг мой не страх вечной кары, что грешника ждёт… Девушка, что стоит в очереди передо мной на кассе, смущенно поглядывает в мою сторону, а потом украдкой берет со стеллажа пачку дешевеньких презервативов. Мне все равно, я просто пытаюсь различать слова. — Зависть душит тебя, и терзает тщеславие твоё… Без особого труда читаю по губам кассира стандартный вопрос о пакете, акционных товарах и другой ерунде, но лишь мотаю головой на каждую реплику, мысленно умоляя ее работать быстрее. И она действительно будто торопится, пробивая пакет молока, яблоки, упаковку гречки. Проговаривает сумму, но я и без того вижу ее на табло. — И Кэмел синий, — говорю, но не слышу себя. В наушниках что-то дикое, громкое, опасное для слуха и наверняка до блевоты заезженное, но мне все равно. Главное, что заглушает писк с соседних касс. Получив желаемую пачку, прикладываю карточку к терминалу и, дождавшись, когда полезет чек, хватаю рюкзак и выбегаю из проклятого супермаркета, едва ли прощая себе подобное попустительство. Как я мог вообще докатиться до такого, чтобы пойти в супермаркет?! Почему нельзя было подождать до утра и пойти в маленький магазинчик за углом или, например, доесть тот подветренный салат со дня рождения, который притащила Юлька? Ну в крайнем случае поголодать немного или, черт, да просто пройти лишний километр до ближайшего круглосуточного магазина! Вытаскиваю наушники из ушей и, не удосужившись выключить музыку, просто комком засовываю их в карман куртки. Дрожащими пальцами выбиваю сигарету, сую в зубы, но не успеваю прикурить, когда к моим ногам падает высокая тень… — Угостишь сигаретой? — спрашивает паренек вряд ли достигший восемнадцати. Дутая куртка, под ней толстовка с капюшоном, кепка… Почему-то он мне чертовски напоминает племянника, но разве что стилем одежды, потому что лицо какое-то неприятное, асимметричное, с налетом прыщей и наглости. Видимо, я стою слишком долго, потому что парень неловко переминается с ноги на ногу, заглядывая в глаза. Я наконец-то отмираю, протягиваю пачку, давая самому вытащить сигарету, стараясь не задумываться над тем, что, если бы Макс вот так стрелял у незнакомых мужчин на улице сигареты… Боже, о чем это я? Макс уже два года как совершеннолетний и сам может покупать себе все, что захочет. Наконец-то щелкаю зажигалкой, подношу к лицу огонек, прикуривая, и понимаю, что парень уже куда-то смылся. Ну и чудесно, не хватало мне еще неловких разговоров. Сую пачку с зажигалкой в маленький кармашек рюкзака, натягиваю на голову капюшон и неторопливо двигаюсь к дому. От супермаркета и рядом с ним размещающейся остановки до моего подъезда — ровно одна сигарета не больше, не меньше, и это прекрасно, потому что я просто ненавижу стоять во дворе, торопливо докуривая, уже не чувствуя ни удовольствия, ни удовлетворения от горького дыма, пропитывающего отравой легкие, только желание поскорее покончить с этим и зайти в тепло. Щелчком отправив окурок в мусорный бак, я преодолеваю последние десять метров до подъезда, прикладываю магнитный ключ к домофону и наконец-то снимаю капюшон, не дотерпев до квартиры, начинаю расстегивать куртку. Меня бесит верхняя одежда, бесит скованность и тепло. Все это напоминает… бинты. В коридоре, едва захлопнув дверь, скидываю с плеч рюкзак, срываю с себя куртку так, что рукав трещит, рискуя вот-вот надорваться, и швыряю ее на вешалку. Только оказавшись в одной футболке и джинсах, снимаю кроссовки, не расшнуровывая их, и сую в угол. Так лучше. Невольно ловлю свое отражение в зеркале, и мне почему-то снова начинает казаться, что бомжу, застрявшему в зазеркалье, становится хуже день ото дня. Нет, морально легче. Действительно отпускает, будто кто-то поднимает с меня тяжелую бетонную плиту, но там, за стеклом… Он… нет, я все такой же. Темноволосый, кареглазый, с аккуратно подстриженной бородой, которую я теперь равняю в модном барбершопе, и, кажется, совершенно обычный мужчина. Да и за последние несколько лет я действительно набрал почти нормальный для себя вес, отчего щеки перестали впадать в череп, и даже цвет лица стал другим, но… Забытый в кармане куртки телефон внезапно звонит, и я торопливо отрываюсь от изучения собственной физиономии, будто это что-то неприличное и аморальное, достаю его, вытаскиваю наушники… — Да, Лен? На другом конце провода сперва повисает откровенно пугающая неизвестностью тишина, а потом высокий женский голос с различимой обидой выдает: — Почему ты не сказал, что у тебя был день рождения?! Я подхватываю рюкзак за лямку, прохожу на крохотную, отделенную от основной комнаты лишь высокой столешницей, кухню и принимаюсь выгружать немногочисленные продукты на стеклянный столик, прижимая трубку плечом. — Я не праздную его, Лен, никогда. — Я думала, что мы друзья! — возмущения в голосе столько, что я действительно начинаю чувствовать вину перед ней. Мне хочется успокоить ее, сказать что-то в свое оправдание, но в голову не приходит ничего более-менее разумного, объясняющего мои пиздострадания по поводу своего несчастного праздника. — Конечно же мы друзья! — вымучено улыбаюсь, чтобы и голосу придать хотя бы отголоски эмоций. — Извини, я просто забыл, замотался, много работы… — Ну ладно, работничек! — спустя пару секунд обиженного молчания, наконец-то бурчит Лена. — Хороших тебе выходных. Надеюсь, наша Матильда не вызовет внезапно завтра, как в прошлый раз! Мы обмениваемся короткими, ничего не значащими и завуалированно-насмешливыми комментариями про манеры нашей дражайшей начальницы вызывать на работу в выходные и праздники, а еще необоснованно задерживать, и, пожелав друг другу спокойной ночи, почти синхронно кладем трубки. Я ставлю телефон на беззвучный, чтобы уведомления от всяких мобильных операторов не мешали, и принимаюсь готовить гречку. И почему я не купил к ней хотя бы каких-нибудь сосисок?.. Вообще-то можно было бы доесть салат, но мне с недавних пор резко разонравился майонез, а потому салат этот уже два дня стоит в холодильнике и, кажется, начинает пованивать. Вряд ли провести два выходных с пищевым отравлением — предел мечтаний, когда у меня и без того много планов. Во-первых, нужно съездить в строительный магазин и наконец-то купить чертов новый смеситель в ванную. Во-вторых, неплохо было бы заскочить к матери и забрать наконец-то свои шмотки, которые она любезно согласилась разместить у себя на время моего переезда. В-третьих, … клуб. Да, черт подери, это было запланировано еще месяц назад! Я лениво рассматриваю свою крошечную минималистическую студию, пока ем разваренную гречку, в который раз удивляясь, как вообще умудрился найти настолько идеальную квартиру. Белая, светлая, на шестнадцатом этаже новостройки в прекрасном тихом районе. Она была настолько восхитительная, что я даже согласился за свои деньги поменять сломанный смеситель и переклеить заляпанные краской обои. И как я мог раньше запирать себя в омерзительные темные клоповники, куда даже солнечный свет не проникает?..***
— У меня все под контролем. Нормальная работа, хорошая зарплата, друзья, возможность арендовать квартиру и пользоваться услугами каршеринга, а еще летать на море пару раз в год и множество других плюшек, доступных только человеку, который наконец-то нашел себя после долгих семи лет поиска… — Подожди-подожди, а разве ты не рассказывал мне пять минут назад, как тебя триггерит пищалка в супермаркете или гудящие лампы?.. — совершенно нетрезвое тело поворачивается ко мне всем корпусом, заглядывая в глаза, а меня блевать тянет от его срывающегося голоса и этих слов. Он, блять, запомнил, что я говорил, а мы ведь здесь не для этого, да? Мотаю головой, подзываю бармена и спустя десяток секунд получаю новую порцию диетической колы. — Ну так что? — мужик явно ожидает моего ответа, лениво потягивая что-то из стакана, но я не готов отвечать. — Э-эй! — он щелкает пальцами возле моего лица, а я мечтаю ему эти пальцы сломать. Но сдерживаюсь. Пожимаю плечами, улыбаюсь и перевожу тему в совсем другое, не менее опасное русло — политика. Спустя пять минут занудного разговора о «стройках века» и их влиянии на геополитические позиции, мы уже неистово целуемся в туалетной кабинке гей-френдли бара. И я уже почти готов надавить ему на плечи, заставляя упасть на колени перед собой, чтобы наконец-то добиться от него того, ради чего я и пиздел о всякой ерунде полчаса, но телефон в кармане буквально сводит с ума своей вибрацией, и, хоть я почти уверен, что это Ленка или Матильда с работы, все равно шепчу «подожди», уворачиваюсь от его губ, и достаю телефон. Пока он сосредоточенно выцеловывает мою шею, едва ли не поскуливая от желания, я пытаюсь рассмотреть имя звонившего на экране… Четыре пропущенных от Макса. Просто блеск! — Бля, подожди! — я грубо отталкиваю мужика от себя, так что он впечатывается в картонную стену напротив и смотрит то ли обиженно, то ли заведено, а мне уже и дела до него нет. Я быстро поправляю куртку и, не обращая никакого внимания на своего неудавшегося любовника, выхожу из кабинки, нажимая на кнопку вызова. Мужики у писсуаров свистят, выдают какие-то комментарии, но я не смотрю на них, поспешно покидая и туалет, и чертов бар. — Да, Макс, что стряслось? — тревогу в голосе скрыть не удается, но оно и понятно. Племянник никогда не звонит мне просто так, а уж если четыре пропущенных… — Ну и где тебя носит?! — Э-э, я не помню, чтобы мы договаривались встретиться сегодня, — говорю осторожно, вполне допуская такую возможность, что я мог просто забыть. Но голос Макса совсем не звучит рассержено, скорее чрезмерно весело. — Забей, я думал, что ты дома. Где ты сейчас? Есть минутка? Я зажимаю телефон плечом и достаю из кармана сигареты. Верчусь на месте, пытаясь понять, что за улица. На доме напротив табличка с надписью «ул. Горького, 9», о чем я и сообщаю в трубку, но спросить, что случилось, так и не успеваю. Он просит никуда не уходить и нажимает на отбой. Прячу телефон в карман и прикуриваю, стараясь не думать ни о чем. Один из советов психотерапевта — отпускать ситуации, которые от меня не зависят. — Ну ты и динамо, конечно, — раздается рядом возмущенный голос, и я лениво скашиваю глаза на моего неудавшегося любовника. — Прости, перехотелось. Он злобно цыкает, зябко кутаясь в пальто, а мне становится почему-то смешно от его ребяческой обиды. Не дали отсосать, какая досада! Мужик хмурится, смотрит то на затянутое тучами небо, то на растрескавшийся асфальт и все не уходит, а я молча курю, изредка поглядывая на него, пытаясь оценивать. Совет от психотерапевта номер два — пытаться отыскать в людях что-то привлекательное и сексуальное, то, что возбуждает. Это мужик, наверное, способен возбуждать. В меру накаченный, маскулинный, выбрит настолько гладко, что щетина не царапает щеки, а еще нос с небольшой горбинкой и глаза выразительные, но… Но меня не цепляет. Психотерапевт сказала не ругать себя за это, и я честно стараюсь принимать это все, каждый раз как заведенный повторяя «ничего, другой будет лучше, в другом будет что-то особенное, просто этот человек неподходящий, но вот следующий, может быть…» Мимо, громко цокая каблуками, проходит женщина. Не слишком молодая, но и не слишком старая. Я долго смотрю ей вслед, наблюдая, как она пытается не подвернуть ногу на скользкой каменной брусчатке, и вспоминаю совет номер три — позволять себе смотреть на женщин и оценивать их так же, как и мужчин, не ставить на себе клеймо «гей». Так кто вообще этому психотерапевту сказал, что я гей?.. — Эй, твой ебырь? — беззлобно интересуется мужик, чьего имени я даже не запомнил, толкая меня в плечо, и я наконец-то отрываю взгляд от удаляющейся женской фигурки и перевожу его на остановившийся рядом с нами автомобиль. — Че? — недовольно переспрашиваю, но начать конфликт не успеваю. Дверь с водительской стороны распахивается, и из салона выбирается… Макс. Улыбается во все свои белоснежные тридцать два той самой детской беззаботной улыбкой, стучит по крыше ладонью, и я не сразу въезжаю, почему он так по-щенячьи радуется. — Не слишком ли юн для тебя? — бурчит мужик, но я его не слушаю. Кидаю окурок на землю, придавливаю носком ботинка и сую неожиданно замерзшие руки в карманы. Холодно. — Я машину купил! — восторженно заявляет Макс, едва ли не подпрыгивая от радости. — Сам, понимаешь, сам! Странно, ведь покупка машины занимает не один день, а уж тем более вот такой поддержанной, да и… откуда деньги? Слишком много вопросов, которые я пытаюсь выстроить в порядке живой очереди, но они все толпятся, толкаются локтями и никак не могут протиснуться в мир, а племянник вдруг снова стучит по крыше и заявляет, умудряясь даже говорить, не стирая с лица широкой улыбки: — Поехали покатаемся! И, поспешно обойдя кругом машину, зачем-то открывает дверь для меня, будто я сам не способен это сделать… Мужик, который, судя по всему, желает досмотреть представление до конца, хмыкает, но Макс на него никакого внимания не обращает. Приглашающе кивает, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, поправляет сползающий с головы капюшон модной толстовки, и я решаю, что вопросы можно задать будучи наедине, без лишних ушей, и ныряю в салон, погружаясь в восхитительное тепло. Макс садится за руль и заводит двигатель, а потом делает потише играющую музыку, видимо, чтобы можно было поговорить, не перекрикивая, и заявляет: — Поехали к речке? Или просто покружим? — Как сам захочешь, — отвечаю спокойно, не собираясь обвинять племянника в том, что он обломал мне планы. В конце-то концов, если я назвал адрес, то… — Отец помог? — Деньгами? — Макс хмурится, уверенно сворачивая с тихих улочек на шумный проспект. — Нет, ты же знаешь, я бы не взял. Помнишь, я ездил после школы по рабочей визе в Швецию? Хотел на универ заработать. Кто же знал, что на бюджет поступлю! Вот я их сохранил, потом немного накопил, поработал официком в пиццерии к тому же. Я бы охотно ему поверил, только вот… — Их бы все равно не хватило на такую тачку, даже поддержанную. Макс на это только ухмыляется, зачесывает назад и без того безупречно уложенную челку, самоуверенно убирая руку с руля, и отвечает неохотно: — Ладно, еще помог одному человеку, а он мне продал тачку по дешевке. Меня напрягает этот разговор, а еще я замечаю, что Макс нервничает, начинает нарушать и превышать скорость, поглядывая то на дорогу, то на меня. — Сворачивай к реке! — буквально требую, стараясь придать голосу твердости. — И поподробнее, пожалуйста. Его улыбка становится принужденной, из глаз куда-то пропадает веселье, но он послушно перестраивается в правый ряд и поворачивает на неприметную улочку, ведущую к набережной. — Ну-у, только пообещай, что ничего не расскажешь папе! — просит Макс, останавливаясь на пустующей парковке, а я едва сдерживаю истерический смех от его слов. Говорить, что мы с его отцом видимся самое большее раз в полгода, не нужно, поэтому я только коротко киваю. — В общем я помог одному парню из кафедры журналистики написать статью о любовнице нашего губернатора. Он попросил, чтобы я заснял с дрона на камеру измену, и я… Облегченно выдыхаю, прикрывая на секунду глаза. Не наркотики. Слава богу. — Ты не злишься? — робко спрашивает Макс, заглядывая мне в лицо. — Я мог расхерачить дрон, который ты мне подарил и… Я мимолетно касаюсь его плеча, останавливая. — Все нормально, я не злюсь. Машина классная, правда, поздравляю. Главное не гоняй. Макс улыбается и проводит ладонями по рулю, с восхищением рассматривая детали. Он рад. Он действительно рад и горд собой, а ведь есть чем гордиться. Задаю вопрос раньше, чем вообще успеваю проанализировать его уместность в данной ситуации. — Что отец сказал?.. Племянник пожимает плечами, продолжая сосредоточенно изучать приборную доску, и отвечает несколько недовольно: — Сказал, что мог бы подкинуть денег, и тогда я бы купил себе новую. — Это на него похоже, — киваю своим мыслям, воюя с желанием снова начать кусать до крови губы или до боли заламывать пальцы. Нет, проходили уже этот этап. Лучше увести разговор в более безопасное русло, поговорить об учебе, девчонках, друзьях, планах на жизнь, работе. Не о Владлене, нет. Только не о нем. Но Макс уже решил излить мне душу по поводу своих отношений с отцом, и я просто не нахожу достойного оправдания своему нежеланию обсуждать именно это. Почему нельзя было поговорить о девках?! Я даже готов в сотый раз послушать о Ксюше! — Он не понимает, почему я хочу всего добиться самостоятельно! — возмущенно заявляет Макс, эмоционально размахивая руками. — Говорит, что нет ничего постыдного в том, чтобы принимать помощь от родителей! — Да, в этом вы не похожи, — едва ли не выдавливая из себя слова, произношу, стараясь не смотреть на племянника. — Вот именно! Папа всегда с радостью участвовал во всех деловых проектах деда, спокойно учился за его счет, пошел работать в его фирму, а я так не хочу, понимаешь? — Понимаю. — Я хочу добиться всего сам, хочу быть независимым, чтобы никто не мог меня попрекать деньгами… — Отец не станет попрекать тебя деньгами, — машинально поправляю его и получаю прямолинейный вопрос: — А ты как в молодости? Принимал помощь от деда? Макс смотрит на меня заинтересованно, но у меня за столько-то лет наконец-то начинает получаться скрывать свои чувства, умело маскируя их под безразличие. — Я? — горло сжимает покрытая старой ржавчиной железная рука тоски. — У меня были несколько другие интересы, когда я был в твоем возрасте… В двадцать лет я пытался собрать себя по кускам. — Но ты ведь отказался от доли в семейном бизнесе? Хочется выйти и подышать свежим воздухом, чтобы проветрить голову, но Макс очень внимателен к мелочам, так что если показать слабину — он тут же задаст еще сотню ненужных вопросов. И не мне так матери или, не дай Бог, отцу. — Отказался, — говорю осторожно, будто ступаю по тонкому льду, чтобы не только не спровоцировать приступ заинтересованности в моем прошлом, но и не откинуть Макса от Владлена еще дальше. — Отказался, да, но по другой причине. — И какой же? — зеленые глаза Макса округляются от удивления, а я судорожно пытаюсь придумать правдивый, но не слишком, ответ. И конечно же лажаю в этом деле, загоняя себя в угол. — Я влюбился. Племянник вопросительно вскидывает бровь, ожидая подробностей, но так, как я молчу непозволительно долго, сам спрашивает: — И ваши отношения не одобрял дед? — Вроде того. — Она была красивая? — деловито интересуется Макс, улыбаясь, уже, видимо, представляя в своей глупой романтичной башке историю любви Джульетты Капулетти и Ромео Монтекки. А мне не до веселья. — Она… Да, очень. — И ты ради нее отказался от наследства? Обиделся? — Вроде того, — снова отвечаю я, облегченно выдыхая, когда Макс самовольно сворачивает разговор в сторону девушек и запретной любви. О чем угодно готов говорить, хоть о ядерном синтезе или теориях заговора, лишь бы не о своем прошлом, настоящем и будущем. Когда на часах уже половина шестого, я вдруг вспоминаю, что на шесть у меня еще месяц назад была запланирована важная встреча. Встреча, ради которой я и ходил в бар, цеплял мужика и почти-почти склонил его к минету. Только вот приезд Макса переломал всё, и теперь привычный порядок вещей был нарушен, и я даже не мог спрогнозировать, чем для меня закончится этот вечер, ведь… — Макс, мне пора, — выдыхаю, прерывая бесконечный поток слов. — Давай я подвезу куда надо! — торопливо произносит он, заводя двигатель. — Я… — Нет! — решительно отказываюсь, ведь не хватало еще, чтобы он узнал, куда именно я направляюсь. — Езжай домой, а я пройдусь. Макс ухмыляется, ехидно прищурившись, а потом тянет: — На свидание? — Вроде того, — который раз за день произношу эту заезженную фразу и открываю дверь, впуская в салон промозглый сырой ветер. — А ты езжай аккуратно и не гоняй. К счастью, никаких вопросов он больше задавать мне не планирует. Желает удачи и уезжает, оставляя меня в одиночестве, а я, едва ли машина скрывается из виду, достаю телефон и заказываю такси. Без пятнадцати шесть переступаю порог заведения, которое без преувеличения можно назвать клубом для избранных. Охранник внимательно изучает мой паспорт, сверяя фамилию с информацией в своем компьютере, а я тороплюсь, потому что должен успеть еще принять душ за рекордно короткое количество времени. Наконец-то меня пропускают, рассказывают, как пройти, хотя мне не нужно объяснять, ведь я здесь частый гость. Стабильно раз в два месяца… Ровно в шесть я готов. Стою посреди устрашающей комнаты, больше напоминающей средневековую пыточную камеру, пытаясь собрать себя воедино, найти силы преодолеть страх. Только вот получается хреново, ведь порядок нарушен, а это значит, что я недополучил ласку, за которую планировал расплатиться. Удовольствие без расплаты за краткий миг наслаждения приводит к чувству вины, а расплата без удовольствия — к обиде на незаслуженное наказание. Ох, видела бы меня сейчас мой психотерапевт! Но все мысли просто забиваются в угол и бьются в конвульсиях, когда тяжелая дубовая дверь вдруг распахивается, и на пороге появляется мой одноразовый Господин.