Противоестественно

Произношу себе: «Доверяй. Доверяй. Доверяй» и, благодаря такой нехитрой манипуляции над сознанием, вдруг засыпаю. Засыпаю так крепко, что даже умудряюсь закутаться в одеяло и подтянуться повыше, к подушке Замечаю все это только тогда, когда с меня это одеяло начали настойчиво стягивать. Еще толком не раздуплившись, сдавленно мычу, уткнувшись носом в подушку, отдаленно слыша тихий шелестящий смех, а потом чувствую поцелуй в оголившееся плечо, спину, поясницу… — Макс! — возмущенно рычу, когда губы племянника касаются ягодицы. Хочу выкрутиться, но сильные руки вдруг хватают меня за бедра и придавливают к кровати, не позволяя двинуться. — Тише, не шевелись! — повелительно просит он и разводит мои ноги в стороны. А потом горячим языком проводит по распаленной сексом дырке… Выгибаюсь в пояснице, невольно прижимаясь к нему еще ближе. Сон как рукой снимает, я мгновенно включаюсь в процесс. Макс одобрительно звонко ударяет меня по заднице, крепко сжимая пальцами, вылизывает с таким рвением, что я не знаю, куда деться от стыда и удовольствия. Член неприятно трется между моим животом и простыней, и я не выдерживаю: — Пожалуйста, давай! — Что? — притворно удивляется племянник, а потом прикусывает нежную кожу на внутренней стороне бедра. — Трахни меня уже! — прошу на грани слышимости, прошу, заведомо зная, что пожалею о своем решении. Третий раз — это многовато. Макс замирает на секунду, касаясь губами места укуса, а потом произносит несколько неуверенно: — Может, ты меня? Хочешь? Замираю, пытаясь осмыслить вопрос. Я — его? — Нет, — наконец-то выдыхаю и прогибаюсь в пояснице, насколько хватает гибкости, выставляю свою чертову похотливую задницу, надеясь, что Максу понравится это, и он перестанет фонтанировать странными идеями. Кажется, у меня получается. Он удовлетворенно рычит, до синяков впиваясь пальцами в мои бедра, царапая ногтями струящиеся по ногами татуировки, а потом подтягивается выше, поднимаясь поцелуями по прежнему маршруту, пока не достигает шеи. Отодвигает назад мои кудрявые волосы, касается губами мочки уха, а я достаю с прикроватного столика смазку и презервативы. Секунда, две, три, десять — и он медленно входит в меня. Это до безумия остро, и я невольно напрягаюсь. Макс чувствует мою боль, а потому не делает резких движений, пока я сам не подаюсь навстречу. Вздергивает мои бедра выше, заставляя встать на колени, но при этом прижимая за плечи к кровати, ставя в позу покорности, и я подчиняюсь его воле. Хватаюсь руками за изголовье кровати, еще сильнее расставляю колени и максимально прогибаюсь в спине. Последний год племянник таскает меня с собой на стадион побегать и позаниматься воркаутом, работая моим персональным тренером, и я наконец-то понимаю, что могу действительно похвастаться своим телом. — Ты просто охеренный, — шепчет Макс, двигаясь в одном изматывающем темпе. Он знает, что я болтаюсь на грани боли и удовольствия, и не переступает эту грань. Он осторожен, он контролирует себя, не экспериментируя со сменой угла проникновения и интенсивностью. Он… — О, боже! — вскрикиваю, когда понимаю, что уже вот-вот кончу, даже не прикоснувшись к себе. Член трется головкой о простыню, и это тоже ощущается остро, но все чувства давно перекинулись на другую часть тела, для секса, в общем-то, и не предназначенную. Я болтаюсь в подвешенном состоянии какое-то время, и у меня начинают сдавать нервы, терпение не железное, и я в шаге от того, чтобы обхватить член рукой и довести дело до конца, но, стоит такой мысли просто промелькнуть в голове, как Макс рычит: — Не смей! И этот приказ, эти громовые властные нотки в родном голосе буквально бьют меня в живот. Я кончаю, и Макс вместе со мной, сжав пальцами талию. Мы обессиленно падаем на кровать, не размыкая объятия. Простыню теперь в стирку, нас — в душ, мозг — в мусорку. Потому что в присутствии друг друга мы им не пользуемся. …Иначе зачем затевать неприятный разговор сразу после секса, ломая тем самым блаженную негу? — Ты поговорил с отцом? Макс вздыхает. — Поговорил. — Надеюсь, в спокойном тоне? Или как обычно? Он загадочно улыбается, привстает, чтобы дурашливо чмокнуть меня в нос, а потом вдруг садится на кровать и тянет на себя, заставляя встать. Стараюсь не морщиться от боли в многострадальной заднице и послушно поднимаюсь на ноги. — Что? — В душ, — он тоже ловко вскакивает с кровати и начинает стягивать постельное белье. — Иди в душ, а потом поедем гулять. Молча выполняю то, что он просит. Мне, конечно, хотелось бы сегодня весь день поваляться с ним в постельке, посмотреть фильмы, заказать доставку еды на дом или приготовить что-то вместе, ведь из-под ножа Макса даже рагу из голубей и подорожника может стать изысканным ресторанным блюдом, но я молча иду в душ. Нет, нельзя. Нужно двигаться. Во-первых, если мы останемся дома, то могу дать почти стопроцентную гарантию, что нас ожидает еще один секс, а уж этого я точно не переживу, а во-вторых, я должен учитывать то, что Макс — гребанный экстраверт и просто молодой парень, которого нельзя запирать в квартире. Уже в душе провожу рукой между бедер, замечая на пальцах следы крови. Что ж, ожидаемо. Смываю все это поскорее, чтобы Макс не заметил, мою голову, чищу зубы, долго размышляю о том, стоит ли бриться, и в итоге решаю, что это ни к чему. Максу нравится моя борода… Выхожу из душа, повязав полотенце на бедрах, и замечаю на кровати подготовленную для меня одежду. Светлые зауженные джинсы мои, футболка — тоже, а вот куртка совершенно точно принадлежит племяннику. — Надевай, — перехватив мой взгляд, уверенно произносит он и, подойдя ближе, целует в губы, — тебе пойдет. Киваю, прижимаюсь плотнее и, прикрыв глаза, целиком и полностью погружаюсь в поцелуй. Макс ведет рукой по моей спине ниже, к талии, считая пальцами позвонки, а потом с обреченным вздохом отстраняется. — Давай, нужно собираться. Я в душ, а ты одевайся… И он уходит в ванную комнату, а я натыкаюсь на сваренный Максом кофе. Кофе в моей чашке — значит, для меня. Улыбаюсь, делаю глоток крепкого напитка и начинаю медленно одеваться. Я никогда не примерял его одежду. Раньше она мне была широковата в плечах, но теперь, кажется, в самый раз. Замираю перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. Нашивки на груди и вышивка на спине придают куртке какой-то бунтарский вид, но Макс угадал: образ она дополняет просто великолепно. Перекидываю еще влажные, уже скрученные кудряшками волосы на другую сторону, но они слишком короткие, не держатся, падают обратно, обрамляя мое лицо темным нимбом. Скольжу взглядом по своим ногам, поворачиваюсь боком, оценивая себя так, как, возможно, оценивает Макс. Я его завожу, я ему нравлюсь. Хорошо ли это?.. Он делает меня лучше, да. Вытягивает из трясины, из депрессии. Я больше года не пью таблетки, хотя все еще посещаю психотерапевта раз в месяц. У меня нет зависимостей, я работаю, я вижусь с друзьями, я искренне счастлив и способен любить без болезненной привязанности. Любить родного племянника, да, но любить. Кусаю губы, глядя на свое отражение в зеркале, а потом замечаю над воротом футболки лиловый засос. — Блять, ну Макс! — возмущенно рычу, проводя пальцам по шее. — Да? — Макс материализуется за моей спиной будто из ниоткуда. Хватает за горло, заставляя откинуть голову назад, смотрит в глаза и смеется: — Ух ты какой сердитый! — Я же просил без засосов!.. М-м… Он не дает договорить. Грубо сжимает пальцами волосы, целует в губы с такой страстью, что я невольно задыхаюсь, отчаянно цепляюсь руками за воздух и напрочь забываю о своем возмущении. Пусть ставит засосы. Пусть показывает, кому я принадлежу… Макс вжимается уже крепким членом мне в задницу, и я понимаю, что это надо заканчивать. — Стой… стой! — шепчу, выкручиваясь из хватки. Племянник неудовлетворенно рычит, но отпускает, отходит на шаг назад, закрывая лицо ладонями. А потом хрипло смеется. — Что же ты со мной твори-ишь! — выдыхает он и, развернувшись, идет в коридор. Он уже одет и готов к выходу, да и я тоже… Поправляю волосы, стираю с лица глупую ошалевшую улыбку и иду следом. Мы спускаемся к машине, стараясь даже не смотреть друг на друга. — Куда поедем? — спрашиваю уже когда он выруливает со двора. — На набережную, — произносит Макс, сосредоточенно глядя прямо перед собой. Киваю и расслабленно растекаюсь по сиденью. Ловлю свое отражение в боковом зеркале, рассматриваю лиловый засос, но не пытаюсь подтянуть воротник повыше. Да, мы договаривались не ставить засосы, но мне, в принципе, нравится это. Конечно, на работу теперь придется надеть водолазку. Или… Или похер. Пусть смотрят. Все и так знают, что я чертов содомит! — Приехали, — улыбается Макс, паркуясь возле уютного ресторанчика в итальянском стиле, расположившегося прямо на набережной. Мы берем кофе в будке, находим скамейку у самой воды, под сенью раскидистого каштана, почти потерявшего все свои листья, и какое-то время смотрим вдаль. Отсюда виден старый дом Владлена и его семьи на другой стороне реки, и я даже могу попытаться угадать, где его окна. Вспоминаю, как стоял на балконе в ту ночь, когда родилась София, и я сидел с маленьким Максом… — Отец попросил меня подумать хорошенько, — произносит вдруг племянник, а потом делает глоток кофе, давая себе время. Я перевожу на него вопросительный взгляд, ожидая продолжения. — Ну, — он вздыхает, поднимает на меня глаза и улыбается, — мы нормально поговорили. Впервые за этот год. Я ему все рассказал. — Что? — в горле резко пересыхает. Не могу даже предположить, что именно он… — Понимаешь, я много думал об этом. Ну, о нас с тобой, о том, что мы родственники, о разнице в возрасте. Я первое время постоянно об этом думал, правда. А теперь — нет. Какая разница, если нас обоих все устраивает? Киваю, не в силах спорить с ним. — Ну вот. Но отец спросил меня сегодня, когда это началось. Попросил разобраться, понять. Рассказал про их отношения с мамой. Он, представляешь, влюбился в нее, когда она танцевала на школьной дискотеке под Шатунова, а полюбил, когда во время ссоры, она, зная его взрывной характер, вместо того, чтобы обидеться на громкие заявления, просто подошла и обняла. Макс улыбается, и я тоже улыбаюсь. Наконец-то я могу искренне радоваться за Владлена и Юлю, не испытывая при этом глухой тоски и жгучей ревности. — Я не знаю, в какой момент влюбился, — признается племянник, задумчиво кусая губы. — Мне иногда кажется, что я всегда был немного помешан на тебе. Я же тянулся к тебе так, как не тянулся к родителям. С самого раннего детства. А потом произошло то похищение, и я будто выпал из жизни. Я не помнил несколько лет… — он слабо улыбается, виновато глядя мне в глаза. — Ты исчез, и мне ничего не объясняли. А потом появился. Боже, мне уже было четырнадцать лет! Я помню, как ты переступил порог квартиры. Такой холодный и отстраненный. Ты посмотрел на меня долгим пронзительным взглядом, так, будто я был чужим тебе. Закрываю лицо руками, не в силах выслушивать это. Все беззаботное веселье вдребезги разбивается, крошится, осыпается осколками. — Макс, я в тот день выписался из психушки, — отвечаю шепотом, но он слышит. Удивленно вскидывает бровь, замирает. Я чувствую, как он леденеет. — Я был на крепких успокоительных, не мог самостоятельно нихера. Владлен забрал меня под свою ответственность. Если бы он это не сделал… — опускаю руки, смотрю племяннику прямо в глаза и честно заявляю: — Я не узнал тебя. Никого не узнавал. Меня пичкали таким количеством всякой дряни, что я был постоянно под кайфом. И в тот день, когда Владлен привез меня к себе… — выдыхаю, вспоминая, как все было, — он едва ли не отвез обратно. Серьезно. Ты не знал этого. Меня положили в гостиной, я не мог спать. Юля сказала, что ночью услышала шум из кухни. Пришла, а я там как лунатик стоял и смотрел в окно. Она испугалась. А если бы… если бы я взял нож и убил вас? Макс хмурится. Видимо, никак не может этого осознать. Да, он был ребенком. Ему было четырнадцать лет, и никто, конечно, не ставил его в известность. — Юля отвела меня обратно в кровать, уложила, а потом всю ночь дежурила на кресле. До самого утра не сомкнула глаз, но и Владлена не разбудила. Знала, что он просто вышвырнет меня из квартиры. Мы молчим какое-то время. Я вспоминаю тот день, вернее, вспоминаю, как Юлька мне все это пересказывала на утро. А я ничего не помнил… Вздрагиваю, когда Макс берет мою руку в свою и крепко сжимает. — А потом? — Потом? — я прохожусь языком по пересохшим губам и улыбаюсь. — Потом все начало постепенно налаживаться. Владлен снял мне квартиру на первом этаже. С решетками, чтобы я не мог выйти. Там не было люстр, не было ножей, не было зеркал. Ничего, чтобы у меня не было даже шанса закончить начатое. Но я и не хотел, если честно. Я пытался прийти в себя. Твой отец приходил каждый вечер, запирал меня в комнате, а утром перед работой заезжал и открывал дверь. Когда я попросил разрешение начать делать татуировки, … он понял, что я хочу жить. Макс кивает, видимо, тоже вспоминая это время. Тогда мы начали вновь общаться. Племяннику было пятнадцать, он восхищенно расспрашивал про мои татуировки, даже сам предлагал рисунки, которые можно сделать… Поглаживает пальцами абстракцию на кисти, которую помогал мне рисовать, и я наконец-то расслабляюсь… ровно до тех пор, пока Макс не произносит: — А потом отец решил, что мы с тобой проводим слишком много времени вместе. — Да, — не могу спорить с неоспоримым фактом. Владлен мне тогда так и сказал. — Он был прав. Шестнадцатилетний пацан не должен проводить все свое свободное время с дядей, а ты приходил ко мне после школы на работу и сидел, глядя на то, как я упаковываю сраные коробки! Макс смеется, никого не стесняясь, подносит мою руку к губам и целует костяшки пальцев. Проходящая мимо старушка едва ли шею себе не сворачивает, так ей интересно… — Мне нравилось наблюдать за тобой, — признается Макс, хитро поглядывая на меня из-под ресниц, — я тогда не понимал почему. Просто восхищался тобою, как никогда не восхищался никем. Ты мне был ближе, чем мать и отец, ближе, чем сестра. Смотрю на него укоризненно, но понимаю, что это искренне. Макс на самом деле вытягивал меня из трясины три раза. Первый — когда он только родился, и я поклялся завязать с наркотиками. Второй — когда после психушки, общаясь с племянником, возвращался к жизни. Третий — сейчас. — Ладно… — Макс смотрит на циферблат часов и улыбается. — Идем, уже обед. Мы направляемся к тому самому уютному итальянскому ресторанчику, поглядывая на бликующее на водной глади солнце. Погода просто шикарная, располагающая к неторопливой болтовне ни о чем. К неприятной теме мы больше не возвращаемся, обсуждая предстоящую реконструкцию набережной, о которой раструбили на всю Ивановскую. Заходим в ресторан, и Макс окидывает взглядом зал, выискивая свободный столик, а потом тянет меня за рукав к летней площадке, что выходит прямо на реку. Я улыбаюсь, делая несколько шагов к распахнутым дверям, и… замираю. — Макс! — предупреждающе рычу, глядя на племянника не без раздражения во взгляде. Он, впрочем, виноватым себя не чувствует. Кладет руку мне на плечо и крепко сжимает, заставляя двигаться. — Идем. Так нужно. — Ты же сам запрещал мне с ним общаться!.. Но Макс ничего не говорит, только головой качает. Нас замечают почти сразу же, и мне становится неуютно. Я с ним, я в его куртке, у меня на шее чертов засос, и все это видят Владлен с Юлькой и Софи! Окей, София еще не понимает этого, ей десять, но остальные ведь знают, что к чему! — Кхм, привет, — здороваюсь я, подходя еще ближе. София улыбается, смущенно поглядывая на меня, а мне становится стыдно, ведь я понятия не имею, что ей рассказали. И почему она здесь. Зачем этот цирк?.. — Привет, — Юля старательно изображает на лице доброжелательность и беззаботность, но все же нервно комкает пальцами салфетку, выдавая свое волнение. Владлен же, что удивительно, действительно спокоен. Протягивает руку мне, потом Максу, кивает на свободные места на диванчике, приглашая сесть рядом по одну сторону стола. — Мы ничего не заказывали, не знали, чего вы хотите, — суетливо начинает Юлька, вертит головой, выискивая официанта. Я старательно изучаю взглядом цветы в вазочке, чувствуя на себе прожигающий взгляд Владлена. Макс, зараза, все спланировал заранее! И куртку, и засос, и эту встречу! Племянник будто мысли читает. Находит мою руку и на секунду сжимает пальцами, показывая свою поддержку, но быстро отпускает и даже чуть отсаживается, так, чтобы мы не касались друг друга коленями. — Ну, думаю, пицца лишней не будет, — произносит он, листая лежащее на столе меню. — Софи, как думаешь? — Я хочу мороженое! Юлька только глаза закатывает. — Попробовала настоящее итальянское Gelato и теперь ищет такой же вкус по всем кафешкам! Удивленно вскидываю бровь. — Вы были в Италии? — Да, летали на прошлых выходных на пару дней во Флоренцию… — Я по работе, а эти прицепчиком, — улыбается Владлен, перехватив мой взгляд. Я сперва замираю, растерянно глядя то на него, то на Юлю, а потом немного расслабляюсь. Ладно, никто четвертовать меня не собирается. Кажется, Макс действительно смог с ними о чем-то договориться. Наконец-то к столику подходит официант, и мы заказываем две пиццы, салаты, сырную тарелку, соки, потому что мы с Максом не пьем, Владлен за рулем, а Юля «не алкашка, чтобы пить в одиночестве». Софи же берет себе три разных шарика мороженого… На самом деле это странно — вот так вот сидеть и разговаривать ни о чем. Вернее, о чем-то нормальном. Мы снова заводим разговор о набережной, и Владлен начинает с жаром рассказывать, как отмываются деньги, выделенные на реконструкцию, и кто в этом замешан. Он знает об этом много, но мне не так важно, что он говорит, гораздо важнее как. Спокойно, да. Он спокоен, он не делает вид, что меня нет, но и не уделяет мне излишнее внимание. Он ведет себя так, будто никакой грязи в наших отношениях нет. Будто не он только сегодня утром писал мне, что я «гребаная шлюха с изращенным мировосприятием»… Застываю, глядя в одну точку. Нам приносят заказ, расставляют на столе тарелки с едой и стаканы с напитками, а я все никак не могу поверить, что все это происходит в реальности. Какой-то сюр! — Кайя? — Макс замечает мое состояние и, пользуясь моментом, пока все увлечены пиццей, переплетает свои пальцы с моими, крепко сжимая. — Ты чего? Смотрю на него и качаю головой. Не знаю, как объяснить ему все, но он будто без слов понимает меня. Становится серьезнее. Я вижу, как он с силой сжимает челюсти, на секунду взглянув в сторону отца. Он злится, но пытается с этой злостью бороться, и я вымученно улыбаюсь, показывая, что все в порядке. Не знаю, в какой момент Макс переключается в режим доминанта, способного разрушать на своем пути любые преграды, если те хоть как-то ограничивают его. Еще раз сжав мою ладонь, отпускает ее и вдруг закидывает руку мне на плечо, заставляя откинуться на себя. Я хотел бы воспротивиться, но не могу. Властность Макса подчиняет меня, и я послушно выполняю то, что он хочет, демонстрируя свою покорность его воле. Это замечают все. Владлен, Юля и даже Софи. Официант и тот смотрит на нас с любопытством, но он меня волнует меньше всего. А Макс еще и подливает масла в огонь! Едва заметно ухмыляется, а потом стирает с лица эмоции, становится будто старше. Да он и так повзрослел за этот год. Работа, отношения, ссоры с отцом уничтожили в нем малейшие проблески инфантильности. — Кхм, ну, приступим! — преувеличенно радостно восклицает Юлька и берет с общей тарелки первый треугольник пиццы. Кладет сперва задумчивой Софии, потом себе… — Ага, — Владлен делает глоток сока, глядя вдаль, а потом, будто собравшись с мыслями, продолжает разговор о политике. Макс даже присоединяется к нему, а у меня получается вникнуть только спустя какое-то время. Я ем пиццу, слушаю, но не слышу, да и вкуса толком не чувствую. Мне кажется, что все на меня смотрят, хотя Владлен с Юлькой всеми силами стараются не обращать на нас с Максом внимания. Вернее, не обращать внимание на наше публичное выражение… чувств? — Отец давно зовет в Ахалдабу, говорит, в этом году виноград размером со сливу. Он вина наделал, весь погреб бутылками заставил, — произносит брат, и я понимаю, что он обращается ко мне. Удивленно вскидываю бровь и осторожно произношу: — Я не знал, что отец решил переехать обратно в Грузию. Значит он отошел от дел? Владлен поджимает губы, но потом кивает. — Да, уже полгода как. Мы помогали с переездом. Мама тут осталась, хочет продать дом, но это, как оказалось, не так просто. — И он звал… меня? Брат не успевает ничего ответить. За него говорит Юля: — Да, Кайя, он успокоился немного. Но мы не говорили ему про… — она выразительно округляет глаза, и я слышу, как тихо смеется Макс. Тихо и зло. — Да, мам, он нас убьет. Владлен мрачнеет, смотрит на сына неодобрительно, но молчит. А Юля и тут приходит на помощь: — Ну так можно ничего и не говорить! Просто съездим всей семьей на недельку. Они соскучились… Я не знаю, что сказать. Макс действительно давно не видел прадеда с прабабушкой, да и деда тоже. А я… а я тем более. Они, конечно, не знали о моих странных отношениях с Владленом, но о том, что я психически нездоров, о попытке суицида, психозах и депрессии им рассказали. — Мам, я не собираюсь ничего скрывать, — упрямо заявляет Макс, только крепче прижимая меня к себе. Я шокировано округляю глаза, потому что такие разговоры… блять, да даже десятилетняя София поймет, что к чему! — Макс, они старые люди, они не смогут это принять, понимаешь? — сдержанно произносит Юля, пытаясь достучаться до сына. Я смотрю на Владлена и понимаю, что если срочно это дело не свернуть, то все опять закончится грандиозным скандалом. Тем более не нужно устраивать подобное на глазах у Софи, которая и так с наивным любопытством наблюдает за сценой… — Не смогут принять? А вы всегда делаете только то, что они бы одобрили, да? — продолжает Макс, еще сильнее стискивая пальцами мое плечо, буквально вжимая меня в себя. Я не смею отстраниться, хотя чувствую себя глупо. Ловлю взгляд брата, который мрачнеет с каждой секундой, и отвечаю ему виноватой улыбкой. Да уж, ситуация дерьмовая… — Кайя, на пару слов, — холодно произносит он, поднимаясь на ноги. Я пытаюсь тоже встать, но Макс ловит меня за руку, удивленно вскидывая бровь. Ему это не нравится, он явно против, но прежде чем я успеваю найти какие-то аргументы в своей глупой башке, Владлен тихо и злобно рычит: — Успокойся, никто не станет обижать твою принцесску! Перекурим. А ты матери не груби!.. Макс на него смотрит мельком, а потом снова поворачивается ко мне. Я едва заметно качаю головой, безмолвно обещая, что сигарету в рот не возьму и ругаться с братом не стану, а потом не могу сдержать улыбку. То, что мы общаемся без слов, меня почему-то очень забавляет, хотя, конечно, поводов для радости маловато. Племянник наконец-то отпускает мою руку, позволяя выйти из-за стола, и я следую за Владленом к курилке в дальнем конце террасы. Брат едва не дрожит от ярости, молчит, собираясь с мыслями, а я его не тороплю. На предложенную пачку только головой качаю и опираюсь руками на перила, устремляя взгляд в даль. — Если бы ты только знал, как я хочу тебя ударить! — почти шепотом признается Владлен. Я пожимаю плечами и ничего не отвечаю на это. Он на самом деле имеет полное право мне врезать, но это мы уже проходили. — Макс… — продолжает он, нервно выдыхая дым в закатное небо, — он повзрослел. Но все еще такой мальчишка. Гордости в нем пиздец много. Кажется, он собрал в себе все, чего нет в нас с тобой. Но ума еще не поднабрался, конечно. Уровень мировосприятия как у Софии. Она ведь тоже в курсе, представляешь? Он ей все рассказал. Они теперь заодно. Черт, ей десять лет!.. Ничего не отвечаю, давая ему возможность высказаться. Владлен, впрочем, и сам этого хочет. Он говорит, не нуждаясь в моей реакции. — Сегодня заявился ко мне с претензией. Я его никогда таким не видел. Раньше мы много скандалили, это понятно, возраст такой, но сегодня… Я увидел его другими глазами. Мне так гадко стало, просто пиздец! И это мой сын, блять! Мой сын отстаивает право на романтические отношения со своим дядей, да еще и такие аргументы подбирает, что не подкопаешься! Я себя даже виноватым почувствовал на минуту. Я только головой качаю, поглядывая на брата с интересом. Он говорит, с жаром размахивая рукой с зажатой между пальцами тлеющей сигаретой, ветер играет его каштановыми кудрями, а в зеленых глазах — пламя… Макс чертовски сильно похож на него… — …Я не знаю, откуда в нем все это, почему, какого черта вообще! Сейчас же самое время с девушками по кафешкам бегать, учиться, работать, а он… — Владлен злобно косится на меня, и я торопливо отворачиваюсь, прозношу: — Честное слово, я тоже самое ему говорил. — Говорил! — почти рычит брат, потом, правда, быстро оглядывается, будто боится, что Макс услышит. — Мало говорить! Ты же видишь, что он… блять! Я же все ему дал! Все! У него есть все, чего не было у нас, понимаешь? А ему мало, а он хочет тебя!.. Только… Владлен не договаривает, затягивается горьким дымом, замолкает. А я спрашиваю: — Как он вообще уговорил вас сегодня прийти? — Условия, черт бы их побрал! — шипит брат, выкидывает окурок в урну, но тут же берет новую сигарету. — Он умеет быть убедительным, когда хочет этого. И зачем вообще ты ему показал переписку?.. — Я не показывал, — отвечаю тихо и сразу же жалею, что вообще рот открыл. Владлен смотрит на меня выразительно, ожидает продолжения, и я со вздохом признаюсь: — Он не спрашивает. Брат даже не доносит сигарету до рта. Хмурится, думает какое-то время, а потом удивленно вскидывает бровь, видимо, поразившись догадке. — Даже я не лез в твой телефон, — бурчит он, устремив взгляд в пустоту. Пожимаю плечами, стараясь не задумываться обо всем этом. Да, наверное, это немного странно, наверное, я Максу слишком много позволяю, но… — И что, тебя устраивает? Подтверждать очевидное нет нужды. Макс порой, конечно, бывает жесткий в каких-то решениях, но я учусь ему доверять. Поэтому я отвечаю неопределенно: — Гораздо важнее то, что его это устраивает. Владлен морщится, как от боли, и сжимает зубами сигаретный фильтр. А потом выдыхает вместе с дымом: — Надеюсь, он просто играет в доминанта, и ему вскоре эта игра надоест. Я все силы кидаю на то, чтобы остаться невозмутимым, хотя внутри весь холодею от страха, что это действительно так. Но, впрочем, говорю достаточно спокойным тоном, в котором невозможно заподозрить неуверенность: — Да, я полностью подчиняюсь его власти и желаниям. Мы вместе, пока он этого хочет, и разбежимся, когда он решит, что пора заканчивать. — И ты не станешь его удерживать? — уточняет брат, пристально глядя мне в глаза. Делаю маленькую паузу, прежде, чем заверить его. — Не стану. Владлен молчит какое-то время, курит, поднося сигарету к губам подрагивающими руками, а потом, расщедрившись на кривую улыбку, от которой так и веет мстительной язвительностью, цедит: — Боишься этого? Я знаю, что солгать не смогу, а потому приходится отвечать честно. Хотя мне до безумия больно в этом признаваться даже самому себе. — Да, боюсь. Я впервые за всю свою жизнь с кем-то в отношениях по любви. Он кивает, расслабляется, откидывает голову, глядя в затянутое облаками небо, и на выдохе едва слышно произносит, пытаясь скорее убедить в этом себя, а не меня: — Он играет. Просто играет. В его возрасте всех порой затягивают какие-то скользкие запретные темы. Наркотики, алкоголь, стремные компании, сомнительный бизнес. В его случае — ты. Ну и ладно. Перебесится, а мы подыграем, верно?.. Я и сам не знаю, почему меня вдруг эти слова так задевают, но внутри вдруг просыпается какой-то странный протест. Я на секунду сжимаю руками перила с такой силой, что белеют пальцы, а потом резко разворачиваюсь к брату. — Ты его дураком считаешь, что ли? По себе судишь?.. — Кайя! — рычит Владлен, нахмурившись. Что, недоволен моим тоном?.. — Я не собираюсь с ним играть! Он мне как-то сказал, что я не игрушка, и он не игрушка. И отношения тоже — не игрушка. Или для тебя единственное, что имеет ценность — это брак? Не чувства, а просто печать в паспорте?.. — презрительно изгибаю губы, потому что вижу, что попал в цель. Припечатываю еще: — В отличие от тебя я ему верю! — и, развернувшись, иду обратно к столику, не удосужившись убедиться, что Владлен идет следом. Макс будто чувствует наше приближение, оборачиваясь, с тревогой вглядываясь в мое лицо. Он так встревожен, что у меня сердце болезненно сжимается, но я рад, что он позволил мне самому поговорить с братом. Я читаю в глазах племянника вопрос, все ли нормально, улыбаюсь, беру его протянутую руку и, быстро, чтобы не передумать, наклоняюсь ниже, коротко целуя в губы. Юля кашляет, кажется, подавившись соком, Владлен шипит что-то неразборчивое, падая в свое кресло, а Софи… ну, Софи просто смотрит с любопытством. Я знаю, что поступаю просто отвратительно, но мне хочется сделать для Макса хоть что-то. Если он затеял этот цирк с демонстрацией наших отношений, то я тоже в стороне не останусь. Быстро отстраняюсь, смотрю в его ошарашенные, но, кажется, счастливые глаза и только потом сажусь на свое место. За столом воцаряется молчание, которое решаюсь прервать я: — Ну, если вы закончили с пиццей, тогда, может по домам? — притворно улыбаясь, предлагаю я. Кажется, я могу слышать, как Владлен скрипит зубами от злости. Да, он думал, что сможет меня переубедить, что мы с ним на одной стороне, но нихера. Много лет назад тюремная решетка раскидала нас по разные стороны, и с тех пор ничего толком не изменилось. — Я оплачу счет, — предлагает Макс, доставая кошелек. — Н… — хочет возразить Юля, но парень только вскидывает руку, останавливая ее. — Не надо, мам. Я пригласил вас. Я заплачу. Нам приносят счет, Макс почти не глядя закидывает несколько купюр в книжечку и поднимается на ноги, утягивая меня за собой. Все тело на самом деле ватное, я едва ли могу стоять прямо, но все равно пожимаю руку Владлену, киваю на прощание Юле и Софи и следом за племянником плетусь к выходу. Мы молча идем к машине, и, только закрывшись в салоне, Макс выдыхает с улыбкой: — Молодец. Это было круто. — Думаешь? — я устало откидываю голову назад, прикрываю глаза, прокручивая в памяти события этого дня. — Я все запорол. Ты хотел помириться. — Нет, — Макс кладет руку мне на бедро, сжимает пальцами, заставляя посмотреть на себя. Несмотря на провальный вечер, он весь будто светится изнутри: — Все хорошо, правда. Я не планировал мириться. Знал, что не помиримся. Тут должно время пройти… — Что? — я непонимающе хмурюсь, а Макс как ни в чем не бывало заводит двигатель и медленно выруливает с парковки. — Но… Он иронично вскидывает бровь и со смешком поясняет: — Я хотел, чтобы вы встретились лицом к лицу. И поговорили. Ты, может, его и простишь, а вот я — нет. После всего, что он с тобой сделал? Ты думал, я смогу просто забыть? Сделать вид, что ничего не было? Кайя, отец ненавидит тебя, и за это его ненавижу я. Не знаю, что ему ответить. Отворачиваюсь к окну, смотрю на проносящиеся мимо дома и все никак не могу понять, в какой момент мы свернули не туда… Вернее, кажется, все впервые в жизни идет как по рельсам, но по каким-то неправильным рельсам. Почему у меня так? Почему я не мог просто найти себе тихую девушку, чтобы налаживать быт, растить детей, работать? Почему из-за меня должна рушиться семья? Почему из-за меня должна повредиться психика Софи? Почему… — Кайя, — зовет Макс, паркуясь в кармане у меня под подъездом. — А? — медленно разворачиваюсь к нему, силясь улыбнуться. Но улыбка гаснет, потому что на лице племянника такое задумчивое выражение лица, какого я еще никогда не видел. Он выглядит так, будто весь мир трещит по швам. — Кайя, — снова повторяет Макс, крепко сжимая руль. Он, до безумия тактильный человек, сейчас не тянет ко мне руки, не целует, не обнимает. Просто смотрит. — Кайя, ты что удумал? Ты… ты меня послать хочешь, что ли? Я не сразу понимаю суть вопроса. Моргаю пару раз, прогоняя пелену с глаз, мотаю головой. — Что? — дрогнувшим голосом переспрашиваю я. — Ты просто… — Макс хмурит брови, отводит взгляд, а потом поясняет: — Мне показалось, что ты сейчас меня бросишь. И непонятно с какого перепуга, но я выдаю: — А ты бы ушел? Если бы я тебя отшил? Племянник мрачнеет. Видно, что не знает, что ответить, а потому неопределенно пожимает плечами. В его обычно искрящихся весельем глазах сейчас такая тоска, что мне и самому волком выть хочется. Я чувствую вину за то, что заставляю его испытывать такие эмоции, а потому сам подаюсь вперед и быстро, коротко целую. Хочу отстраниться, но он вдруг кладет руку мне на затылок, путаясь пальцами в волосах, и удерживает на месте, не углубляя поцелуй, не внося в него привычную нам страсть. — Я бы не ушел, — шепчет Макс мне в губы, и я улыбаюсь его ответу. Целую сам, хватаюсь пальцами за его плечи, обвиваю руками шею, хочу быть ближе, но в тесном салоне это практически невозможно. — Пошли… пошли домой… — почти умоляюще прошу я, едва ли не поскуливая от того, как болезненно член упирается в ширинку тесных джинсов. — Тебе нужен отдых, поэтому мне нужно уехать. Я не контролирую себя рядом с тобой, — категорично отвечает Макс, прихватывая меня пальцами за подбородок и крепко сжимая. — Останусь, но только если ты будешь сверху. Резко дергаюсь назад, смотрю на него почти с ужасом, но в глазах племянника нет иронии или насмешки. Только желание. — Я не готов! Макс закатывает глаза на мой испуганный тон. — Боже, Кайя, ты мужчина. Ты должен хоть иногда использовать свой член по назначению! Сжимаю зубы, отворачиваюсь, хочу отвернуться, но Макс не позволяет, удерживая в объятиях. Приходится говорить прямо так — лицом к лицу. — Я давно не был сверху. Вот так сразу не готов. Жду, что меня начнут переубеждать, но, поразмыслив немного, племянник все же отвечает: — Ладно. Тогда я поеду домой. И он действительно будто хочет расцепить руки, но я хватаю его за куртку уже сам: — Эй! Опять заставишь меня мучиться со стояком?! Макс ехидно ухмыляется: — Зачем нам мальчики, когда у нас есть пальчики?.. Нет, любимый мой, тебе хватит на сегодня секса. — Но есть и другие способы сбросить напряжение! — я категорично не готов его никуда отпускать, а он будто намеренно издевается, щелкает меня по носу, ведет пальцем по губам… Знаю, что план заведомо провальный. Нам всегда почему-то мало минета или взаимной дрочки, мы обязательно скатываемся в неуемную страсть, и часто это заканчивается для меня кровью. Но я готов даже к такому повороту, лишь бы он не уезжал, не бросал меня одного. — Останься, — прошу уже менее жалобно, более настойчиво. Тянусь к его губам, прихватываю нижнюю зубами, кусаю… — Макс, пожалуйста. Останься. Он улыбается и шепотом интересуется: — Навсегда? Ведет рукой ниже, поправляя воротник надетой на меня собственной куртки, а я млею даже от такой ласки и заботы. Киваю, не в силах ни ответить, ни даже вздохнуть. А Макс как обычно находит, что сказать. — Тогда я за вещами… Вернусь через полчаса. И лучше тебе быть готовым, потому что я решительно настроен сегодня поменяться ролями…