Любимец Фортуны

      Спок всегда чувствовал себя крайне неуютно в лазарете или, того хуже, в личном кабинете Маккоя, однако в сложившейся ситуации не видел альтернатив. Он сомкнул кончики пальцев, посмотрел поверх них на доктора и приступил к изложению причины, которая привела его сюда.       – Моё беспокойство по поводу здоровья капитана возрастает, особенно с тех пор, как мы покинули Деневу, – сказал он. – Мне незнаком человеческий подход к переживанию горя, однако, на мой взгляд, поведение капитана мало схоже с теми немногими примерами, которые мне довелось наблюдать. В связи с этим, я был бы благодарен вам за информацию о том, не выходит ли данное поведение за границы нормы.       Маккой уставился на него с открытым ртом, на мгновение ощутив знакомый прилив гнева. «Ах вы бесчувственный, холоднокровный…» Но эта мысль умерла, едва сформировавшись, потому что внезапно он понял. Спок вовсе не был равнодушен, он пришёл спросить о своём друге, и если при этом он использовал необычный для Маккоя язык, то как раз потому, что и сам не был обычным другом. Маккой снова посмотрел на чопорно сидевшего перед его столом Спока и на этот раз почувствовал нечто, опасно близкое к нежности. «Вы предпочли бы быть где угодно, только не здесь, спрашивать кого угодно, только не меня», – подумал он с ноткой печали.       Он поспешно привёл мысли в порядок, намереваясь, насколько это только возможно, опираться на факты, а не на эмоции.       – Нет, Спок, поведение капитана совершенно ненормально. Для людей горе – это не столько эмоция, сколько… процесс, путь с определёнными этапами и остановочными пунктами. А Джим отказывается начинать этот путь вовсе. – Он тяжело сглотнул, тщетно мечтая выпить чего-нибудь крепкого. – Он никак не справляется со своим горем, Спок, он вообще отказывается признавать его существование и в итоге только запирает свои чувства на замок. Может, это хорошо для вулканца, я уж не знаю, но для Джима – очень плохо. Он не даёт себе ни думать, ни чувствовать, и поэтому отгораживается от любых личных контактов, заполняет каждую свободную минуту постоянной деятельностью, пусть даже самой бесполезной.       Он устало пожал плечами.       – «Энтерпрайз» сейчас наверняка бьёт флотские рекорды по отчётам, и если мне придётся организовать ещё хоть одни учения по неотложной помощи, то я просто завою. Господь знает, как он проводит время вне смен, но уж точно не с нами, и я сомневаюсь, что он много спит.       – Он играет в шахматы.       – С вами? – понадеялся Маккой.       – Нет, с компьютером. Каждую ночь – три-четыре партии с контролем времени, на скорость. – Спок посмотрел на Маккоя, который обнаружил некоторое беспокойство. – Доктор, я за ним не шпионю, логи отображаются автоматически. – Маккой махнул ему рукой, и Спок, трактовав этот жест как отсутствие возражений, продолжил. – Также логи показывают, что он побеждает в 37.3% партий, что свидетельствует об уровне концентрации, редко достижимом при активной службе на борту корабля.       Повисло молчание. У обоих перед глазами стояла картина того, как их друг, один в каюте, каждую ночь сражается со своими демонами, сидя за документами и шахматами.       Спок собрался с духом. Разговор оказался для него даже более тяжёлым, чем он ожидал; требовалось обсудить эмоции, которые были ему мало знакомы и ещё меньше понятны, а сверх того, обсудить их с человеком, чью бурную эмоциональность он находил возмутительной даже в лучшие времена, не то что сейчас. Тем не менее, необходимо было что-то предпринять, и Маккой был единственным человеком на борту, с кем он мог об этом поговорить. Спок осторожно посмотрел на него.       – Доктор, мы оба знаем, что ему нужна помощь, и также мы знаем, что он никогда о ней не попросит.       – Да знаю я, Спок, – резко оборвал его Маккой, бессознательно сердясь. – Не знаю только, что с этим делать. Он меня избегает. Он не хочет со мной разговаривать, а у меня нет медицинских оснований ему приказывать. – Маккой беспомощно развёл руками. – Формально с ним всё в порядке: сами вспомните, как он проводил операцию на Деневе до прихода помощи. Да сам главнокомандующий не справился бы лучше. Он даже начал есть, как только понял, что потеря веса – это повод затащить его задницу сюда.       Он опустил глаза на свои руки.       – К тому же, я не знаю, что ему сказать, – он поднял взгляд, чтобы увидеть изогнутую бровь, и снова почувствовал раздражение. – Да бросьте, Спок, сами подумайте! Всё началось ещё до Деневы, дело не в Сэме. Он стал таким с тех пор, как мы вернулись из 1930 года, просто нам было не до того, мы были заняты этими взрывающимися клетками. Не мне его винить, что он не хочет разговаривать со мной после того, что я натворил, и я понятия не имею, что сказал бы ему, если бы он всё-таки заговорил. Проклятье, да разве можно извиниться за такое?       – Доктор, ваше вмешательство носило совершенно случайный характер, – сказал Спок, пытаясь подавить досаду на склонность людей принимать проблемы на свой счёт.       – Спок, если бы кто-то из моих подчинённых так небрежно воспользовался гипо, я бы гнал его или её подсрачниками до самого Ригеля. Но дело не только в этом, – он почувствовал, что заливается краской. – Дело в том, что я сказал ему в транспортаторной, когда мы вернулись.       Тогда его трясло от гнева; увиденное вывело его из себя так, что он безнадёжно утратил контроль, и поскольку они были только втроём, он выплеснул свой гнев словами, которые и сейчас снились ему в кошмарах, так что он просыпался среди ночи весь в поту. Бледный, бесстрастный, Кирк смотрел будто бы сквозь него, а потом молча ушёл, оставив Спока объяснять доктору правду о смерти Эдит Килер.       – Я пытался увидеться с ним на следующий день. Всё, что я получил, это компьютерное сообщение: «Мне не нужно тебя видеть, я знаю, что ты хочешь сказать, и в этом нет необходимости. Я не виню тебя, и тебе не стоит винить себя. Кирк». С тех пор он так со мной и не заговаривал.       Спок испытал недоумение.       – Если он не винит вас, то я не могу понять, какой смысл в самобичевании. Разумеется, единственное, что сейчас имеет значение – это то, что ему нужна помощь.       Маккой снова вскипел.       – Что ж вы сами сложа руки сидите!       – Я не обладаю вашими навыками в данной области. Я прилагаю все усилия, чтобы понять умом, но я не в состоянии сопереживать, как вы. Выражусь просто, доктор. Я не знаю, что делать, и опасаюсь, что любая моя попытка может всё ухудшить.       Охваченный своими собственными переживаниями, Маккой не заметил в ровном голосе Спока боль.       – Мне не легче, Спок. Чёрт, как я могу помочь ему, если из-за меня всё и случилось? – Он посмотрел на вулканца и снова ощутил пропасть между ними. – Ай, да что я распинаюсь? Не думаю, что вам вообще известно, что такое чувство вины.       Спок серьёзно посмотрел на него.       – Доктор, – тихо сказал он, – это я убедил его в необходимости смерти мисс Килер, так что мне известно даже слишком хорошо.       Возмущение Маккоя стихло, и он склонил голову, принимая доверие Спока за честь. Быть может, не так велика была эта пропасть.       – Иронично, да? Мы, его лучшие друзья – и не трудитесь отрицать это, Спок, я же знаю, что он для вас значит, – и не можем помочь ему. Вы – потому что не знаете как, а я – потому что сам послужил причиной того, что всё так вышло.       Он наконец сдался перед искушением и достал из ящика стола бутылку бурбона. От душещипательных бесед со Споком – это со Споком-то! – уж очень хотелось выпить. Маккой посмотрел на вулканца и, получив отказ, не удивился, но и не оскорбился. Сам он налил себе изрядную порцию.       – Раз он не хочет об этом разговаривать, то нам придётся просто дать ему время разобраться во всём самому. Жаль, что нас вызывают на Звёздную базу-11. Откладывать проблему в долгий ящик – последнее, что ему нужно. Вы не знаете, что там стряслось?       Спок качнул головой.       – Я не получал никакой информации напрямую, однако мне представляется примечательным тот факт, что все участники высадки на планету Хранителя, включая безопасников, получили приказ прибыть в управление коммодора Стоуна. – Маккой кивнул, и Спок поднялся на ноги, выражение его лица было задумчивым. – Благодарю вас, доктор. Этот разговор был в высшей степени информативен.       – В любое время, Спок, в любое время.       Спок остановился у выхода.       – И ещё, доктор, – сказал он, – я вовсе не собирался отрицать.       Он вышел, а Маккой улыбнулся – казалось, впервые за последние несколько недель.

***

      Три дня спустя, когда все они собрались в транспортаторной и заняли каждый своё место на платформе, ещё не зная, с какой целью их вызывают, Маккой подумал, что дурные предчувствия возникли явно не у него одного.       Материализовавшись на Звёздной базе-11 и переждав короткое головокружение, Маккой увидел, что Кирк осматривается по сторонам: рефлекс, выработавшийся за множество высадок на потенциально опасных планетах. Вдруг капитан застыл, глаза его распахнулись в потрясении и ужасе.       – О нет! – прошептал он с такой подавленностью в голосе, что Спок – единственный, кто услышал его, благодаря тонкому слуху, – тоже оглядел зал транспортаторной, пытаясь понять, что могло вызвать такую реакцию.       Помимо техников транспортатора, здесь присутствовала лишь группа из двух десятков гуманоидов неизвестной Споку расы, терпеливо выстроившихся со склонёнными головами в ожидании своей очереди зайти на платформу.       Он быстро рассмотрел их; не считая полного отсутствия волос и ушных раковин, они выглядели в точности как земляне. Их мантии, напоминавшие одеяния средневековых монахов, даже придавали им некий благожелательный вид. Спок перевёл взгляд обратно на Кирка и успел увидеть, как тот явно собирается с духом, к чему-то готовясь. Однако по тому, как ссутулились обтянутые золотистой формой плечи, Спок понял, что, с чем бы ни ожидал столкнуться капитан, угрозы не было.       Затем один из гуманоидов поднял голову и увидел прибывших с «Энтерпрайз». Его челюсть отвисла, лицо приобрело выражение потрясённой радости, и он упал на колени, завопив нечто вроде: «Ма-тахай!»       Услышав крик, остальные гуманоиды тоже подняли головы и упали на колени вслед за ним, простирая руки с явственным благоговением; одно и то же слово слетало с их губ вновь и вновь, сливаясь в низкое и глубокое песнопение, которое спустя несколько секунд зареверберировало на обертонах и субгармониках, мучительных для человеческого уха, а для Спока – буквально болезненных.       Они резко умолкли, стоило Кирку шагнуть им навстречу и простереть руки ладонями вниз над их головами. Он коротко обратился к ним на их музыкальном языке, изобилующем гласными звуками – похоже, он разговаривал на нём свободно, – а затем оглянулся на членов своего экипажа, давая команду следовать за ним. Он шёл между склонённых фигур; каждый из гуманоидов поднимал голову при его приближении, и он останавливался, чтобы прижать к его лбу большой палец левой руки.       Спок, занявший привычное место за плечом Кирка, видел, как гуманоиды опускались обратно на пятки, будто лёгкое прикосновение казалось им некой тяжестью.       Когда они покинули транспортаторный зал и вышли в уродливый серый коридор, Кирк порывисто отвернулся, отошёл в сторону и опёрся на стену вытянутой рукой, опустив голову и прикрыв ладонью глаза.       Все посмотрели на него, а потом единодушно перевели взгляд на доктора – как на единственного члена экипажа, который всегда мог вмешаться и всегда вмешивался в капитанские проблемы. Маккой покачал головой; сейчас он был последним, с кем Кирк хотел бы поговорить. Поймав выразительный взгляд Спока, доктор подозвал к себе двоих краснорубашечников, Хендрикса и Шнайдера, и пошёл с ними в управление коммодора.       В конечном счёте, именно мистер Скотт, недовольно засопев, направился к капитану первым. За ним неловко последовала Ухура и бесстрастно – Спок. Сплочённая команда мостика.       Скотт положил руку на его плечо.       – Вы в порядке, кэптин? – мягко спросил он, понимая, что единственным честным ответом было бы «Нет». Однако Кирк кивнул, оттолкнулся от стены и выпрямился.       – Да, в полном, – сказал он устало. – Просто… – Он махнул рукой в сторону транспортаторной. – Они считают неблагодарность самым страшным грехом. Единственный способ их остановить – это совершить ритуал принятия. – С внезапным жаром он добавил: – Как же я это ненавижу! Мало было медали, так ещё и… – Он затряс головой.       – Капитан, кто они? – Не располагая никакой информацией, Спок не мог понять происходящее, не говоря уже о том, чтобы помочь.       Кирк вымученно улыбнулся, признавая неудовлетворительный характер своего «доклада».       – Это карагаи, Спок. Даже спустя столько лет они продолжают думать, будто обязаны благодарить. А их пятнадцать миллионов. Ты себе представить не можешь, что это такое – незаслуженная благодарность пятнадцати миллионов, – последнюю фразу он произнёс очень тихо.       – По всей видимости, вы прекрасно владеете их языком.       – Гипно-обучение. Стоило мне месячной зарплаты, и ещё неделю у меня в глазах всё двоилось. Но это стоило того: однажды я целых два дня уговаривал их оставить меня в покое. – Он чуть вздрогнул. – Как скоро мы должны появиться в управлении коммодора Стоуна?       – Через 4.7 минуты.       – Хорошо, подождите здесь минуту.       Кирк сделал несколько шагов в сторону и встал спиной к ним. Они с любопытством наблюдали, как он мягко повёл плечами и шеей, сознательно сбрасывая напряжение. Затем он опустил голову, очень глубоко вдохнул через нос и резко выдохнул ртом. Сделав несколько таких вдохов и выдохов, Кирк поднял голову и выпрямился. Вернулся он к ним уже совсем другим, будто бы став выше, ярче и внушительнее. Место обычного человека, усталого и ранимого, занял Капитан с большой буквы: уверенный, властный, безукоризненный.       Ухура была, по меньшей мере, в лёгком смятении; она никогда прежде не видела, чтобы обаяние включали как по нажатию кнопки. Кроме того, вынуждена была она себе признаться, она чувствовала себя польщённой тем, что ей позволили это увидеть. Должно быть, Кирк прочёл на её лице замешательство: губы его чуть дрогнули.       – Не смотрите на меня так, лейтенант, – энергично сказал он, – на борту я этого никогда не делал. Просто некоторые ситуации требуют… немного больше обычного. Только и всего.       Пока они шли в управление коммодора, Ухура поймала себя на мыслях о том, могло ли это превращение, свидетелем которого ей только что позволили стать, быть не только подспорьем в командовании, но и бронёй, защищающей от внешнего мира. В ней взыграло любопытство. Последний раз она ощущала его ещё подростком, когда ей наконец позволили одним глазком заглянуть в мир взрослых. Сейчас, как и тогда, приятное предвкушение смешивалось с лёгким оттенком затаённого страха.       Новости, которые сообщил им коммодор, оказались безрадостными. Отчёт об инциденте со Стражем вечности наконец достиг командования Звёздного флота, и десант получил приказ прибыть на Альфу Памяти для углублённого обсуждения. Со всех концов Федерации собирались эксперты в областях интеллекта, истории, этики и физики времени, чтобы подробнее изучить их опыт.       Спок, руководствуйся он лишь собственными предпочтениями, мог бы оценить возможность подискутировать относительно встреченного им феномена, однако он понимал, что для его товарищей это, вероятнее всего, окажется тяжким испытанием.       Страшно побледневший Кирк всё-таки удержал на месте свою броню, так что прочесть его мысли было невозможно – по крайней мере, без физического контакта. Но Спок слишком многое видел – и в 1930 году, и на Деневе, – чтобы сомневаться в существовании того, что вулканцы называют ла-саран. Боль, не поддающаяся контролю.       Прочитать Маккоя было гораздо легче. Его вина казалась почти осязаемой, и Спок жалел о ней не только как о факте, но и как о препятствии, не дававшем его друзьям получить ту помощь, которую они могли принять только друг от друга.       Ухура и Скотт тоже беспокоились. Они не знали подробностей всего того, что случилось в портале Стража, но видели состояние своих коллег и друзей, и это было для них достаточным поводом для тревоги.       Реакцию остальных – возможно, и к счастью – заглушил бурный скандал, который закатил мистер Скотт, когда услышал, что не сможет присутствовать во время ремонта «Энтерпрайз», ради которого их, по легенде, и вызвали на Звёздную базу-11. Добрых минут пять он метал громы и молнии, угрожал, умолял, клянчил, вконец всех извёл – и без толку. Исключительно благодаря его ценности для Звёздного флота его не арестовали на месте за нарушение субординации.       Дождавшись, когда он выдохнется, Кирк спросил:       – Как мы будем добираться?       – В моём челноке. Варп-двигатель есть, места всем хватит. И, предвосхищая ваш вопрос: я тоже получил приказ, как и вы. Это произошло в моём секторе, а я должен быть в курсе того, что в нём творится.       Кирк поднялся на ноги.       – Что ж, думаю, основное мы обсудили. В какое время вы хотите отправляться?       Если Стоун и ощутил раздражение из-за того, как Кирк взял руководство совещанием в свои руки, то никак его не проявил.       – Завтра в 0800, – сказал он, и на этом разошлись.       Кораблик отчалил следующим утром точно в срок. Это было небольшое и довольно старое, но по-прежнему быстрое судёнышко, экипаж которого состоял из двух человек под командованием лейтенант-коммандера Кэлкрофт, женщины средних лет, без особой радости разделившей свою каюту с Ухурой. Так как людей на борту прибавилось, другого выбора не было.       Прошло немало лет с тех пор, как членам экипажа «Энтерпрайз» приходилось делить каюты, и Маккой, к своему удивлению, поймал себя на том, что даже рад. Во всяком случае, общество Скотти не давало ему остаться наедине с мыслями, которые со временем становились только мучительнее. Если бы только он не проявил такую преступную небрежность с гипо, если бы только не спустился на ту планету, если бы только придержал свой длинный язык в транспортаторной, если бы, если бы, если бы…       Маккой знал, что чем дольше они молчат, тем тяжелее будет снова начать общаться как раньше. А ещё он только теперь понял, как много на самом деле значит для него эта дружба – когда, может быть, потерял её навсегда.       Кроме того, вскоре он заметил, что Кирк, оказавшись в разлуке со своим кораблём, который был ему и работой, и домом, стал погружаться уже в полноценную депрессию. Маккой опрашивал капитана после событий на Пси 2000 и знал, что он воспринимает «Энтерпрайз» как паразита, который крадёт его силы, не даёт вступать в другие отношения. Но сейчас Маккой впервые осознал ошибку, которую допускали они оба; «Энтерпрайз» вовсе не была паразитом, отношения Кирка с ней были симбиозом. Кирк отдавал «Энтерпрайз» столько же, сколько получал от неё взамен. Без поддержки корабля Кирк остался наедине с потерями последних двух месяцев, пугающе беззащитный.       Все остальные нашли себе занятие. Скотти встретил в лице инженера Риккарди родственную душу и отправился с ним реконфигурировать импульсные двигатели судёнышка, прихватив себе в помощь Хендрикса и Шнайдера. Ухура взялась учить молоденького энсина, как выжать из его допотопной коммуникационной консоли максимум возможного, а самому Маккою вместе со Споком предстояло поработать над данными, полученными на Деневе.       Однако трудно найти на корабле человека более лишнего, чем второй капитан, поэтому Джим, не зная, куда приложить руки или голову, наверняка пал жертвой мыслей и чувств, которые с таким трудом и так успешно подавлял на «Энтерпрайз». К тому же, у него даже не было уединения – он делил каюту со Споком, и Маккой знал, что скорее Ад замёрзнет, чем Кирк позволит себе подвергнуть своего друга эмоциональному излиянию.       Он с тревогой наблюдал, как Кирк становился всё более тихим и замкнутым. Большую часть своего времени Кирк проводил, читая и перечитывая последние письма брата или разглядывая в крошечный иллюминатор в кают-компании, как мимо проносятся звёзды. Судя по его виду, то короткое время, которое ему удавалось урвать на сон, мало шло ему на пользу.       Маккой планировал поговорить с ним, когда они зайдут на борт челнока, однако отчего-то никак не находилось подходящего момента; было слишком тесно, ни разу не получалось остаться наедине, и спустя несколько дней колебаний он начал задаваться вопросом, а не пытался ли он подсознательно избегать разговора, не возражая против молчания друга, потому что и сам не хотел поднимать эту тему.       Он обнаружил, что ему чрезвычайно сложно мыслить ясно о том, что произошло. Каким-то образом понимание того, что он внёс свой вклад в мучения друга, туманило его природное чутьё. Чудовищность его поступка стояла на его пути, мешая им обоим вернуться в прежнюю колею. Вскоре один только вид его друга стал для него немым укором, и он избегал Кирка, насколько это было возможно на маленьком судёнышке, ненавидя себя за это.       Путешествие проходило скучно и без происшествий, хотя атмосфера на борту была отчётливо беспокойной: члены команды «Энтерпрайз» терзались мыслями о том, что ждало их на Альфе Памяти.       Однажды ночью, когда до Звёздной базы-11 осталось шесть дней пути, однообразие было нарушено.       Между Кэлкрофт и Ухурой завязалась дружба на почве общей любви к музыке. Кэлкрофт обладала тёплым сливочным контральто, и прекрасные голоса двух женщин слились воедино, приведя в восторг слушателей, втиснувшихся в крошечную кают-компанию.       Кирк сидел с бокалом бренди в руке, облокотившись спиной на переборку, и слушал – казалось, с удовольствием. Плечи его мало-помалу расслабились, выражение жёсткого контроля постепенно таяло, и наконец на его лице показалась усталость. Маккой, пытавшийся наблюдать за ним так, чтобы было незаметно, с надеждой подумал, что, может быть, теперь его друг сможет поспать нормально хотя бы одну ночь.       Это произошло примерно через час после начала концерта. Кэлкрофт, коллекционировавшая популярные песни 19 и 20 веков, запрограммировала маленький агрегат на музыкальное сопровождение. Решив спеть соло, она выбрала простую песенку с повторяющимся куплетом, мотив которой был нежным и вкрадчивым. Ко всеобщей неожиданности, Кирк ни с того, ни с сего резко поставил бокал, вскочил на ноги и рванулся к выходу, грубо всех растолкав. Кулаки его были сжаты, всё тело напряжено, как струна. Когда он проходил мимо Маккоя, доктор успел мельком увидеть его бледное лицо. Выражение на нём было таким безысходным и горьким, что Маккой невольно заслонил себе глаза ладонью.       Когда он наконец поднял взгляд, то обнаружил, что Спок серьёзно наблюдает за ним, а энсин Малик спешно вытирает пролитый бренди. Риккорди любил, чтобы на «его» корабле всегда был порядок.       В этот момент ожил интерком.       – Коммандер Кэлкрофт, пройдите на мостик, мы получили сигнал бедствия.       Поднялась суматоха, все вокруг заторопились на мостик: и те, кто был при исполнении, и просто любопытствующие.       Когда каюта опустела, Спок подошёл к Маккою и сел напротив, сложив руки на стол между ними. Маккой опустил голову, не в силах посмотреть ему в глаза.       – Доктор, как долго вы намерены позволять этому продолжаться? – Маккой было вспыхнул, но не сумел найти слов и только беспомощно пожал плечами. Спок продолжил: – Я не хочу сказать, будто недооцениваю сложность вашего положения, но не давайте ей встать на вашем пути.       Маккой саданул кулаком по столу, угрызения совести подогревали его гнев.       – Что же вы предлагаете? Просто взять и прекратить? Послушайте, вы, зеленокровый…       Он сбился и замолчал, когда Спок вдруг поднял ладонь, призывая его к молчанию, и склонил голову, будто усиленно прислушиваясь.       Спок сидел так несколько секунд, неподвижный и сосредоточенный, его концентрация была практически осязаема, затем рывком встал и со всех ног бросился в коридор.       Маккой последовал за ним, чувствуя безотчётную тревогу, но не успел дойти до двери. Раздался громкий глухой «Бум!», и корабль содрогнулся, накренившись на одну сторону; Маккой не удержался и упал. Зазвучал сигнал красной тревоги. С трудом поднявшись, Маккой вышел в коридор и едва не налетел на коммодора Стоуна, который направлялся к мостику в сопровождении Кирка. На мостике Маккою удалось забиться в угол и наблюдать оттуда.       Кэлкрофт изучила показания сенсоров.       – Сигнал бедствия был ложным. Мы пойманы силовым лучом.       – Можем освободиться? – спросил Стоун.       Спок встал у научной станции, к облегчению занимавшего её молодого энсина.       – Отрицательно. Захвачен контроль над всеми корабельными системами, за исключением системы жизнеобеспечения. У нас нет ни оружия, ни коммуникации. В настоящий момент нас буксирует неизвестный корабль значительно больших размеров, находящийся слева по курсу.       Кэлкрофт стукнула по своей консоли и вывела на экран изображение другого корабля – вытянутого, тонкого, в форме иглы, что придавало ему странно враждебный вид.       – Если бы они собирались нас подорвать, то уже сделали бы это, – тихий голос принадлежал Кирку. – Им нужны пленники, и нам стоит удалить данные компьютеров, пока нас не подняли на борт.       Спок посмотрел на Кэлкрофт – всё же это был её корабль, – однако она лишь кивнула и совместно с ним быстро запустила команду очистки всех жёстких дисков. Маккой покинул мостик, чтобы взять медицинскую сумку (пострадавшие уж точно найдутся), и к тому моменту, как он вышел из своей каюты, Кирк и Спок стояли в коридоре, склонившись друг к другу, и что-то серьёзно обсуждали.       Внезапно, к полному ужасу Маккоя, Кирк сделал нечто невообразимое. Он что-то крикнул – Маккой не расслышал, что именно, – и ударил Спока. Ударил коротко и мощно, прямо в лицо, и застигнутый врасплох вулканец приложился затылком об переборку. Хотя Маккой не мог разобрать отдельных слов, в голосе Кирка несомненно звучала злоба. Маккой бросился вперёд, забыв обо всех своих терзаниях и отчаянно желая помочь, но в этот момент его охватило знакомое покалывание, и он растворился в транспортационном луче.