Размер:
47 страниц, 2 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
69 Нравится 14 Отзывы 28 В сборник Скачать

Амбивалентность

Настройки текста
Кроули привязывается к расследованию. Фактически, никто не заключает с ним никаких договоров, никто его не приглашает, но он крутится рядом на правах мужа Азирафаэля, и это почему-то не вызывает ни у кого никаких вопросов. Его присутствие на месте преступления раздражает только Гавриила, и это абсолютно взаимно. Вельзевул буквально чувствует, как между ними пробегают искры ненависти каждый раз, когда они сталкиваются взглядами. За этим наверняка стоит какая-нибудь история, и, она уверена, причина раздора кроется в Азирафаэле, но все это не беспокоит её до тех пор, пока Гавриил не захочет об этом поговорить. — Живые тебя утомили? — Вельзевул подбирается к Кроули тихо, под её ногами даже снег хрустит почти неслышно. — Не думала, что увижу тебя здесь. — Мэ-э-эм! — Кроули дёргается и растягивает губы в своей дурной улыбке. — У вас же полно дел, разве нет? — Не больше, чем у тебя. — Я в отпуске. Могу себе позволить ходить тут и смотреть в своё нерабочее время. Вельзевул делает жест рукой, мол, туше. В конце концов, не её это дело — на что Кроули тратит свой отпуск. — Высмотрел что-нибудь интересное? — Ну, не так много, как мог бы, если мне разрешили подойти поближе, — Кроули возит носком ботинка по земле, расчищая её от снега. — Он неплохо владеет скальпелем. Видели, как там почка вырезана? Хирургическая точность. Какой-нибудь отвергнутый гений, решивший, что раз не стал светилом медицины, то будет есть людей. Вы ведь слышали о том, что он их ест? Ну и дрянь. Вы любите готовить, вам, наверное, тяжело это даже представить. — Ты же знаешь, что человеческое мясо мало чем отличимо по вкусу от животного? — спрашивает Вельзевул, ловя взгляд Кроули. — Потрошитель может кормить этим мясом свою семью, друзей, случайных гостей, и они даже не поймут, кого едят. Кроули передёргивает. — Отвратительно. — Поэтому нам остаётся надеяться, что Потрошитель бесконечно одинокий человек. Вельзевул хлопает Кроули по плечу, подбадривая, и уходит поближе к Гавриилу, что-то очень восторженно рассказывающему криминалистам. Рядом с ним, буквально в метре, лежит порядком разложившееся тело, найденное совершенно случайно, благодаря гуляющему в этих лесах собачнику. Именно его собака учуяла тело. — Личность установили? — интересуется Вельзевул, пробегаясь взглядом по трупу. Воспоминания о нём очень смутные, кажется, это не то фармацевт, промышляющий сбытом просроченных лекарств (серьёзно, это был первый раз, когда она заглянула в обычную аптеку, и в ней сразу же наткнулась на него — что вообще творится с этим миром?), не то парень, испачкавший её любимое пальто. Вельзевул даже не помнит, как вырезала у него почку. — Бенджамин Блэйк. Пропал без вести два месяца назад, — бодро рапортует Гавриил, потеряв к криминалистам интерес. — Дай угадаю: есть ли какие-нибудь улики? Это ты хочешь спросить? — Если бы он хотел, чтобы тело нашли, то оставил бы его в более заметном месте, — объясняет Вельзевул. — Этот же эпизод больше напоминает попытку избавиться от отходов. Мы редко задумываемся о мелочах, когда идём выбрасывать мусор. — Он задумывается. Ни одной улики. Возможно, здесь и были следы его ног, но прошло слишком много времени. Ничего не осталось. — Зато он смог оттащить его сюда. О да, Вельзевул всё же вспоминает. Тащить тело сюда было тяжело и рискованно, но это убийство было таким незначительным, таким проходным, что ей не захотелось тратить время на попытку устроить инсталляцию. Она просто закопала его здесь, в относительно безлюдной части леса, уверенная, что пройдут недели, прежде чем кто-нибудь наткнётся на тело. Так и случилось. — Вы закончили здесь? — спрашивает подошедший со спины полненький судмедэксперт, чьё имя Вельзевул даже не потрудилась запомнить. — Можно увозить? — Пусть в лаборатории проверят тщательнее, — кивает Гавриил, отходя в сторону и позволяя двум ребятам подхватить носилки и потащить тело в машину. — Вельзевул считает, что над этим телом Потрошитель не заморачивался. Может, удастся найти что-нибудь. — Тебе ещё не надоело рассматривать одинаково изувеченные тела? — обращается к Вельзевул судмедэксперт. — Платят за это гораздо меньше, чем за частные сеансы, разве нет? — Дело не в деньгах. — Дело почти всегда в деньгах. Вельзевул указывает ладонью в сторону тела, которое загружают в машину. — Потрошителя не беспокоят деньги. Я смотрела материалы дела: при жертвах были их кошельки, а в домах оставались нетронутыми сейфы, заначки, драгоценности и прочие материальные ценности, — она чуть приподнимает голову, чтобы смотреть прямо в глаза мужчине. — Сравниваешь себя с Потрошителем? — вскидывает брови он, инстинктивно избегая прямого взгляда. — Мы оба работаем не ради денег, а ради интереса, — Вельзевул позволяет себе короткую улыбку. — Согласитесь, если бы он не только убивал своих жертв, но ещё и обносил их дома, то потерял бы флёр загадочности. А так всё это приобретает налёт чего-то идейного. Грабителю достаётся только презрение, а серийному маньяку — почитание со стороны неравнодушных, сердца падких на негодяев дам и тонны писем в газетах с просьбами убить и полакомиться ими. Люди удивительны в своём безумии. — Тебя это как будто бы восхищает. — Я же психотерапевт. Меня не может отвращать уродство человеческой души. — Можешь просто сказать, что ты такая же больная. Судмедэксперт кидает на неё какой-то замороченный взгляд, в котором отчётливо читается непонимание, после чего уходит вслед за унёсшими тело помощниками. Вельзевул даже не смотрит в его сторону, только на мгновение состраивает гримаску отвращения. — Грубо. Большая часть следственной группы раздражает её. Недостаточно сильно, чтобы провоцировать желание свернуть кому-нибудь из них шею, но достаточно — чтобы держаться в стороне от всех. Из десятка людей Вельзевул импонировали разве что Азирафаэль, почти не появляющийся на самих местах преступления, и Михаил. По крайней мере, с ними она могла разговаривать больше минуты, при этом почти не уходя в себя, подальше от разящих необразованностью и откровенной глупостью речей. — Начинаешь жалеть о том, что присоединилась к команде? — спрашивает Гавриил, который, ну конечно, заметил мелькнувшее буквально на секунду отвращение. — Хочешь я попрошу его извиниться? — У меня слишком острое обоняние, чтобы долго разговаривать с людьми, от которых не перестаёт нести трупами, — морщится Вельзевул. — Не стоит. Я не из обидчивых. — От меня тоже несёт трупами. Вельзевул подаётся вперёд и поводит носом рядом с шеей Гавриила, принюхиваясь. — Трупами. Но ещё моей гостиной, в которой ты спал сегодня, моим гелем для душа и овсяной кашей. И твоим парфюмом, но немного слабее, чем обычно, — сообщает она, вновь увеличивая расстояние между ними до "два едва знакомых человека". — То, что ты ходишь два дня в одной и той же одежде, должно быть, стало причиной для сплетен. Гавриил умудрился уснуть прямо в её гостиной вчера. Причиной тому стала, очевидно, бессонная ночь и тяжёлый рабочий день. Вельзевул не удалось поднять его даже на ужин, так что она просто принесла одеяло и подушку — благо, диван у неё достаточно удобный, чтобы на нём можно было спокойно спать. Проснулся Гавриил только ближе к ночи, извинялся и всё порывался уехать, но Вельзевул напоила его травяным настоем для крепкого сна и велела возвращаться на диван. Он действительно не вызывал тревоги, несмотря на то, что оставался самым главным её соперником. Если с прошлыми следователями всё было до уныния легко, то сейчас Вельзевул чувствовала ещё пока далёкое, но уже ощутимое дыхание охотника, взявшего след. Впрочем, утром Гавриил ел приготовленные лично ей колбаски и просил добавки, и это не могло не притуплять инстинкты. При жизни Энни Мот была не лучшим человеком, но фарш из неё вышел отменный. — Причиной для сплетен станет то, что ты только что обнюхала меня, — заверяет Гавриил, игнорируя направленные в их сторону взгляды. — Твоё самодовольство можно потрогать руками. Не терпится дать всем знать, что охмурила главного холостяка участка? Вельзевул не удерживается от искреннего смешка. — Мне за сорок, у меня есть дом, княжеский титул, перспективная работа, и я ни разу не вступала в брак. Из нас двоих ты больше походишь на того, кто "охмурил" немолодую и состоятельную леди. — Я старше тебя. — Разве это имеет значение, мой мальчик? Проходящие недалеко от них криминалисты точно слышали это, и Вельзевул не нужно смотреть, чтобы знать, что на их лицах удивление перемешивается с неожиданным пониманием. Она довольно щурится, всматриваясь в удивительные, почти сиреневые глаза Гавриила, и он отвечает ей тем же. Гавриил один из немногих, кто не избегает её попыток установить тесный зрительный контакт. Они почти всегда, с момента первого знакомства, смотрят друг другу в глаза, и это тоже часть интересной игры. Лицо у Гавриила немного красное, и Вельзевул гадает — это влияние холода или смущения. В любом случае, ей это определённо нравится.

***

Теперь Гавриил захаживает к ней чаще, но встречи по-прежнему ведутся в приёмной, соединённой с кабинетом. Гавриил обычно приходит под вечер, когда Вельзевул уже заканчивает с последним пациентом и монотонно подводит итоги дня, проверяя записи с прошедших сеансов и делая пометки по поводу следующих. Когда он в первый раз заявляется без приглашения, руководствуясь сентиментальным "я ехал домой, но захотел тебя увидеть", Вельзевул с вежливой улыбкой просит впредь предупреждать её заранее, чтобы не столкнуться случайно с пациентами, но всё же разрешает войти. Вельзевул наливает ему травяной чай и позволяет бродить по приёмной, пока она заканчивает работу. Гавриил не способен долго усидеть на одном месте, он ходит кругами, трогает вещи и книги, изучает обстановку, разглядывая незаметные с первого взгляда мелочи, вроде висящих за стеллажами рисунков. Их не увидеть с кресла для пациентов, но можно хорошо разглядеть, если подойти ближе к рабочему столу. — Это твои рисунки? — спрашивает Гавриил, осторожно касаясь пальцами карандашного наброска. — Красиво. Вельзевул отрывается от записной книжки и поднимает взгляд. — Если мне не изменяет память, ты сейчас смотришь на мою реплику "Пляски смерти" Вольгемута, — она приглядывается. — Так и есть. Нестандартное понятие красоты. Ты не похож на того, у кого нестандартное понятие красоты. — А ты любишь лепить ярлыки, да? — усмехается Гавриил, двигаясь дальше, к толстому альбому. — Можно я посмотрю? — Конечно. Мне же за это платят деньги, — Вельзевул кивает, давая добро на просмотр своих энтомологических заметок. Альбом заполнен рисунками, записями и вырезками из статей, преимущественно о некогда интересовавших её двукрылых с вкраплениями и других интересных особей. Ему уже не меньше двух десятков лет, но выглядит он до сих пор прилично. Вельзевул могла бы завещать его в какой-нибудь научный центр — там немало записей о малоизученных представителях насекомых, населяющих Африку. — Похожая бабочка — это же бабочка? — висела у тебя где-то здесь, — Гавриил демонстрирует страницу с фотографией чёрно-жёлтого бражника. — Это она и есть. В рамке та же бабочка, что и на фотографии. — Это странно. То же самое, что после смерти своего пса забальзамировать его и поставить у двери, как статую. — Что плохого в том, чтобы радовать глаз своей красотой и после смерти? — Это странно, — настаивает Гавриил. — И жизнь, и красота мимолётны. Только смерть вечна. И даже если конкретно это "вечно" продлится до того момента, пока кто-нибудь из моих наследников не заполучит этот дом вместе с кабинетом и не выкинет бабочку, посчитав её странной... — Вельзевул разводит руками. — Когда-нибудь и египетские пирамиды падут под гнётом времени. Гавриил долго смотрит на неё нечитаемым взглядом, после чего доверительно сообщает: — Ты можешь не облекать своё восхищение смертью в причудливые метафоры. Я не собираюсь называть тебя больной, в любом случае. Даже если не совсем понимаю тебя. Вельзевул едва заметно кивает, выражая благодарность. — Это автоматически делает тебя благоразумнее большинства людей. С губ Гавриила срывается смешок. Он оставляет альбом в покое и шагает дальше, пока не останавливается у неё за спиной. Вельзевул перекладывает закладку и закрывает записную книжку, не позволяя увидеть записи, и крутит своё кресло так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Необходимость подставлять спину её напрягает. Гавриил в ответ на это лишь поднимает вверх ладони, демонстрируя то, что настроен миролюбиво, и шагает дальше, оставляя её со своей врачебной тайной. Вельзевул возвращается к заметкам. На долгие пятнадцать минут повисает спокойная тишина. Она почти не слышит чужого шебуршания и решает, что Гавриил наконец-таки нашёл себе интересное занятие, в которое не входят попытки отвлекать её от работы. Вельзевул делает последние штрихи в своих записях и толстой линией перечёркивает имя пациента, с которым они прервали курс лечения. Занимательный был случай. Кроули не так давно говорил о том, что невозможно дожить до сорока с лишним и не диагностировать у себя биполярное расстройство, но вот живой пример — отрицать собственную прогрессирующую шизофрению. Даже жаль немного, что пришлось перенаправить к другому специалисту для оказания полноценной помощи. Вельзевул закрывает книжку, кладёт на стол и поднимает взгляд на Гавриила. — Что ты... Хм. Он возится с её клавесином. — Понравился? — Очень хороший инструмент, — почти восхищённо отзывается Гавриил, проводя ладонью по лакированной поверхности. — Давно смотрю на него. С самого первого сеанса. — Хочешь, подарю тебе такой же, мой мальчик? — склоняя голову к плечу, тянет Вельзевул. Гавриил кидает на неё знакомо-недовольный взгляд. Она мысленно делает себе пометку: расспросить позже о его родителях. — Я могу купить себе десять таких, и это не ударит по моему карману. — Не воспринимай это так серьёзно, — успокаивает Вельзевул, поднимаясь из-за стола, чтобы подойти ближе. — Умеешь играть? — Да. Давно не практиковался, но да — умею. — Мне ещё многое предстоит узнать о тебе. Она присаживается рядом, на небольшой диванчик, и проводит ладонью по нижнему ряду клавиш. Мгновением позже Гавриил повторяет её движение. — Я приобрела его на аукционе. Очень давно. Кажется... в Париже. Перевозить его сюда было тяжело, но музицирование и рисование — одни из немногих вещей, которые меня по-настоящему успокаивают, — рассказывает Вельзевул. — Сыграешь что-нибудь? — А ты? — После тебя — да, конечно. — Нет-нет, я имею в виду, ты и я. Давай сыграем что-нибудь вместе. — В четыре руки? — усмехается Вельзевул. — Вряд ли из этого что-то выйдет. — Мы и не на отчётном концерте. Давай, я так долго не практиковался, что мне точно потребуется поддержка. Вельзевул ставит на подставку тетрадь с нотами и открывает на случайной странице. У Гавриила выходит неплохо, хоть и с заметными трудностями. Ему нужно время, чтобы вспомнить, как управляться с инструментом, и Вельзевул подхватывает там, где он заминается, до тех пор, пока Гавриил не привыкает и не погружается в музыку. Он самозабвенно путает ноты и попадает не по тем клавишам, но Вельзевул подстраивается там, где нужно, чтобы музыка звучала ровно. Выходит, в итоге, полная белиберда, но ей всё равно нравится. Позже Вельзевул играет пару композиций сама, после чего уходит на кухню, оставив Гавриила развлекаться с клавесином. Под аккомпанемент то спокойной, непринуждённой, то взмывающей вверх высокими нотами музыки она готовит ужин и разделывает мясо. В последующие несколько встреч Гавриил, который снова приходит раньше, чем Вельзевул заканчивает дела, идёт сразу к инструменту, решительно настроенный восстановить утраченный навык. Вельзевул не возражает. Она быстро привыкает и довольно скоро начинает, не отрываясь от работы, поправлять его и давать советы. Когда-нибудь у них непременно выйдет сыграть что-нибудь вместе. Гавриилу нужно всего лишь ещё немного времени и старания.

***

— У меня есть два билета на "Отелло", на субботу. В Королевской опере. — Замечательная постановка, — не отрывая взгляда от книги, заверяет Вельзевул. — А ты свободна в субботу. — Абсолютно свободна. Вельзевул не смотрит на Гавриила, но кожей чувствует, как он сверлит её нетерпеливым взглядом, ожидая какой-то бурной реакции. Она знает, к чему он клонит, и он знает, что она знает, но никто не произносит вслух очевидный факт — Гавриил собирается позвать её в оперу. Вельзевул позволяет себе малодушно надеяться на то, что если оттягивать этот момент до последнего, проблема исчезнет сама собой. Но она слишком долго работает психотерапевтом, чтобы не осознавать, что ожидание лишь усугубляет последствия. Билеты в Ковент-Гарден нужно заказывать заранее. Учитывая то, что Гавриил — это Гавриил, он явно подошёл к делу со всем старанием и смог достать билеты на балкон — там, где их не будут сильно тревожить назойливые соседи. С него сталось бы выкупить все четыре места — Вельзевул всегда так делала, если покупала билеты сама, просто потому что могла себе это позволить. — Я хотел бы пригласить тебя, — говорит Гавриил. "Отелло" она слушала уже три раза. — Мы замечательно проведём время вместе, — продолжает Гавриил. Вельзевул терпеть не может оперу, как и любые другие шумные и массовые мероприятия. Это необходимость, с которой ей приходится время от времени мириться, чтобы иметь возможность заводить необходимые знакомства и беседовать с нужными людьми. — Кроули сказал мне, что ты любишь оперу, — это уже звучит почти как оправдание. — Понятия не имею, почему я ему поверил, но я всё равно купил билеты и... Каким образом в Гаврииле так причудливо сочетается острый ум, проницательность, серьёзность руководителя и абсолютно детская наивность, всё ещё остаётся для Вельзевул непостижимой загадкой. Кроули ненавидит Гавриила (и это известно всем), но, тем не менее, по необъяснимой причине Гавриил доверяет его совету и заморачивается над покупкой билетов в Ковент-Гарден. Вельзевул терпеливо дочитывает строчку, кладёт между страниц закладку, закрывает книгу и только после этого переводит взгляд на Гавриила. Он влетел к ней с сияющей улыбкой, теперь же выглядит озадаченным и поникшим. Затянувшееся молчание заставляет шестерёнки в его голове активно крутиться, делая правильные выводы. Вельзевул не выглядит как человек, которому только что предложили прекрасный способ провести субботний вечер — её правда не прельщает перспектива три часа слушать оперу, которую она слышала уже три раза. — Я с удовольствием схожу с тобой, — но она всё же растягивает губы в улыбке. — Правда? — Гавриил снова улыбается и шагает вперёд, чтобы протянуть ей билеты. — Я взял билеты на балкон. Их четыре, потому что... ну, я подумал, что мы оба вряд ли захотим соседствовать с кем-нибудь. И я не знаю, насколько это интересная опера. Кажется, мы ходили на неё с семьёй, но от меня всегда ускользал весь смысл. В голове щёлкает. — Продай мне два лишних билета, — просит Вельзевул. — Что? — На те два места, которые останутся свободными. Не хочется, чтобы они пропадали. Я знаю двух людей, которые точно не откажутся сходить. — Я могу просто отдать их тебе, это не проблема. — Но я буду их перепродавать, так что, будет лучше, если я всё же выкуплю их. Простая формальность. Гавриил пожимает плечами, не став спорить. Они договариваются насчёт субботы. Гавриил обещает, что всё пройдёт великолепно, но предупреждает, что если случится что-то чрезвычайное, — в их случае, это неожиданный "подарок" от Потрошителя — то ему придётся сорваться на место преступления. Вельзевул уверяет его в том, что даже Потрошитель не может быть настолько сволочью, чтобы так подпортить субботний вечер. Во всяком случае, она правда не собиралась в ближайшее время выходить на охоту, а все прочие трупы надёжно спрятаны там, где до них не доберётся ни одна собака. — Заедешь за мной в пять? — просит Вельзевул, пока Гавриил одевается, собираясь уезжать домой. — А с твоей машиной что-то случилось? — спрашивает он. — Нет, она в порядке. — Тогда?.. — Ты отвезёшь нас ко мне после оперы, — терпеливо, со спокойной улыбкой поясняет Вельзевул. — И проведёшь ночь у меня. Хорошо? — Это... хорошо. Хорошо. Я заеду за тобой. Вельзевул оставляет короткий поцелуй у него на щеке, после чего они прощаются до субботы.

***

Вельзевул облачается в простое, но изящное чёрное вечернее платье, идеально подходящее ей и тканью, и кроем. На таких мероприятиях она всегда старается не выделяться из толпы — в этом нет необходимости, ей всё равно уделят внимание многочисленные знакомые. К тому же, в отличие от разнообразия рубашек, пиджаков, брюк и жакетов, которые Вельзевул сочетает между собой, создавая оригинальные образы, платьев у неё не больше десятка. Они неудобны, нефункциональны и нужны исключительно для таких случаев, как этот — когда приходится выходить в свет с мужчиной. Гавриил приезжает ровно в пять. Вельзевул накидывает сверху пальто и выходит из дома. — Замечательно выглядишь, — улыбается Гавриил, как только она усаживается в машину. — Честное слово, очень... замечательно. Я в первый раз вижу тебя в платье, да? Красиво и, ты знаешь... Вельзевул останавливает его прикосновением к плечу. — Я знаю, что выгляжу великолепно. Но мне всё равно приятно. Спасибо. Гавриил кивает. — Ты точно не чувствуешь себя некомфортно из-за... ну, платья? — всё равно уточняет он, не спеша заводить машину, будто ожидая, что Вельзевул убежит переодеваться. — Я чувствую себя комфортно в любой одежде, потому что нахожусь в гармонии со своим телом. Костюмы — это не мой футляр, это просто способ дать клиентам возможность абстрагироваться от моего пола и воспринимать меня максимально нейтрально. Ещё они достаточно удобные, чтобы я привыкла ходить в них постоянно, — произносит Вельзевул, откидываясь на спинку сидения и поворачиваясь лицом к Гавриилу. — Но будь уверен, мне комфортно и в платье, и будет — без него. — Ты ведь не планируешь изводить меня этими полунамёками весь вечер, да? — расслабившись, весело отзывается Гавриил. — Кто знает. Машина трогается. Вельзевул не отвлекает Гавриила. Спокойная и тихая французская музыка, играющая в салоне, позволяет ей погрузиться в свои мысли. Гавриил фокусируется на дороге, изредка едва слышно подпевая приятным женским голосам. Вельзевул ловит себя на том, что совершенно не удивлена тем, что он знает французский. Они приезжают раньше положенного, и Вельзевул уводит Гавриила в сторону ресторана при театре, чтобы пропустить бокал шампанского. Он отнекивается, напоминая про то, что ему ещё везти их назад, но Вельзевул, подобно коварному искусителю, напоминает о том, что впереди ещё три часа оперы, за которые успеет выветриться даже бокал вина. Гавриил продолжает держать оборону до тех пор, пока она не отдаёт ему бокал и не отпивает из своего. — Только один, — сдаётся он. — Только один, — соглашается Вельзевул, скрывая улыбку. Они неспешно тянут шампанское, и Вельзевул краем глаза пробегается по внешнему виду Гавриила. Ей нравится и очередной светлый костюм (несмотря на тотальную нелюбовь Гавриила ко всему, что темнее тёмно-серого, он умудряется наполнять гардероб интересными вещами), и тонкий и приятный на ощупь сиреневый шарф. Вельзевул незаметно втягивает воздух, прислушиваясь к витающим в воздухе запахами, и безошибочно находит среди десятков доносящихся отовсюду ароматов нотки знакомого парфюма и всё тот же едва уловимый, почти отсутствующий запах геля для душа. Шагнув ближе, она касается пальцами одного из краёв шарфа. Гавриил воспринимает этот жест по-своему, развязывает шарф и заматывает его вокруг её шеи. — Немного разнообразия, — поясняет он. — Сиреневый подходит твоим глазам. Вельзевул поправляет шарф, перевязывая по-своему, но не снимает. Она не против. Приятная вещь. — Ох, вы уже здесь! Рады вас видеть. Вельзевул оборачивается, замечая приближающегося к ним Азирафаэля и плетущегося за ним Кроули. Улыбка на её лице на мгновение становится шире и приобретает лёгкую мстительность. Азирафаэль чувствует себя максимально комфортно в обстановке театра, и виной этому явно является уже не первый бокал шампанского в его руке. Кроули недовольно тянет вино, но даже оно не разбавляет его угрюмость. Вельзевул знает, что он ненавидит и оперу, и театры в целом. Именно поэтому она невзначай предложила Азирафаэлю эти два билета. И Вельзевул нравится светлый смокинг Азирафаэля. Ей вообще нравится то, как он одевается — с лёгким налётом старины. Не всегда уместно, но всегда достаточно аккуратно и утончённо, чтобы радовать глаз. Несколько раз она видела его в свитерах и рубашках, но даже тогда Азирафаэль умудрялся держаться как денди, вышедший прямиком из девятнадцатого века. В противовес ему Кроули как будто бы нацепил то, что первым выпало из шкафа. Впрочем, учитывая его ненависть ко всему, что связано с театром, он скорее несколько часов стоял, рассматривал свой гардероб и выбирал наименее подходящую для похода в такое место одежду. Футболка, пиджак, галстук боло, джинсы и... нет, хотя бы не кроссовки. И как прекрасное дополнение образа — стойкий запах какого-то крепкого коньяка, без которого выйти из дома оказалось невозможно. Вельзевул кидает взгляд на вино в руках Кроули. Да, для этого человека не существует никаких барьеров. — А вы здесь откуда? — удивлённо спрашивает Гавриил. — Спасибо мисс Вельзевул за это, — Азирафаэль касается пальцами её плеча. — Приобрести два билета всего за несколько дней до показа — большая удача. — Да, — отзывается маячащий за его спиной Кроули. — Спасибо, мисс Вельзевул. Я просто не знаю, как отблагодарить вас за то, что в субботу вечером я нахожусь в таком замечательном месте. Ведь все мы знаем, как сильно я люблю оперу, да? — Так же сильно, как и я, Кроули, — она салютует ему бокалом. — Наслаждайтесь, господа. Вельзевул подхватывает Гавриила под локоть и уводит в сторону. — Нам ещё три часа сидеть рядом. Не стоит заранее надоедать друг другу. — Я чувствую в этом, — Гавриил незаметно указывает рукой в сторону парочки, — какой-то подвох. — Ну что ты, — произносит Вельзевул, склоняя голову к плечу, — разве я способна на подлость?

***

Они уходят на свои места раньше, чем кто-либо успевает затянуть их в долгую и скучную беседу. Огромный зал заполнен почти на половину, но люди продолжают прибывать, оставляя всё меньше и меньше пустующих мест. Они наблюдают с высоты балкона, лениво беседуя о чём-то совсем не важном. Гавриил, немного наклонив голову, чтобы шептать ей на ухо, рассказывает историю о том, как им пришлось ворваться в оперный театр сразу после премьеры, чтобы схватить какого-то маньяка-театрала. Он ускакал от группы захвата за кулисы, из-за чего им всем пришлось рвануть за ним и пробираться через нагромождения из костюмов, платьев, декораций, ящиков и прочих мешающих бегу вещей, сталкиваясь с напудренными дамами в полуснятых одеждах. Гавриил смеётся, опаляя кожу Вельзевул своим горячим дыханием, активно жестикулирует и кажется таким довольным, что она почти готова смириться с тем, что им придётся провести здесь весь вечер. — Я ведь не рассказывала о том, что после окончания обучения провела год в Африке? — так же тихо спрашивает Вельзевул, касаясь пальцами ладони Гавриила. — Ты рассказывала только о том, что много путешествовала. — Мне повезло попасть в одно африканское племя во время первого путешествия. Когда они отмечали свои праздники, то сооружали огромные костры, а потом пели и танцевали вокруг них до самого рассвета, пока небо само не становилось похожим на искры пламени. Фантастическое зрелище. Древность тысячелетий перед глазами, почти в первозданном виде, — Вельзевул устремляет взгляд вперёд, на передние места, забитые женщинами и мужчинами в дорогих костюмах. — Невероятное торжество искренности и естественности. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то другом мире, совершенно далёком от настоящего. Будто пепел веков вновь приобрёл образы былого. Хотя, конечно, виной всему этому могло быть и то, что каждый праздник мне, как почётному гостю, полагалось раскуривать целую трубку, полную чего-то явно психотропного. — Только по праздникам? — уточняет Гавриил, усмехаясь. Вельзевул неопределённо пожимает плечами. — Я только что закончила медицинский институт. Мне хотелось отдохнуть. Вполне возможно, что я была под действием наркотиков чуть чаще, чем трезвой, но суть не в этом. Потом, когда я вернулась обратно, в совсем другой мир, всё казалось мне фальшивым и неправильным. И каждый раз, когда я сидела в месте, подобном этому, мои мысли то и дело возвращались туда, к пламени костра. — Торжество цивилизации. Мы ушли слишком далёко оттуда, чтобы танцевать всю ночь у костра, но... — свет выключается, прерывая Гавриила на полуслове. Он замолкает ненадолго, после чего снова шепчет ей на ухо: — Расскажешь об этом подробнее потом? Вельзевул кивает, уверенная в том, что Гавриил забудет о своей просьбе уже через пару часов. Она могла бы рассказать, о, несомненно. Ей было меньше двадцати пяти, волосы у неё тогда были длиннее, кожа была болезненно-бледной из-за того, что свет солнца ей заменяли лампы морга, но шрам, ещё не сведённый операциями, алел броским пятном. Когда Вельзевул появилась на пороге той деревни, загар ещё не успел обжечь кожу, и поэтому в своих белых одеждах она больше походила на духа, чем на человека. У них умирал один из воинов, и Вельзевул помогла остановить ему кровотечение, зашила раны, вместе с знахаркой промыла их, после чего воин встал на ноги, а её приняли в племени с почестями и уважением, позволив остаться. Они звали её Баал. Она сама представилась так. Эти люди, всё ещё живущие в далёком прошлом, звали её именем давно погибшего божества, и иногда под действием кружащих голову трав Вельзевул казалось, словно все они — её верные жрецы, приносящие дары своей богине. Она вкушала вместе с ними плоть побеждённых врагов. Научила жарить её на костре так, чтобы мясо покрывалось хрустящей корочкой и таяло на языке. Экспериментировала с их травами, используя их в качестве специй. В мирное время племя ело скот, когда случались набеги — тела убитых врагов, тем самым, как считалось, забирая себе их силы. За то, что Вельзевул научила этих людей делать мясо вкуснее и лечить раненых, ей позволялось есть вместе с воинами — досыта, а не доедать остатки. Довольно скоро Вельзевул смогла бегло говорить на них языке. Она знала название растений и помогала готовить из них лекарства. На исходе первого месяца (тогда Вельзевул ещё следила за календарём) ей пришлось обрезать волосы, потому что ограниченное количество воды не позволяло ухаживать за ними. С тех пор она так и не отращивала их ниже плеч. Возможно, они действительно не видели в ней человека — никто ни разу не называл её ни женщиной, ни мужчиной. Божество, духа, посланника небес или земли? Кто знает. Но как и положено любому божеству, в одно утро, когда на небе ещё только собирался рассвет, Вельзевул вышла из хижины и тихо ушла. За пределами деревни была жизнь, от которой она не могла отказаться. Вельзевул вырывает из воспоминаний неожиданная тяжесть на плече. Она поворачивает голову, чтобы обнаружить, что Гавриил преспокойно вытянул ноги вперёд и прикорнул на её плече. На сцене тем временем уже давно вовсю идёт представление. Вельзевул кидает беглый взгляд на часы — прошло уже немногим больше часа с начала. Чуть в стороне от них Азирафаэль наслаждается оперой, а Кроули, судя по тому, что он всё ещё не расстаётся с бокалом, методично надирается. А она так ушла в свои воспоминания, что совершенно забыла о том, что происходит вокруг. — Гавриил, — шепчет Вельзевул, осторожно дёргая плечом. Гавриил просыпается мгновенно, но она приобнимает его за плечи, не давая подскочить, и свободной рукой прижимает палец ко рту, призывая быть потише. — Тебе скучно? — тихо спрашивает Вельзевул. — Нет-нет, вовсе нет, — шепчет Гавриил, потирая сонные глаза. — Я... слежу. Правда. — Как зовут героев? — Отелло, Дездемона... Кто-то ещё. — Я рада, что ты запомнил имена, которые были написаны на билете. Но если тебе правда скучно, мы можем уйти. — Нет, всё в порядке. Не обращай на меня внимание и просто наслаждайся. — Я смотрела эту оперу уже три раза. Гавриил поднимает голову и бросает на неё недоуменный взгляд. Вельзевул разводит руками. — Не хотела тебя расстраивать. Гавриил роняет голову обратно ей на плечо. Вельзевул кладёт ладонь ему на волосы и зарывается в них пальцами. — Если мы не уйдём до антракта, мне придётся выйти и начать разговаривать с людьми, которые абсолютно точно попросят нас задержаться после окончания, чтобы выпить в ресторане и поговорить. И мы вернёмся домой только ближе к одиннадцати, — она наклоняет голову, утыкаясь щекой в затылок Гавриила. — Давай уйдём сейчас. — Насколько уместно это будет? — уточняет Гавриил. — Совершенно неуместно. Но без неуместных действий жизнь была бы гораздо скучнее. Вельзевул тянет Гавриил за руку, и он поддаётся. Они встают вместе и тихо направляются к выходу с балкона. Азирафаэль по-прежнему слишком занят оперой, а Кроули, последовав примеру Гавриила, успел пристроить голову у него на плече. Вельзевул кидает на них быстрый взгляд, после чего они с Гавриилом тихо уходят прочь из здания оперного театра. Улица встречает их вечерней прохладой. Вельзевул плотнее запахивает своё пальто и тянется было вернуть Гавриилу его шарф, но он жестом останавливает её. В выходной вечер Ковент-Гарден полон людей, и они легко теряются в толпе, пока неспешно идут вперёд по улице. Атмосфера оживлённости подхватывает их, тянет вперёд по освещённой яркими фонарями дороге. Тихие беседы перерастают в оживленные истории из прошлого, которых у обоих достаточно, и вскоре Вельзевул подбирает момент, чтобы ненавязчиво начать расспрашивать о семье. — На самом деле, в детстве я часто бывал здесь, — произносит Гавриил. — И в детстве, и в подростковом возрасте. Пока не уехал учиться. — Да? Гавриил кивает. — Здесь, в Колизеуме, в Венской опере, в Сиднейнском оперном театре, в Метрополитен-опере, в миланском театре и десятке разных других. Я же был старшим сыном, матушка постоянно возила меня за собой. Иногда мы завтракали в Лондоне, обедали в Париже, а вечером уже шли куда-то, где мне нужно было светить улыбкой, потому что... ну, она же известный филантроп, у неё хорошая семья, — Гавриил горько усмехается. — Она... очень любила людей. Какой-то неописуемой любовью. Если бы не выводок собственных детей, она, наверное, раздала бы все деньги церквям и больницам. Мы постоянно были на виду из-за этого. — Тебе это не нравилось? — спрашивает Вельзевул. — Не то чтобы... — Гавриил выдыхает и качает головой. — Нет, не нравилось. Но она была слишком значимой фигурой для меня. Мне всегда казалось, что раз кто-то так сильно любит человечество, то его есть за что любить. — Работа в полиции, должно быть, развеяла это заблуждение. — Когда я только начинал учиться, мне казалось, что я, в каком-то смысле, иду по её стопам. Но с каждым годом я сильнее разочаровывался в её убеждениях. Это ведь так... наивно? Мир просто не заслуживал такой женщины. Я ничего не говорил ей, ездил на семейные ужины, как и раньше, но... днём ранее мы ловили какого-нибудь ублюдка, изнасиловавшего двенадцатилетнюю девочку, или выезжали на ссору пары наркоманов, у которых в детской был трёхлетний ребёнок, про которого они забывали в пылу делёжки дозы. Всё это стояло у меня перед глазами, пока я улыбался и слушал матушкины рассказы о том, как восхитителен мир вокруг нас. — Ты не должен был идти в полицию, — хмурится Вельзевул. — Это моё место, — возражает Гавриил. — Ты ненавидишь людей, Гавриил. Ты не можешь отрицать это. — Ты снова за своё, да? — Ты любишь память о своей матери, но не её убеждения. Но ты и не должен любить их. То, что ты пока ещё не убил никого при задержании — чудо. — Пока ещё. Вельзевул останавливается и встаёт напротив Гавриила, чтобы заглянуть ему в глаза. — Если бы это был сеанс, то я должна была бы сообщить об этом в полицию, несмотря на врачебную тайну, чтобы тебя отстранили от дел. Но мы говорим как друзья сейчас. О чём ты? — Потрошитель. Я хочу убить его. Вельзевул оглядывается. Они не одни здесь, поэтому она тянет Гавриила за собой и молчит до тех пор, пока они не усаживаются в машину. Молчание повисает в воздухе тяжёлым комом, пока Гавриил заводит двигатель и аккуратно выезжает с парковки. Он никак не поясняет свои слова, хоть Вельзевул и сверлит его тяжёлым взглядом. — Не хочешь объясниться? — произносит, наконец, она. — Разве это не очевидно? — наигранно-легко отвечает Гавриил, выруливая на главную дорогу. — Я хороший коп, но есть десятки способов сделать так, чтобы всё произошедшее выглядело как сопротивление при задержании. Такой человек, как Потрошитель, просто не должен существовать. Его не остановят ни решётки, ни смирительные рубашки. Только смерть. — Ты признаёшься в желании убить человека, — мягко напоминает Вельзевул. — Он не человек. В нём давно не осталось ничего от человека, — уверенно говорит Гавриил. — Монстр в человеческой шкуре. Вельзевул не отвечает и смятение на её лице легко списать на неожиданность произнесённых слов. Но они не новы для неё. Она уже слышала что-то похожее однажды от человека, чьё мнение имело для неё хоть какое-то значение. Её руки уже были по локоть в крови тогда, но Вельзевул ещё только начинала свой путь. — Прости, что вывалил это на тебя, — Гавриил находит её ладонь своей и крепко сжимает. — Но к моему ужасу, кажется, в этом мире меня хорошо понимают только двое: ты и Потрошитель. — Да ты шутишь, — усмехается Вельзевул. — Нет. Я понимаю, как это звучит, но я правда так считаю. У нас наверняка есть определённое взаимопонимание. Я хорошо чувствую его — не вижу, но чувствую. Я говорю, что он не остановится, потому что понимаю его: он уверен, что не делает ничего плохого. Как ты говорила?.. Нам тяжело понять систему ценностей психопатов? Его система ценностей находится за гранью понимания любого человека. Сами люди для него, в каком-то смысле, просто... Гавриил заминается, и Вельзевул продолжает за него: — Мясо. — Да. Один. Только один человек хорошо понимает Гавриила. — Ты ведь не так давно занимаешься этим делом, да? — уточняет Вельзевул. — Семь месяцев. — Ты очень продвинулся. — Ты правда так считаешь? — Гавриил на мгновение отводит взгляд от дороги, чтобы улыбнуться ей. — Дело сдвинулось с мёртвой точки. Это то, чего не могли добиться твои предшественники. — Спасибо. Мне правда важна твоя поддержка. Оставшаяся дорога проходит в молчании, изредка нарушаемом неловкими попытками Гавриила завести более непринуждённую беседу. Вельзевул слишком погружена в свои мысли, поэтому отвечает автоматически, и он довольно быстро понимает это и совсем замолкает. Они тормозят около её дома. Вельзевул выжидающе смотрит на Гавриила, не спешащего покидать машину, и он смотрит на неё в ответ, ожидая, вероятно, чего-то в духе "спасибо за великолепный вечер". Пауза непозволительно затягивается. По её подсчётам, они должны уже стоять в прихожей, а не сверлить друг друга взглядами в машине. — Мне проводить тебя? — сдаётся Гавриил. — Да. Проводи. И можешь задержаться, — Вельзевул делает паузу, — если хочешь. — Могу. Если ты хочешь. Вельзевул и в лучшие свои годы не была любительницей подобных шарад. Она щурится, позволяя себе продемонстрировать лёгкое нетерпение, но это только сильнее сбивает Гавриила, взгляд которого начинает бегать по салону автомобиля, ища, за что бы зацепиться. К его несчастью, Вельзевул прекрасно умеет смотреть так, чтобы от её глаз некуда было деться. — Пятнадцать минут назад мы разговаривали об убийстве и моей внутренней связи с маньяком-психопатом, а ещё раньше — о моих проблемах с семьей, — поясняет он свою заминку. — Не самое лучшее завершение вечера. Не настраивает на романтический лад. Вельзевул молча кладёт ладонь на щёку Гавриила, заставляя повернуть голову. Мгновением позже она целует его, жадно и требовательно, не отпуская до тех пор, пока Гавриил не отстраняется сам, тяжело дыша. — Обещаю, что не буду думать о Потрошителе в процессе, — заверяет он, снова притягивая её к себе. Нет, хочется возразить Вельзевул, думай, думай обо мне — сейчас и потом, днём и ночью, каждый час и каждую секунду. Вырабатывая болезненную привязанность, спутывая неразрывными нитями взаимопонимания. Думай обо мне так часто, чтобы в отражении зеркала видеть ещё и моё лицо — настоящее, не человеческое. Увидь то, что мы похожи сильнее, чем ты можешь представить. Ничто так не кружит Вельзевул голову, как разговоры об убийствах, но Гавриилу не стоит знать об этом сейчас. В доме тихо и немного прохладно из-за приоткрытых окон, но свежо и нет лишних запахов. Гавриил стоит за спиной Вельзевул, помогая снять пальто, и она чувствует его немного сбитое дыхание открытой шеей. Вельзевул не оборачивается, позволяя чужим пальцам мимолётно коснуться участка кожи, не скрытого платьем. Полумрак прихожей заставляет привычные цвета играть другими красками. Когда Гавриил проходит вперёд и вновь смотрит Вельзевул в глаза, они выглядят темнее, уже не как не безоблачное небо, а как штурмирующее море. — Пойдём, — она тянет его за собой со спокойной уверенностью, помогая расслабиться. — Хочешь выпить чего-нибудь? — Нет. Не беспокойся так обо мне. Гавриил идёт за ней, идёт рядом, а не плетётся за спиной, и Вельзевул пускает в голову мимолётную мысль о том, что идти рядом, рука об руку, наравне с кем-то, кому не приходится бежать по её следам, чтобы успеть, приятно. Спальня — одно из немногих мест в доме, где никогда не бывает посторонних. Прохладный свет лампы освещает только кровать, а задёрнутые шторы не позволяют уличному свету пробраться в комнату. Здесь всё идеально-тёмное, именно такое, как предпочитает Вельзевул, в отличие от остального дома, где всё подобрано так, чтобы создавать ощущение спокойствия. Только здесь всё иначе. Меньше пространства, меньше цвета, но больше личных вещей и больше самой Вельзевул — всё, от начала до конца, обустроено её рукой. — Что это? — Гавриил кивает на висящую над постелью картину. — Ещё одна моя реплика. Одна из самых старых, но любимых, — Вельзевул улыбается уголком губ. — Гойя, "Сон разума". Ей уже больше двадцати лет. — Жутковато для спальни. — Очень надеюсь, что ты постараешься смотреть на меня, а не на неё. — Постараюсь, — обещает Гавриил. — Нарисуешь меня как-нибудь? — Я не так хороша в портретах. Мне больше даются анатомические зарисовки, монстры и насекомые. — Наверное, хороший доктор сказал бы о тебе пару слов, глядя на все эти картины. — Сейчас доктор говорит тебе отстать от картин и помочь ей раздеться. Гавриил тихо смеётся, подходя к Вельзевул. Она стоит спиной к нему, немного напряжённая. Взгляд глаза в глаза, которому Вельзевул отдаёт предпочтение, обеспечивает безопасность. Подставлять спину — удел жертв, чьё предназначение — попасть хищнику в зубы. Гавриил вновь трактует её привычки по-своему и осторожно проводит ладонями по напряжённым плечам, разминая их. — Ты можешь остановить меня в любой момент, — предупреждает он. — Всё в порядке. — Ты тоже можешь. Сейчас — может. Гавриил помогает ей расстегнуть молнию на платье, по очереди опускает вниз оба рукава. Вельзевул закрывает глаза, предоставляя ему возможность управлять ситуацией. Говорят, каждый серийный убийца в тайне желает быть пойманным. Происходящее сейчас — разумный эквивалент. Вельзевул не хочет оказаться за решёткой, не хочет, чтобы журналисты пытались сфотографировать её крупным планом, чтобы потом поместить на обложку бульварных газетёнок, а психиатры в лечебнице подсовывали шаблонные тесты и неумело рылись в её голове. Вельзевул вполне устраивает возможность быть "пойманной" лично Гавриилом. Он обнимает её, целует в шею, вынуждая доверчиво отклонять голову. Вельзевул ощущает чужие трепет и волнение в каждом прикосновении к своей коже и думает о том, изменятся ли прикосновения Гавриила, если он начнёт догадываться. Он хочет убить её, убить того, кто кажется ему неправильным, не вписывающимся в картину общества, и это ставит их почти на одну степень. Сейчас их разделяет только одно — Гавриилу ещё не пришлось воплотить свои желания в жизнь, но Вельзевул знает, как помочь ему шагнуть выше, ближе к ней, и встать по-настоящему рядом. Один раз прочувствовав вкус крови, тяжело остановиться. Невозможно остановиться. — Ты так тяжело дышишь, — шепчет Гавриил, вырывая её из мыслей. — О чём думаешь? — О том, что по сравнению со мной ты слишком одет, — легко врёт Вельзевул, разворачиваясь, чтобы начать ловко расстёгивать пуговицы на его рубашке. Пальцы умелого хирурга справляются с этим поразительно быстро. — Забыла сказать. Замечательный костюм, мне нравится, как ты в нём смотришься. — Поэтому ты так спешишь от него избавиться? — Уверена, то, что под ним, понравится мне больше. Они шагают к постели, и Вельзевул укладывается первая, снизу вверх следя за тем, как Гавриил избавляется от своей одежды. Вельзевул скользит взглядом по его телу, вновь не в силах избавиться от навязчивых мыслей. Ей не так уж и хочется убивать Гавриила (хотя она всё ещё готова сделать это в том случае, если что-то пойдёт не по плану), но не думать об этом не получается — Вельзевул просчитывает варианты, по-прежнему приходя к выводу о том, что нужно подобраться действительно близко, чтобы успеть воспользоваться ножом. Она неплохо справляется с этим. Подбирается очень близко. — Я знаю, о чём ты думаешь, — заявляет Гавриил, присаживаясь рядом с ней. Его ладонь скользит по внутренней стороне бедра, и Вельзевул прикрывает глаза, поощряя. — У тебя это в глазах было написано. — Ты один из немногих мужчин, кто смотрит обнажённой женщине в глаза, — усмехается Вельзевул. — И о чём же? — Обо мне. — Ты даже не представляешь, как ты прав. Иди сюда. Вельзевул сжимает рукой запястье Гавриила и тянет его ближе к себе. Она мгновенно и безошибочно находит лучевую артерию и по привычке следит за частотой сердечных сокращений, даже пока облизывает Гавриилу пальцы. Если бы он знал, с кем имеет дело, то вряд ли бы так спокойно (неспокойно, точнее, но по совсем другой причине) следил за тем, как психопатка, известная пристрастием к поеданию человеческой плоти, держит во рту его пальцы. Но он не знает. Вельзевул неохотно отпускает чужую руку и проводит языком по губам. Она сделала бы всё в лучшем виде. Или всё же сделает? Томительная неопределённость. Гавриил аккуратен, хотя Вельзевул чувствует, как дрожит от нетерпения его тело, пока изучает его руками. Она не торопит. Он двигается медленно, давая привыкнуть, пока Вельзевул тыкается лицом в его шею. Она чувствует, как пульсирует кровь в стенках сонной артерии. Вот так — достаточно близко. Можно прямо сейчас впиться в тонкую кожу, укусить, сомкнуть зубы, чтобы горячая кровь хлынула наружу и... Ах, чёрт. Вельзевул тихо и тяжело стонет. — Всё хорошо? — спрашивает Гавриил, останавливаясь. — Да, — выдыхает Вельзевул, отстраняясь от шеи, чтобы приблизиться к лицу, — да. Всё хорошо. Продолжай. Не сдерживайся. Поцелуй отвлекает её от артерии, ускорившиеся движения — от посторонних мыслей. На некоторое время в голове остаётся только блаженная пустота, и она позволяет себе отдаться приятным ощущениям.

***

После они лежат в постели, накрывшись одним только лёгким покрывалом. Вельзевул разглядывает потолок спальни, не думая ни о чём — редкое для неё состояние абсолютного спокойствия. Гавриил лежит рядом, достаточно близко, чтобы они соприкасались телами. Она чувствует, как он расслаблен, но это больше не взывает к инстинктам, требующим воспользоваться чужой доверчивостью. Нет. Интересное изменение. — Расскажи о своей первой любви, — просит Гавриил. Вельзевул поворачивает голову и смотрит на него. Гавриил разглядывает их переплетённые пальцы, слишком уставший, чтобы совершать лишние телодвижения, но недостаточно — чтобы перестать болтать. Вельзевул почти готова снова заткнуть его поцелуем, но её собственное тело непривычно неподатливое и расслабленное, поэтому она только отстраненно замечает: — Не самая подходящая тема для разговоров после секса. — Просто порой мне кажется, что ты из какого-то другого мира. Если бы не привычка носить ботинки от Лориблю с носками в сеточку, я бы решил, что тебе совсем чуждо всё человеческое. Вельзевул фыркает. — Я могу позволить себе небольшую экстравагантность, — она переворачивается на бок и утыкает взглядом в стену, украшенную фотографией одного из древних храмов Пальмиры. — Даже если я буду ходить в мусорном мешке, никто не скажет, что это уродливо, потому что это мой костюм, а все мои знакомые просто не способны откинуть прикреплённые к персоне ярлыки. Более того, если я это сделаю, через неделю кто-нибудь непременно заявится на какой-нибудь светский вечер в таком же мешке, стилизованном под платье или костюм. Гавриил смеётся, и Вельзевул чувствует что-то сродни болезненному довольству от того, что это смешит его. Им обоим свойственно высокомерие. У обоих оно совершенно разное, потому что взрощено разными способами, но это не мешает им с понимаем относиться к возвеличиванию своего Я путём сравнения себя с другими. Вельзевул знает, что это не самое здоровое поведение, но для себя она способна оправдать и более серьёзные отклонения. — И всё же? — Гавриил прижимается к ней со спины и утыкается подбородком в плечо. — Первая любовь княгини Вельзевул? Вельзевул закатывает глаза. — Quid pro quo, — кидает она, дёргая плечом. — Ты первый. — Хочешь узнать про мою первую любовь? — уточняет Гавриил. — Хочу получить от тебя достаточно эмоций, чтобы напитаться ими и ответить тем же. Гавриил молчит некоторое время, задумчиво поглаживая её по обнажённому плечу. — Я уже говорил, что у меня богатая семья. Мы тогда пожертвовали какую-то большую сумму одной из церквей, и за это нас приглашали слушать их церковный хор. Там была одна певчая... Мне было лет четырнадцать, ей примерно столько же. — Юный ангел? — Вельзевул ловит его направленный вникуда взгляд. — У тебя правда есть тяга к нетронутому совершенству. Чем всё кончилось? — Я ходил слушать, как она поёт. Потом, в один день, мы познакомились лично, и она оказалась настолько скучной, что я больше не смог воспринимать её как девочку, чьим голосом говорят ангелы. — Разговоры о Иисусе не так вдохновляют, как чистый и звонкий голос молодой и прелестной девочки со светлым взглядом? Так устроен этот мир: красивая оболочка скрывает либо опасность, либо пустышку. — Держу пари, ты знаешь сотню похожих историй. — Тысячу. У меня богатый жизненный опыт. — И твоя история наверняка интереснее. Вельзевул тоже начинает не сразу. Ей нужно немного времени на то, чтобы мысленно вернуться в те времена и вспомнить. — Мне было восемнадцать. Я жила с дядей и его женой. Когда дядя умер, мы с его вдовой сблизились и были вместе на протяжении нескольких лет, — она прикрывает глаза, вспоминая черноту волос, шорох одежд и запахи, много запахов — благовония, которые никогда не исчезали из их дома. Одежда Вельзевул была пропитана ароматами ладана, сандала и жасмина, и это перекрывало отдающий медью запах крови. — Это был первый и последний раз. Мы расстались, я уехала, и мы больше никогда не виделись. — Она была старше? — Да. На десять с небольшим лет. — Почему вы расстались? — Недопонимание. Разные цели в жизни. Мне казалось, что она сможет принять меня любой, но это было не так. Мне было всего восемнадцать, в таком возрасте наивность простительна. К двадцати у неё за спиной было пять трупов, из которых четыре принадлежали тем людям, а пятый — первый из тех, кто нарушал гармонию мира. Вельзевул держала нож у горла шестого, и её тётя была рядом, просила остановиться, остановиться сейчас, пока ещё не поздно. Но за Вельзевул тянулась дорожка из тел, и она знала, что уже поздно. Чувство мести было сильнее. — Это правда интереснее, — соглашается Гавриил, сонно копошась в попытках устроиться удобнее. — И я смогу принять тебя любой. Вельзевул кивает, не отвечая, но Гавриилу и не нужен ответ — он уже преспокойно сопит. Ей уже давно не восемнадцать. В её возрасте подобная наивность непростительна. Вельзевул не верит словам.

***

Кровать пустая. Вельзевул понимает это сразу, стоит ей только приоткрыть сонные глаза, и тут же подскакивает, мгновенно согнав с себя весь сон. Она хлопает по второй половине постели. И простынь, и подушка ещё тёплые, а запах Гавриила достаточно сильный, чтобы предположить, что он встал полчаса назад, не раньше. Вельзевул уверена, что он не станет лезть туда, куда не следует, и пытаться открыть запертые ящики, поэтому падает обратно на постель, давая себе пять минут на то, чтобы полежать. Она не услышала, как Гавриил встал. Привычка подрываться от любого шороха осталась у неё ещё с детского дома, и всякий раз, когда кто-то оставался с ней на ночь, Вельзевул либо вставала раньше, либо просыпалась мгновенно, стоило только партнёру начать возиться рядом. Мысли об этом преследуют её, пока она чистит зубы, пока стоит под душем, пока идёт на кухню. Костюм Гавриила, аккуратно сложенный, лежит в спальне, ботинки стоят в прихожей, но самого Гавриила либо нет в доме, либо он умудрился затаиться так хорошо, что обмануть идеальный слух Вельзевул. Трудно решить, какой из этих вариантов смешит сильнее — то, что он сбежал из дома без одежды и обуви, или то, что он прячется где-то под столом, контролируя себя так, чтобы не выдать даже дыханием. Вельзевул решает просто подождать, не рискуя строить предположения. Её вниманием полностью овладевает готовка. Гавриил появляется на кухне через полчаса. Вельзевул отрывается от намазывания паштета на хлеб из овсяных отрубей и поднимает взгляд. Он стоит в дверях, в своём спортивном костюме, красный и запыхавшийся. Вельзевул смотрит на него молча, после чего кивком указывает наверх. — Душ на втором этаже, вторая дверь слева, — она возвращается к своему делу. — Через пятнадцать минут будет готов завтрак. — Можно мне кофе? — просит Гавриил. — Вредно для сердца, — качает головой Вельзевул. — У меня есть апельсиновый сок. Это полезнее. — Есть хотя бы маленькая вероятность, что я смогу тебя переспорить? Вельзевул кидает на него выразительный взгляд. — Если ты достаточно самоуверен, чтобы спорить с моим двадцатилетним опытом работы в медицине — рискни. Гавриил не рискует. Он уходит, чтобы вернуться через двадцать минут, как раз к тому моменту, когда Вельзевул заканчивает сервировать стол. Теперь на нём вчерашние рубашка и брюки, немного помятые, но это выглядит соблазнительно-небрежно и даже не вызывает желание немедленно раздеть его и отправить гладить одежду. Вельзевул пододвигает Гавриилу тарелку с небольшими и аккуратными бутербродами и садится рядом. — Из чего это? — спрашивает он, прожевав первый. — Вкусно, как и всегда. Ты фантастически готовишь. — Ещё бы, — тонко улыбается Вельзевул. — Но если я скажу тебе, боюсь, ты не захочешь их есть. Вечная проблема. Ужин всегда идёт прекрасно ровно до того момента, пока какой-нибудь лишённый манер умник не ткнёт пальцем в говяжьи языки и не спросит, что это. Гавриил посмеивается, и они возвращаются обратно к завтраку. Вельзевул узнаёт, что спортивный костюм был у него в машине, и что он действительно был на пробежке, как она и предполагала. Не только её жизнью управляют привычки. Закончив с бутербродами, они переходят на оладьи. Гавриил даже не пытается возмущаться по поводу апельсинового сока, оценив заботливый жест. Вельзевул ждёт конца завтрака, чтобы сообщить новость: — Я улетаю на неделю сегодня вечером. Нужно уладить кое-какие дела с наследством. Не буду вдаваться в бюрократические подробности. — Я действительно хорош в бюрократических проблемах, — с лёгкой досадой говорит Гавриил. — Мне нужно восстановить права на старый фамильный дом. Там не осталось ничего, кроме обгоревших стен, но это... своего рода память. Большую часть дел я наладила удалённо, но оставшиеся требуют моего непосредственного присутствия. Вельзевул врёт только на половину. Ей правда нужно закончить работу с документами, подтверждающими то, что она является законной владелицей дома и всех прилегающих к нему земель, но это работа на пару дней. Оставшееся время Вельзевул намерена потратить на охоту. Она уже знает свою будущую жертву, знает слишком хорошо, потому что больше полугода ждала возможности перерезать ему горло так, чтобы подозрение не пало на неё. Вельзевул не занимать выдержки. Она готова караулить жертву месяцами или годами. — Я буду скучать, — произносит Гавриил. — Я приеду в воскресенье вечером. В понедельник мы можем увидеться, — обещает Вельзевул, накрывая его ладонь своей. — Но до вечера-то у нас есть время? — До семи я полностью в твоём распоряжении. У них ещё почти восемь часов в запасе, и Вельзевул готова отдать Гавриилу их все.

***

Всё проходит на удивление хорошо. Бюрократическая суматоха сокращается благодаря протянутым в нужные руки деньгам. Гавриил звонит ей почти каждый вечер, за исключением тех дней, когда работа слишком выматывает его. Из Франции она везёт бумаги, подтверждающие её владение фамильным домом, а из пригорода Лондона — целый пакет свежего мяса.

***

Вельзевул выходит из машины и направляется к багажнику, чтобы достать из него увесистую сумку, в которой лежит грязная одежда, и переносную морозилку, в которой ждёт своего часа будущая вырезка для званого ужина. Сумку — сжечь, морозилку — на кухню, чтобы начать готовить мясо. Эта поездка была долгой, но стоила того. Полгода Вельзевул выжидала момента, чтобы разобраться с тем неприятным выскочкой, и вот она — минута триумфа. Нож легко скользнул по шее, избавляя мир от ещё одного мерзкого пятна на изуродованном лице человечества. Теперь ей нужно разобраться с мясом, избавиться от остатков улик и тщательно помыться самой. Не помешает и лишний раз почистить багажник. Вельзевул открывает замок и пытается открыть крышку. Багажник не поддаётся. Она прилагает немного больше усилий, но багажник по-прежнему отказывается открываться. Вельзевул хмурится, поджимая губы, и возвращается к открытой двери, чтобы попытаться разблокировать его через панель управления. Что-то щёлкает, но дверца по-прежнему остаётся закрытой. Чёрт. Ладно. В доме были какие-то инструменты, можно попробовать разобраться с ним изнутри. Вельзевул оставляет машину и, найдя в кармане куртки ключи, направляется к дому. Что-то мелькает в окне. Вельзевул замечает этот блик краем глаза, словно кто-то включил и сразу же выключил свет, и это больше напоминает обман зрения, но она замирает на месте, прекратив играть пальцами с небольшим брелком, прицепленным к связке ключей. Не существует такого сценария, в котором кто-то ходит по её дому, пока хозяйка отсутствует. Конечно, подвал надёжно закрыт, а в коридоре точно не валяются разделанные трупы, но это её территория, никто не может находиться на её территории без разрешения. Если это вор, то ему стоило подумать дважды, прежде чем залезать в этот дом. На замке нет следов взлома. Вельзевул неслышно открывает дверь и заходит внутрь, едва касаясь ногами пола. Свет она не включает. Блик мелькнул где-то в районе кухни, логично предположить, что посторонний не ушёл далеко оттуда. Уже в прихожей Вельзевул чувствует запах. В её пустующем доме не должно быть других запахов, кроме лёгкой свежести из-за приоткрытых окон. Инстинкты обостряются мгновенно. Вельзевул почти неосознанно тянется к небольшому складному ножу, лежащему в кармане. Прохладная сталь рукоятки "гарпии" знакомо и привычно ложится в ладонь. Дверь, ведущая из прихожей в гостиную, приоткрыта. Вельзевул осторожно, не издавая лишних звуков, открывает её шире и осматривается. В комнате, погружённой в вечерний мрак, она цепляется взглядом за тёмную фигуру, склонившуюся над столом, и тихо шагает вперёд. До стола десять шагов. На девятом Вельзевул сможет ткнуть концом изогнутого лезвия незнакомцу в шею. Но на восьмом он оборачивается. У них нет ни мгновения на то, чтобы посмотреть друг на друга, потому что металлический клинок ловит отблеск света откуда-то с улицы и отражает его, давая понять, что у неё в руках нож. Незнакомец реагирует мгновенно, выбивая оружие у Вельзевул из рук, и пересекает разделяющее их расстояние в шаг. Вельзевул видит, что они не равны по комплекции и что бросаться в драку чревато последствиями. Зато она почти идеально помнит планировку своей гостиной. Она ловчее. И она убивала уже как минимум тридцать раз. По правую руку от стола стоит тяжёлая статуэтка, если дотянуться до неё и ударить по голове... Незнакомец пытается ударить её, но Вельзевул уворачивается, делая шаг в сторону. Она не идиотка, чтобы бестолково размахивать кулаками в темноте, да ещё и против такой махины. Вместо этого Вельзевул продолжает пятиться, шаг за шагом приближаясь к стоящей между двумя высокими окнами тумбочке со статуэткой. Ещё, ещё немного... Около самого окна незнакомец ставит ей подножку. Вельзевул не успевает сориентироваться, но успевает зацепиться и утащить его за собой. Она падает на пол и ударяется головой, но не позволяет себе обращать внимание на боль. Незнакомец валится следом, весит он, как минимум, тонну, и Вельзевул морщится, потому что из лёгких разом выбивает весь воздух. Они оба тяжело дышат из-за удара, но незнакомец всё же находит в себе силы привстать, уперевшись ладонями в пол. Вельзевул хватает секунды, чтобы продумать план действий. Сейчас она ударит его между ног, потом... Сверху на них падает тяжёлая штора, задетая незнакомцем в попытках ухватиться за что-то, чтобы избежать падения. Следом падает вторая, слетев с накренившейся гардины. Потом падает и сама гардина, прямиком на спину незнакомца, который, и так дезориентированный из-за накрывшей из плотной ткани, снова теряет равновесие и валится на Вельзевул. На них две шторы (её любимые шторы!) и гардина. Вельзевул шипит, словно разъярённая фурия, готовая прямо сейчас оторвать этому уроду голову своими руками. — Молись, чтобы они остались целыми, — хрипит она, пытаясь избавиться от тяжести чужого веса и одновременно скинуть с себя шторы. — Тогда я просто сверну тебе шею. — Вельзевул? — удивлённо охает незнакомец. — Это ты? Это не незнакомец. Это чёртов Гавриил. Вельзевул выдыхает. По какой-то причине, её тело, привыкшее к инстинктам хищника, всегда готовое нападать или отражать нападение, мгновенно, даже без приказа расслабляется, будто один только голос Гавриила сигнализирует о безопасности. Это неправильно. Она не должна расслабляться рядом с ним, только не рядом с ним. Проведённые вместе месяцы ослабили её, сделали восприимчивее к эмоциональным раздражителям. Темнота не позволяет им видеть лица друг друга, поэтому она морщится, болезненно и недовольно, будто волк, осознавший свою тягу к ягнёнку. Или, скорее, к охотнику, которого собирался загрызть ради своей же безопасности. Гавриил никогда не был ягнёнком. — Эй, — тихо зовёт Гавриил, осторожно касаясь её плеча. Вельзевул дёргается. — Всё в порядке? Ты снова напряглась. Успокойся, это я, Гавриил. — Я знаю, что это ты, — говорит Вельзевул, сбрасывая руку со своего плеча. — Слезь с меня. — Ты уверена, что хочешь, чтобы я слез? — игриво тянет он. — Да, — спокойно, но с заметными нотками холодности произносит Вельзевул. У неё не было настроения до этого, его нет и сейчас. — Ты весишь центнер и падал на меня уже два раза. То, что мои рёбра ещё живы — счастливое совпадение. Гавриил бормочет какие-то извинения и осторожно встаёт. Штора падает вниз, и Вельзевул тоже поднимается на ноги. Теперь, когда свет с улицы больше не ограничивается тонкой полоской, незакрытой плотной тканью, половину гостиной освещает луна. Вельзевул осматривается и замечает, что Гавриил, тихо шипя и потирая ушибленную спину, идёт к выключателю. Через несколько секунд гостиную заполняет яркий свет люстры. — Ты как сюда проник? — спрашивает Вельзевул. — Только не говори, что влез через окно. В гостиной накрыт стол. Обычно она использует его для приёма гостей, а всё остальное время он пустует, но сейчас стол накрыт и, судя по бокалам и свечам — на двоих. Вельзевул выдыхает и проводит ладонью по лицу, чувствуя, как сражаются внутри противоречивые эмоции. В голове возникает картина произошедшего: Гавриил хотел устроить романтический ужин к её приезду, был на кухне, заканчивал что-то, когда услышал звук тормозящей машины, выключил свет, включил, чтобы увидеть, куда идти, выключил снова и дошёл до стола. Он был на её кухне. Вельзевул не знает пока, как к этому относиться, потому что кухня — её территория, храм, единственное во всём доме место, не считая спальни и подвала, где посторонним запрещается даже шуметь лишний раз. — Ты же сама дала мне ключи, — уверяет Гавриил. Вельзевул щурится и кидает на него пытливый взгляд. — Ладно-ладно, — сдаётся он. — Никогда не умел врать, это моё проклятье. Я взял твои запасные в прихожей, но ничего не сказал, потому что это должен был быть сюрприз. Прости? Если бы я знал, что ты умеешь парить над землёй, не издавая шороха, и носишь в кармане нож, то предупредил бы. Я правда не думал, что всё так произойдёт. — Я была в шаге от того, чтобы ткнуть тебя ножом, — укоризненно сообщает Вельзевул. — Я увидела, как мелькает свет, и решила, что это грабители. Так что, это была самооборона. — А я и не знал, что ты такая ловкая. Теперь могу не бояться отпускать тебя тёмной ночью на прогулку. Только если случайно убьёшь кого-нибудь, лучше звони сначала мне, а не в полицию, хорошо? — Я не могу убить кого-нибудь случайно. Я бывший хирург. И вслепую почку найду. Она присаживается за стол и наблюдает за Гавриилом, который проходит по гостиной, разглядывая небольшой погром, устроенный ими. Если не считать шторы, то они умудрились задеть ещё пару мелочей. Всё, что оказалось на полу, Гавриил поднимает и укладывает на положенное место. В конце концов, он находит и отброшенный в сторону нож. — Спайдерко? — Гавриил разглядывает идеально-чистое лезвие и аккуратно проводит по нему пальцем, естественно, тут же получая небольшую царапину. — Ау! Острый! Но выбор интересный. Не знал, что ты носишь с собой нож. Вельзевул пожимает плечами. — Лучше лишний раз перестраховаться. Гавриил присаживается напротив неё, продолжая разглядывать нож. Вельзевул мысленно радуется тому, что каждый раз, отъехав достаточно далеко от места преступления, тщательно чистит его. То, что Гавриил сейчас держит в руках оружие преступника, за которым гонится вот уже который месяц, и будоражит, и нервирует одновременно. Вельзевул не хочет, чтобы он трогал её нож. Ей вообще не хочется сейчас видеть никого, и тем более — Гавриила. Всё это, безусловно, невероятно приятно, но в багажнике всё ещё лежит человечина и сумка с испачканным костюмом. Если бы багажник не заклинило, Вельзевул появилась бы в доме с руками, полными доказательства её виновности в убийстве десятка людей. — Тебе не стоило приходить, — не позволяя голосу дрогнуть, леденяще-холодно произносит она. — Что? — недоуменно спрашивает Гавриил, отвлекаясь от игр с её ножом. — Ты слышал. Я сказала: тебе не стоило приходить. — Стой, подожди, — миролюбиво начинает Гавриил. — Всё ведь в порядке, да? Если принесёшь лестницу, я прилажу тебе гардину назад, а потом мы... — Я действительно должна прямо говорить тебе, чтобы ты ушёл? — Я... Ладно, дорогая, хорошо. Я ухожу, да? Вельзевул молча указывает ладонью в сторону двери. Гавриил поднимается медленно, будто до конца не осознавая, что происходит и пытаются ли над ним подшутить или говорят серьёзно. Он смотрит на неё сначала с нетерпением, кричащем о "ну же, видишь, я же ухожу, останови меня", потом хмуро и обиженно. Вельзевул кидает на него буквально один взгляд, полностью лишённый каких-либо эмоций, после чего отворачивается, застывая в ожидании. Уже в дверях прихожей Гавриил последний раз оборачивается, давая ей последний шанс одуматься, но Вельзевул и не смотрит в его сторону. Уходя, он громко хлопает дверью. Напряжение не отпускает Вельзевул до той самой секунды, пока она не слышит звук отъезжающего автомобиля. Она не подходит к окну, чтобы проводить чужую машину взглядом, но как только дом погружается в долгожданную тишину, выдыхает и откидывается на спинку стула. Стоящий рядом стол, не очень аккуратно, но старательно сервированный, вызывает необъяснимую и непривычную тоску. Вельзевул берёт бутылку вина (чёрт возьми, он даже вино её любимое притащил, будто нарочно), вскрывает её ножом и наливает себе половину бокала. Сейчас она разберётся с костюмом и мясом, а потом — со всем этим — тем, во что превратились эти отношения. Гавриил не должен был становиться тем, кто может стянуть ключи от дома так, чтобы она, со всей своей наблюдательностью и аккуратностью, не заметила этого. Не должен был становиться тем, чьи обиды хоть сколько-то задевают её. Привязанности не могут затмевать инстинкт самосохранения. Вельзевул делает глоток вина из бокала. Возникшее между ними взаимопонимание затмило ей разум не хуже алкоголя. Избавиться от пьянящих эмоций, выдёргивающих из томительной скуки, так тяжело, почти невозможно. Вельзевул не хочется отпускать того, кто дарит это позабытое чувство равенства и единства, кто дополняет её, взывая к тем эмоциям, что были давно отброшены за ненужностью. Даже если она не испытывает то, что люди называют любовью, привязанность и уважение — разве это не важнее? Это большее из того, что Вельзевул когда-либо к кому-либо испытывала. Возможно — только возможно — из их изначальной дилеммы "либо я, либо он" есть третий выход. И то, что Гавриил беззаветно влюблён в неё, существенно упрощает появление нового мы.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.